Арсений Александрович Истомин
Взгляд зверя
Дальше она не успела подумать, в очередной раз отвлекшись на спрятавшийся в сухой траве гриб, она посмотрела чуть дальше и замерла. Между деревьями, в десяти шагах, стояла черная мохнатая фигура. Задние лапы были согнуты, как перед прыжком, а разинутая пасть смотрела четко вверх. Постояв с пару минут Тоня поняла, что силуэт стоит без малейшего движения. Фигура была обрушена к ней спиной. Но даже при этом хвост существа неподвижно свисал, едва покачиваемый слабым ветерком. Подойти ближе Тоня еще долго не решалась. Сперва стояла на месте, как в землю вкопанная, затем начала по большому кругу медленно обходить загадочного зверя.
– Да, обычная собака – пришла к заключению Тоня. Но не все было так просто. Подойдя ближе, она поняла, почему животное замерло в неестественном положении. Оказалось тело собаки было насажено на ствол упавшего дерева. По корням растеклись, уже успевшие застыть, ручейки крови. Брюхо пса, не выдержав размера ствола, разошлось, оголив сам ствол, внутренние органы и испачканные уже спекшейся кровью легкие. Передние лапы свисали вдоль туловища, а из широко открытой пасти виднелся обломок ствола, упершийся в зубы несчастной жертвы. От увиденного по спине пробежал холодок.
– Кто решил так поразвлечься?
В ушах зашумело. Человек на такое не способен. Голова отказывалась думать, пока не промелькнула, единственная мысль. Бежать, немедленно бежать назад. Красочный лес в миг поблек. Узкая тропка неумолимо вилась, не желая заканчиваться. Не слыша ничего позади себя, Тоня неслась задыхаясь от бега. Вскоре появился мост, поле, дома. Через поле Антонина брела уже быстрым шагом ноги гудели, а горло разрывалось от частого дыхания. Остановившись у своей избы Тоня рухнула на землю, чувствуя, как все тело пульсирует, ноги по прежнему стонали от боли. Отворилась дверь, на порог дома выбежала растерянная Мотя, только когда она подбежала к лежавшей у забора Тоне, та закрыла веки.
– Открыла глаза я только вечером. Голова была как в тумане, а тело ломило от боли. Вставать не было ни малейшего желания, поэтому закрыв глаза я снова провалилась в сон. Сон был хороший. Отец вернулся домой, загнал Буренку в коровник, мама, уже одетая, дает ему чистую рубаху. Они берут меня за руки, и мы идем в храм. Пыльная дорога, синий забор, ухоженные клумбочки. Внутри прохладно, из высоких окон бьют лучи солнечного света. По всей обители разносится запах ладана и воска. Вокруг много молящихся людей. Я бегу в трапезную, где бабка Фекла достает из печи просфоры. Завидев меня она улыбается, и протягивает мне одну. Я сажусь за стол, передо мной стоит огромная кружка травяного чая, пахнет душицей и иван-чаем. Рядом сидит бабушка, поправляя съехавшую набок косынку. В красном уголке догорает лампадка, бабушка спешит ее заменить. Вот мы уже возвращаемся с родителями домой. Ветер по прежнему гонит пыль, звонит колокол. Бабушка осталась в трапезной, слушать что батюшка будет рассказывать про очередной праздник. Папа берет меня на руки и крепко прижимает к себе.
Сон прервала соседская кошка, которая начала тыкать мне в лоб влажным носом и тереться о голову.
– Ну-ка брысь! Кыш, сказала! – услышала я чей-то шепот.
Открыв глаза я увидела Галину Петровну с кошкой в руках. Та, почуяв запах хозяйки, прыгнула на руки и уткнулась мордой в пышную грудь.
– Ух, Сонька. Зачем ребенка-то разбудила? – качала головой Галина Петровна.
Яркий луч солнца падал на стол у окна, расходясь от граненого стакана множеством зайчиков по всей комнате. Пахло сеном и парным молоком. Не став задерживаться и отрывать соседку от работы, с утренней дойки оставалось перекипятить кучу молока, я вернулась к себе в дом. Моти внутри не было, на огород не ходила – видимо к себе ушла как стемнело. Ладно, думаю, захочет вернутся. Дел было невпроворот, поэтому провозившись весь день, ни разу не присев Тоня упала на кровать и закрыла глаза.
– Тонька! – вдруг, послышалось откуда-то с улицы.
– Ау! – отозвалась Тоня.
– Коза-ль не твоя бегает? Иди скорее.
– Эх, походу опять сама открыла! Просила же Пашку, как человека, сделать щеколду нормальную – ругалась про себя Тоня, выходя из дома.
Показавшись на улице Тоня обратилась к соседке.
– Где она?
В ответ бабка показала пальцем в сторону поля. Тоня обернулась, увидев, как белый силуэт вдалеке медленно отдалялся от дома. Рассерженно вздохнув она большими шагами направилась к козе, что довольно паслась на поляне, полной клевера.
– Лишь бы играться не начала – думала Тоня, представив, как будет носится за этой беглянкой. А по такой жаре, да после недавних событий не очень хотелось оставаться под палящим солнцем.
Впрочем, как бы не хотела Тоня взять козу и просто уйти, та, еще издалека заприметив рассерженную хозяйку, решила поспешно дать деру. Носиться по полу у Тони не было никакого настроения, да и коза, очевидно не желая прыгать через кусты чертополоха устремилась к кромке леса, где большим кустом раскинулась аппетитная ..........
Проклиная все на свете, Тоня пошла следом за проголодавшейся козой, которая вскоре остановилась, приступив к поеданию сочной листвы. Пока шла Тоня думала, не продать ли рогатую или отвезти на бойню и заколоть. Она представила, как маленькую козочку с перевязанными копытами подвели к забойщику, тот достал топор.
– Брр – она вздрогнула.
Нет, наказать она, конечно, козу хотела, но мысль от том, что эту несчастную пустят на котлеты казалась неприемлемой. Тем более после того, что Тоне пришлось повидать в лесу даже птицу забивать не очень хотелось. Под ногами спела земляника, маленькие красные ягоды бочком выглядывали из-под широких листьев. Собрав пару ягод она ловко закинула их в рот, ощущая на языке сладкий, терпкий вкус. Захотелось набрать целую корзину. На ум пришла мысль быстро отвезти козу в сарай, взять пару маленьких корзинок и нестись на поле, собирать спелую землянику.
Подняв глаза на место где паслась коза, Тоня беглянки не увидела.
– Опять ушла! Ух! – она недовольно огляделась по сторонам, но козы вокруг нигде не было.
– В лес похоже нырнула, засранка – к страшному для себя заключению пришла Тоня. Идти одной она не хотела, но пока бы дошла до домов, вернулась сюда – козы бы и след простыл. Поэтому сжав волю в кулак она двинулась вперед, попутно проклиная глупость всей ситуации. Зайдя в лес, Тонька уткнулась в множество кустов, среди которых теперь придется искать заплутавшую козу. Ветви поднимались над головой. Так что Тоне пришлось самой пробираться через кустарники. Послышалось блеяние.
– Нашлась-таки родимая – подумала про себя Тоня и устремилась к месту откуда шел звук.
– Рогами как обычно уперлась во что-нибудь и теперь сдвинуться не может – думала она.
Выйдя на небольшую полянку среди кустов Тоня увидела козу, ее бездыханное тело лежало выменем вверх, а голова была вывернута в неестественном положении. Оно, то существо, которого она так боялась сейчас сидело к ней спиной и поедало несчастное создание. Глаза Тоньки наполнились слезами. Нет, это не были слезы сострадания или обиды, это были слезы страха. В один момент она поняла, что живой отсюда уже не выйдет, стоит ей издать малейших звук, как существо обернется и, увидев новую жертву, наброситься на девушку. Стоя на одном месте, Тоня наблюдала как этот зверь расправлялся с ее родимой. Черная, скатанная шерсть на спине вздымалась при каждом вздохе. Оно орудовало лапами не спеша, очевидно, наслаждаясь своей добычей. Острым когтем оно провело по брюху козы, обнажив сердце и кольца кишок, вывалившиеся на залитую кровью траву. Задев вымя, из него хлынула молоко, существо явно знало, что это такое, поэтому принялось облизывать вспоротый живот, в котором молоко смешалось с кровью, капающей тонкими струйками.
Довольное рычание приводило Тоню в еще больший ужас. Хотелось кричать, с частым дыханием невозможно было совладать. Тоня внимательно смотрела на уши существа, которые в любой момент могли уловить ее присутствие. Когтистая лапа, больше похожая на человеческую руку отрывала от тела кусочки мяса. Последний раз оно залезло в тушку по локоть, выдрав маленькое сердечко. Легкие опустились, высвободив с воздухом характерный стон. Существо настороженно приблизилось к козьей морде, обнюхав бездыханный труп, оно рыкнула и вцепилось в шею, оставив на ней след от передних клыков.
Тоня всхлипнула и тут же замолкла. Острые уши уловили за спиной какое-то движение. Существо повернуло голову уставившись на нее своими злобными, кроваво-красными глазами. Этого момента Тоня и ожидала, ступор сковал тело. Она привлекла его внимание. Животное повернулось, по прежнему продолжая стоять на четвереньках, даже в таком положении оно было ей по пояс, представлять, что будет когда оно встанет Тоня не хотела. Внезапно она поняла, что может двигаться и, сделав первый шаг, наступила в ложу крови. Второй, третий. Неужели оно просто так меня отпустит? Жить хотелось, как никогда раньше, и теперь появилась надежда, что жизнь не закончится на этом моменте. Следующему шагу помешал выступающий из под земли корешок. Тоня запнулась и потеряв равновесие упала на спину, голову окутал туман. Через секунду существо стояла прямо над ней. С морды капала кровь, а зубастая пасть разошлась в широкой улыбке, оголив острые, желтые зубы.
– Вот и всё – успела подумать Тоня прежде чем стало совсем темно.
– Но как вы? Вы же сейчас здесь …– недоумевал Алексей
– Мне Лешенька тоже не понятно, почему он тогда меня оставил. Может браслет бабушкин помог. После того как я потеряла сознание, стемнеть успело прежде чем меня начали искать. Первой тревогу подняла, конечно, Галина Петровна. Ей сынишка сказал, что, мол, соседская девочка за козой в лес ушла да и не вернулась. А у той за каждую душу в деревне сердце болит. Так что мне повезло, ночевать одной под кустом мне не пришлось.
– Вас же могла другая живность найти? Собаки к примеру – попытался предположить Алексей.
– Не могли. Не было их в лесу больше. Мужики еще до этого на стаю ту наткнулись, когда с охоты возвращались. Долго оставаться на месте происшествия они не смогли, у здоровых мужиков переводило дух при виде этой кровавой картины. У собак видимо там лежбище было, потому что рядом и кости находили и кусочки ткани, испачканные в запекшейся крови и пятнах грязи. Сомнений не оставалось ― оголодавшая стая нашла захоронение, размытое водой после обильных ливней, раскопала могильник и растащила останки. А теперь они всей оравой лежали здесь. Большая часть валялась на земле. А одну мужики увидели, когда домой возвращались. Увидели и остолбенели ― туша висела на одной из сосновых ветвей, будто гвоздем прибитая. Подойдя ближе, они замерли, кого-то из мужчин подвел желудок, вывернувшись наизнанку. Кто-то и вовсе отводил взгляд, не желая смотреть на зверства непонятного зверя. Тушка несчастной была буквально прибита к стволу, голова свисала вниз. По боли в глазах было видно, что расправлялись с животным, пока оно еще могло дышать. Впрочем сук, торчавший между ребер говорил о том, что на этом моменте страдания прекратились. Пасть висевшей собаки была разведена в стороны на столько, что нижняя челюсть болталась в воздухе, держась на одних лишь мышцах и сухожилиях. Тонкой струйкой из нее капала кровь. Свисавшие вниз задние лапы были сломаны. Возможно тот, кто расправлялся, хотел посмотреть, как собака будет пытаться уползти куда подальше на одних передних лапах. Другим посчастливилось больше, они лежали на земле с разодранными глотками, оторванными конечностями. Лишь у одной был проломлен череп, морда собаки была перемолота в кашу, которой, видимо, уже успели полакомиться здешние падальщики.
– Его работа? Как считаете – спросил Алексей.
– Больше некому – ответила она.
– Как вы только с ума не сошли после такого.
– Сначала я сама думала, что умом тронулась.
От волнения пропал сон. Пережив подобное люди с ума сходят, взять хотя бы Мотю мою ― ребенок навсегда речи человеческой лишился. Мне конечно поначалу тоже тяжко было, в селе не знали, как с последствиями шока быть следует, поэтому помогали чем могли исключительно народными методами. Любовь Георгиевна, та что всего поголовья за день лишилась, сельской знахаркой была, к ней местные почти по любым вопросам обращались. У кого голова болит, у кого ссора в семье. В общем решила она взять на себя уход за моим тогдашнем состоянием. Травы какой-только не заваривала, воском капала, дымом кадила. Да только выворачивало меня от этих ее трав чуть ли не каждый день. Отсутствие аппетита Георгиевна объясняла порчей, черной меткой, мол чтобы я поскорее со свету сжилась. Мне ее рассказы слушать не хотелось, благо через несколько дней непрерывного бодрствования меня срубил крепкий сон.
Снилась бабушка, та стояла у печи и что-то бормотала, сквозь сон я смогла разобрать детский стишок, которому меня она учила.
Кто стучит в окошко тихо,
Уж не лесное ли здесь лихо.
Зовет играть тебя с собой.
В тиши ночной услышишь вой,
Скребет когтистою рукой –
Он зла не сделает с тобой.
Ему свою беду открой –
Скорбь мою Унху успокой.
Хою-хою-хою-хой.
Бабушка улыбалась, а на ее морщинистом лице играл свет тусклой керосинки. Пока была жива, в заботах по дому она не замечала, как заканчивался день. Ложилась поздно, вставала рано. Шутили, будто именно она петухов будет, чтобы те не проспали. Наступило молчание, слышался только треск сухих поленьев из печи.
– Половица – вдруг, сказала бабушка, она посмотрела на Тоньку и замолчала.
– Ммм? – не поняла я.
– Подними половицу, что в детстве прыгала. Не ходи к ним, чужие он все для тебя. Беги! – слышала Тонька, открыв глаза от шума за окном.
Встать с постели оказалось не так просто, на часах было далеко за полдень. В комнате стоял приятные запах ели и шишек. Возле двери лежали еловые лапы, заботливо принесенные, видимо, для очередного снадобья. Поняв, что Любовь Георгиевна ушла на неопределенное время, Тоня встала с кровати и обошла комнату. Ничего странного, кроме веток у порога, в доме не было. На столе, накрытый платком, стоял, по всей видимости, Тонин завтрак. Крынка с молоком и пара кусочков расстегая. В печи стоял котелок с постной окрошкой. Наскоро перекусив она оделась и вышла во двор. Стояла холодная ноябрьская погода, с деревьев опала последняя листва. Все выглядело серо и уныло, сырость и холодный сквозящий ветер придавали этой картине больше отвращения. Поэтому, недолго думая, Тоня зашла в дом, вспомнив про сегодняшний сон.
– Половица? Где? Какая? Кто чужой? – вопросов было больше чем ответов.
Прыгающей половицей скорей всего была та деревяшка, на которой стоял стол. Раньше он находился в другом месте, а на полу красовался выступ, который никак не хотел равняться с остальным полом ни под ударами молотка ни от постоянного давления. Пару раз в детстве тоня запиналась об уголок половицы, хныкала, и пыталась по свойски, как могла, убрать надоевшую «кочку», прыгая на ней. Бабушку это только забавило, но потом они постелили на этом месте коврик, поставили стол, так, чтобы одна из ножек прижимала выскакивающую половицу, и, вроде как, об этой мелочи забыли. Однако сейчас, поняв, что к чему, Тонька подвинула стол, убрала коврик, но выступающей половицы она не увидела. За много лет она, все-таки, прогнулась под весом массивного стало и сравнялась с другими. Ногтей Тоне было не жалко, поэтому она пыталась приподнять каждую половицу под ковром. В конце концов одна из них поддалась на старания внучки и явила ей пустоту. Убрав половицу, Тоня увидела щель между досками. В прямом смысле слова там не было ничего, лишь таинственная мгла.
– Погреб? Здесь? Да ладно – Тоня не могла поверить, что под столом всегда находился какой-то ход. Хотя, видимо, им уже давно не пользовалась и сама бабушка, иначе зачем бы ей надо было его заделывать. Остальные деревяшки были приколочены, поэтому прежде чем полностью освободить пролаз, Тоне потребовалось приложить больше усилий, задействовав подручные средства. Наконец, когда перед ней предстал прямоугольный лаз она взяла керосинку и поднесла к отверстию в полу. Тусклый свет уходил глубоко вниз, вокруг длинными рядами стояли полки, еще ниже свет не доставал, но освещал имевшуюся здесь же лестницу. Любопытство не давало усидеть на месте, поэтому, вооружившись керосиновой лампой и запасными спичками, Тоня начала спускаться в подвал. Перекладины скрипели, дрожащий свет озарял множество банок, сухих веников, каких-то книг, безделушек и непонятных вещей. Снизу веяло сыростью и прохладой. Погреб оказался не очень глубоким, так что сойдя с деревянной лестницы, Тоня огляделась вокруг. На одной из полок она увидела свечи, не долго думая, она подожгла их и поставила повыше. Теперь можно было детально рассмотреть бабушкин склад. Кроме множества веников и перевязанных сборов различных растений Тонька углядела книжку, напоминавшую с виду скорей дневник, чем какое-нибудь печатное издание. Открыв первые страницы Тоня силилась прочитать что-либо, однако записи были сделаны карандашом, который практически не был виден в тусклом свете свечей. Поставив лампу на одну из соседних полок, она взяла книгу и потянулась к лестнице, чтобы прочесть записи при дневном свете. Из дневника выскользнул коричневый конверт, и приземлился куда-то на пол. Тяжело выдохнув Тоня спустилась со ступеней, опять взяла керосинку и, присев на колени, стала искать упавший конверт. Взяв помятую бумажку она подняла глаза.
Пещера! По спине пробежал холодок. Небольшой лаз таил в самом низу ход. Ширина была такая, что Тонька могла передвигаться по нему на четвереньках. Не отойдя от ближайших событий, Тоня за минуту взобралась по лестнице, оставив лампу догорать внизу. Уже сидя за столом, она открыла дневник с бабушкиными записями. Сначала Тонька не увидела ничего интересного, рецепты ватрушек, творожников, сырников, кулебяки и прочих знакомых с детства вкусностей, рецепты чаев и настоев для сна, бодрости, при больном горле, от боли в животе и тому подобные, зато потом стали появляться более интересные вещи, приговоры, отвороты, заговоры, инструкции, как сделать приворот и тому подобное. В самом конце на отдельных листочках были личные бабушкины записи. Дотированные еще временами, когда Тоньки и в планах не было, писала бабушка про погоду, про семью, про деревню, писала, что люди к ним какие-то заехали, да порядки свои наводить стали. Как позже выяснилось та описывала приход коммунистов к власти, а в деревню они заехали, раздать литературу, почитать нотации и, как пишет бабушка, жизнь старую нарушить. Перелистнув сразу несколько страниц Тонька прочитала: «С ними покончено», это, по всей видимости, означало, что революционеров удалось выгнать из села вскоре после их нахального засилья. Полистав еще несколько страниц, она вовсе отложила книгу и взяла в руки старый потрепанный конверт, на лицевой стороне бабушкиным почерком, но уже чернилами, были всего два слова «Любимой внучке». Распечатав его, Тоня достала две фотографии и сложенный в несколько раз листок бумаги. На первой фотографии в центре находилась супружеская пара. По всей видимости дворянского рода, позади особняком стояли жители этого же села, на обороте было подписано:
