Арина Викторовна Евдокимова
Нежная Ева
Подхожу к тяжелобольному – пожилой мужчина с острым приступом панкреатита.
– Доброе утро. Как самочувствие? – протягиваю ему градусник.
– Илюшенька, – мой “тяжёлый” еле слышно стонет, – дай таблетку, что ли, какую… Болит…
Подхожу к нему, трогаю лоб, проверяю капельницу:
– Не надо вам таблеток, хватит болеть.
– Как же, Илюшенька, без таблеток? Сильно болит ведь…
– Вот приучили организм к таблеткам, он и не борется совсем.
– Да куда там бороться? Лет-то мне сколько…
– Ну сколько? Сейчас укольчик сделаем, и после обеда можно к невестам!
Вздыхает, пытается приподняться и наклонится к тумбочке:
– Мы же договорились, сначала укольчик.
– Илюш… Достань-ка там в тумбочке… Видишь, рубашка?
– Переодеть?
– Ага. Достань.
Достаю рубашку, она тёплая, байковая.
– Мёрзнете?
– Есть маленько.
Помогаю старику надеть рубаху поверх тельняшки. Он суетливо шарит в карманах, достаёт скомканные деньги, протягивает мне:
– Вот, возьми…
Пытаюсь пошутить и подзадорить его:
– Обижусь, укол не сделаю.
– Ты со мной сколько возишься… Возьми.
Поправляю подушку у него под головой:
– Иван Григорич, проехали.
Старик смущённо предпринимает ещё одну попытку:
– Илюша, я ж от чистого сердца…
– Чистое сердце для большой и чистой любви.
Старик посмеивается.
– Свидетелем меня возьмёте?
Морщинки на лице старика собираются и расплываются в мягкой улыбке.
– Сначала я на твоей погуляю! – говорит он с хитрым прищуром.
Охотно соглашаюсь:
– Договорились!
Пациенты уже окончательно проснулись.
– Кому сватов засылать будем, Илюш? – подмигивает первый второму.
Тот с удовольствием включается в нашу игру:
– У нас тут любая, кого ни возьми, хороша! Глаза разбегаются.
– Поэтому надо не глазами, а душой выбирать, – парирую ему.
Старик снова предпринимает попытку подсунуть мне деньги:
– Возьми, а? Тебе ж пригодятся.
– Всё, тема закрыта!
После обхода – записи в температурных листах и уколы лежачим. Вот и Лида пришла. Сдаю пост. Дежурство закончилось.
Толик примчался на следующий же день, узнать, почему я не вернулся в клуб. Не то чтобы он переживал, было любопытно.
Пролежав весь день в постели, я не поднялся даже при посещении друга. Толик не возражал, но сильно удивился:
– Охренел, что ли? Третий час, а он ещё в постели! Подъём! Шнель! Шнель!
Он попытался стянуть с меня одеяло, но тщетно. Вставать я не собирался. Поняв это, Толик присел рядом на кровать.
– Ну в чём дело-то?
– Ни в чём. Я не выспался, спать хочу.
– Не выспался он! Интересно… И куда ты вчера пропал?
– Никуда. Домой поехал.
– Домой?! Ладно гнать!
Я промолчал.
– Ну что там у тебя? – не унимался Толик. – Выкладывай.
– Ничего.
– Уж мне-то мог бы не врать. Подписали?
– Что?
– Ну, контракт.
Я уткнулся в подушку.
– А-а! Напился как собака и даже нас не позвал! Нехорошо. Капка весь вечер о тебе вспоминала, ждала, а ты…
В тот момент я не думал о Капе. Я, вообще, ни о чём не думал. Толик был единственным, кому я мог рассказать о том, что произошло этой ночью. Он мудрый и рассудительный.
Я развернулся и посмотрел ему прямо в глаза:
– Поклянись, что никому не скажешь.
– Не скажу что?
– Сначала поклянись.
– Ну клянусь. А в чём дело?
Я притянул его к себе и чуть слышно на ухо поведал мою позорную историю.
Несколько секунд Покровский молчал и тупо смотрел на меня, не понимая, говорю ли я серьёзно или шучу. В его взгляде не было и доли сочувствия, скорее искра чего-то сенсационного.
– Старик… – растерянно протянул он. – Ну ты это… держись… Кто бы мог подумать, что…
– Жить не хочу, – признался я.
– Прекрати! Ты чего? – Толик ударил меня в плечо. – Жив, здоров и радуйся! Со временем забудется.
Легко ему говорить! Он весь вечер провёл с Капой, пил, плясал, веселился и ни о чём подобном и помыслить не мог.
Я снова лёг и накрылся одеялом.
– И прекрати хандрить! – набросился на меня Покровский. – Давай поднимайся, сходим куда-нибудь.
– Не хочу.
– Подъём. Пойдём в кино, развеешься.
Я помотал головой.
– Что? Весь день валяться будешь?
Мне не хотелось ничего. Абсолютно ничего. Даже присутствие Толика начало тяготить. Я не ответил.
– Как знаешь… – Покровский, как мне показалось, немного обиделся, он поднялся и направился к выходу. – Звони, если надумаешь.
Толик ушёл, а я, снова уткнувшись в подушку, стал размышлять, что бы стоили его рассуждения о судьбе, окажись он на моём месте? Кто был бы хозяином ситуации – он одолел бы судьбу, или она раздавила бы его? Покровский был прав в одном: замыкаться в себе – самое гиблое дело.
Пересилив себя, в понедельник я отправился в школу.
Я шёл той же дорогой, заходил в то же самое здание, поднимался по тем же лестницам, проходил по тем же коридорам… Но что-то изменилось. Что-то было не так. Школа стала какой-то чужой, а я словно новичок, пришедший в первый раз. Казалось, на меня не смотрят, а странно косятся, не здороваются, а ёрничают и посмеиваются. Конечно, я поторопился, надо было окончательно прийти в себя, а потом только выходить из дома. Теперь, вероятно, придётся идти к психиатру, чтобы восстановить адекватное отношение к окружающему миру, но всё восстановилось само собой, когда в ответ на моё приветствие Капа демонстративно собрала свои вещи и пересела на свободное место последней парты.
Я обернулся и посмотрел на Покровского. Повышенно активно он беседовал с соседкой по парте. Спина Толика сказала мне о многом. Я вовсе не сошёл с ума, мир вокруг меня действительно изменился. Мне не показалось, что девчонки тайком перешёптываются и похихикивают, а одноклассники игнорируют моё присутствие.
Стараясь не подавать вида, я разложил тетради, сел и продолжил наблюдение за напряжённой спиной Покровского. Не выдержав, он обернулся и столкнулся со мной глазами. Этой секунды было достаточно, чтобы понять, что клятва друга для Толика ничего не значит. Он быстро отвёл глаза в сторону и отвернулся. О моей истории знали все. Я ошибался, думая, что самое страшное позади.
Воспоминания не из приятных. Что вдруг накатило? Видимо, туча сделала своё мрачное дело. Покорившись непогоде, принимаю ничью.
– …Илюша – скромный мальчик, ни за что не расскажет… – доносится из комнаты. – Но мать-то он не проведёт, я чувствую.
Опять мама моет мне кости, нанося маску на лицо очередной клиентке.
Нарочито громко хлопаю дверью и бросаю сумку.
– Илюша, ты? – мама выглядывает из комнаты. – Привет. Голодный?
Я скидываю ботинки и прохожу в кухню. Мама с перепачканными какой-то масочной грязью руками следует за мной:
– Сынуль, сырники в сковороде, поешь. Хорошо? Я скоро закончу.
Киваю, включаю чайник, беру пульт, пролистываю каналы, останавливаюсь на новостном. Что хоть в мире произошло за истекшие сутки?
Через пятнадцать минут статная дама средних лет покидает нашу квартиру, не без интереса оглядев меня из коридора. Что мама опять напридумывала?
Проводив клиентку, с загадочной улыбкой на лице мама возвращается ко мне и присаживается рядом. Отрываюсь от телевизора:
– Что?
– Я всё знаю… – заговорщицки тихо говорит она.
Включаюсь в её игру:
– Рассказывай.
– Я думала, ты расскажешь.
Смотрю на неё с недоумением. Выдержав паузу, поясняет:
– Я нашла в твоей комнате женское бельё.
Выключаю телевизор:
– Зачем ты рылась в моих вещах?
– Во-первых, не рылась, а убирала в комнате, во-вторых, не кричи на меня!
– Я не выношу, когда роются в моих вещах! – как заведённый, вскакиваю со стула и ухожу в свою комнату. Меня трясёт от злости и негодования. Как она могла?
Мама появляется следом:
– Ты – мой сын. В первую очередь об этом должна узнать я!
Я взбешён как никогда! Лучшая защита – это нападение. Нападаю:
– А если я не хочу, чтобы?..
– Рано или поздно я всё равно узнала бы! – перебивает она. – Я человек современный, ты знаешь, у меня прогрессивные взгляды…
– Я устал, хочу спать! – чтобы не выдать своего раздражения, начинаю раздеваться.
– …и почему надо скрывать, не понимаю.
– Это моё…
– Только не говори, что твоя личная жизнь меня не касается!
– Знаешь что? – сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не перейти на крик. – Если ты позволяешь себе рыться в моих вещах и вмешиваться в мою жизнь, я просто-напросто буду снимать квартиру! Это вполне нормальное желание. И тогда сможешь обсуждать меня с кем угодно, вплоть до дворника! А пока я здесь живу…
Воспользовавшись небольшой паузой моего ультиматума, мама мягко вставляет фразу:
– Познакомь нас…
Это сбивает меня с толку, я забываю, что хотел сказать:
– Что?
– Интересно же посмотреть на будущую невестку… – она ласково улыбается, стоя в дверях.
Я смягчаюсь и выдыхаю накопившееся негодование:
– Мам, я, правда, не выспался, а в ночь опять на дежурство.
– Просто пригласи её в гости. Я не прошу ничего особенного.
Смирившись с маминой настойчивостью, сдаюсь:
– Как-нибудь приглашу.
Добившись своего, она одобрительно кивает:
– Меня вечером не будет, я еду к тёте Любе. Заверну тебе бутерброды, не забудь взять.
Аккуратно закрывает за собой дверь. Разведчица! Облегчённо вздохнув, беру книгу и ложусь в постель.
Престарелые женщины любят выделять губы ярко-красной помадой и наносить вызывающий макияж. Глаза с возрастом выцветают и блёкнут. Их обычно выделяют сильными стрелками. Подходящий стиль молодости тридцатых годов. Плюс ко всему глаза будут закрыты большими очками, сползающими на нос.
Ярко-кирпичные румяна сильно подчёркивают скулу. Худая, злая, ехидная и стервозная старушенция! Такие любят мелкие кудельки на голове, повязанные аляповатой цветастой косынкой, и жемчужные бусы вокруг шеи в несколько кругов.
Ну что ж, вполне сносно. Всё, бабуля готова. На выход! Выкатывайся.
В коридоре подходит администратор и протягивает микрофон.
– Опять “Шур”? Где гарнитура?
– Нет гарнитуры.
– Была же.
– Сплыла.
– И как с этим работать?
– Я что должен по клубу бегать гарнитуру искать? – возмущается администратор.
Ненавидит он меня страшной ненавистью!
Отвечаю спокойно:
– Если у вас есть более срочные дела, я подожду. Не проблема. Неудобно работать, когда руки заняты микрофоном.
Он молча отходит, но, слышу, бурчит под нос:
Достал своими капризами, “Звезда” вонючая…
Завидует. Не мне, конечно, моей зарплате. Но действительно ж неудобно работать, когда руки заняты микрофоном.
Останавливаюсь у выхода в зал, рассматриваю и изучаю посетителей клуба. Мне это даже нравится, чувствуешь атмосферу, подстраиваешься под настроение зала.
Сегодня публика какая-то вялая. Опять Трескунов будет орать, что платит много, а отдачи никакой. Какая отдача с такой публикой?
Выхожу в зал незаметно со служебного входа, не привлекая к себе внимания, собираю пустые бутылки и бокалы со столиков, ставлю их на поднос. На меня начинают странно коситься.
За одним из столиков – распластавшийся в кресле мужчина вальяжно беседует со своей спутницей.
Подхожу к нему, беру недопитую пивную бутылку, но тот перехватывает её и недовольно кидает через плечо:
– Рано!
Мужчину пугает его же голос, прошедший через мой микрофон в динамики. Мужчина напрягается, подтягивается и оборачивается.
Меня подхватывает прожектор и высвечивает рабочее пространство.
Возмущаюсь:
– Как рано? Ночь на дворе, спать пора – рано ему!
Публика сразу оживляется и с интересом наблюдает, как я с подносом в руке собираю посуду со стола мужчины.
– А мне до утра за каждой бутылочкой туда-сюда бегать?
Поняв, что он попал в шоу, мужчина смущённо улыбается. Его спутница достаёт телефон, включает камеру, снимает.
Обращаюсь ко всем посетителям:
– Господа мои прекрасные! Давайте цивильненько организуем наш общий досуг. Без толкучечки, культурненько выпили пиво – отнесли бутылочку бармену на стоечку.
По залу проходит волна смеха.
Что не так? Одному – рано, другому – поздно. А мне домой пора. Культурно отдыхать – это не только тихонечко сидеть, это, в первую очередь, помогать обслуживающему персоналу! Сейчас научу, – поворачиваюсь к мужчине, – смотри, родной.
Ставлю поднос на стол, поднимаю его за руку и снова общаюсь со всеми в зале:
– Показываю одному – запоминают все! Повторять не буду.
Беру бутылку, всовываю её в руку мужчины.
– Держи крепко. Идём, сынок.
Мужчина улыбается, следует за мной по направлению к бару.
Спутница мужчины заливается смехом, встаёт, продолжая снимать, идёт за ними.
Мы с мужчиной подходим к стойке бара. Показываю:
– На стоечку бутылочку чпок и идём обратно. Снова выпил – бегом до стойки – чпок – и назад! И на столиках порядок, и попа не засиживается. Красота! Понятно?
Мужчина смеётся, кивает.
Оглядываю зал:
– Всем понятно? Сейчас репетировать будем!
Решив, что с ним я закончил, мужчина собирается отойти обратно к своему столику. Удерживает его:
– Сынок, сынок, ты чего ж бутылочку-то свою бросил? Это мы с тобой для примера, а ты когда допьёшь, сам принесёшь и чпок её сюда. Иди, родной, отдыхай, допивай! – отдаю мужчине бутылку, заботливо поправляю на нём пиджак. – Красавец ты мой!
Смущённый мужчина возвращается к своему столику, делится впечатлением со своей спутницей.
Я продолжаю шоу:
– А чтоб грустно не было, на обратном пути можно в ручеёк поиграть. Хотя в ручеёк лучше по пути в уборную.
Под аплодисменты и свист иду дальше. Прямо передо мной возникает оператор с камерой и пытается снимать. Вот так сюрприз!
– Так! Пора мне на кухню официантов контролировать, а вы тут не балуйтесь! – оборачиваюсь к сияющему от счастья мужчине. – Сынок, ты процесс уже освоил, остаёшься за главного, следи за порядком.
Мгновенно исчезаю из зала, ухожу в гримёоку.
Через пять минут стук в дверь:
– Илюш, это я! – Трескунов притащился.
Ладно, пообщаемся с арт-директором. Открываю дверь и, не дав ему вставить слова, набрасываюсь:
– Почему в зале камера?
– Я разрешил, думал…
– А меня спросил? – со всего размаху захлопываю дверь.
Трескунов суетливо машет руками:
– Да подожди ты! Телевидение хочет о тебе программу сделать…
– Я должен валяться в свинячьем экстазе?
– …“Ночное шоу”, здесь Кирилл с Радугой.
– Да хоть с Мефодием! Я предупреждал – никаких съёмок?
– Это реклама, пойми ты!
– …предупреждал?
В гримёрную заглядывает Радуга:
– О! Нам сюда!
Трескунов бросается к двери и деликатно выталкивает девушку в коридор:
– Одну минутку! Минутку… Я позову… Спасибо. Всего минутку!.. – закрыв дверь на щеколду, подскакивает ко мне. – Тебе знакомо слово “рейтинг”?
– Я не общаюсь с журналистами! – срываю парик и кидаю к зеркалу.
– …рейтинг популярности того или иного артиста?
– Стас!..
– А рейтинг популярности клуба? – он поднимает руку над головой. – Огромный! Тут же! Это ты понимаешь, дурила, или нет? Ты понимаешь, что…
– Ты знаешь моё отношение к съёмкам.
– Конечно, я согласился! И ты согласишься, да?
– Нет.
– Илья, пожалуйста.
– Нет.
– Я никогда ни о чём тебя не просил.
– Я сказал, нет!
– Не просил же? Ведь не просил? Сейчас прошу.
Мне почему-то становится неловко от того, что я на него наорал. Трескунов смотрит на меня преданными собачьими глазами, моля о согласии. Только потому, что он никогда ни о чём не просил:
– Ладно.
Торопливо, пока я не передумал, Трескунов отходит к двери, выглядывает в коридор:
– Пожалуйста…
В гримёрке появляются Кирилл и Радуга, правда, без оператора.
– Добрый вечер, программа “Ночное шоу”, – Радуга весёлая, словно выпила ни один бокал шампанского.
Трескунов суетливо представляет меня:
– Это и есть наша знаменитость…
Кирилл выглядит значительно трезвее. Он протягивает мне руку:
– Кирилл.
– Илья.
– Илья, у вас потрясающий материал, и работаете вы классно.
– Коматоз полный! – радостно встревает Радуга.
Чудная она какая, с экрана я этого не замечал.
– У нас идея – сделать сюжет о вас в “Ночном шоу”, – объясняет Кирилл.
– О “Нежной Еве”! – поправляет Радуга.
– Мы немного поснимали в зале, могли бы снять кое-что здесь, в гримёрке, какие-нибудь комментарии, например. У вас наверняка много образов…
– Много.
– Костюмов разных.
– Илья сам всё придумывает, я даже не знаю, в каком образе он будет завтра, – встревает Трескунов, – он публику чувствует.
Радуга расхаживает по гримёрке как у себя дома и хватает руками всё, на что натыкается, характеризуя это одним словом:
– Шикардос!
Не обращая на неё абсолютно никакого внимания, Кирилл продолжает разговор:
– Вы завтра здесь работаете?
– Нет.
– Работает, – снова встревает Трескунов, – он забыл.
– Мы подъедем и снимем ваше приготовление к выходу.
– Приготовление – нет.
– Ну, расскажете о закулисной стороне шоу.
– Хорошо.
– На всякий случай мои координаты… – Кирилл извлекает из портмоне визитку и протягивает мне. – А так… Завтра мы здесь.
Убираю визитку в сумку.
– Если можно, самые эпатажные образы, – высказывает пожелание Кирилл.
Трескунов не сводит с меня “влюблённых” глаз. Сейчас, гад, что-то гнусное скажет.
– Я пришлю за тобой машину, – прилюдно обещает он и поясняет, – у Ильи много реквизита, костюмчиков прикольных!..
– До завтра, – Кирилл снова протягивает мне руку. Радуга по-идиотски улыбается и машет на прощание, открывая дверь:
– Байюшки!
Трескунов весьма доволен. Поняв, что всё сложилось удачно, он расслабляется и, переключившись на дорогих гостей, кидает мне через плечо:
– И пулей в зал, пулей! – за дверью слышу его голос. – Я говорил, что он очень капризный!..
Ладно, за капризного сочтёмся!
Наверное, телевидение – это вирусная инфекция. Предложения посыпались градом. Пару раз в неделю обязательно кто-то приезжает в клуб или оставляет информацию Трескунову.
Интересным мне показалось предложение сняться в клипе. Не знаю зачем, но я согласился.
Работа на съёмочной площадке оказалась титаническим трудом. Снимали весь день. Постоянная суета вокруг, палящие софиты, грохот, шум, крики, ругань вымотали страшно. Под конец дня я измотан как обессилившая лошадь после длительного забега.
Последние слова режиссёра: “Всем спасибо, съёмка окончена!” звучат как магическое повеление волшебной палочки. Площадка быстро пустеет, аппаратуру сворачивают мгновенно, я сразу становлюсь никому не интересен, и обо мне забывают.
Подхожу к администратору.
– Скажите, кто меня отвезёт?
Администратор удивлённо смотрит, словно видит меня впервые в жизни:
– Машины все заняты.
– И что теперь делать? У меня реквизита много.
– Хотите – ждите.
Он отворачивается и продолжает заниматься своими насущными проблемами.
На улице прохладно. Уже стемнело. Такси приедет через восемь минут. Жду. Очень хочется есть и принять душ. Голова раскалывается. То ли от усталости, то ли от злости и досады. Замечаю подъезжающую машину. Отлично! Присматриваюсь – полиция.
Чёрт! Только этого не хватало. На всякий случай прохожу вперёд и сворачиваю во двор. Машина, стремительно приближаясь, целенаправленно следует за мной. Ускоряю шаг. Машина останавливается, выскакивают двое.