Антония Таубе
Кабаре «Медуза»

У входа в кабаре, немного не доходя до охраны, она увидела невысокого полноватого мужчину, который стоял рядом с афишей и чёрной краской аккуратно пририсовывал новую дату. Она сразу поняла, что это какой-то работник заведения и что он тут должен всё знать, и подошла к нему поближе. Это был подсобный рабочий сцены, Ждан Зосимович Абросимов. Он настолько старательно выписывал цифры тонкой кистью, настолько был увлечён своим занятием, что даже не сразу заметил присутствие рядом с собой молодой француженки.

– Простите, сударь, – Аннет слегка наклонила голову, уходя от прямого взгляда, – Вы не подскажите, – могу я увидеть директора кабаре?

– Конечно, можете увидеть, отчего же нельзя, – толстый человечек решительно направился к двери, и охрана пропустила его вместе с Аннет. – Вы к директору – по какому вопросу? По личному или служебному?

– Я по объявлению, – уверенно ответила Аннет, – узнала, что в кабаре «Медуза» требуются танцовщицы, вот и пришла устраиваться на работу.

Она быстро сняла перчатки и наскоро отряхнула снег с плеч и воротника пальто, а толстячок уже совсем по-другому взглянул на неё, сверху вниз, – по-новому оценивая посетительницу.

– Тогда Вам следует пойти туда, за сцену, – он взмахнул коротенькой ручкой в левую сторону. – Там по коридору кабинеты и директора, и бухгалтера, – потом повернулся к охраннику, – Аристарх Филитонович, проводите, пожалуйста, мадемуазель к господину директору.

Охранник кивнул головой, и Аннет, поблагодарив толстячка, последовала за сопровождающим. За сценой она увидела, как двое мужчин затягивали холстом рекламный щит, на котором была изображена ещё одна потрясающая красавица, и здесь тоже присутствовала только коротенькая надпись: «Александра Марковна Горец». Рядом, прислонённый к стене, стоял ещё один щит – Аннет на несколько секунд приостановилась перед этой афишей и не без удивления прочла: мюзикл «Кармен». Видимо, сейчас этот щит будут прикреплять у входа в кабаре…

На сцене шла репетиция, и все танцовщицы стройным рядом в одинаковых юбочках выполняли одинаковые движения, разучивая новый танец. Всем этим действом умело руководил стройный, красивый и очень пластичный мужчина, элегантный, как парижский щёголь – и Аннет сразу поняла, что перед ней стоит ни кто иной, как сам Невзор Игнатьевич Славин, постановщик номеров и художественный руководитель этого коллектива. Девушка сразу почувствовала в нём классическую французскую школу балета и невольно залюбовалась Славиным. Невзор Игнатьевич тут же уловил на себе её пристальный взгляд и быстро обернулся, но Аннет со своим сопровождающим уже исчезли за кулисами.

Директор кабаре благосклонно отнёсся к трудоустройству этой новой танцовщицы, и через некоторое время Бельский Нестор Трофимович уже знакомил её со Славиным. Она внутренне готова была к тому, что Славин прикажет ей переодеться в балетный костюм и станцевать что-нибудь наподобие канкана, чтобы, так сказать, наглядно оценить её способности, и даже не исключала того, что она ему не понравится. Но к своему огромному удивлению, она услышала совсем другое!

– Невзор Игнатьевич, когда Вам будет угодно дать резюме по поводу мадемуазель Булон? От Вашего решения зависим все мы, – вкрадчиво и вместе с тем довольно настойчиво произнёс Бельский.

На это Славин совершенно спокойно посмотрел в маленькие глазки Нестора Трофимовича и твёрдо ответил:

– Оформляйте мадемуазель Булон на работу прямо сейчас. Я согласен.

– Да… но… она раньше работала только гувернанткой и не танцевала ни в каких балетах… – чуть не поперхнувшись от такой решительности Славина, растерянно промямлил бухгалтер. – Вы уверены, что у Вас не будет с ней проблем?

– Я уже ясно сказал Вам, что беру её, – настойчиво повторил Славин, бросив на Бельского несколько раздражённый беглый взгляд. И тут же уже совсем другим, мягким, приветливым голосом обратился к Аннет, – А Вас, мадемуазель прошу задержаться. Мне необходимо отвезти Вас в театральное ателье для пошива концертного костюма. Надеюсь, у Вас найдётся для этого немного времени?

– Да, конечно, – слегка кивнула Аннет, поражённая скоростью всего случившегося. – Господин Славин, я в точности буду следовать Вашим указаниям!

Ещё вчера утром она даже знать не знала и слышать не слышала ни про какую «Медузу», а сейчас – она уже полноправный работник этого заведения. Вот это поворот судьбы! Прямо как в сказке, чудеса – да и только! Теперь только бы не оплошать и выполнить всё, что от неё требуется. На секунду в памяти всплыли фотографии трёх девушек, которые совсем недавно ходили по этой же сцене, на которой сейчас стоит она, Аннет, – во что бы то ни стало она должна помочь найти коварного убийцу, чтобы он понёс заслуженное наказание за их погубленные жизни!

– Благодарю, – Славин галантно поклонился и, взяв крепкими ладонями хрупкие пальчики Аннет, чуть прикоснулся к ним губами.

Аннет смутилась от неожиданности, но от зардевшейся девушки не ускользнуло неприкрытое удивление в глазах Бельского. Он даже снял своё пенсне и в замешательстве принялся протирать стёкла. Обескураженный поведением Славина, Нестор Трофимович чуть было не забыл, что должен пойти и подготовить контракт о приёме на работу этой «пронырливой девицы», как про себя он сразу окрестил Аннет, но быстро взял себя в руки:

– Мадемуазель, прошу Вас следовать за мной. Нужно доделать кое-какие формальности. Я не задержу Вас надолго.

Уходя с Бельским, Аннет мимоходом украдкой взглянула на сцену. Танцовщицы, радуясь неожиданной передышке, исподволь бросали любопытные взоры в её сторону, и Аннет опять невольно отметила про себя – насколько же они все красивы! Лица всех танцовщиц имели разные черты, их ни в коей мере нельзя было назвать похожими, и при этом – все они были безупречно красивы! Потом мысли её перескочили на Славина, – «Это совершенно не обычный человек… Да и вообще это кабаре не без странностей… Хотя, может быть, мне только так кажется, ведь я никогда раньше не бывала в подобных местах, да при этом ещё и в качестве танцовщицы…»

А дальше ей казалось, что остаток дня протекал, словно в волшебной сказке! Славин вызвал экипаж и повёз её в ателье, где она обнаружила ещё один приятный сюрприз, – главный художник по костюмам оказался тридцатилетним французом, вполне сносно говорившем на русском языке. Легкий акцент и небольшие ошибки в произношении ничуть не портили его, а напротив – придавали Луи Ришару истинно французский шарм и загадочную изюминку. Они с Аннет оказались земляками, – во Франции он жил в Париже, недалеко от площади Согласия, а она – в маленьком пригороде Парижа под названьем Буживаль, где часто бывали и писали свои бессмертные полотна Моне, Ренуар и Сислей. У Аннет и Луи сразу же нашлось много общих тем для разговора. Оба были очень рады этому нежданному знакомству, – не просто как двое красивых молодых людей, а как двое соотечественников, встретившихся вдали от родины. Это встретились две родственные души…

Они с удовольствием перекинулись несколькими фразами на родном языке, тем более что Славин прекрасно понимал по-французски и потому никакого неудобства от этого не происходило. Затем Славин начал обсуждать с Ришаром все детали и особенности костюмов для Аннет, и она поразилась его грамотности, предусмотрительности и профессиональному чутью. Наконец Ришар сказал Славину:

– Месье, я знаю Вашу занятость и необходимость скорейшего изготовления костюмов для мадемуазель Аннет. Я постараюсь уложиться в ваши сроки. Все костюмы будут готовы через две недели, – и как галантный француз не удержался от маленького комплимента, – у мадемуазель очень точные классические размеры, и дополнительная работа не потребуется!

Когда Аннет со Славиным покинули костюмерную мастерскую, Славин неожиданно предложил ей пойти в ресторан. Аннет на минуту задумалась, а затем согласилась, – ведь она была сейчас не просто девушка, которую приятный молодой человек пригласил провести вечер в романтической обстановке, – она была тайным агентом, и об этом она не должна забывать ни на один миг! Славин привёз Аннет в свой любимый ресторан «Бель Вю», где были представлены разнообразные кухни на самый взыскательный вкус, в том числе и французская. Такая предупредительность Славина ещё более подняла его в глазах девушки – она поняла, что он хотел сделать ей приятное, и ему это прекрасно удалось!

Народу в «Бель Вю» было немного, играла лёгкая приятная музыка, настроение было приподнятым, – всё это и приглушённый мягкий свет действовали успокаивающе и расслабляюще. Молодые люди удобно расположились в углу зала за уютным столиком, сделали заказ, и в ожидании официанта между ними естественным образом завязался непринуждённый разговор. Аннет попросила Славина рассказать немного о себе и о кабаре, мотивируя свой интерес тем, что она новичок в этом деле и ей не хочется на фоне остальных танцовщиц выглядеть белой вороной. Аннет высказала опасение, – ведь она никогда раньше не танцевала на сцене, а лишь преподавала основы танца свои воспитанницам. О себе Славин сказал очень коротко, буквально два слова, а по поводу её сомнений насчёт предстоящих выступлений сказал просто и ободряюще:

– Не переживайте так сильно, мадемуазель! Это не Мариинский театр, и уверяю Вас, что через две недели упорных тренировок Вы будете выступать не хуже остальных! Не терзайте себя больше из-за этого!

Затем разговор плавно перетёк в сферу искусств, и молодые люди не заметили, как пролетел вечер. Они вышли из ресторана на ночную завьюженную и неприветливую улицу, но даже несмотря на это, настроение их оставалось очень приподнятым. Однако – подошло время прощаться! Славин вызвал экипаж, заботливо устроил в нём Аннет, и она укатила домой, вполне довольная всеми событиями и совершенно очарованная прошедшим днём! А Славин, проводив Аннет, ещё долго смотрел ей вслед и думал, – а всё ли он сделал правильно? Он понимал, что у людей, конечно, случаются разные обстоятельства, но этой хрупкой пташке – явно не место на сцене варьете! Ну что же, как говорится, поживём – увидим! И он не спеша отправился к себе, тоже, впрочем, очень довольный сегодняшним вечером.

Аннет, уже лёжа в постели, не переставала перебирать в памяти все события сегодняшнего дня. Сон не никак не приходил, и она всё думала и думала, – о погибших девушках, о своём участии в их посмертной судьбе, о необычном задании Аркадия Францевича, о кабаре, о Ришаре, о Славине… Про Славина она наверняка поняла пока что только одно: у него своя методика работы, и никто ему не указ, – иначе его танцевальный коллектив не процветал бы так!

Теперь жизнь Аннет изменилась полностью и абсолютно ничем даже близко не походила на тот, прежний, образ жизни, который был у неё до вчерашнего дня. У бывшей гувернантки начались ежедневные изнурительные тренировки у станка по утрам и постоянные репетиции. Славин, безусловно, был очень требовательным руководителем. Но не было в нём никакого хамства, никакого высокомерия, никакого пренебрежительного отношения к девушкам. Он никогда ни к кому не придирался понапрасну, и поэтому работать с ним было приятно. С ним все танцовщицы чувствовали себя легко, свободно и непринуждённо. Девушки даже порой обсуждали с ним такие вопросы, что Аннет готова была в ужасе схватиться за голову, – сама она ни за что не решилась бы говорить с посторонним мужчиной на такие темы! Но что было ещё более удивительным, – Славин ко всему этому относился вполне серьёзно, каждую девушку выслушивал внимательно и все их женские проблемы решал быстро и самым нужным образом! К тому же – не раз он просто поражал Аннет своей эрудированностью!

Когда Аннет впервые подходила к стенам кабаре, она со страхом в душе думала о предстоящей ей работе, опасаясь присущей подобным местам вульгарности. Мадемуазель Булон согласилась на предложение Кошко только из-за огромного желания помочь ему, потому что считала себя очень обязанной Аркадию Францевичу. Но сейчас её мнение о кабаре в корне поменялось, – при Славине там никаких вульгарностей просто быть не могло! За кулисами незримо витал явственно ощутимый дух искусства, – лёгкий и приятный, как самые лучшие, самые изысканные французские духи! Как её любимые духи от Гарлена «Вода императрицы»!

Публика наслаждалась постановками Славина – а тут действительно было чем восхищаться, – и красочными выступлениями красивых танцовщиц, и интересными необычными постановками. Даже сам директор всегда присушивался к словам Славина и его советам! И Аннет призналась самой себе, что вкус Славина – безошибочен и профессионален. Словом, как талантливый руководитель он был выше всяких похвал!

Единственное, что омрачало её радость и не давало спокойно спать по ночам, – это очень серьёзное и настойчивое предостережение Кошко. Аннет и сама понимала, что её нахождение в кабаре в качестве шпиона сопряжено с большим риском, но справедливое чувство в её душе требовало – если можешь помочь, помоги! Да и загадочные смерти трёх танцовщиц – элегантных, прекрасных и изящных в своей простоте, как сам Славин – всегда стояли перед внутренним взором Аннет и не давали ей покоя. От этих тревожных мыслей девушке становилось не по себе, и даже по ночам, без сна ворочаясь в кровати и глядя на ясную луну, она снова и снова задавалась одним мучительным вопросом, – кто?

На фоне искромётного блеска танцовщиц и зажигательной музыки танцевальных номеров, в огромном количестве букетов, аплодисментов и ненасытной к развлечениям публики – за кулисами неизменно витал призрачный образ покойной Горец, и, как казалось Аннет, он никуда и не уходил отсюда после кошмарного убийства. И хотя в коллективе, благодаря усилиям и умелым действиям Славина, не было распрей и скандалов из-за ведущих ролей, Аннет, как говорится, прямо-таки всей кожей чувствовала возрастающее напряжение. Но Аркадий Францевич просил вести наблюдение самым тщательнейшим образом, поэтому она только слушала, что говорят другие, только смотрела, что делают другие, и воспринимала всё это как бы со стороны, находясь при этом в самой гуще событий. По распоряжению Кошко – как только Аннет укажет на какого-нибудь подозрительного человека, его тут же было приказано отслеживать. Поэтому она очень боялась ошибиться и указать на невинного человека! Приходилось всё время быть начеку! Расслабляться было нельзя.

Через неделю после начала свей работы в кабаре, сосредоточенная и собранная Аннет опять сидела в просторном кабинете начальника полиции и докладывала Кошко и Филиппову о результатах своего семидневного пребывания в «Медузе» в качестве тайного осведомителя:

– Честно говоря, я с трудом вживаюсь в коллектив, но делаю всё, что велит Славин, и, по-моему, он пока мной доволен. Сказал, что ещё неделя репетиций – и я смогу выступать наравне со всеми.

Как только я подписала контракт с дирекцией кабаре, мне сразу же предложили занять одну из пустующих гримёрок. И – сама не знаю, почему – я выбрала гримёрку Горец. Скорее всего, меня привлекло удачное расположение этой комнаты. Как Вы знаете, – она самая ближняя к сцене, а в остальном – все гримёрки совершенно одинаковые. Как Вы и приказали, дверь я постоянно запираю на замок в целях личной безопасности. Сначала мне было приказано – в гримёрке Горец ничего не трогать, поэтому её вещи по-прежнему несколько дней находились на своих местах, как это было и при ней. Но директор, господин Фальчук, увидел, что из-за невозможной тесноты мне совсем негде разместиться со своим гардеробом, и сказал, что я могу убрать все эти вещи, если они мне мешают. Я и сложила аккуратно всё имущество Горец в большую коробку, мне чужого не надо, да и в гримёрке хоть чуть-чуть посвободнее стало. Может быть, это всё и ни к чему рассказывать, но ведь Вы, Аркадий Францевич, велели докладывать обо всём, чтобы был известен каждый мой шаг, поэтому я и говорю обо всех этих подробностях. Ну а теперь – о деле! Поначалу девушки-танцовщицы приняли меня несколько прохладно. Я понимала, что в первое время они просто присматриваются ко мне, – ведь для всех выглядело несколько странным то, что меня без всяких разговоров и даже без испытательного срока сразу приняли на работу, и это ещё при том, что у меня нет специального образования. Ну а через два дня все успокоились, любопытство пересилило, и теперь все стремятся поближе познакомиться со мной и поболтать на разные темы. А я, в свою очередь, пользуясь моментом, как бы невзначай, потихоньку старалась расспрашивать их про Горец. В общем-то, у неё со всеми девушками были хорошие отношения, но немного ближе других была одна – Кристина Казатуловна Лепко, и мне, знаете ли, показалось, что эта Лепко также знает и о Колосок с Черкесовой всё, что можно, и чего нельзя. Эта Лепко около года назад развелась с мужем, Владимиром Всеволодовичем Дубовым, который, как это ни странно, продолжает частенько захаживать в это кабаре после развода с женой. А ещё я узнала, что за Черкесовой ухаживал один офицер, – я показала его вашему агенту, Вере Леонтьевне. Дело в том, что Кристина Лепко живёт в доме – прямо напротив окон покойной Алисы Черкесовой, она переехала туда после своего развода. У Черкесовой и Колосок тоже были между собой весьма близкие отношения, – ну в том смысле, что они, так сказать, совершенно спокойно делили между собой многочисленных поклонников. Многие девушки из труппы говорят, что за Колосок открыто и настойчиво ухаживал молодой миллионщик, некто Прохоров. Но предполагают, что она время от времени изменяла их отношениям, так как за ней, тоже не скрывая своих чувств и так же открыто, волочился некий Зуев, заваливая её цветами, и она к нему благоволила. Очень возможно, что они тайно встречались. Зуев и сейчас регулярно посещает кабаре, он заядлый картёжник. А Прохоров после смерти Колосок просто исчез из виду, успев, правда, перед этим оттеснить своего конкурента-неудачника Ефремова, – я поняла так, что это какой-то бедный мелкий чиновник, и конечно, такая возлюбленная, как Колосок, ему совершенно не по зубам. Про Ефремова Колосок сама рассказывала подругам, что он вполне серьёзно сделал ей предложение, но она, конечно же, ему отказала. В общем, какие-то весьма запутанные отношения.

– А что ещё удалось выяснить про Горец? – уточнил Кошко.

– Насчёт Горец у всех мнение примерно одинаковое, – Аннет немного помолчала, собираясь с мыслями. – С одной стороны – она почти всегда находилась среди людей, но с другой стороны – при этом она оставалась весьма скрытной особой и не очень-то делилась с другими девушками секретами своей жизни. Жила в основном на свой заработок и деньги своего покровителя. Может, и ещё что-то было, но толком сказать никто не может, даже Лепко. А возможно, что Лепко что-то знает, но скрывает, ведь всё-таки только с Лепко Горец общалась ближе, чем с другими танцовщицами. С остальными девушками у неё были просто ровные приятельские отношения.

На начальном этапе Кошко был удовлетворён полученными сведениями. Исходя из показаний Аннет, он немедленно организовал наблюдение за Зуевым и одновременно приказал доставить в участок другого бывшего поклонника Зинаиды Колосок. Этим поклонником оказался молодой слабохарактерный сынок известного миллионщика Прохорова, владельца большого сахарного завода, – Прохоров Мирон Филатович. Разыскали Мирона в небольшом чистеньком трактире, где он не спеша потягивал кофе, просматривая газеты. Чувствовалось, что сидит он здесь уже давно, так как на столике перед ним находилась опустевшая уже наполовину бутылка вина, небольшой бокал и три тарелки с какими-то початыми закусками. Узнав, что его временно везут в участок, Мирон ничуть не удивился и даже не спросил – зачем? Просто ни слова не говоря собрался и пошёл вслед за полицейским. Когда полицейский сообщил об этом начальству, Кошко с Филипповым молча переглянулись, и Кошко приступил к допросу:

– Извините нас, Мирон Филатович за то, что в такой спешке привезли Вас сюда, но, к сожалению, дело не терпит отлагательства. Я прошу Вас рассказать нам подробно, не утаивая абсолютно ничего, о Ваших отношениях с Зинаидой Родионовной Колосок, убитой двадцатого октября прошлого года.

– Что ж, спрашивайте, – при имени Колосок, бывший «подшофе» Прохоров мгновенно протрезвел, из него мигом улетучился весь хмель – как и не бывало! – Только прошу Вас об одном, не говорите ничего моему отцу! Он ничего не знает и посещение этого кабаре мне никогда не простит!

– Это я могу обещать. Ваше имя нигде не будет указано, – успокоил его Кошко.

– Уж, пожалуйста, не забудьте, – обречённо вздохнул молодой человек.

– Когда в последний раз Вы видели Колосок?

– В день её смерти.

– Как это было?

– Вы лучше спросите – как это началось?

– Хорошо. Ну и что же началось и как это началось? – терпеливо переспросил Кошко.

– Началось всё с того, что я влюбился в Колосок как последний дурак, хотя всегда чувствовал, что всё это добром не кончится! Но ведь она такая необыкновенная, а я был ослеплён этой любовью и не хотел ничего замечать. Буквально за несколько дней до своей гибели она попросила у меня значительную сумму денег на покупку каких-то антикварных бриллиантов. У меня таких больших денег не было, и я, естественно, не мог дать их просто так, но и отказать ей прямо я тоже не мог. Сами поймите, – ну что бы она тогда обо мне подумала?

И действительно, на следующий день она встретилась со мной после работы и показала мне брошь, серьги и перстень какого-то старинного французского мастера, ещё времён французской революции. Ну-у-у… этот, как его…, – от досады, что не может вспомнить фамилию ювелира, Прохоров даже прищёлкнул пальцами, – да у него ещё весь двор Марии Антуанетты ювелирные изделия для себя заказывал! Короче говоря, я поразился тому, что увидел! А уж, поверьте, меня трудно удивить какими-то побрякушками! Это были изумительные по чистоте и красоте бриллианты баснословной цены, – таких денег я ей дать не мог! У меня их просто не было, но ведь не мог же я признаться в этом! В общем, – я ей отказал! Потом я попросил отсрочку, советуя ей платить по частям. Зинаида, конечно, всё правильно поняла, поскольку она была далеко не глупа. Видимо, ей очень хотелось заполучить эти украшения, а обращаться за помощью больше было не к кому, и она не порвала со мной сразу же, хотя было заметно, что в тот момент ей очень этого хотелось. Она только усмехнулась и спросила меня, – как скоро я смогу достать деньги? Потому что через два дня, вечером, она должна была встретиться с продавцом в парке около своего дома, – чтобы либо рассчитаться с ним, либо вернуть украшения, – и мне просто было необходимо раздобыть деньги к этому времени. Я пообещал, а теперь виню себя за это. А дальше было так. В назначенный день, собрав кое-какую незначительную сумму, – деньги, кстати, тоже не малые, но всё-равно недостаточные, – я поехал к Зинаиде, к Зиночке… Но получалось так, что я значительно опаздывал к назначенному времени и смог поехать к ней только тогда, когда уже начало смеркаться. Дома её не оказалось, и я немного подождал возле дома в надежде, что с минуты на минуту она может подойти. Но её всё не было. Потом я совсем озяб и решил не болтаться больше около дома, а пойти в парк, надеясь там встретить её. И пока я добрался до парка, да побродил по аллеям, стало уже совсем темно, – октябрь, знаете ли, это не июнь! В поисках Зинаиды проблуждал я по парку довольно долго, потому что мне было неизвестно, где именно была назначена у неё встреча, и я всё ходил и ходил по дорожкам. Но её нигде не было, и я уже начал волноваться. Я спешил, потому что она уже могла уйти! И вот когда я, торопясь изо всех сил, свернул в очередную аллею, то издали увидел, как Зина вошла на эту же аллею с противоположной стороны и села на лавочку под деревьями, видимо, в ожидании продавца. Неподалёку от лавочки горел фонарь, и поэтому мне было её хорошо видно. Меня она не заметила. Я уже приближался к ней, когда со стороны скамейки, где сидела Зинаида, раздался глухой выстрел. Я сразу же побежал к ней, но когда добежал, она была уже мертва. В руках у неё ничего не было. Я не знал, что делать, и поэтому оглянулся по сторонам, чтобы хоть кого-нибудь позвать на помощь! Аллея была пуста, но среди деревьев я заметил мелькнувший на мгновенье силуэт человека в чём-то чёрном. Он поспешно удалялся, и я понял, что это он убил Зину. Ей было уже ничем не помочь, и я решил догнать его. Мне это почти удалось, потому что я бежал быстрее. Но когда я стал его нагонять, он вдруг резко остановился, повернулся ко мне и направил на меня свой пистолет, по-прежнему не открывая своего лица. Мне, конечно же, пришлось остановиться. Да и что мне оставалось делать, – с пустыми руками против оружия? Так вот, мне пришлось остановиться, а неизвестный, воспользовавшись этой заминкой, быстро исчез в кустах, и больше я его не видел. Тогда я повернул назад и заспешил к Зиночке. Но едва она попала в поле моего зрения, я увидел, как к ней приближается уверенной походкой некий господин. Это было достаточно далеко, и лица его я разглядеть не мог. Я не стал подходить, а притаился за ближайшим деревом и стал ждать, что же будет дальше. Он подошёл и, видимо, сразу понял, что она мертва. Затем он немного потоптался на месте, озираясь по сторонам, а потом быстро ушёл, чуть ли не бегом. А после него ушёл и я. Каюсь, виноват, побоялся в полицию сообщить. Испугался, что потом с отцом объясняться придётся. Вот такие дела, господа, больше мне добавить нечего, – наконец-то выговорившись, Прохоров понуро опустил голову.

На несколько мгновений в кабинете повисло молчание. Каждый из присутствующих по-своему переваривал эту информацию. Кошко с Филипповым опять молча и понимающе переглянулись, и Кошко задал следующий вопрос:

– Скажите, Мирон Филатович, Вы смогли определить в наступающей темноте, – силуэт убегающего убийцы был мужской или женский?

– Пожалуй, нет. Не знаю. Не разобрал.

– А имя продавца украшений Зинаида Родионовна Вам не называла?

– Я спрашивал, но она ответила, что продавец просил сохранить его имя в тайне. Поэтому и тут я не знаю, ничего не могу сказать.

– Ну что же, Мирон Филатович, благодарю Вас за содержательный рассказ. Но попрошу Вас ещё об одной услуге!

Прохоров удивлённо поднял глаза, переводя взгляд то на Кошко, то на Филиппова, – что им ещё от него понадобилось?

– Вы сможете по памяти нарисовать, как выглядели эти украшения? Может быть, Вы запомнили в них нечто особенное?

– А, ну это я могу, – с облегчением заулыбался Прохоров.

И тут же уверенными штрихами набросал внешний вид и брошки, и серёжек, и кольца. А Кошко, с восхищением глядя как под его рукой с фотографической точностью воспроизводятся роскошные ювелирные изделия, только с сожалением подумал, – такой талант, и пропадает понапрасну!

Кошко был доволен результатом. Теперь хотя бы начинали прорисовываться хоть какие-то намётки, хоть какие-то зацепки в этом запутанном деле. Во всяком случае, теперь у следствия был на руках чёткий рисунок украшений, и по этим рисункам был немедленно сделан запрос во Францию. Вскоре пришёл исчерпывающий ответ, в котором говорилось, что данные украшения были изготовлены придворным королевским ювелиром Карлом Бомером и его помощником Полем Бассанжем и принадлежали давно угасшему дворянскому роду, последний потомок которого был казнён во время революции. С тех пор судьба украшений неизвестна. В розыске они не значились, но было указано, что кроме броши, кольца и серег, в полный комплект входили ещё колье, тиара и браслет. На всех изделиях стоит печать мастера.

Прочитав это послание, Кошко задумался. Ему было хорошо известно, что восемнадцатый век – это расцвет ювелирного искусства во Франции в эпоху рококо. А во времена французской революции сгинуло бесследно не только множество людских голов, но исчезло неизвестно куда значительное количество старинных ювелирных изделий. Огромное количество драгоценных произведений мастеров-ювелиров было вывезено из страны за её пределы, а затем – они были либо переделаны, либо проданы, причём, нередко – по частям. И вот теперь кое-что из тех пропавших изделий всплыло здесь, через столько времени и совсем в другой стране, да ещё и при столь трагических обстоятельствах! Да-а-а, жизнь – непредсказуемая штука…

– Вот и причина, по которой убили эту Колосок, – чётко констатировал Кошко.

– Не исключаю, что и двух других убили по этой же причине, – в свою очередь прокомментировал Филиппов.

– Думаю, что Вы правы, Владимир Гаврилович, – согласился Кошко, – а теперь выслушаем, что нам скажет этот офицер, ухажёр Черкесовой, которого уже вызвали для дачи показаний.

Именно его видела в окно Кристина Лепко в последний день жизни Алисы Черкесовой, о чем она и сообщила полиции на допросе.

Пехотный капитан Карсавин Эдуард Артамонович появился на пороге кабинета и по-военному отрапортовал о своём прибытии. Выглядел он несколько заносчиво и фамильярно, – обычно с таким видом недалёкие высшие чины общаются с низшими чинами. Он словно не понимал, что находится в серьёзном учреждении, и сюда не вызывают по пустякам. Его манеры не понравились Кошко, но он не подал вида:

– Садитесь, прошу Вас, – Кошко показал ему на стул и Карсавин сел, демонстративно закинув ногу на ногу. Он был хорош собой, и Филиппов подумал о том, что, видимо, именно эта внешняя красота и привлекла в нём внимание Черкесовой.

Ни Кошко, ни Филиппов не успели задать ещё ни одного вопроса, как Карсавин опередил их:

– Если вы хотите спросить меня по поводу смерти Алисы Кондратьевны Черкесовой, то сразу могу вам сказать, что я её не убивал. К тому же я уже давал свои показания полицейскому на следующий день после её смерти, – надменно заявил он, даже не дрогнув ни единым мускулом, словно и не шла речь о его любимой женщине, внезапно и загадочно погибшей.

– Нам это известно, – сдержанно ответил Кошко, – никто Вас в этом и не обвиняет, просто следствию необходимо уточнить несколько моментов. Поэтому прошу Вас наиболее полно ответить на наши вопросы.

Карсавин с царственным видом кивнул так, словно оказал Кошко и Филиппову великое одолжение.

– Расскажите, когда в последний раз Вы видели Алису Кондратьевну Черкесову?

– В последний раз я видел её второго сентября прошлого года. Я в тот день был у Черкесовой и ушёл от неё поздно вечером. А на следующий день узнал из газет, что она умерла от передозировки морфина в ночь на третье сентября, то есть – уже после моего ухода, – отчеканивая каждое слово, высокомерно ответил Карсавин, словно перед солдатами приказ по бумажке зачитал.