Антония Таубе
Кабаре «Медуза»
Все персонажи вымышленные. Любые совпадения имён и событий являются случайными.
© Антония Таубе, 2016
© Оливия Таубе, 2016
© Антон Вент, дизайн обложки, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Филиппов Владимир Гаврилович-начальник Петербургской сыскной полиции 1903—1915 гг.
Деятель правоохранительных органов Российской империи, в 1903—1915 годах – начальник Петербургской сыскной полиции, действительный статский советник.1
Родился:
15 июля 1863 г., Санкт-Петербург, г. Колпино С.-Петербургской губернии.
Умер
1 сентября 1923 г. (60 лет), Берлин
Родители:
Адмиралтейских Ижорских заводов губернский секретарь Гавриил Артемьевич, Елена Алексеевна
Аркадий Францевич Кошко-начальник Московской сыскной полиции 1908—1917 гг.,писатель.
Русский криминалист и сыщик. Начальник Московской сыскной полиции, позднее заведовавший всем уголовным сыском Российской империи, в эмиграции писатель-мемуарист. Генерал.2 Родился
1867 г., Минская губерния ныне Бобруйский район, д. Брожка, Могилёвская область
Умер
24 декабря 1928 г. (61 год), Париж, Франция
Если кто-то заставляет себя казаться более добродушным, чем он есть на самом деле, более терпимым, более благородным, то рано или поздно наступает обратный эффект: человек становится более вздорным, жестоким и, вообще, более неприятным, чем в обычной жизни. Если вы будете сдерживать естественные чувства плотиной притворства, рано или поздно эта плотина прорвётся, и тогда наступит стихийное бедствие.
Агата Кристи, «Убийство под Рождество». 1939 гг.
Сам подсудимый в последнем слове, ему предоставленном, кратко заявил: – Одно могу сказать, господа правосудие, что ежели бы не господин Кошкин, то не видать бы вам бруллиантов!
А. Ф. Кошко, «Кража в Успенском соборе». 1910 гг.
Глава 1
Так что же делать?
Санкт-Петербург, 1911 год
Так что же делать?.. Где ещё искать?.. Где же тут собака зарыта?!
Хмурым февральским утром начальник Петербургской сыскной полиции Владимир Гаврилович Филиппов, крупный представительный мужчина, сидел за не менее представительным столом в своём рабочем кабинете, погрузившись в глубокое раздумье. Перед ним на столе лежало раскрытое «дело» о череде загадочных смертей танцовщиц кабаре «Медуза», так взволновавшее всю петербургскую общественность. Он, наверное, уже в тысячный раз просмотрел его и теперь размышлял, перебирая в памяти всю цепь трагических событий.
А ещё он вспоминал годы совместной работы со своим прежним заместителем, Аркадием Францевичем Кошко, который теперь успешно трудится в Москве. Филиппов относился к Кошко с большой симпатией и за время совместной работы обучил его многим приёмам и тактике сыска. А в дальнейшем случилось так, что после этого ученик значительно превзошёл своего учителя! Что ж, так, наверное, и должно быть…
И вот теперь руководство «сверху» поручило Кошко Аркадию Францевичу, начальнику сыскной полиции Москвы, помочь Филиппову разобраться в этом запутанном деле. О детективных талантах Кошко ходили просто-таки фантастические легенды, так что Владимир Гаврилович, честный и добросовестный служака, был тоже прекрасно наслышан о следовательской деятельности Аркадия Францевича, своего бывшего помощника, и теперь он с минуты на минуту поджидал его появления, чтобы, распутать, наконец, эту головоломку с убийствами.
Под самым носом полиции в течение четырёх месяцев были найдены убитыми три известные танцовщицы этого кабаре! Стражам порядка, к сожалению, ровным счётом ничего не удалось выяснить и хоть сколько-нибудь приблизиться к разгадке этих смертей. Досадно, конечно, что сами не смогли справиться и приходится теперь принимать помощь со стороны, но ничего не поделаешь, – истина дороже!
И, кроме того, директор «Медузы», Пейсих Иосифович Фальчук, чуть ли не на коленях с дрожью в голосе умолял скорее найти убийцу, так как из-за этих вопиющих случаев кабаре могли просто закрыть! И тогда – хоть с сумой по миру иди! Если так будет продолжаться, то в кабаре перестанут ходить, и весь бизнес можно будет смело и навсегда сворачивать. А это абсолютно недопустимо! Причём, если первые две танцовщицы были убиты хотя бы за пределами заведения, то третья была убита прямо в своей гримёрке. И это было уже оглушительной полновесной пощёчиной всему руководству кабаре, репутации всего заведения, да и, чего скрывать, – лично самому Филиппову!!! А уж как газеты полоскали эту историю – кто во что горазд, всячески обхаивая работу полиции, и открыто намекали на её бездарность и неспособность к настоящей работе. Тьфу, противно даже вспоминать! Полицейский участок был просто завален письмами от граждан, полных справедливого возмущения. Письма были написаны не в полицию, конечно, а в редакции газет, а уж редакторы не могли отказать себе в удовольствии законным образом поиздеваться над работой полицейских, и с удовольствием доставили все мешки с письмами в полицейский участок. И без того работа над делом зашла в тупик, а тут ещё эти письма! Так что все законные требования напуганных обывателей оптимизма и воодушевления не добавляли, но при всех своих усилиях следствие ни на шаг не могло продвинуться вперёд. Хоть лоб об стену разбей! Просто тупик какой-то…
Наконец дверь открылась, и на пороге появился сам генерал Кошко! Он вошёл в хорошем настроении, с лёгким румянцем на лице, быстрым движением сбросил с себя шубу на руки какому-то безмолвному полицейскому чину и, потирая с мороза руки, бодрым шагом направился к Филиппову, поднявшемуся из-за стола ему навстречу. Видно было, что Кошко искренне рад этой встрече, – ведь он очень уважал этого человека не только за его деловые качества, но и питал к нему самые тёплые чувства как к другу и наставнику! Но теперь Аркадий Францевич, поскольку уже был введён в курс предстоящей работы, намерен был приступить к делу сразу же. Поэтому, радостно поприветствовав хозяина кабинета крепким рукопожатием, Аркадий Францевич с оптимизмом обратился к нему:
– Рад видеть Вас в добром здравии, Владимир Гаврилович! Прошу Вас, рассказывайте всё по порядку, а я тем временем буду просматривать фотографии!
Разговор предстоял долгий, и потому сначала оба удобно устроились за необъятным столом Филиппова.
– Итак, – приступил к рассказу хозяин кабинета, – безрадостная картина этого дела такова. Первой погибла танцовщица кабаре «Медуза» Черкесова Алиса Кондратьевна, двадцати семи лет от роду. Это случилось третьего сентября 1910 года. Она вернулась из кабаре домой поздно вечером, в свою маленькую однокомнатную квартиру, которую снимала на Зелёной улице, поближе к работе. А утром соседка по площадке, Устинова Ульяна Дмитриевна, обнаружила её уже мёртвой, – когда отправилась на работу, то обратила внимание на приоткрытую дверь квартиры Черкесовой. Она заподозрила неладное, но уходить не стала, а заглянула внутрь и окликнула свою молодую соседку, однако Алиса не отозвалась. Тогда Устинова осторожно вошла в квартиру Черкесовой и увидела её, неподвижно сидевшую за столом. Казалось, что та задремала, положив голову на руки, скрещенные на столе. Однако, подойдя поближе, Устинова поняла, что Черкесова мертва, и тело её уже было холодным. Вот фотография, взгляните, пожалуйста, – Владимир Гаврилович выбрал из пачки фотографий один снимок и подал его Аркадию Францевичу. – Приехавший медик констатировал смерть от укола – передозировка морфия. При опросе работников кабаре все девушки говорили, что Черкесова в последнее время стала жаловаться на достаточно сильные боли в суставах, и это её очень беспокоило. Поэтому первоначальное предположение было таково, что она, возможно, поставила себе обезболивающий укол и не рассчитала дозу. Однако шприц в квартире Черкесовой не обнаружили, поэтому версия самоубийства сразу отпала. Нам удалось выяснить, кто был у неё накануне, – это был её поклонник, – военный, пехотный капитан Карсавин Эдуард Артамонович. Его видел дворник. Карсавин пришёл к Черкесовой в десять часов вечера, а вышел от неё в начале двенадцатого. Но обвинение ему предъявить не смогли: у него не было причин убивать Черкесову, да и с медикаментами он никаких дел не имел. И кроме всего прочего, после его ухода Черкесова была ещё жива, так как, проводив его, она сразу же зашла за солью к своей соседке Устиновой. А утром та же Устинова нашла её мёртвой и сообщила об этом в полицию. На всякий случай мы эту соседку тоже проверили, но тут всё чисто: Устинова Ульяна Дмитриевна, пятидесяти семи лет, одинокая, в списках полиции не значится, работает при церкви и к медикаментам нигде никакого доступа не имеет. С Черкесовой отношения были нормальные, добрососедские, никаких ссор и скандалов между ними не случалось. При осмотре квартиры Устиновой ничего подозрительного обнаружено не было – ни шприцов, ни морфина, никаких других медицинских принадлежностей.
Пока Филиппов говорил, стараясь не упустить ни одной подробности, Кошко внимательно рассматривал фотографию. На снимке был запечатлён круглый стол, на котором стояла какая-то затейливая ваза с крупными хризантемами. А за столом сидела и, положив голову на руки, словно спала изящная девушка, чёрные кудри которой красивой волной спадали с плеч. Да уж, не напрасно препарат морфин назван в честь греческого бога сна Морфея! Никогда не подумаешь, что она давно мертва! Кошко почувствовал к ней щемящую жалость: для чего расцвела такая тонкая красота и почему так рано оборвалась жизнь этой молодой женщины?
– Продолжайте, Владимир Гаврилович! А это фотография второй убитой?
– Да. Это Зинаида Родионовна Колосок, двадцати шести лет. Была найдена мёртвой практически через полтора месяца после убийства Черкесовой, а именно – двадцатого октября 1910 года. Её нашли сидящей на лавочке парка, который находится недалеко от её квартиры. Колосок застрелили в спину с близкого расстояния, можно сказать – в упор. Доктор установил, что смерть наступила мгновенно. При ней не нашли ни сумочки, ни даже кошелька, карманы тоже были пустыми. На первый взгляд напрашивается версия ограбления, но тут тоже не всё так просто. Как я уже говорил, жила она недалеко от парка, жила одна – ни мужа, ни детей не имела. В кабаре говорили про её связь с юристом Зуевым Аркадием Феоктистовичем, – он завсегдатай этого заведения, – но в последние два дня до убийства их вместе никто не видел, и в кабаре он не появлялся. Проверка подтвердила, что в эти дни он был полностью занят работой со своими клиентами, и дальнейшее расследование показало, что к убийству он не причастен. Больше по факту этой смерти выяснить ничего не удалось.
Аркадий Францевич, не отрываясь, смотрел на посмертный снимок Зинаиды Колосок. Она аккуратно сидела на ажурной парковой скамье в горделивой позе, слегка откинув голову назад. Взгляд красивых распахнутых глаз был задумчиво устремлён вдаль, словно она внимательно высматривала что-то. И если бы не видеть небольшое пятно крови, запёкшейся на груди, даже в голову не пришло бы, что красавица на этой фотографии – мёртвая. Кошко отчётливо представил себе, как смерть мгновенно забрала свою жертву, не оставив ей ни одного шанса, чтобы выжить. Очень преждевременная смерть… Какая жалость! И опять возник этот же вопрос: чья жестокая рука и почему уничтожила безвременно такой роскошный цветок?
– А вот это самая скандальная новость, – пояснил Филиппов, подавая главному московскому сыщику ещё одну фотографию. – Это последняя убитая, – танцовщица злосчастного кабаре Горец Александра Марковна, двадцати пяти лет. Она была обнаружена пятого января 1911 года в своей собственной гримёрке поздно вечером. Сразу после выступления, – она даже переодеться не успела! Удар кинжалом был нанесён со спины и попал прямо в сердце. Кинжал не найден, но если судить по ране на спине, то лезвие его узкое, достаточно длинное и очень остро заточенное. Такой нож, вероятно, вошёл в тело – как в масло! Смерть мгновенная. И опять никаких следов, хоть тресни! – с досадой добавил Владимир Гаврилович.
Кошко внимательно изучал фотографию Горец. В яркой концертной юбке, в разноцветных перьях, с пышными волосами, собранными на греческий манер, девушка была похожа на какую-то заморскую экзотическую птицу. Она начала раздеваться после выступления, а потом словно задумалась на минуту, свободно положив руку на свой туалетный столик, с мечтательной полуулыбкой на прекрасном лице. Да так и осталась сидеть… Гордая красавица Горец перешла черту жизни, ничуть не изменившись. Опытный сыщик снова представил себе эту нелепую жестокую смерть. Уж на что он давно, казалось бы, привык к разным смертям, но тут даже он содрогнулся от столь безжалостного злодеяния. Ей бы ещё жить да жить…
– Она проживала одна?
– Одна. В её квартире, которую она снимала в полуподвальном этаже доходного дома, тоже не нашли ничего существенного, так же, как и в квартирах Черкесовой и Колосок.
– Да-а-а… – Кошко разложил фотографии в ряд, – пожалуй, странные смерти… Посмотрите, как эстетично они смотрятся после насильственного перехода в мир иной. Мне как-то не верится, что это – работа рядового преступника! Так и хочется сказать, что работа изящная, этакая французская, аккуратная, без всякой грязи и неприглядности. Прямо-таки не убийства, а произведения искусства! Честно говоря, – первый раз такое вижу! Всё отточено, как в балете у Мариуса Петипа. Интересно, что бы он сказал, увидев этих изящных красавиц? Я так полагаю, что место преступления вы осмотрели тщательно? – задал он дежурный вопрос, продолжая рассматривать лежащие перед ним фотографии.
– Тщательно, – тяжело вздохнув, подтвердил Владимир Гаврилович. – Да только что можно выяснить, если в кабаре находится восемнадцать гримёрок? Восемнадцать, – пояснил он, – это по числу танцовщиц, и расположены они одна за другой вдоль всего коридора справа от сцены. На момент проверки только три из них пустовали, это гримёрки Черкесовой, Колосок, ну и, естественно, Горец, так как после их смерти директор запретил принимать новых артисток до тех пор, пока не прояснится ситуация с убитыми девушками. Гримёрка Горец была самая первая от сцены. На каждой комнате есть замок. Но, как правило, гримёрки не закрывались, и этими замками никто не пользовался, так как чужих там не было, вот девушки и не опасались… Коридор этот, где располагаются все гримёрки, является, так сказать, служебным коридором, поскольку им пользуются только танцовщицы и несколько человек из руководства и обслуживающего персонала. А именно – постановщик-декоратор Славин Невзор Игнатьевич, его подсобник рабочий сцены Абросимов Ждан Зосимович и швейцар Кожуховский Богдан Остромирович, а также бухгалтер Бельский Нестор Трофимович и сам директор Фальчук Пейсих Иосифович, как я уже говорил. Вот, пожалуй, и всё.
В ходе следствия установлено, что в момент убийства Горец швейцар находился при входе и встречал поздних гостей, костюмер-декоратор и подсобник проверяли и контролировали освещение сцены, а директор и бухгалтер в это время были уже дома. В книге учёта швейцар отмечает время прихода и ухода каждого работника кабаре, – словом, полный ежедневный контроль времени всех работающих, так что там отмечено время ухода и директора, и бухгалтера. Таким образом, в момент убийства Горец их там даже не было. Ну а оркестр, – заметьте, в полном составе, – всё ещё продолжал играть перед сценой.
Остальным служащим запрещено ходить за кулисами по этому коридору, для них есть другой коридор – по левую сторону от сцены. Убитую Александру Марковну Горец случайно обнаружила другая танцовщица, забежавшая к ней на минутку что-то спросить, Нинель Эмилиановна Аглинцева, особа очень симпатичная и живая. По звонку из кабаре полиция приехала сразу же, почти одновременно с бухгалтером и директором. Декоратор с подсобником прибежали чуть раньше и перекрыли выходы из коридора. Мы тут же перешерстили все гримёрки, но орудие преступления найти не получилось. Мы, похоже, всё-таки опоздали… А какой потом шум и гвалт поднялся! Все взбудоражились, да ведь и просто страшно им всем стало, а что делать, никто не знает! Шутка ли, только что человек был жив, здоров и весел, все не успели ещё даже снять грим и костюмы, а человек уже зарезан! Как овца какая, прости, Господи! Ещё одна существенная деталь: мы проверили всех танцовщиц, но среди них нет ни одной с преступным прошлым, или хотя бы с подмоченной репутацией, так сказать. Так что вынужден признать, что наше следствие зашло в тупик, – с сожалением развёл руками Владимир Гаврилович.
У Владимира Гавриловича был за плечами огромный опыт работы в полицейской системе, и сейчас ему было крайне неприятно и болезненно признать своё бессилие. Однако надо отодвинуть в сторону своё уколотое самолюбие и непременно найти преступника – непременно найти! А то неизвестно, сколько ещё людей найдут убитыми! Да и в самом кабаре обстановка сложилась очень нервная. Все служащие напуганы и ждут эффективных действий полиции, а ему даже успокоить их нечем! Поэтому Владимир Гаврилович убрал подальше свою глубокую обиду на решение начальства и, как бы это ни было неприятно, смирился с помощью столичной знаменитости – он искренне готов был приложить все силы, чтобы содействовать Кошко в успешном раскрытии этого дела. К тому же – он знал Кошко в работе, и это в некотором роде примиряло его с посторонней помощью.
– В их безупречной репутации как раз нет ничего неожиданного, – сразу же пояснил Кошко, – ведь они все вышли из школ великих мастеров! Поэтому в данном случае нет ни малейшего сомнения в том, что у всех девушек репутация приличная, несмотря на их возможную бедность и работу в кабаре.
– Это, всё, конечно так, – согласился начальник полиции и тут же с досадой добавил, – да только что не танцуется им в приличных балетных труппах?! Тем более что ведь кто-то же проник в помещение кабаре и убил эту Горец! Да не дай Бог ещё, если это сотворил кто-то из своих, – Вы же знаете, что всякое в жизни случается!
– А давайте-ка, уважаемый Владимир Гаврилович, проедем мы с Вами сейчас в это самое кабаре, – говоря это, Кошко начал быстро одеваться, – посмотрим ещё раз всё на месте.
Не зря вспомнил Аркадий Францевич про балет, глядя на фотографии утончённых красавиц. Он очень любил этот вид искусства и знал всех ведущих солистов известных и знаменитых коллективов своего времени, – это и петербургская труппа, и труппа Мариинского театра, и труппа Большого театра, и только что созданная на основе «Русских сезонов» постоянно действующая труппа «Русский балет Дягилева». Все они различались своей школой и все были великолепны! Да ещё и несравненная музыка Петра Ильича Чайковского произвела в настоящее время полнейший переворот в балетном музыкальном сопровождении, – его поистине волшебная музыка раскрывала глубокое образное содержание произведения и придавала ему особую выразительность. А полное воплощение чудесной музыки Чайковского в хореографии смог осуществить воистину великий, всемирно известный балетмейстер, которому рукоплескали обе столицы, Мариус Петипа. Это именно Чайковский и Петипа подарили взыскательной публике такие шедевры, как «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Жизель». Всё это быстро промелькнуло в памяти Аркадия Францевича, пока он собирался наведаться в кабаре.
А Филиппов в это время отдал распоряжения на время своего отсутствия и вызвал надзирателя сыскной полиции Севастьянова Петра Феофановича, – высокого солидного мужчину, который всё делал добросовестно и основательно и непосредственно занимался делом о загадочных смертях трёх танцовщиц, пригласив его с собой.
И уже буквально через несколько минут Филиппов вместе с Кошко и Севастьяновым ехали в кабаре «Медуза». Это место было хорошо известно в городе, поэтому возничий быстро домчал важных клиентов до места и с шиком осадил своих гнедых перед парадным входом в заведение. Их встретил швейцар, – плотный, выше среднего роста осанистый мужчина с пышными усами и весьма внушительной внешностью. Он сразу узнал начальника полиции и с угодливой улыбкой на лице быстро принял шубы из рук блюстителей порядка. Раздевшись, они на минуту задержались перед огромным зеркалом в роскошной раме, поправляя шевелюры, после чего вошли в зал, где гремел разудалый оркестр, а на сцене яркие девицы дружно вскидывали ножки, вытанцовывая зажигательный игривый канкан. Пришедших сопровождал один из охранников, Ивашов Тарас Глебович, – он и довёл их до директорского кабинета, после чего раскланялся с ними и вернулся на свой пост.
Директор кабаре, Пейсих Иосифович Фальчук, уже ждал их. Это был смуглолицый энергичный человек с ярко выраженной национальной внешностью. В данный момент он говорил с кем-то по телефону. Один карандаш у директора был привычно заложен за ухо, а другим он быстро и сосредоточенно что-то записывал на лежащем перед ним листке, – по всей видимости, то, что слышал в трубку, потому что время от времени он согласно кивал головой.
Однако, увидев в дверях своего кабинета входящих высокопоставленных полицейских чинов, он моментально отодвинул все записи в сторону и радостно заулыбался приветливой широкой улыбкой. Наскоро распрощавшись со своим невидимым собеседником, Пейсих Иосифович живо поднялся из-за стола и проворно заспешил навстречу дорогим гостям. В порыве переполнявших его чувств директор стал очень оживлённо и усердно трясти всем руки, радушно приветствуя полицейских в своём заведении. Весь его облик при этом излучал прямо-таки непомерную радость!
Поведение директора кабаре выглядело несколько наигранно и театрально, но фактически это было не так. Фальчук сам по себе был по натуре человеком достаточно импульсивным и, кроме того, сейчас он действительно рад был видеть этих людей, так что в его поведении на самом деле не было ни малейшего притворства.
– Чрезвычайно рад Вашему приезду уважаемый Аркадий Францевич! Благодарю Вас! Последняя, так сказать, надежда…
– Да полноте, Пейсих Иосифович! Подождите благодарить, ведь мы ещё ничего не сделали, – попросту ответил Кошко, прерывая тем самым изливающийся поток благодарностей.
– Я очень надеюсь, что Вы сможете! Нет, я не надеюсь, – я глубоко верю в это! – горячо продолжал взволнованный Пейсих Иосифович. И тут же горестно воздел руки к небу, – Ведь Вы понимаете, что нас закрыть могут, – и что тогда? Вы уже, конечно, в курсе дела?
– Да, Аркадию Францевичу известны все трагические обстоятельства, но мы хотели бы ещё раз осмотреть всё заведение, – ответил директору Филиппов, ясно давая понять, что сейчас не до пустых разговоров, – сейчас надо быстрее дело делать, и так уже много времени упущено.
– Конечно, конечно, господа! Одну минуточку, – прекрасно поняв намёк, засуетился Пейсих, – я позову сейчас нашего бухгалтера, Бельского Нестора Трофимовича, он тут работает давно и поэтому знает каждый уголок во всём здании, а также – обо всём и обо всех, и человек он очень ответственный, так что он Вам сейчас всё покажет и всё расскажет!
С этими словами директор выскочил в коридор и через минуту вернулся с верным другом-соратником, бессменным бухгалтером кабаре. Нестор Трофимович оказался высоким, худощавым, слегка сутуловатым мужчиной лет пятидесяти, но при этом каким-то сухим и жилистым, однако чувствовалась в нём некая скрытая сила, ведь недаром столько лет уже проработал он на своей хлопотной должности! Управляться с подведомственным ему хозяйством было – ох, как непросто, но он никогда ни на что не жаловался, а просто работал, и всё! И Пейсих очень ценил его за это качество и полностью ему доверял.
Нестор Трофимович с достоинством поприветствовал всех кивком головы и спокойно произнёс:
– Я к Вашим услугам, господа!
– Мы бы хотели в первую очередь осмотреть гримёрку Горец, – распорядился Кошко, уже полностью настроенный на рабочий лад.
– Следуйте за мной, – пригласил всех Нестор Трофимович и, не оглядываясь, вышел из кабинета.
Директор проводил их долгим взглядом, сложил руки в молитвенном жесте, прижал их к груди и, подняв глаза к потолку, от всей души вздохнул:
– Господи, помоги им! Господи, помоги всем нам! Пожалуйста, Господи! Ну что Тебе стоит? А?
Пейсих Иосифович уже долгое время пребывал в таком расстроенном и взвинченном состоянии из-за всех последних событий, что не мог толком ни спать, ни есть! Он даже отощал, из-за чего его жена очень переживала! Пейсих был человек бывалый и всякого повидал в своей бурной жизни, проще сказать – жизнь его не баловала! Он совершенно справедливо полагал себя стреляным воробьём и тёртым калачом, и потому всем своим внутренним чутьём понимал, что внезапные смерти всех трёх девушек – звенья одной цепи, вот только не представлял, какой именно. Поэтому-то в его голове неотвязно и неотступно крутился день и ночь один вопрос, вернее – два вопроса: «Кто их убил?» и «Кто будет следующий?». Поскольку ни на одну из смертей у следствия не было никакого объяснения, Пейсих Иосифович даже не сомневался, что на этом всё не закончилось, и продолжения можно было ожидать в любой момент. А это для Пейсиха Иосифовича означало верную погибель, потому что кабаре закрыли бы сразу и навсегда! По правде говоря, и сейчас-то всё уже буквально висит на волоске! И что тогда? Хоть по миру иди с протянутой рукой! А что тогда будет с его дорогими детьми? При мысли о детях у любящего отца даже желудок скручивало болезненным каким-то спазмом, и оттого – никак нельзя было допустить грядущей верной погибели кабаре, об этом даже страшно было подумать!
Поэтому, когда измученный Пейсих Иосифович узнал, что за расследование взялся сам Кошко, душа его возликовала и в ней зародилась надежда! Директор кабаре был наслышан про главного начальника московского розыска, и потому сейчас широченная счастливая улыбка не сходила с его лица, и он даже плавно прошёлся по кабинету, кружась и пританцовывая от радости!
Сначала бухгалтер вёл полицейских по левому крылу коридора, в котором находился кабинет директора и его собственный кабинет. Потом, не сбавляя шага, Бельский миновал сцену и свернул в правое крыло, где располагались только гримёрки танцовщиц. Гримёрка Горец была самая первая от сцены. Нестор Трофимович легонько толкнул незапертую дверь и чуть отступил в сторону. Взору троих мужчин открылась крошечная тесная комнатка, в которой было место только для одного человека, да и то – очень мало. Кошко без промедления вошёл туда и приступил к осмотру, попутно делая какие-то замеры, а иногда что-то быстро записывал в свою записную книжку. Филиппов и Севастьянов молча стояли в раскрытой двери каморки и внимательно наблюдали за действиями столичного сыщика. Бельский с любопытством выглядывал из-за их спин, стараясь не пропустить ничего интересного, и тоже ничего не говорил.
Все вещи и прочие принадлежности несчастной Горец по-прежнему лежали на местах, так как, во-первых, Пейсих Иосифович приказал ничего не трогать, пока с этим делом не разберётся сам Кошко, а во-вторых, дирекция не собиралась кого-либо нанимать до окончания расследования. Танцовщиц, конечно, не хватало, хотя желающих работать в таком известном месте было предостаточно, но внутренняя порядочность Пейсиха Иосифовича не позволяла ему сделать это, – зачем же подвергать риску новых девушек? Уж когда всё выяснится, – ну тогда, конечно, надо будет искать новых артисток, а пока – нет! Сценические костюмы Александры Марковны всё так же висели в шкафу, и всё так же лежала вся парфюмерия и косметика на столике с большим зеркалом. Даже туфли Горец по-прежнему стояли под столом, – словно их хозяйка отлучилась ненадолго и с минуты на минуту вернётся опять.
Покончив с осмотром и замерами, Кошко обратился к Бельскому:
– Могу я сейчас побеседовать с Аглинцевой Нинель Эмилиановной?
– Она сегодня занята во всех номерах, – торопливо ответил бухгалтер.
– Хорошо, побеседуем с ней позже… Тогда скажите, здесь есть где-нибудь запасной выход прямо от сцены?
– Да, конечно! – коротко ответил Нестор Трофимович и зашагал в ту сторону, откуда все они недавно пришли.
Бельский повёл всех к сцене и за кулисами обогнул её, чтобы не мешать выступлению своим внезапным появление. Там он, не сбавляя шага, достал из кармана связку ключей, выбрал нужный ключик и подошёл к маленькой и совершенно незаметной дверце, скрытой кулисами от посторонних глаз. Легко открыв замок, Нестор Трофимович первым шагнул за дверь и начал искать рукой выключатель на стене. Наконец неяркая лампочка загорелась, и в её жидком свете все увидели довольно широкий и длинный, совершенно затхлый, беспорядочно заставленный коридор, весь затянутый паутиной, заваленный разным ненужным хламом и старыми, пропылившимися от времени, театральными декорациями. Из-за нагромождённых вдоль стен предметов в некогда просторном коридоре оставался только один небольшой проход посередине, да и тот был шириной не более метра. Вот по этому-то узкому проходу, – осторожно пробираясь между досками декораций, какими-то коробками и ящиками, – и повёл бухгалтер всю следственную группу.
Вслед за Бельским шёл Кошко, за ним шествовал без конца чихающий от пыли Филиппов, и замыкал небольшую процессию Севастьянов, который из-за своих крупных размеров постоянно натыкался на какие-то углы, доски, разломанные стулья и прочее, что свисало сверху и торчало со всех сторон, загораживая и без того узкий проход. Коридор своей запущенностью производил мрачное впечатление, но – что поделаешь! – его тоже следовало осмотреть до конца! Через некоторое время следователи, наконец, добрались до противоположной, такой же несимпатичной двери. Но в отличие от входной двери – эта была со скрипучими петлями и заржавленным замком, с которым Бельский провозился достаточно долго, прежде чем смог открыть его. Попутно он пояснил:
– Мы крайне редко пользуемся этим коридором. Его, как видите, приспособили под склад. Поэтому в основном сюда заходит только наш декоратор Славин Невзор Игнатьевич, потому что он занимается постановкой номеров и декорациями к ним, да ещё его подсобник Абросимов Ждан Зосимович, – они оба работают со сценой и отвечают за весь инвентарь, – больше сюда никто не ходит, знаете ли. Так что это его хозяйство! Но мы, то есть заведение, обязаны иметь запасной выход на случай пожара.
Когда дверь смогли, в конце концов, открыть, то увидели небольшой, заснеженный, огороженный со всех сторон задний дворик прямоугольной формы, по-видимому, летом сплошь заросший травой и мелким кустарником, так как теперь над нетронутой толщей снега были видны в большом количестве сухие метёлки трав и тонкие ветки чахлых кустиков. Дворик этот с трёх сторон окружали глухие стены высоких зданий, стоявших впритык одно к другому. Из них только стена кабаре имела выход в этот дворик, два других здания смотрели на дворик сплошными – без окон и дверей – торцевыми стенами. А четвёртая сторона дворика представляла собой сплошной старенький деревянный забор, посеревший от времени и непогоды. В нём находилась чуть заметная глазу калитка, и тянулась эта трухлявая изгородь практически вдоль всего правого крыла здания, под всеми гримёрками, ограждая чисто символическую территорию заведения, – примерно метра на два от стены кабаре.
