Антон Олегович Малютин
Продавец снов
– А эта Мэри не говорила, как зовут того продавца?
– Нет. Вот имени она не узнала, миссис Дайсон не говорила об этом. Но Мэри помнит, что она упоминала о каком-то мистере… мистере Ивансе или Эвансе, который сам лично знает того самого продавца снов.
Вот это уже интересно. Главное, чтобы юная Мэри не ошиблась и не приняла сплетни за чистую монету, как это нередко бывает среди молодых и неопытных особ, крутящихся в высшем свете. Но этого не узнаешь, пока не проверишь, так что у Джонсона был один путь – к секретарше мэра.
Наконец, горничная принесла пленку со сном – Джонсон сразу узнал ее по размерам и форме бобины. К сожалению, горничная не додумалась прихватить черный пакет, а детектив посчитал излишним спрашивать о нем. Да и нужды в этом особой не было – легкий запах духов, сохранившийся на бобине, красноречиво говорил, что пакет лежал где-то рядом.
Через полчаса Джонсон, еще немного поболтав с милыми женщинами, и изрядно напившись чаю, покинул гостеприимный дом Дайсонов. На улице уже вовсю чувствовалось дыхание надвигающейся осени. Тяжелые облака, казалось, готовы были раздавить землю, а злой ветер бил в лицо, в какую сторону не иди. Но Джонсон не обращал внимания на эти погодные неприятности, и уже скоро был в лаборатории Тима, который не очень-то обрадовался желанию друга провести новый эксперимент с чужим сном.
16
… – Ты с ума сошел?! Тебя тот сон чуть не убил, а ты хочешь новый смотреть?
– Да, собрался, и буду.
– Но зачем?
– Надо.
Тим озабоченно смотрел на Джонсона, понимая, что этого человека невозможно отговорить делать то, что он уже давно решил делать.
– Ладно, дело твое, смотри. Но учти – я, в случае чего, тебе помогать не буду! Даже нашатыря не подам, сам выбирайся, как хочешь. Помрешь – мне проще, больше не надо будет смотреть, как ты мучаешься.
Серьезность намерений Тима не вызывала сомнений, но это нисколько не смущало Джонсона.
– Так и быть. Но тогда тебе самому придется избавляться от тела. Или объясняться полиции, откуда у тебя взялся такой странный труп.
Шутка не вызвала ожидаемого отклика, но немного разрядила обстановку. Джонсон, тем временем, уже разместился в кресле сомнопроектора и ждал, пока Тим начнет колдовать над своей техникой. Наконец, все было готово, послышались знакомые щелчки выключателей, и под легкое гудение трансформаторов детектив провалился в черную бездну сна.
… Глаза застилает серый туман, насквозь пропитанный соленым запахом моря. Ровный шум постепенно распался на кучу размазанных звуков, которые постепенно сформировались в разговоры матросов, плеск волн о борта яхты, крики чаек и непередаваемый шум моря. Ровная деревянная палуба роскошной яхты мерно покачивалась, но это не вызывало никакого дискомфорта, хождение под парусом – страсть, которой он предавался с самого детства.
– Дорогой! Дорогой! Иди к нам!
Это голос его молодой жены. Красивая, стройная, сексуальная, ее тело едва прикрыто купальником. Эротизм, но без пошлости. Все так, как он любит. И спокойное море, по которому мерно идет белоснежная яхта. Его яхта с его женой на борту. Жаль, что эта яхта не настолько большая, чтобы незаметно спрятать здесь пару симпатичных барышень, о которых не следует знать жене и вездесущим журналистам. Да это и не так важно, круиз продлится всего пару дней.
– Извини, дорогая, развлекайтесь без меня! У меня еще есть кое-какие дела!
У него действительно есть дела, которые он не успел сделать на берегу. Нужно написать несколько писем, просмотреть кипу документов, отправить пару радиограмм. Хорошо, что он не пожалел денег, и оснастил эту современную яхту радиостанцией.
Спектакль перед подчиненными был сыгран, можно уходить. Как некстати этот матрос драит палубу, здесь она еще не успела высохнуть и… Что это? Мыло? Капитан приказал драить палубу с мылом? Что за чушь и расточительство?!
Вдруг мир вокруг дернулся, поплыл, палуба встала на дыбы, и ударила прямо в лицо. В глазах потемнело, а жуткая боль пронзила нос и левую скулу.
– Дорогой?..
Голос жены будто в тумане, расплывчатый, тягучий. Перед глазами цветные круги, в ушах шумит. Вдруг он понял, что скользит по мокрой палубе. Он не может сопротивляться этому движению, его руки и ноги будто стянуло канатами, ими невозможно пошевелить.
– Дорогой, все в порядке?! Да вы разве не видите, мистеру Дайсону плохо! Помогите ему, растяпы!
Голос жены незнакомый, чужой. Она неумело приказывает, но никто из матросов и не думает бросаться на помощь своему хозяину. А он вдруг осознал, что уже летит вниз, к соленой воде, которая кажется отсюда такой нежной, но вдруг оказывается крепче камня.
Удар о воду оказался слишком болезненным, мир снова пошатнулся и обесцветился, пространство заволокла серая муть, разом поглотившая все звуки. Он отчетливо увидел, как в воду врезалась стройная фигура его жены, она умело нырнула, и несколькими взмахами рук подплыла к нему. Неужели спасать? Неужели она готова рискнуть собой и спасти, поднять на поверхность его будто бы парализованное, обездвиженное тело?
Да, она его поднимает, но… Но что это? Она отпустила его, и он снова стал погружаться. Не отпускай! Только не отпускай меня! Слава богу, она подплывает снова, ее сильные руки хватают меня, и .. О нет, она больше не спасает меня! Она топит!..
Ее взгляд холоден. Она просто смотрит на него и топит. А он уже начал задыхаться. Он хочет вздохнуть, но вокруг только вода, тяжелая, соленая вода, вона се сильнее давит на грудь и разъедает глаза. С каждым мгновением терпеть становится все труднее и труднее.
Она, наконец, отвела от него свой взгляд, и легко, будто дельфин, взмыла вверх, к солнцу. К воздуху. А он тонет, но тонет не сам – какие-то грубые руки схватили его за ноги, и с силой тащат в низ, в темноту, туда, где не видно дна.
Голова кружится, его начал покидать разум, душой завладел страх. Черный, всепоглощающий страх, от которого сердце, голодающее без кислорода, бешено бьется в груди, а тело бьет озноб. Вздохнуть, хочется только вздохнуть.
Вдох. Поток соленой воды обрушился в горло, приник в самые легкие, но не дал долгожданного кислорода. Мозг пронзила адская боль, которая с каждым мгновением все усиливается и вдруг стала невыносимой.
Все закончилось быстро. Он перестал видеть, перестал чувствовать боль, перестал жить. Мир вокруг перестал существовать, превратившись в черную беззвучную пелену.
А какие-то сильные руки, принадлежащие облаченному в легкий водолазный костюм человеку, тащат безвольное тело ко дну, к притаившимся там в темноте скалам. Убийце пришлось включить фонарик и пробираться очень медленно, таща за собой легкое, будто пушинка, тело, которое некогда принадлежало мистеру Дайсону. Там, в темной глубине, аквалангист затащил тело в узкую пещеру – даже не пещеру, а просто большую трещину в скале, аккуратно положил его и придавил большим камнем. В луче фонарика сверкнул металл – в стену вделана цепь, оканчивающаяся чем-то вроде наручников. Эти наручники быстро оказались на руках погибшего, и должны не дать телу всплыть на поверхность.
Еще с полчаса аквалангист трудится на дне, заваливая трещину камнями, и скоро ничто уже не говорит о том, что здесь находится труп. Теперь никто не сможет найти тело мистера Дайсона, случайно упавшего на мокрой палубе, скатившегося от качки за борт, и утонувшего в соленых водах в девяти милях от берега. Никто и никогда не узнает, что миссис Дайсон, пытавшаяся спасти мужа, на самом деле утопила его, а затем получила богатство и полную свободу действий в этом суровом мире.
… Джонсон проснулся. На этот раз легко и почти безболезненно. Но острый запах нашатыря подсказал ему, что Тим снова помогал ему выбраться на этот свет. Тело было мокрое от пота, голова гудела, но сердце билось спокойно и почти без перебоев.
На этот раз обошлось.
– Старина, я хоть и обещал не помогать тебе, но не мог оставить умирать в кресле моего сомнопроектора.
Голос Тима казался чуть более серьезным, чем обычно. Видимо, Джонсону в какой-то момент опять стало плохо, а Тим, видя это, постарался облегчить страдания друга.
– Спасибо, Тим. Я действительно чуть было не умер. А, вот, мистер Дайсон не избежал такой участи, и сейчас его тело приковано на дне океана. Дай попить.
Тим, ничего не спрашивая, подал Джонсону стакан воды, и тот залпом осушил его. Но даже этот стакан воды не перебил сухость и вкус соленой воды, стоявший во рту. Будто он на самом деле только что был в океанских волнах, и шел ко дну вместе с убитым. От этой мысли по телу пробежал легкий озноб, но Джонсон силой воли усмирил вновь проснувшийся страх.
Джонсон встал, прошелся по лаборатории, достал сигарету, прикурил. Тим, смотря на него, не торопился задавать вопросы.
– Миссис Дайсон утопила своего мужа.
– Почему-то я не удивлен.
– Я тоже. Хотя нет, немного удивлен. Знаешь, почему? Потому что ей помогали, а она, по сути, лишь дала отмашку к убийству. Но возмездие все равно настигло ее через столько лет.
– Возмездие? О каком возмездии ты говоришь?
Джонсон не спешил отвечать. Он начал понимать суть происходящего еще до того, как впервые посмотрел сон мистера Бигля, а сейчас его уверенность только крепла.
– Возмездие, искупление. Называй это как хочешь. – Джонсон вдруг повернулся к Тиму, заглянув ему в глаза. – Помнишь, ты говорил о мести? Так вот, это не месть, здесь у убийцы нет личной неприязни к убитым. Наверное, они даже не были знакомы! Это скорее искупление за совершенные прегрешения. Кто-то просто напоминает этим людям об их грехах, и они, не в силах выдержать, умирают.
Джонсон на секунду замолчал, затушил сигарету и залпом выпил второй стакан воды.
– Самое удивительное в том, что эти люди умирают так, как умерли те, кого они убили. Они видят сон, но финал не отличается от реальности – людей настигает страшная, мучительная смерть, и они из убийц превращаются в жертв. Это страшно, Тим, очень страшно. Теперь я понимаю, как люди умирают от страха.
17
Единственная реальная зацепка – личный секретарь мэра. Точнее – секретарша, которая практически не отходит от него, выполняя всевозможные поручения днем, и ублажая ночью. А иногда и наоборот. Но встреча с секретаршей мэра – дело непростое, к ней каждый день ломятся сотни людей, и у Джонсона вряд ли просто так получится встретиться с ней и задать вопрос о каком-то там продавце снов. Она хоть и секретарша мэра, но не такая дура, чтобы каждому первому встречному рассказывать о людях, услугами которых пользуется элита Бигтауна.
Эта единственная реальная зацепка при ближайшем рассмотрении оборачивается практически неразрешимой задачей. Здесь придется пойти на определенный риск и рассчитывать на некоторую долю удачи. Если риск почти всегда присутствует в работе Джонсона, то надеяться на удачу – не в его правилах. Удача, фортуна – все это слишком ненадежные средства достижения нужных результатов.
Господин мэр имел привычку начинать свой рабочий день после полудня, заканчивая его далеко за полночь в ресторанах, загородных клубах или на якобы светских мероприятиях, организуемых богачами этого города. Сейчас еще ранее утро, и торопиться некуда. Есть еще время немного подумать над тем, как узнать верный путь к сердцу и языку белокурой секретарше мэра.
Недолго думая, Джонсон направился в информаторий. На выходе из подъезда его ждала ненастная погода: мелкий моросящий дождик тут же промочил плащ, а ледяной ветер грозил проникнуть в самую душу, поселив в ней холод и вечную осень. Детектив закурил, испортив три спички, и быстро пошел к ближайшей станции метро, где можно было укрыться от погодных неурядиц. Это, конечно, дороже монорельса, но лучше уж дорого погреться в метро, чем дешево заболеть в продуваемом всеми ветрами вагоне монорельса.
Через полчаса детектив вошел в ифнорматорий, а еще через полчаса вышел из него, неся в голове простой и, как ему казалось, действенный план. Всего-то и нужно, что представиться личным тайным секретарем какого-нибудь богача, которого секретарша мэра не видела лично, но отлично знала по светским новостям и делам своего начальника. Джонсон отыскал несколько подходящих кандидатур, и оставалось надеяться на то, что газеты не врут, и его фальшивый патрон окажет помощь.
Но прежде Джонсону пришлось вернуться домой, ведь что секретари видных бизнесменов одеваются модно и броско, предпочитая яркие аксессуары, воспитаны и благочестивы. У детектива почти ничего этого не было, но кое-что придумать можно было. Более или менее приведя себя в порядок, Джонсон снова вышел из дома под противный дождь, на секунду задумался, и поехал не в сторону мэрии, а к Тиму. За ярким аксессуаром, который, как надеялся детектив, мог завладеть вниманием секретарши, отвлекая ее взгляд от лже-секретаря.
Тим, как всегда, не встретил его, занятый какой-то работой.
– Тим! Я возьму Томми погулять? Он уже вполне здоров, как я погляжу.
– Погулять? С каких это пор ты любишь гулять с собакой? Да еще и с собакой-инвалидом?
– Да ладно тебе, я же ненадолго…
– А что это ты так вырядился? – Тим заметил наряд Джонсона, и весьма удивился этому новому образу своего друга.
– Это для дела. Ну так что – дашь мне Томми?
Тим колебался недолго, и вручил, наконец, полумеханического пса в руки детектива. Еще несколько минут он давал разные наставления, вроде тех, чтобы Томми не лез в грязь, потому что это плохо для шерсти и механических суставов, и, тем более, не лез в лужи; чтобы пес не прыгал со ступенек, не грыз всякую ерунду на улице, и не попадал под сильное действие радиоустановок – это тоже вредно для механики, и может снова сделать пса калекой. Но Тим подумал и пришел к выводу, что в городе негде столкнуться с таким сильным радио, и последний совет он посчитал излишним.
Наконец, все указания были даны, и Джонсон, держа в руках поводок, вместе с железной таксой поехал в центр Бигтауна. На всем пути он удовлетворенно отмечал, что Томми вызывает удивление, граничащее с суеверным страхом. Эти эмоции оттеняли и его самого, создавая в умах людей нужный образ. Мало кто сомневался, что этот человек с таксой, поблескивавшей никелем и медью, занимает не последний пост, а в метро его завела какая-то нелепая случайность – с кем не бывает?
Здание мэрии было одним из самых внушительных в деловом центре Бигтауна – его шпиль возвышается на добрых три сотни метров над землей, а в его недрах кипит такая нужная городу работа. Почти под самой мэрией находится станция метро, и двери одного из вестибюлей этой станции выходят прямо напротив главного входа в мэрию. Именно отсюда вышел Джонсон, держащий на поводке необычную собаку.
Вестибюль первого этажа мэрии роскошен, как роскошны все новые небоскребы, отстроенные в Бигтауне за последние пять-семь лет. Здесь располагались пара кафетериев и бар, консьержи, охрана, телефонные будки и много всего, что облегчало жизнь народным избранникам и деловым людям, управляющим этим городом.
Джонсон, стараясь соответствовать созданному образу, сначала подошел к одному из телеграфных аппаратов, висящих на облицованной мрамором стене справа от входа. Взяв в руки тонкую ленту, медленно выползавшую из аппарата, и попадавшую в ажурную корзину, детектив углубился в чтение. Поведанные морзянкой новости были неинтересными и касались, в основном, экономики и бизнеса, которыми Джонсон интересовался так же, как интересовался жизнью дождевых червей в брачный период.
Наконец, Джонсон вместе с Томми вышел на лифтовую площадку, где располагалось около десятка металлических, отделанных под мрамор дверей. Здесь было довольно-таки людно, но на собаку детектива никто не обращал внимания, или все делали вид, что им неинтересно это странное существо. Постепенно народ рассасывался, уезжая на лифтах, но Джонсон особо не торопился, а поэтому зашел в одну из кабин, когда вокруг почти никого не было.
Мэр находился на тридцать четвертом этаже, занимая его полностью. Джонсон нажал кнопку, и просто стал ждать. Вдруг в щели между почти закрывшимися створками дверей показалась изящная черная туфелька. Двери, едва задев эту туфлю, открылись, и в лифт вошла женщина, при виде которой Джонсона прошиб пот.
Незнакомка в черном.
Об этом детективу сообщил волшебный аромат духов, неторопливо заполнивший лифт. Джонсон несмело следил глазами за женщиной, которая неторопливо, с настоящим королевским достоинством вошла в лифт, развернулась, и встала лицом к дверям, поспешившим сомкнуться. Она великолепна. Черное платье облегает тело, подчеркивая его там, где это нужно, плечи укрывает горжетка из черной лисицы, на руках – кружевные черные перчатки выше локтей. Черная миниатюрная шляпка несет на себе кружевную вуаль, укрывающую половину лица, и, несмотря на свою прозрачность, не дающую хорошо рассмотреть лицо своей хозяйки.
Но внимание Джонсона приковали руки незнакомки, вернее, то, что в них было – черный пакет из бархатной бумаги. Заметно, что в пакете лежит что-то небольшое и круглое, и детектив знал, что это было – очередной смертельный сон. Но для кого? Насколько известно Джонсону, здесь есть только один человек, достойный этого сна – господин мэр. Мэр?..
Эта мысль пронзила мозг детектива, вынудив забыть о прекрасной незнакомке в черном, стоявшей рядом, и притягивавшей взгляд. Незнакомка в черном всегда была там, где на следующее утро находили мертвеца с глазами, полными смертельного страха. И сегодня ночью этим мертвецом может стать мэр. Нужно что-то делать.
Пока Джонсон лихорадочно думал, лифт поднимался все выше, а незнакомка не обращала никакого внимания на молодого человека со странной собакой. Казалось, эта женщина в черном не обращала никакого внимания на весь белый свет, а лишь ждала от этого мира покорности и преклонения. И мир безропотно покорялся этой женщине, смотрящей на все с недосягаемой высоты своего положения.
– Не находите, – чужим голосом произнес Джонсон, обращаясь к незнакомке – что сегодня отвратительная погода? Осень обещает быть дождливой.
Глупый разговор, начатый детективом, не заинтересовал незнакомку, она даже не посмотрела в сторону молодого человека. Не интересовал ее и Томми, который смирно сидел у ног Джонсона, иногда шевеля своим механическим хвостом.
– А… Вы тоже к господину мэру? Я долго добивался встречи с ним, и вот, наконец, это свершилось. – пытался врать Джонсон, совершенно не зная, что еще можно сказать. Но и это откровение не вызвало отклика в душе незнакомки.
Лифт ехал вверх, и оставалось всего несколько этажей, а незнакомка не обращала никакого внимания на Джонсона, хотя тот старался завести разговор на те темы, которые могли быть интересны женщине. Но все тщетно. Времени совершенно не оставалось, и тогда Джонсон решился на отчаянный шаг.
– Мэм, я вынужден задержать вас. Это мой долг, и будет лучше, если вы подчинитесь мне. – С этими словами детектив преградил собой дверь, повернувшись лицом к незнакомке. – Прошу, не оказывать сопротивления.
Незнакомка впервые посмотрела прямо в глаза Джонсону, и тот испугался этого взгляда – холодного, острого, насмешливого. Она едва заметно улыбнулась, и сделала то, чего детектив никак не мог ожидать: сделал шаг, прильнула своими губами, покрытыми яркой красной помадой, к его губам, и нежно, но страстно поцеловала. Этот поцелуй длился всего мгновение, но он вскружил голову Джонсону, который забыл о цели своего визита, о том, где он и кто он.
Двери лифта открылись, незнакомка, больше не обращая внимания на Джонсона, вышла, предварительно нажав кнопку первого этажа. Детектив был, словно в тумане – мир вокруг куда-то поплыл, звуки стали мягкими, обволакивающими голову и тело, цвета сделались необыкновенно яркими, а запах духов незнакомки ласково щекотал нос.
Джонсон, не помня себя, доехал до первого этажа, едва держась на ватных ногах вышел и побрел вдоль вестибюля мэрии, ведомый Томми. Голова кружилась, но было хорошо. Казалось, весь мир радуется одному ему, даруя настоящее счастье и любовь. В груди было тепло, а в голове пустота, постепенно заполнявшаяся какими-то вязкими, странными, непонятными и ненужными мыслями, которые трудно было понять.
Детектив не знает, сколько времени он провел в блестящем вестибюле мэрии, и даже сильные грубые руки охраны, выдворившие его на улицу, показались нежными и ласковыми. А мелкий моросящий дождик был не таким противным, как утром, напротив, он стал очень, очень приятным, мягким и теплым.
Джонсон куда-то шел, наступая в цветные лужи, здоровался с людьми, лица которых светились счастьем и радостью, пел, даже танцевал, выходя на проезжую часть. Сколько продлилось это путешествие – он не помнит. Да и разве это имеет значение, когда сердце наполнено счастьем?
В какой-то момент в глазах детектива померкло, и он совершенно перестал разбирать дорогу, видя перед собой только блестящий хвостик пса, весело бегущего где-то впереди. Но и этот спасительный блеск исчез, а мир поглотил серый сумрак, в котором исчезли все ощущения, чувства и эмоции, некогда переполнявшие душу…
