Антон Алексеевич Воробьев
Песни сироты
– Вот именно! – возмущенно воскликнул Гладстоун. – Новые! А не проекты тысячелетней давности!
– Мы сюда оборудование пять дней назад перетащили, – заверил седобородого собеседника коротышка. -Как раз перед тем, как вы беспардонно вторглись в наш район. Откуда вы взялись-то вообще… – негромко добавил в сторону оборванец.
– Послушайте, мистер О’Нил, – сэр Генри проигнорировал усталый вздох инопланетянина. – Мы ценим культурный контакт с вашей расой, м-м… оригитте? Мы ценим, рады и всё такое, но договор есть договор. Будьте любезны, освободите территорию, – не терпящим возражений тоном потребовал он.
Коротышка в грязном хитоне пробубнил что-то на своем языке, повернулся и пошел к команде своих соотечественников, наблюдавших за переговорами из-за прозрачных стен Дворца.
– Была бы связь с Туум-ка-Ле, – негромко, но так, чтобы Гладстоун мог услышать, пробормотал он, – я бы посмотрел, кто кого выгонял бы с раскопок.
Сэр Генри сделал вид, что не расслышал. Обострять и так натянутые отношения с другой разумной расой не стоило. Тем более что (тут глава земной экспедиции оглянулся, словно опасаясь, не подслушивает ли кто-нибудь его мысли) связи с Землей не было уже пять дней. Конечно, технические накладки бывали и раньше, то ретранслятор барахлил, то гиперпространство штормило, то какой-нибудь умник по фамилии Дикси случайно удалял координаты Орфана из памяти передатчика… Но – пять дней? Возможно, стоит начинать беспокоиться.
«Кстати, о Найджеле, – подхватился Гладстоун. – Тот вроде просил подойти к Белой Солонке, сказал, что это срочно».
У старых городов есть своя атмосфера. Воздух там пропитан мыслями и чувствами всех людей, которые когда-либо город населяли. Конечно, по узким улочкам могут быть разлиты и обычные запахи, вроде аромата булочек с корицей или той вони с сырного рынка, но кроме них везде присутствует нечто неуловимое обонянием. И если жители пишут на городских стенах красками, то город рисует на холсте разума своего населения атмосферой. Он выводит кистью не «Осторожно, сосульки!» и не «Маша – дура!». Он рисует себя.
Чем старше город, тем увереннее кладет он мазки. Со временем тонкие линии и наброски приобретают глубину и насыщенность. Очень старые города могут запечатлеть в голове обывателя такой яркий образ, что не останется места ни для чего иного. «Кто видел Рим, тот видел всё». «Увидеть Париж и умереть». «Аааа! Рррр! Бизоны!».
У археологов чутье на такую атмосферу обострено до крайности. Когда Найджел Дикси первый раз шел по кривым улицам Города на Орфане, мимо зданий, похожих на рассыпанные великаном драгоценные камни, он буквально кожей впитал в себя знание: здесь таится нечто настолько ценное, что на его поиски не жалко потратить жизнь. Кстати, О’Нил, даром что выглядел как последний оборванец, как-то за бутылочкой пива разговорился и признался, что у него такое же ощущение.
– Она замолчала, – заговорщицким голосом произнес Найджел. – Уже несколько дней молчит.
Сэр Генри с озабоченностью вгляделся в лицо коллеги. Дикси выглядел неважно: волосы взлохмачены, глаза красные, толстые щеки заросли щетиной.
– Мы сначала думали, у нас с оборудованием проблемы, – продолжил Найджел, – но теперь уверены – дело в Солонке.
Гладстоун положил руку на плечо археолога и внимательно изучил его расширенные зрачки: не отблескивает ли там на дне глаз чего посерьезнее обычного безумия энтузиаста.
– Найджел, – с отеческой теплотой обратился к ученому руководитель экспедиции, – давно ли ты был дома? Рене наверняка волнуется…
– Солонка, Генри! – прошипел толстяк. – Она больше не издает сигнал!
Гладстоун, разумеется, понял, о чем говорил Дикси. О сигнале, который позволил капитану Трэвису найти Орфан. Первая экспедиция быстро выяснила, что источником сигнала было сооружение в центре Города – большая белая башня цилиндрической формы. Сооружение висело примерно в метре над изумрудной площадью, ставя в тупик не только археологов, которые вот уже год не могли найти в него вход, но и физиков, не понимавших, как такая махина может левитировать безо всяких антигравитационных полей. Вскрыть Белую Солонку резаками и лазерами не получалось – материал стен оказался совершенно неподатливым, все попытки землян не оставили на блестящих боках башни ни единой царапины.
– У меня на сей счет есть теория, – еле слышно прошелестело рядом.
Гладстоун медленно повернул голову. Рядом, в двух шагах, над зеленой площадью порхало облако мотыльков. Порхало не так, как обычно порхают мотыльки, а вполне целенаправленно, формируя из своих крылатых тел облик, с каждой секундой все более напоминавший человеческий. Вряд ли сказанное было произнесено с помощью легких, гортани и языка, решил сэр Генри. Скорее, имело место уникальное совпадение звуков шелестящих крыльев и скрипа хитиновых ножек.
