Анна Ягодкина
Неделя до конца моей депрессивной мимолетности

Вот, зачем могла пригодиться какая-то неприглядная необходимость бояться?

Иначе стоит посмотреть, та самая необходимость есть законченный элемент?

Или на самом деле все это должно существовать в какой-то мудреной связке? И тогда с чем должна связываться необходимость бояться? Непосредственно с фактом наличия то самого страха, наверное, так, раз мы о страхе. Либо данная связка образует нечто, что приносит человеку мотивацию двигаться вперед, ощущать жизнь, либо это очередная интерпретация какой-то зашифрованной философской мысли, деятельность которой способствует искреннему пониманию себя и своих свобод. Оттого человек должен бояться и иметь в виду наличие этого самого страха, чтобы умело выстраивать свои жизненные позиции и прочие приоритеты, прежде всего знать об их действительности. Пожалуй, душа сегодня достаточно. Джеймс довольно успешно и откровенно покопался в самом себе, время от времени чувствуя на себе собственную обиду или прощение. Поправил волосы, свисавшие, намокшие незаметно в шампуне пряди убрал назад, вышел, полотенцем задумчиво вытерся, посмотрел на себя через непрозрачное зеркало. Явно стал выглядеть лучше и в целом свежее, так же бодро ощущалась чистая, незначительно сухая кожа. Переоделся в свободную, немного растянутую белую майку и длинные широкие шорты с набитыми карманами. Направившись в общую единственную комнату (кто бы знал, что Организация отдаст своему лучшему работнику удлиненную незатейливую однушку), уже выйдя из ванной комнаты, Джеймс внезапно, саркастично себе напомнил:

– «Ты до сих пор задаешь себе вопросы, приятель.? Ты все еще стараешься искать эти ответы, не так ли.? Лицемер, который напрочь и попросту боится показать того, кем он является на самом деле. А в тишине он карает себя за маски..»

Джеймс расслабленно зашел в основную комнату, на автомате включив свет в помещении. Если присмотреться внимательней, покажется простоватая, тривиальная однокомнатная квартира с неотложной миссией вместить в себя все самые нужные и прочие другие важные предметы. Комната имеет прямоугольный компактный вид, в левом ближнем углу разместилась кухонная зона. Небольшая, можно сказать, узенькая раковина на кухне была большую часть времени пуста и суха, а мелкая упаковка жидкого мыла почти полна. Считанное число тарелок, весьма примитивных в своем стиле, однотонных, хранилось в определенной, отведенной на то полке в кухонном шкафчике. Столовые приборы были убраны в какие-то остальные, грубо оформленные полочки. Вряд ли вообще можно было увидеть валявшуюся на столешницах какую-либо кухонную утварь, Джеймс зачастую все куда-то прятал из-за того, что не пользовался подобными вещами. Он придерживался такого мнения, что, раз какой-либо предмет замечательно видится, стоит прекрасно на виду, его, всенепременно, стоит использовать. В ином случае обязательным станет убрать из поля зрения неактуальный объект, понадобится в крайне уникальный промежуток жизни. Кухонная плита, кажется, вовсе лишь только один раз в жизни применялась главным героем, и то только в нехитром приготовлении макарон. Микроволновая печь перетерпела случаи взаимодействия с людьми несколько чаще, однако тоже не отличалась особой заметностью. Невысокий серебристых оттенков холодильник в большинстве случаев стоял наполовину пустой, если не целиком. Он содержал в себе несложные частично готовые блюда, которые можно было бы как-то раз взять и без тщательных проблем разогреть, съесть. По правде говоря, порой даже это приходилось Джеймсу слишком затруднительным, массивным. То ли лень, то ли депрессия. То ли все сразу, кто его поймет? На такой расклад дел мужчина время от времени покупал какие-либо фрукты и овощи, которые можно было определенно схватить и поглотить. Главное, не забыть помыть, разумеется.

Прямо за кухней находились всевозможные полки с боковыми прилежащими малыми шкафчиками. На одной из удлиненных стойких полок стоял старый, довольно объемный по своим размерам телевизор, который еще горазд был принимать кассеты для фильмов вместо вошедших в моду дисков. Так сказать. На полках и внутри шкафчиков располагалась скромная бессловесная история главного героя, какие-то задатки и проявления его увлечений, хобби, мировоззрения, устойчивых спорных позиций. Среди потрепанного записного блокнота по насущным наблюдениям и профессионального любимого фотоаппарата в сумке, там можно было отыскать несколько старинных любительских комиксов разных стран в оригинале, пару многозадачных просвещенных книг, забытые, покрытые тонким слоем откуда-то взявшейся пыли карты для покера, гнутый медиатор для гитары, несколько тематических брелков, связанных с различными областями общественных наук, взятых, судя по всему, из многочисленных в свое время поездок Джеймса по отдаленным местам. На верхнюю полку, до которой наш друг едва дотягивался, ради любопытства положил фирменное радио с точно и плавно представленными волнами. Вещи выглядели так, будто нарочно от кого-то спрятаны, скрыты, притаились этак. Все заключалось в двусмысленном непринятии подобных решений Джеймса Организацией; она, конечно, старалась следить за историей покупок и вышвыривать явно ненужные вещи для духовных развлечений, однако, пользуясь излюбленным принципом брать как можно больше всего в прокат, главный герой выходил практически сухим из воды. Он старался тем не менее отдавать обратно взятые вещи, хотя с парой особо понравившихся до конца довести данную операцию возврата не получилось. Напротив телевизора стояла темно-серых тонов двуспальная кровать с маленькими вместительными тумбочками по бокам и строгой выдержанной бра наверху. Джеймс любил располагаться на два фронта, вот так говоря, вдобавок ко всему он предпочитал объемные пушистые мягкие подушки, хотя в то же время наготове держал у себя одну гречишную в исключительно тяжелый период. Например, в болевшие дни. Стоит отметить, главным образом условных таких вмятин на подушках было больше всего на нижней стороне. Забавно понимать, что при всей любви к большим роскошным подушкам во время сна, каждый раз мучившего и несчастного, Джеймс все же склонен был опускать голову в большей степени непосредственно на матрац. Перед сном, чтобы появилось больше шансов заснуть, мужчина зачастую курил на балконе, такое ощущение, что душевнее всего оборудованном. Хоть квартира не казалась обворованной, многие бытовые детали оставались на своих местах фактически нетронутыми, он отлично был осведомлен в том, что это место охотно посещали, изучали, что-то горячо ища. Вряд ли, конечно, что-то дельное нашли на этот счет, однако все же, несмотря на неудачу, незаметно и хитро пропал из виду весь запас дорогих сигарет и элитного алкоголя. Здорово, что новую упаковку сигарет удалось приобрести сегодня, с алкоголем придется в последующие дни разбираться. Джеймс не являлся заядлым алкоголиком, алкоголь воспринимал скорее как повод для какой-то замеченной успешной мысли или как знак внимания гостью. Взяв еще в сумке начатые сигареты, главный герой направился на родной балкон. Ограниченная старым узорчатым забором территория не отличалась от остальных сильно просторными размерами (всего два метра в квадрате.. тождественно ли это одному метру в прямоугольнике?) или запущенным внутренним содержанием: всего два железных прочных и слегка узковатых стула с плетеной подстилкой, низким круглым незначительным столиком с элегантной пепельницей на ней. Однако пуще всяких выделялся такой вот балкон какой-то редкой сердечностью, добродушием и легкостью, пролетавших в воздухе вроде мимо, а вроде в самый центр развивавшихся мыслей. Джеймс несказанно любил свой балкон за то, что именно в этом месте он мог бы задуматься всерьез настолько глубоко о чем-нибудь неважном и непринципиальном. Еще, может, причина кроется также и в том, что это по своей сути единственный кусок квартиры, где не ощущалась та самая убийственная тягостная атмосфера. Впрочем, забудешь о таком неявном пустяке заявить. Однокомнатная классическая типичная квартира, которая просто погрязла в последнее время в таковых чувствах. Джеймс за последний год настолько опустился и потерялся в себе, что тягостные неконтролируемые переживания вырвались на свободу, оставив после себя мрачное томительное послевкусие во всей квартире. Некоторые заходившие с недоуменным усилием сообщали, что, даже находясь жертвой в комнате убийцы, не так невыносимо, как в той убитой попросту квартире. Может быть, грубо, быть может, совсем впечатлительно те люди передавали свои ощущения. Однако, наверное, какая-то емкая доля истины в этом есть. Не в словах, конечно, нет. Как такие люди проговаривали подобное мнение и что туда лично вкладывали, это есть искренняя правда по отношению к отчужденной атмосфере в квартире. Надеюсь, когда-нибудь станет легче.

Может, так все плохо и грустно проявляется в душе, пребывая там, потому что Джеймса настигали нередко в собственной квартире приступы. Страшное дело, надо сказать.. Причем после какого-то пережитого пика этого приступа наступает тягостное неприятное чувство, с которым мужчина боролся довольно давно. Хорошо помогала необходимая сигарета, по моим воспоминаниям о нем. Садился с одной дымившейся у стенки, клал лоб на вертикальную поверхность, выгонял противные мысли и дурные ощущения, все сильнее вдаваясь в аромат и вкус табака. Где-то по этой причине он покупал именно дорогие, чуть ли не лучшие сорта. Который час он мог со стеной разговаривать. Как сказать, разговаривать.. Молчать, об нее облокотившись, и в который раз уже обращать свое внимание на целую этакую жизнь. Открывает глаза, прошел час. Жизнь осеклась, стена прежняя. Еще сильнее от очередной навязчивой мысли о прошлых прибаутках, былых догадках хочется закрыться в табачном дыме, взяться за сигарету, пускай будет новой, очередной. Ох, знали бы мы все, как много Джеймс выкуривает сигарет за день. Знали бы мы, как часто он хотел бы не то чтобы даже забыться, попросту выдохнуть. Каждый раз он наивно вдали приглушенной своей души полагал, что этот дым что-нибудь с собой унесет. Наверняка.

А здесь на балконе хорошо, уютно, прохладно и чересчур по-домашнему как-то. Чаще всего Джеймс выходил в майке и свободных бриджах независимо от того, какая сегодня температура, насколько низкая, насколько пронзительная. Наоборот, ему в особенности приятно было выйти охладить тело, покровы как минимум, наверное. Создавалось какое-то невероятно радостное наблюдательное ощущение тепла и холода, реагировавших друг с другом каждый раз. В конечном счете всегда выходило так, что внутри нежно тепло, а снаружи все прохладно, остыло. Но абсолютно все нравилось в этом балконе Джеймсу, неважно, насколько описание было бы примитивным или чудным. Главный герой догадывался, додумывал многие абсурдные, местами сумбурные, но крайне развлекавшие его умные моменты. В один вечер он представлял включенное радио посреди огромного океана безлюдной планеты.. Будет ли это являться жизнью? Откликом жизни? Как бы инопланетные формы жизни описали сами? Мысль идет, идея есть, цель, мотивация.. все нужное несет в себе радио. Но в то же время за границами данного изобретения все теряет свой смысл, создается пустота. Но в то же время радио развивается, продолжает говорить, думать.. С философской точки зрения в данном случае радио равноправно граням человека. Со всех остальных это выразительно эксцентричное эхо жизни. Вы представляете себе? Даже эхо вкратце, может, где-то чуть более детально повторяет историю развития человечества. Даже простое щадящее эхо, скажете..

В другой день, недавно было, отвечу.. Джеймс забавлялся мыслями о шутке, которая постоянно забывается, потому что в ней заключался случаем секрет всей вселенной. Не вспомнить точно, что конкретно так его заставляло добродушно улыбаться. Что это шутка, что она всегда забывается.. Краткая полная фраза наводила его на миллион различных неплохих размышлений. Что человеку как таковому губительно знать суть вселенной. Что это необязательно не знать. Правда, тогда выдающиеся гении должны и станут понимать дальнейшую свою роль и действия на этот счет. Что смысл-то откуда-то берется, все забывают эту шутку, но кто-то же когда-нибудь точно про нее вспомнит совсем невзначай. И что, конечно же, шутка заключала в себе суть чего-то великого. Сдается мне, смысл имеет характер какой-то саркастичный, насмешливый, несерьезный, абсурдный, но такой остроумный и логичный. Человеку нелегко мыслить абсурдно, он всегда ведь ищет в первую очередь объяснимую доказуемую связь. Надо бы попробовать поразмыслить над искусством абсурда. Было бы весело, задорно еще сильней.

Обстановка балкона не только способствовала склонности Джеймса размышлять над отдаленным, блуждающим, но и примерно в такой же окраске оценивать себя, свои выполненные задачи и выведенные из того исходы. Даже если оценка уходила в какие-то кривые обостренные обвинявшие дебри, главному герою на балконе под силу пережить результат самооценки в разы спокойнее и устойчивее, нежели в неутешительном помещении сзади. Мужчина думал, он смотрел в сторону проведенной дороги, забитых мигавших фонарей, некоторых подвижных живых объектов. Вероятно, то были соседи с этого или ближайшего района, а, может, прогуливавшаяся очаровательная собака с нелегкой судьбой. Раз бездомные животные умудрялись все равно определенным образом добираться до родного места Джеймса, однозначно, надо признать, что и у друзей четвероногих явно дела ушли куда-то за беспросветный горизонт. Небо уже успело погрузиться в темные задумчивые глубокие синие оттенки. Ни одной звезды, лишь единственный, время от времени сверкавший спутник. Даже так многие попросту привыкли с детства путать такой момент с одинокой безызвестной звездой. И вот как людям объяснить, что, если на небе всего одно тело, это уже не звезда, пускай если это что-то хотело бы тем стать? Не звезда, так спутник. Но и у этого есть свои потенциальные шансы, самобытные уникальности. Он светит зачастую ярче всех звезд, заметить его заметно легче, а главное, что в любом случае люди его называют звездой. Может быть, несколько похоже происходило у Джеймса каждый день. Однако отличительной чертой главного героя от спутника, пожалуй, являлось то, что спутника как раз мало беспокоит его роль для большинства, в частности для звезд. Он и как звезда хорош, и как спутник. И абсолютно, думаю, в этом уверен! Джеймс же совсем не придерживался подобной позиции, ему важен ответ и принятие общества, хотя он и сам замечательно осознает, что общество надменно, жестоко к отличившимся персонам, к каждому несчастному. Каждый день он живет невозможной мечтой как-то раз в одночасье, нечаянно этак стать хорошим, способной ячейкой общества. Роль плохого мужчину тяготит, его тошнит, воротит, заставляет теряться в себе такая жизнь. Джеймс наивно верит, что, когда тот будет принятым, общество поможет, рассмотрит, оценит, направит его на путь истинный, наверное, так. За локоть возьмет и поднимет. Кто бы когда сказал Джеймсу невзначай в один день, что таково проявление его искренности. Что общество в любом случае им заинтересованно не займется, людям нужны уверенные, найденные. Однако интересный, любопытный момент постоянно посещает мужчину, когда тот всякий раз рассуждает о хорошей жизни прекрасного человека. Который раз, разбирая данную тему по заданным названным полкам в своей голове, он магическим образом приходит к выводу, что его устраивает и нынешний образ жизни, ему приятно и без этой доброкачественной мишуры, его утопит настоящего роль хорошего человека, ему это не нужно никак. Например, сейчас.. Джеймс думал о старом обыденном том же. Нахмурился, присмотрелся в невидимую точку: «Ведь.. Многие плохие, будучи хорошими, хотят быть замеченными хорошими.. Чтобы они все знали, что этот человек стал хорошим.. В последний день..»

Идея проскочила весьма незаметно, на цыпочках, оперативно, так сказать. Но все же мужчине удалось уловить казавшийся ему тогда действительный посыл непроизвольных беспокойных дум. Джеймсу никогда не стать хорошим, вряд ли существует какая-то придуманная жизнью роль срединного, вряд ли вообще законы и усмотрения хороших сделали бы жизнь главному герою лучше, приятнее, практичнее. Тогда стоит остаться быть плохим. Плеваться, мучиться, однако всяко лучше той жизни, о которой день изо дня шла в воображениях речь. Джеймс докурил сигарету, остатки цепкого ароматного пепла свалил в пепельницу, которая частично отправила на ветер какую-то массу табачных следов. Вздохнул поглубже, на мгновение сдержанно закрыл глаза, задумал эффектную мотивировавшую мысль перед сном, которая помогла бы ему пережить наступавшую ночь. Вошел в общую комнату, закрыл балконную дверь, приоткрыл окна напротив постели, чтобы наслаждаться ночной вежливой прохладой. Лег на спину, аккуратно положил голову на подушку. Смотря в потолок, медленно закрыл глаза, ступенчатым образом задремал.

Глава 2. Придушен в безысходности

Снова этот сон. Постоянно за потускневшими следами потолка оказывалась чересчур знакомая среда, конъюнктура данного пронзительного связанного состояния. Джеймсу вообще нередко снились сны самого разного характера и назначения: грустные, беспокойные, приятные, трепетные.. Однако за последние 2 года приходил, останавливаясь бурно на строго определенное время, в голову всего один. Всегда с тем же образом повествования, таким же исходом событий, по-прежнему мучительный. Главный герой почти наизусть знал основную концепцию своей сознательной ловушки, каждый прогаданный смелый и трусливый шаг на этом поле. Всякий раз, поздним темным вечером закрыв задумчиво глаза, мужчина вдруг ощущал себя посреди давящей толщи безымянного пустого океана. Он тонет. Его тянет вниз. Тянет вниз конкретно акула. Какая-то серая, совсем не похожая на породистую, бродячая запачканная и мрачная акула. Джеймс в бесчисленных попытках понять данный сон как-то раз сумел рассмотреть ее лучше, правда, всегда запоминал смазанный, неточный образ. В другой день ему все же пришла и такая мысль, что это и есть истинный рисунок врага – отчего-то такой неточный и нефиксированный. Занятно полагать, что мужчину никак не смущал тот факт, что акула является самым опасным и злобным по меркам сна существом на свете. Хотя животное даже не кусает его, никогда не посмело бы кусать уже утонувших, бренных. Она просто тащит вниз. Подальше от света, шансов. Именно это и страшит нашего почтенного друга. Он боролся, но ничто уместно не помогало. Теперь, каждую ночь внедряясь в путы беспощадной ловушки, он лишь поддавался акуле, и она погружала его все ниже. Света становилось все меньше, пространство для достойной жизни представлялось все скудней, просыпалась лишь неутолимая волна отчаяния, отчуждения, обиды.. и вездесущей слабости, которая хватким прицепом уносила в тревожный мрак. Джеймс проснулся. За окном блекло светило наступавшее утро. Часы, которые располагались в скромной стороне от телевизора на полке, показывали стремительное пересечение четырех утра с пятью. Каждый раз после произошедших переживаний во сне мужчина встречал либо четвертый, либо уж пятый час. Как-то иначе не выходило: позже ли, раньше ли. Первое время Джеймс приходил в себя уже в холодном поту и стойкой гримасе страха, ужаса. Первейшие встреченные сновидения казались ему особенно реалистичными, убедительными. Тогда и жизнь несколько другой была, человек более восприимчивым являлся. Сон был представлен так лихо и умело в облике закутанного в забытие воспоминания, детского такого, беззащитного и ранимого. Джеймс боялся воды, его передергивало от взбудораженных представлений о погружении. В душе, что уж там, в целой ванне процесс контакта с водой происходил куда спокойнее и ровнее. Даже в каком-нибудь мелководье бывало терпимо, сдержанно, достойно. Когда дело доходило до обширных морей, впечатляющих необъятных океанов, сердце начинало биться чаще, волнительнее, живот стягивало, мышцы подкашивало внезапным нападением слабости и жуткой усталости. В сознании творился полный кавардак, если можно выразиться так. Сейчас же все сравнительно по-другому.

Как с каким-нибудь наркотиком, ощущения приглушались. Тяги восстанавливать остроту сочувствия не возникало ввиду подобных ночных путешествий. Джеймс успел за два года превратиться в равнодушного неэмоционального отстраненного мужчину без стремления быть названным хоть где-то. Поначалу, кстати говоря, он пытался разобрать выглянувшую проблему с Чарльзом. После продолжительных сосредоточенных бесед он повысил дозу лекарств, однако после этого сновидения обрели лишь более детализированный вид и колючий характер. Вероятно, доктор придерживался мнения: чтобы победить, нужно знать излишки проблемы. Правда, забыли про невыносимость и боль после подобных усиленных задач. Джеймс стал терпеть еще сильнее и отважнее, о своей воспаленной проблеме он больше не рассказывал Чарльзу. Доверие пропало, рациональность, пожалуй, тоже. Ноябрь все больше походил на зимний месяц, солнце еще не выглянуло, быть может, его поспешные следы отразились ранним безмолвным утром. На улице время от времени слышались устойчивые заметные ритмичные шаги, но ясно было не так сполна, передвигались там снаружи люди или относительно легкие странствовавшие предметы. Несмотря на привыкшее смиренное состояние чувствовавшегося поражения во сне, сегодняшняя переписанная картина Джеймсу показалась какой-то обновленной, изменившейся. То ли акула более осознанная и вдумчивая стала, то ли плотность воды дала сбой своей непроходимости, то ли света по какой-то причине попросту стало больше. Даже так главный герой все равно с опаской разглядывал удачливые происшествия. Спустя безграничные множественные периоды приятного затишья перед утомленной и обозленной бурей он перестал рассматривать улыбчивые поступки как независимые и состоятельные. Все напоминало ему в один момент так или иначе о составной обманчивой части планируемого сурового удара, чего-то злого и болезненного в любом случае. Насупившийся и осмотрительный, Джеймс неторопливо и плавно встал, сделал пару тихих уставших шагов в сторону шкафа, открыл дверцы, уставившись вниз в охотном поиске чего-то. Отметив взглядом охлажденный темный невзрачный чемоданчик, он поднял его, поставил перед собой на кровать. Открыв, выхватил один небольшой шприц с прозрачной, едва иногда блестевшей, жидкостью, отыскал вену на левой руке, ловко проткнул кожу, вколол лекарство. Стало легче, на невесомую долю стало лучше. Разум успешнее прояснялся, физическая активность брала верх, временами пробегало и такое ощущение, что прошлое решилось уйти, оставить нашего друга в покое. Вместе с этим сероватые пастельные обои в общей комнате Джеймса словно приобрели какой-то более яркий и удрученный цвет, и увереннее хотелось изрекаться, что непредсказуемые повороты сознания уж точно не победят, не навредят терявшейся и запуганной личности главного героя. Сонным полуоткрытым взглядом присмотрелся, остался всего один шприц на всякий должный случай.

Незамедлительно стоит приобрести новый комплект спасения.

Получив желанное чувство безопасности и способности к моральной самозащите, Джеймс упорядочил стремительный ряд своих умозаключений, безосновательных рассуждений, собрался принять душ. Он старался на постоянной основе придерживаться принципа минимально освежать себя потоком чистой воды хотя бы 2 раза в сутки, предпочтительней утром и вечером. После насыщенного дня и перед предстоящим. После спокойных пребываний под струей воды главный герой дополнительно ко всему прочему умывал лицо, в гигиенических целях разглядывал себя в зеркале, вычислял присутствие новых раздражений на коже и состояние некоторых старых шрамов. В каких-то моментах раздумывал, стоит ли именно сегодня приукрасить колючую строгую щетину. Затем шла по условному расписанию яростная надлежащая чистка зубов, после недлительное размышление на тему подходящей одежды для нынешних настроений ближайших и не очень дорог. В любезное пользование ушел фактически фирменный за последнее время костюм: какой был вчера. Рубашка еще не успела помяться, да и куртка всегда внушала крепкие независимые ощущения. На потрепанном поваленном на одну из полок календарике с тематическим любительским изображением Ведьмака наблюдалось воскресенье. С новым днем, с новым конечным планом. У Джеймса на сегодня осталось поручение посетить Чарльза, очевидным тоном поговорить про насущные метания души, получить новую месячную дозу. Может быть, уже в этот день в Организацию поступит новое важное задание для нашего друга. Ближе к шести утра главный герой успел задумчиво и наблюдательно выйти наружу, ощущая при этом нечастый домашний, безопасный и уютный покой у себя внутри. Возможно, так на него действует тихая, еще не проснувшаяся, неоживленная улица. На расстоянии нескольких домов направо стояло непоколебимо и самодостаточно одно скромное давнее кафе, по вечерам предлагавшее гостям принять образ теплого проникновенного бара. Заведением владел какой-то крайне доброжелательный осмотрительный парень лет 25-ти с японскими напевами в виде татуировки традиционно изображенного дракона на левом предплечье. На шее, где условно издалека могла наблюдаться какая-нибудь сережка, было набито словосочетание «Постоянство Планка». Джеймс часто задумывался, когда обращал внимание на тату на шее: имел ли парень в виду Макса Планка и некое его.. может, идейное постоянство, или это какая-то искаженная версия почтенной основной константы квантовой теории.? Руководитель кафе был человеком в принципе непростым, иначе бы, очевидно, не смог достойно жить в подобном районе. Он знал в лицо и даже несколько раз заводил интересные шифрованные беседы с Феликсом, пытаясь найти для себя какую-либо полезную, защищенную информацию. После уже сам главный герой познакомился с тем юношей, его звали Лайонел, основной бизнес прикрывал несколько нелегальной страховкой: он грамотно просчитывал ходы и оттого удивительно незаметно воровал определенные вещи для мафии, выполнял в особо тяжкие дни их нужды. Как человек Лайонел был достаточно мягким, сочувственным, однако при всем при том отлично умел постоять за себя, даже если останется один ввиду неутешительного случая. Выслушав специфическую проблему Джеймса, тот без особых дерганий согласился начинать работать каждый день с пяти утра, чтобы помочь своему клиенту абстрагироваться от нормального общественного порядка таким образом. Это значительно облегчило жизнь главному герою, магазинные полуфабрикаты покупать на завтрак не так сильно хотелось, к тому же придется совершать далекие бдительные прогулки до круглосуточно работавших супермаркетов. Покупать заранее из-за своего строго определенного начала дня никогда так лихо и непринужденно не получалось. Либо мысли унесут поскорее в какое-нибудь одинокое удушливое место, либо объективно момент совсем не тот (скажем, выданное Организацией задание еще до конца не выполнено). Последующее и за ним стоявшее утро Джеймс посещал постоянно в качестве первого гостя, условно и торжественно открывавшего начало рабочего дня, то кафе, изредка на какие-то легкие нейтральные темы мило разговаривая с Лайонелем. Первый час, может, полтора открытия кафе бодрствовали только два человека: владелец и наш достопочтенный товарищ. Так было весьма пустовато и умиротворенно, что иногда можно было услышать эхо от собственного голоса в дальнем углу помещения, потому что руководитель не желал излишне мучить своих подопечных, день за днем грубо призывая к работе, ради какого-то одного ранимого клиента. Последний рабочий двери закрывал в 9 вечера, это значило бы, что в теории ему оставалось бы лишь 8 часов беззащитного необходимого сна, какую-то долю из которых человек возьмет на дорогу, душ, сам какой-то свой уникальный обряд укладывания в кровать. Что касается персонала для формирования целой смены, в таком месте настолько тяжело и странно с такой политикой решений, что едва ли хватает одного рабочего состава на все времена. В каких-то, более неактуальных и тривиальных местах никогда не бывало достаточно полного рабочего коллектива. Тем не менее, Лайонелу зачастую было интересно узнавать мнение Джеймса по поводу сегодняшнего завтрака, так как главный герой придерживался непостоянных настроений, но относительно устоявшегося уже вкуса. И, несмотря на недельное разнообразие утренних скромных блюд, юноша уже прекрасно понимал, какие вкусовые качества лично ценит его, без сомнений, первый гость. Мужчина брал все время небольшие порции, не совсем походившие на полный и сытый завтрак: из предлагаемых трех порций на обед он предпочел бы съесть полторы, а из представленных двух, однозначно, выбирал одну.

Некоторые могли бы возмутиться, встревожиться, с опаской взглянуть на «больного, нездорового». Однако, извольте, Джеймсу вполне хватало, он имел необычную захватывающую способность наедаться с половины порции, скажем так. Где-то, признаюсь, неохотный аппетит перебила у мужчины ненавязчивая частая такая тяга выплюнуть все съеденное обратно, если вы поймете вложенную в предложение суть. Принципиальная закономерная склонность к выворачиванию пробудила в данной персоне требовательную привередливость в пище. Которая, однако, в свою очередь имела довольно противоречивый характер: подойдет для приема пищи совсем и простая по своей натуре, например, но обязательно с определенной характеристикой, структурой. Так или иначе владелец кафе заметил пристрастие Джеймса ко всему утонченному, выдержанному, умеренному. Главный герой никогда не брал много, ничего роскошного, красочного, достаточным для него было нейтральное в оформлении, грамотное по вкусу. Простите, никто, собственно говоря, из приходивших в какие-либо рестораны и кафе не предпочел бы иметь на своей тарелке блюдо в виде последней образованной шахты с активно соблюденными правилами работ. Джеймс к тому же имел особую страсть ко многому диетическому. Не воспринимал всерьез тяжелую кухню, мясное разнообразие кулинарии. Любил наедаться салатами, фруктовыми предложениями, возможно, нежирной приятной рыбой. Вообще неровно главный герой относился к итальянской кулинарной природе. Потому пасты и пиццы (правда, обязательно на тонком тесте) принимались сполна довольно. Сегодня в качестве завтрака Джеймс предпочел видеть омлет с помидорами, глубокую тарелку с листьями салата. Крепкий искусный чай с бергамотом. Лайонел оценил недавние пожелания своего клиента: кислый самобытный привкус помидоров делал интереснее наскучивший неизменный вкус омлета, легчайшая; условно для супа тарелка, доверху наполненная салатом, невообразимо была легкой, Лайонел временами забывает чудную закуску первых посетителей. Что касалось чая, крепкий без сахара и меда напиток всегда вызывал уважение и доверие к пришедшему. Выпивая каждый день хотя бы по кружке этого изысканного дорогого напитка, Джеймс каким-то занятным образом умудрялся показать свой независимый стиль жизни, вкус к ней, самодостаточный трезвый взгляд на остальных, остроумие и бдительность. С руководителем кафе на этот раз душевно обменяться словами неохотно получилось, вежливо и почтительно лишь поприветствовали и на прощание пожелали друг другу доброго охвата дня. Практически всю трапезу Джеймс сосредоточенно, несколько отстраненно от внешних движимых факторов рассуждал о каких-нибудь убедительных логичных осколках воспоминаний о последнем задании, переменах в жизненном темпе с момента появления в той частной клинике, странных, едва объяснимых словами ощущениях в очередном изнурительном сне, обо всем новом для себя и старом после выдуманной состоятельной точки отсчета чего-то. Мужчина порой даже переставал высчитывать минуты и секунды до смены позиций, действия, караула в конце концов; он чаще начал теряться в течении времени, все глубже погружаясь и четче приближаясь к какой-то неведомой, сообразительной, несерьезной истине. Правда, пока тот не в состоянии и без идей распознать содержание окружавшей его правды. Сейчас вокруг наблюдалась тяжелая мнительность, наглядный расчет. Противоречие сталкивалось с оправданием, такое неявное сильное ощущение, будто логика перестала быть действительной, корректной, верной.. Что-то, несомненно, изменилось с каких-то обоснованных пор. Новый расклад жизни начался, судя по всему, с первых выспавшихся суток, но неужели вся загадка скрывалась в банальном запущенном недосыпе? И разве продолжительная затяжная печальная депрессия тут совсем не причем? Нет, дело обязано быть в нечто ином! Все может исходить от понятной условленной мысли, профессиональном дальновидном замечании… сути последнего задания.. С чего бы еще и Организации так бойко интересоваться личными переживаниями главного героя на относительной недавней операции? Что-то здесь определенно нечисто, сложно, запутано. Затем в классическом предсказуемом случае окажется, что, как всегда, верить никому нельзя. И как тогда станет жить? Один на один, на равных с недугом? Уверенность, конечно, есть, что и так спокойно удастся справиться. Только вот какой ценой? Чего стоит позабыть, отпустить? Стать на ступень выше своего естественного кругозора сознания, нигде при этом о том не поделившись.. Правильно, чтобы ступень держать прочной. Только вот какой смысл жизни в том, чтобы победить, знать, гениально рассматривать.. и в то же время не представлять, для чего нужно продолжать биться.. Бесконечный тупиковый круг. Чтобы своими усилиями стать более просвещенным, либо стоит деформировать собственную психику, либо принять в обиход крайне комплексное многозадачное восприятие развивающихся на Земле законов. И каждый вариант ведет к тому, чтобы поддерживать свое личное душевное состояние. Получается, чтобы вправду одному познать сокровенную суть в полном ключе, нужно уметь настолько быстро переключаться между разглядыванием жизни и поддержкой себя.. Даже если возможно.. если получится, времени станет или слишком мало, чтобы завершить мечтательную операцию, или чересчур много. Излишки прожитых дней и постоянство узнанной правды сурово сломают поддержку внутреннего духа. Человек в одиночестве посчитает просвещенную истину оплошностью, мелочью, пустотой. Запутается, потеряется, бросит, умрет. Одному оставаться точно не вариант, стоит победить недуг еще до того, как Джеймс поймет осознанным путем, что вокруг всякий есть предатель. Пока нужно помнить ключевой вопрос ребуса. До того времени, пока ощущаются следы инерции, виден след, слышно послевкусие забытой понятой мысли, есть беспредельно емкий шанс добиться ответов, узнать правду.