Анна Ягодкина
Неделя до конца моей депрессивной мимолетности
По дороге домой главный герой зашел в табачный магазин. Как минимум раз в неделю он заходил сюда за новой пачкой сигарет, выбранных под настроение, или обсудить бытовые, экономического характера дела, приходившие в табачной лавке в какой-то поразительно практичный вид. Если не вдаваться в повседневные задачи, Джеймс любил посещать особенно эту табачную, чтобы просто поговорить с умным, сообразительным таким, ловким и довольно застенчивым парнем, там работавшим. Он занимался всей лавкой, замечательно разбирался в сортах табака, иногда экспериментировал, вальяжно разговаривал с химией в свободное время, парнишка был честным, ответственным, со своим мнением, из-за чего, собственно говоря, главный герой доверял ему больше всяких остальных принципиальных на своей улице. Как минимум два раза в неделю Джеймс мог заходить в табачный магазинчик в случае тяжелого положения, когда смутно представляется дальнейший исход событий. Юноша умел проворно подслушивать, анализировать, искать выводы, его помощь для героя является попросту неоценимой, можно сказать и так. Что касается рабочего помещения, где охотно и со вкусом продавался качественный табак, то сам парень тщательно ухаживал за своим местом. Все выглядело ухоженным, стильным, выполненным в каком-то своем идейном жанре, выдержанно. Наблюдался кругом спокойных деревянных оттенков минимализм с невероятно точным некоторым добавлением определенного декора. Рабочее место по себе было не таким и большим, излишние амбициозные моменты смотрелись бы неактуально, напыщенно как-то. Издалека веяло неназойливой интересной атмосферой прошлого века. Может быть, специфический аромат табака усиливал подобный эффект.
– «Феликс, давно я тебя не приветствовал?» – как ни в чем не бывало, весьма спокойно и расслабленно обратился к тому юноше Джеймс.
– «Уже как недели две, может быть, три. Прошел бы месяц, я бы определенно начал считать, ты же знаешь» – Феликс тут же приободрился, его тон был слышен более оживленным, довольным приходом товарища.
– «Последнее задание содержало в себе некоторые неожиданные, не особо приятные для меня элементы. Прошло тяжело, заслуженный отпуск провел в больнице».
– «В частной, как всегда?» – собеседник мило и непринужденно улыбнулся.
– «Лучше бы в типичной городской. Может, сразу бы вспомнил, как все было» – Джеймс сдержанно, флегматично усмехнулся.
Феликс жизнерадостно рассмеялся.
– «Погоди, ты не помнишь?» – внезапно юношу одолела данная мысль.
– «Как видишь.. как помнишь» – задумчиво и несколько отдаленно от происходивших вокруг действий проговорил главный герой.
– «Ты лучше выглядишь сейчас..» – внимательно и понимающе пригляделся Феликс.
– «Раньше все совсем плохо было?»
– «Пожалуй» – парень робко почесал затылок, немного зажмурившись.
Джеймс, насупившись, уставился в своих мыслях в пол, опечалился.
– «Может, в больнице наконец полежал, отдохнул. В последнее время же вообще не спал, на тебя смотреть было грустно и жалко даже.. Мне, наверное, точно» – Феликс старался разрядить обстановку, представить в ярком свете потрясающие плюсы настоящего.
– «Наверное-наверное. Глядишь, быть может, депрессия меня в конечном счете оставит. Надеюсь-надеюсь.. – мужчина грустно, но невольно широко улыбнулся, явно был рад искренней встрече, – как твоя семья поживает?»
– «В целом нормально. Матери лучше, отец вне себя от радости. На работе ему предложили прийти в себя, побыть с собой наедине, заняться хобби, набраться сил. В ближайшем будущем, как ему сообщили, ждет сложный проект. Придется проявить все свои знания истории. Живут, сильнее становятся» – голос Феликса стал несколько тише и ровнее, однако невозможный оптимизм и целеустремленная смекалка никуда не исчезали.
– «А самое время у вас там на природу выезжать.. Закат смотреть, прочие явления.. заставать.. с поличным?»
– «Холодно будет для заката».
– «У вас в Швеции там постоянно холодно, прекрати!»
– «Да ладно тебе! – Феликс широко и приветливо усмехнулся. – В тебе есть какой-то приличный процент датской крови. Там тоже не Гавайи, простите».
– «В Англии не то. Разные несколько страны».
– «От кого у тебя Дания..?» – юноша немного отошел от легкого разговора по душам.
– «От матери» – лицо Джеймса приняло тяжелый, напряженный, угрюмый вид.
– «О, прости.. я забыл» – Феликс неловко отошел на пару шагов назад от собеседника.
– «Как твой брат.? Нашли?» – мужчина резко захотел сменить вектор беседы.
– «Еще нет. Полиция пожимает якобы сострадательно плечами.. – юноша сделался несколько более раздраженным, возмущенным, – единственное, он мог попасть под влияние каких-то северных банд. И некоторая кучка таковых сейчас вполне расхаживает в этом штате. Может быть, когда-нибудь я хотя бы в примерных и общих деталях разберусь, что происходит с моей и его жизнью вот уже.. 9 лет».
– «Печально как-то все равно.. Обещаю, что постараюсь найти по меньшей мере какой-нибудь оставленный им след. Даже если такой окажется вообще на юге, разбивая тем самым всякие наши ожидания».
– «Спасибо, Джеймс, – Феликс в очередной раз немного взбодрился, стал выглядеть чуть энергичнее, – Но все-таки сначала лучше отлежись. Посмотрим, может, именно этого тебе не хватало в лечении».
– «Три раза ха, как говорится, – Джеймс вслед за своим приятелем тоже получил некоторый заряд оптимизма глубоко внутри, – давай теперь серьезно.
Кто-нибудь заходил спрашивать? Или просто заходил?»
– «Три раза, спрашивали про тебя в общем. И твою квартиру искали».
– «Кем представились?»
– «Один сообщил, что из налоговой службы. Другой какой-то выходец из банка, зачем из банка переть так далеко сюда. Придумают, конечно, такие роли дурные. Я не оценил» – Феликс отчетливо, внимательно и довольно холодно для себя обращался с объективно важной информацией.
– «А третий?» – Джеймс стал звучать тише, более утонченно.
– «ФБР».
– «Даже так?»
– «Вряд ли. Подставной какой-нибудь. Значком убитого пользовался. Может, мафия. Хотя особых столкновений, прямолинейных таких не случалось. Вероятно, даже не к тебе вопросы, к твоему начальству. А тебя пытаются прижать как лучшего работника».
– «Как думаешь, квартиру мою засекли?»
– «Не уверен, что все. Последнему не составило бы особого труда разгадать ребус. Если так, он что-то искал, наверное».
– «Ха! В моей квартире еще что-то искать.. Есть хотя бы, что?» – Джеймс непроизвольно остро и язвительно, грубо улыбнулся.
– «Значит, они тебя совсем не знают. Их поставили недавно к тебе..» – Феликс ловко продолжал анализировать.
– «Скорее всего. Они наши?»
– «Нет, уверенно не сказал бы» – юноша сказал решительно, упрямо.
– «Это уже интересно».
– «Согласен… Из какого района они бы приходились..?»
– «Района ли? Кажется, эти ребята занимают территорию побольше. Маловероятно, что их интересы созвучны с полицейскими. И так ли им нужен я, это вопрос открытый. Думаю, что они еще придут в гости. Там и посмотрим. Более детально и сосредоточенно».
– «Люблю свою работу, пожалуй. Каждый день сплошная серьезная неразбериха» – Феликс довольно и почтительно наблюдательно ответил на реплику своего собеседника.
Парня всегда привлекал риск в проведении собственных дней, он не мог устоять на месте, но только, пожалуй, в умственном плане. Физически Феликс был недостаточно развит для профессионального впечатляющего боя, поэтому старался всегда бывать на расстоянии от своего опасного предложения, что позволило выработать в нем способность умело следить и быстро ориентироваться в различных попадавшихся ситуациях. Разговор очевидным и понятным образом подходил к концу. Восстанавливая свой избитый давний путь до дома, Джеймс под конец приобрел еще одну упаковку свежих ароматных сигарет. В тот момент, когда главный герой одной ногой уже был на уличной прогулочной плитке, Феликс задумчиво и даже как-то обескураженно то ли для себя, то ли для товарища спросил:
– «Тебе помогают твои лекарства?»
Джеймс задумчиво обернулся на вопрос, глубоким взглядом осмотрел выражение лица Феликса, на некоторое время перевел взгляд на дальние неприметные углы комнаты.
– «Не знаю..» – печально ответил Джеймс и скрылся от табачной лавки, прикрываясь легонько тусклым светом разбитых домашних фонарей. Удобным расположением близлежащих нужных мест табачная лавка в свою очередь как раз находилась в соседнем от того, в котором непосредственно проживал Джеймс. Зайдя во внутренний двор, еще более темный и непроглядный по ночам, чем лицевая сторона этакой улицы, главный герой все еще мог разглядеть с одной стороны стеснительно росший многообещающий ряд деревьев с парой неплохих, однако плохо покрашенных, лавочек у определенных деревьев. Внутренний дворик едва ярко походил на приятный, словно застывший во времени задумчивый сквер, как ни странно, резко прерванный грубой архитектурой последующих зданий, какие-то конечные из которых уже относили себя к иной улице. Сквер почти затух, за ним сравнительно давно перестали ухаживать, наблюдать, вообще вспоминать. Правый фактически конечный подъезд, немного проглядывавший по углам терпимой ржавчиной, являлся родным и зафиксированным подъездом мужчины. Войдя внутрь здания Джеймс прошел по длинному, совсем-совсем приглушенно освещенному коридору в самую даль, чтобы подняться по лестнице на девятый этаж из всех десяти возможных. Лифта у здания не наблюдалось, вовсе, скажу так, не планировалось при постройке корпуса, но Джеймсу прогулки были к лицу, он получал от них какое-то философски насыщенное удовольствие, способен был разобраться в разведенных задачах, проскользнувших проблемах, все шло на пользу внутреннему состоянию. Специально отведенное лестничное помещение наблюдалось весьма широким и оттого комфортным, ступеньки были оформлены грамотно, расчетливо; в некоторых особо эксклюзивных углах поставили еще достойную искреннюю имитацию домашнего ковра: немного порванного, промокшего, в каких-то моментах сделавшегося тоньше своей изначальной ширины. Однако это были все те же ковры, о которые можно было спокойно и приветливо (может, не настолько, конечно, но уважение к соседским инициативам являлось обязательным критерием жизни здесь) вытереть ноги. Добравшись до своего этажа, Джеймс прошел еще ощутимо немало метров. Можно заявить, по моим наблюдениям, квартира главного героя находилась почти что впритык к расположившимся квартирам соседнего подъезда. Коридор на девятом этаже чувствовался лишь чуть более неизведанным, неистоптанным и в целом каким-то еще пока свежим в сравнении с нижними. Быть может, выдающиеся памятные местные личности так любили останавливаться и селиться на доступных, невозвышенных этажах. Возможно, лестница или тот же занятный лифт служат неким эмоциональным равновесием, способным усовершенствовать невольно дипломатические и стратегические смекалистые идеи в человеке. И, уже приближаясь к заданному высокому этажу, не хочется впрямь все крушить, вопить, молиться, жаловаться, разрушать и опускаться.. Опускаться.. Иногда мне кажется совсем чудным то, как субъективная, образная деталь мысли имеет возможность выразить себя в объективных, реальных и материальных схемах, механизмах, делах проживаемой жизни. Может быть, и вправду все это как-то связано с общей идеей логосической теории происхождения языка. И то, как слово влияет на создание, структурирование мира, может быть похожим по своей концепции на выдуманную мысль, что влияет на насущный расклад общественной жизнедеятельности. По крайней мере, мысль же откуда-то выдумывается. Всегда у меня получалось приходить к такому выводу, что на пустом месте сознание не заполняется. В любом случае должная быть какая-то закономерность, в любом моменте и пустота является чем-то, она не может быть в прямом своем значении ничем. С прохождением еще одного и следующего дня не перестает казаться, что мысль выполняет функцию как равновесия, так и закрепления полномочий своей позиции, которая опять же влияет на корректность всеобщего механизма обмена энергии и загадочной занимательной сущности правды, фактов, информации, тех самых мыслей обо всем. Выход из равновесия, потеря собственных сил на своей позиции грозит гнетущим восстановлением, которое неизвестно еще, как именно, преобразит условия и структуру образа жизни заданного персонажа. Во всяком случае, поднимаясь на свой проживаемый этаж, Джеймс все меньше хотел морально опускаться, разрушаться, падать сломя голову. Относительно громко прошагав к своей двери, имея возможность при этом отчетливо ясно и хорошо себя слышать, он тянется к дверной ручке и заходит в свою квартиру. Издалека проходит ненавязчивая морозная волна бесшумного сквозняка, свет забвенно выключен, кое-как проявляются многотонные темные очертания узнаваемой мебели. Внутри Джеймса пробежались теплые, но в то же время какие-то тягостные, досадно тоскливые чувства. Правая рука частично где-то машинально дотянулась до переключателя, свет в прихожей включился.
– «Все точно такое же. Здравствуй, неизменный, непоколебимый тихий долгожитель..» – вежливо и гостеприимно прозвучало в мыслях у него. Прихожая, как, наверное, и целиком вся квартира, была несколько пустоватой. Полный стиль и изображенная картина походили скорее на незаселенный, еще вакантный убранный номер в какой-нибудь попавшейся гостинице. Многое необходимого, жизненно важного характера спокойно и бесстрастно располагалось на заданных, компактных таких местах. Что касалось именно прихожей, то ничего, кроме непосредственно шкафа и подвернувшегося незапамятного, терпимо потрепанного замечательного кресла, не бросалось в глаза. Разве что подмеченная незаменимая особенность данного помещения; прихожая являлась единственным местом, содержавшим на своей территории зеркало. Конечно, какое-то побитое, запыленное, мутное несколько зеркальце висело в ванной прямо над раковиной, но это было не совсем то. Джеймс зеркало в ванной использовал исключительно ради рассмотрения возможных шрамов и прочих неприятных недугов на лице, иногда ради простецкого и добропорядочного безучастного общего взгляда на свое лицо. Мужчина не предпочитал иметь в своем доме какие-либо зеркала, и нет, вовсе не так, он не был нисколько каким-то религиозным, чересчур набожным.. Попросту факт заключается в том, что его воротило от собственной внешности, выражения лица, несчастных глаз, исхудалого тела, бледных щек.. Джеймс искренне верил в целительные, научно оформленные свойства тех лекарств, которые бесплатно ему выдает Организация, но все никак не мог дождаться нужного, столь долгожданного эффекта. На подобный вопрос психиатр сводил всякий потенциальный остроумный разговор на неоправданные положения психосоматики, независимости стресса, нечестности и неуверенности в самом себе. Потому Джеймс был вынужден постоянно проводить беседы с Чарльзом, постоянно доказывая всем слушателям свою преданность и неуклонность от принципов жизни Организации. Однажды в какой-то тупиковый час рассуждений Чарльз заявил, что лекарство давно начало действовать на организм Джеймса, просто тот настолько глубоко ушел в самоистязания и самокопания, что не заметил нового себя. После того разговора главный герой небрежно отдалился от своего друга, все меньше посвящая его в свои истинные чувственные размышления. И незадолго после этой беседы произошло печально нахальное решение природы отобрать последние воспоминания о чем бы то ни было, однако, кстати. Джеймс повернулся, снял куртку, повесил на ближайший крючок, озадаченно взглянул на себя в зеркале. Сдержанные, невероятно грустные, большие и выразительные темно-зеленые глаза с небольшими беспокойными синяками под ними, прямой классический нос. Несколько худые щеки, под определенным углом хорошо видимые скулы. Широкие выразительные брови, немногое, что Джеймс мог назвать примечательным и заманчивым в своей внешности. Взъерошенная, свободно оформленная, из принципа тщательно не причесанная прическа длиной чуть ниже ушей, мягкие приятные каштановые волосы. В противоположность милой безобидной мягкости на лице видится слегка колючая, из прочных волос, щетина, тонкие, тоном чуть более яркие на фоне всего лица губы. Приличный статный рост, широкие плечи, правда, неявно горбившаяся спина, сильная и стройная фигура, однако отдаленно наводившая на мысли о некоей истощенности, слабости. Физиономия Джеймса отдавала удивительной сдержанностью, силой воли и неубиенным остроумием, оставленным серьезным отношением к обществу, в то же время веяло какой-то вялостью и некоторой усталостью. Может быть, так проявлялась депрессия запущенного характера.. на внутреннем изгибе локтя оставались давние следы уколов лекарства, которые, между прочим, Джеймс не принимал на протяжении полумесяца. При всем при том было положено, строго на рецептах основываясь, о еженедельной обязательной дозе при нормальных обстоятельствах. До трех раз в неделю можно в случае повышенных проявлений симптомов болезни. Благо, последнее время таковых не замечалось. Мужчина нахмурился, пригляделся. Глубоко внутри от чего-то ему стало тошно, но вместо привычных грубых бросаний идей на этот раз он вдруг стал анализировать, дотягиваться до проскочивших мыслительных мановений. Может быть, Джеймс все такой же пренебрежительный и толковый. Вероятно, до сих пор мужчину в какой-то степени терзало желание вспомнить недавние мгновения последнего любопытного рабочего случая. На каком-то условном другом конце своих идейных изречений и наступательных тактик Джеймс подумал, что когда-нибудь снова пожалеет о данном решении. Что однажды он докопается до истины настолько близко и детально, что не сможет выбраться из гнетущих, томительно давящих обвиненных ощущений. Странно было предполагать, как эффективно ему помогает недавно выдуманная занятная терапия. Однако сама картина как-то лучше или роскошнее, любезнее не становилось. Напрягло еще более бурно. Джеймс стоял перед собой, заглядывал в пучину своего отражения, ненароком боковым взглядом отмечал какие-то неточности, расхождения. Он рассуждал о зеркале, добровольно внесенном в эту квартиру. Что же на самом деле могло таиться за таким необычным показывающим веществом, если, показывая правую сторону, оно представляет левую, толком не зная эту самую сторону.. Но все же разразившееся на эмоциональном уровне зеркало попало в конечном счете прямо в точку. Перед Джеймсом пролетели болезненные, рвавшие и жадно царапавшие воспоминания, мимолетно острые элементы прошлого. Среди данного выброса сентиментальных воспоминаний главный герой изо всех сил пытался держаться, как только мог, ища так трепетно и целеустремленно самые нужные в тот момент. Понимающее и сочувственное безразличие на лице постепенно сменялось на обиженный и терпевший что-то пронзительное оскал. Затяжной круговорот личных неразрешенных переживаний только усиливался, обостренных сердечных и мучительных вопросов появлялось в голове все больше. Джеймс не в силах противиться так же совершенно и в полном объеме атаковавшим образам в голове, суровым умозаключениям в воображении незаметным ослабшим движением чуть приспустил голову, опустив тем самым вниз и глаза. Не желая вовсе рассматривать себя в зеркале, главный герой невзначай увидел оставленный впопыхах как-то раз давних времен свой пистолет, то была и, быть может, все еще является раритетной и уважаемой в тематических сообществах работой. В свое время Джеймс проявил инициативу оставить на память у себя один из револьверов системы Нагана. Где-то на это решение влияло и некоторая небольшая страсть мужчины к историческому, безмолвно известному, давнему. Потому, была бы перспектива какая действительная, удобный случай, мужчина бы в приятные неспешные беззаботные выходные заглядывал всерьез в антикварные магазины с поникшей мечтой собирать определенного типа коллекции, причем самые разные. Увы, собирать и сохранять, таковые действия стали нынче запрещены и осуждены для жизни Джеймса. Ему оставалось теперь, чтобы добиться целесообразности собственных дней, оставлять и забирать. В какой-то проживаемый период черным по белому, яркими чувствительными красками перед главным героем предстали какие-то значительные эпизоды из его прошлого. Ощущалось непроизвольно несчастное потерянное время 29-ти годов жизни. Чувства и внутреннее состояние Джеймса были как-то особенно подорваны после одноименных специфических событий, произошедших с ним лично. Когда мольба о помощи воспринималась и потому принималась обратно мужчине как необходимый надобный философский урок, нравственная великая ценность. Потерявшись совсем в значении правдивых отзывчивых ценностей, Джеймс как раз набрался смелости в дрянной и мутной компании сыграть в классическом стиле русскую рулетку. Самоотверженно и храбро стрельнув в себя пустым патроном единожды, он до крайности необычайным образом познал совершенную суть ценности, потери, смог подробно, верно представить чувство отсутствия чего-либо. Замахнувшись всерьез однажды, Джеймс очнулся, проснулся, поймал, казалось, на какой-то миг настоящего себя. Да так, что по пришествию новой очереди главного героя, тот побоялся стрелять в себя еще раз, рисковать, искать правду, думать о справедливости и забывать о своем будущем. Терзая себя, мучаясь, на последних срывавшихся тонах разговаривая внутри с самим собой, в конце концов он не смог этого сделать. Партия почтенных грозных и властных людей исключила его нагло, позорно как из игры, так и из членов банды в самом деле.
В легком растерянном отчаянии Джеймс и сейчас схватил решительно оставленный револьвер, заставляя себя таким образом тут же, жестоко и боязно вспомнить, собрать себя, перестать ныть, возиться с пораненной душой. Он вновь поднял глаза на себя, смотревшего ровно, хладнокровно на свое отражение, приставил пистолет ближе к глотке, не слишком стремительно. Мужчина смотрел на себя яростным страстным взглядом с огнестрельным оружием во рту, не помня, как и когда заряжал предмет в последний раз. Забывая и бросаясь жестокостью во всех приходивших в голову воспоминаниях, Джеймс хотел абсолютно противоречивого и невозможного, чтобы пришло в голову нечто конкретное, радикальное, действенное. Он смотрел, он обвинял и бил морально себя, не прочь был действительно выстрелить. Не против был закидать себя палками и на могиле, согласен был на разбитый именной камень у обочины. С таким-то жалким и бесполезным человеком..
Глаза Джеймса неожиданно плавно расширились, сделались недоуменными и жалостливыми. Мужчина резко убрал пистолет из своего рта, бросил на то же место, откуда только увидел. Ошеломленно, проявляя сильное жизнеутверждающее сострадание к себе, главный герой попросил себя успокоиться, настроиться, сосредоточиться. Припомнить научное, реальное, забыть наивное невозможное. Главное, иметь в виду, что всякое такое особенно утомляющее было в прошлом, оно прошло. Идет дорога лишь вперед, должна всегда идти туда. Нет, дорога не может кончаться на том моменте, если шествующий неловко перепутал направление своего пути! Не может вообще быть! Джеймс уверенно подумал о душе, нельзя на впечатлительную, обостренную прошлым голову принимать подобные решения, ни в коем случае! Как только умудрился он без душа о чем-то величавом и насущном помышлять..
Ванная Джеймса была скромной, но достаточно привлекательной и чарующей своей чистотой. Хотя если рассматривать комнату объективно, скептически, безынтересно, то ничем непримечательная, совершенная обыденная маленькая, в каких-то углах чуть тесноватая ванная комната. Плитка цвета слоновой кости поглощала собой все четыре стены, а на полу красовалась плитка сероватых, немного более огорченных и городских оттенков. Оба цвета грамотно и гармонично соединялись, взаимодействовали друг с другом. Широкая раковина с округленными краями всегда наблюдалась намокшей, но постоянно чистой. Главный герой очень брезгливо относился к явным проявлениям грязи и в любом возможном случае охотно, чересчур оживленно ее убирал. Кроме того, Джеймс в общем своем представлении был довольно брезглив и мог после невнятного рукопожатия со скользкой, потной рукой мыть руки дважды с мылом. Если руки перепачканы в пыли и затхлых остатках пищи, например, происходило примерно то же самое. Каким-то занятным исключением являлась кровь и некоторые другие внутренности живых существ. Почему-то, ненароком испачкавшись в них, должной отвратной реакции и прочих тошнотных рывков не происходило. На раковине стоял высокий приглушенный матовый стаканчик, всегда на миллиметр наполненный случайно водой, где стояла зубная щетка вместе с пастой. Зубчики щетки в большинстве случаев наблюдались хаотично разбросанными какими-то, в некоторых случаях притупленными, вероятно, чистил зубы Джеймс так же яро и убедительно, как и в принципе ухаживал за собой. Рядом со стаканчиком стояла мыльница с ароматным фирменным мылом, а непосредственно над раковиной и несколько ниже замутненного поцарапанного зеркала располагалась небольшая удлиненная полочка со многими стоявшими гигиеническими принадлежностями на всякие случаи жизни. В правой стороне ванной были размещены остальные другие необходимые предметы быта, включая важнейший элемент санузла, шкафчики с полотенцами и различными ватными дисками, шампунями, прочим таким, стиральная машина. Левее всей экспозиции стоял душ. На саму ванну места, к сожалению, не хватило, однако Джеймс скорее выбрал б последнее в связи с врожденной способностью успокаивать, медитировать и вообще в связи с некоторой
многофункциональностью ванны. Душ, правда, тоже его вполне устраивал. Что касается освещения, то занятно вам заявлять, что именно эта часть помещения лучше всего освещалась. Может быть, всяческие важные принципиальные мысли насчет прожитых дней, произошедших случаев, грянувших событий объявлялись именно в крайних местах: совершенно ярких, приватных, интимных углах и абсолютно темных, освежающих. Это я про балкон, пожалуй, именно так.
Нетрудно прийти к такому выводу, что Джеймс мылся каждый день, даже старался несколько раз в день освежаться под водой. Первый прием душа он осуществлял по одним причинам, некоторые последующие – по отнюдь другим. Все в жизни главного героя имело уникальное, неповторимое и смятенное место быть. В какой-то момент вскоре Джеймс понял, что под чистой приятной струей воды думается лучше и в разы яснее, вразумительнее, скажем так. Однако при всей возможности активно и охотно рассуждать в душе мужчина не предпочитал затрагивать в своей голове вопросы чрезмерно насущного и строго важного характера, крупные такие, серьезные. Нет, он выбирал темы меньше и более ненужные для чего-то грандиозного, великого. Он считал, что работа с подобными бескорыстными, изворотливо непростыми идеями поможет ему не только разрядить обстановку вокруг себя, отвлечься, но и какими-то окольными, нестандартно смышлеными путями добраться до необходимого действенного решения какой-нибудь запущенной или просто неотвязной, назойливой проблемы. Как ни странно, за таковые простодушные и светские он считал глубокие наблюдательные, скоропостижно упрямые и бьющиеся темы, например, страх, боль, предательство, отсутсвие чего-либо, смысл. Надо отметить еще и то, что в душе каким-то занятным образом Джеймс расставлял приоритеты перед собой особенно здраво и оттого рассматривал обсуждаемые вопросы совсем трезво. Сравнительно давно, еще в молодые продуктивные и цепкие годы, мужчина проявил некоторую страсть к нейтральной стороне, удивительно зоркому и мудрому, широкому и дальновидному взгляду этакой уравновешенной личности. Сегодня Джеймс взялся разобрать в себе проблему страха, потому что был уверен напрочь в том, что недавняя его реакция с пистолетом во рту являлась именно какой-то разновидностью страха. И он знал, что всей душой сторонился подобных эмоциональных анализирующих всплесков, потому как вспоминавшиеся картины забытых действий закономерно уводили мужчину далеко-далеко в специфическое прошлое, переживания и ощущения которого организм Джеймса сам определил скрыть от сознания, заморозить в пучине рациональности и прагматизма. Главный герой стоял с мокрыми, падавшими на лицо волосами, пытался воспроизвести более точно, но уже на безопасном от себя расстоянии образ чувств, которые тот недавно принимался испытывать. Страх.. Мужчина помнил, основываясь на истории своего внутреннего состояния, как тяжело и хлипко тянул время. Насколько то было.. полезно, экстремально, практично и.. одиноко. Непостоянная тягучесть времени порой способна подтолкнуть к отдалявшемуся откровенному монологу, которого не возникало продолжительный отрезок времени вообще. И о чем же происходил тот монолог, что сознание самоуверенно решило посчитать пересечение личных скомканных невзгод чем-то бесполезным, неучтенным, безнадежным.. Чем в таком случае отличается страх одушевленного от страха неодушевленного, раз всякий центральный откладывает, забывает, живет прямолинейными непрерывными, гладко ровными днями.? Бессмысленно, глупо, непрактично, будь то человек или камень, которые боятся.. В чем разница была бы.? Камень выполняет широко единственную почтенную роль в жизни; человек в свою очередь, видимо, несколько.. Как доказать, что жизнь человека насыщена перегородками, ямами и прочими неровностями в отличие от бытия речного простецкого камня? Если Джеймс думает, что играет абсолютно ту же одиноко единственную роль в своем существовании, как и тот же камень, как опровергнуть аргумент и доказать обратное? Разве история убийцы настолько однобока и однозначна.? Каждый раз притупившийся статус убийцы не забывает о себе и по-новому впечатляет Джеймса, все сильнее запутывая мужчину. Но ведь это не простая банальная и закадычно проясненная история убийцы. Посещают меня сомнения и неловкость, когда мне вспоминаются сцены отчаянных попыток самоубийства. Да-да, вероятно скажете вы. Как странно наблюдать за тем, как убийца пытается убить себя. Вы знаете, на то он, собственно, и убийца, чтобы.. спрашивать себя, убивая. Многие же убийцы спрашивают, выясняют что-то в процессе основном. Джеймс наверняка стоял в первых рядах по поводу анализа своих действий, продуманных последствий, найденных предшествий. И все же, и все-таки. Страх.. Почему, к примеру, проходя с закрытыми глазами над страхом, мы умудряемся по какой-то неведомой причине открывать глаза? Для чего-то же люди смотрят, идут по направлению к страху так или иначе. Слишком просто было бы утверждать, что для неопределенной причины, в нас это заложено природой. Однако все равно вы признаете, что имелась какая-то образованная причина для составления таковых реакций. Быть может, природа сама как-то раз изъявила стремление подумать, разобрать вопрос, укрепить позиции ответа, уяснить перспективы и проблемы каждой идейной стороны. Обычно в таких вопросах просится встать в предмет рассуждений логика закономерностей и корректного распределения сопротивляющихся моментов. И тогда хочется пробовать выстроить интересного рода закономерность страха и необходимости в нем человека, создать то самое верно подходящее распределение всех основных и вспомогательных точек заданного вопроса.
