Анна Владимировна Удовикова
Буржуй
Времени было в обрез. Фрукт подгонял молчаливого бородатого возницу, суля награду, и считал: в полпервого он у пана; час уйдет на обсуждение обстоятельств и деталей предстоящего дела и к двум, самое позднее – к половине третьего, – глухое, мертвое время, – они будут у дома купца.
Как всегда, в предвкушении риска Фрукт ощущал сильнейшее возбуждение: руки его суетливо ощупывали одна другую натягивая узкие невидимые перчатки; ноги резво перекатывались с пятки на носок; голова по-черепашьи ныряла в плечи. Уже перед самым поворотом на Дворянскую в этой то и дело ныряющей голове весело кувыркнулась мысль о том, что экспромт с лошадиным навозом, в последний момент подсунутым в сейф вместо банкнот, был очарователен, и для вероломного поляка следовало бы устроить еде один – прощальный! – фокус.
Когда возница остановил лошадь и обернулся, чтобы получить причитающееся, хмурое лицо его разгладилось от удивления: странный пассажир всхлипывал и сгибался пополам, рукой с зажатыми в ней деньгами вытягиваясь вперед, и сверкал золотым зубом судорожно распахнутый в смехе рот. Возница недоуменно пожал плечами, с осторожностью вынул деньги из колеблющейся руки и, дождавшись, когда припадочный тип покинет пролетку, поспешно укатил.
Оставшийся на обочине Фрукт привычно поднял глаза на окна поляка и захлебнулся смехом. Второй раз за ночь его встретила неожиданность, причем неожиданность, как это ни странно, повторилась: цепочка окон Смальтышевского лила яркий свет в черноту ночи. «однако странно…» – подумал Фрукт и зашел во двор, чтобы, по обыкновения, секретно подняться в квартиру по черному ходу. Пробравшись по заставленной и до предела загаженной лестнице на 5 этаж, он приготовился стучать условным стуком, а затем долго ждать, когда вечно пьяный старик впустит его, но обнаружил тончайшую полоску света, вертикально разрезающую пространство: входная дверь не была заперта. Несколько минут Фрукт настороженно прислушивался, но изнутри не доносилось ни звука. «Пан или пропал!» – шепотом сказал он и, решив действовать в соответствии с открывающимися обстоятельствами, резко дернул на себя дверь.
В квартире царил ужасающий беспорядок, что здесь произошло: обыск, разгром или преступление, Фрукт определить не смог.
– Пан! – позвал он, и тишина, точно склеп, обволокла и поглотила звук голоса. Он тихо прошел по коридору, заглядывая в комнаты. Кровать в спальной стыдливо белела кружевом переворошенного постельного белья, на подушке глумливо выделялся отчетливый след сапога.
– Нашли чего или нет? – с тревогой пробормотал Фрукт и направился в кабинет. Когда-то давно Федор, будучи весьма подшофе – споил его сам Фрукт, – рассказывал, что будто бы пан прячет где-то в полу кабинета деньги, и что он своими глазами видел, как тот, запершись на ключ, поднимал ковер и, садясь на корточки, шарил по доскам паркета.
Сопя, Фрукт откинул в сторону угол ковра, опустился на колени и принялся внимательно разглядывать плотную «елочку» половиц, одновременно пытаясь расшатась их пальцами. Он так увлекся, что, забыв об осторожности, тихонько засвистел себе под нос – за эту привычку пан неоднократно порицал его, – и, натурально, не заметил выросшей над ним фигуры в матросском бушлате.
– Что ищешь, милок? – прошелестела фигура, и от этого тихого, сухого шелеста мурашки побежали по спине Фрукта. Он поднял голову и увидел над собой человека с лысой головой и лишенным всякого выражения неживым лицом.
Застигнутый врасплох, Фрукт не нашелся, что ответить, и беззвучно замотал головой.
– Вяжи его, Орленок! – прошуршал голос, и в этот момент за спиной безволосого возник другой – в длинной шинели, сверкающий румянцем, солдат.
– Встать! – по-военному гаркнул солдат.
Придав лицу испуганно-покорное выражение, Фрукт неловкими, заторможенными движениями принялся подниматься с колен. Двое смотрели на него: один, в шинели – насмешливо и брезгливо, другой, в бушлате – глазами голодными, помутнившимися.
Фрукт обманно пошатнулся правой рукой сделал отвлекающий пасс перед носом лысого, левой же ухватил его за ногу и рванул на себя, в то же мгновенье вонзив в живот падающему выхваченный из голенища сапога узко заточенный стилет. Стоящий за безволосым успел сдернуть с плеча винтовку и передергивал затвор, когда Фрукт отточенным, холодным, вспарывающим движением, обнажившим месиво кишок, выдрал стилет из тела матроса и метнул солдату в грудь. Солдат охнул и повалился вперед, поперек матроса.
Фрукт, наконец, встал на ноги и, словно в невесомости, двинулся к выходу, чувствуя невыносимый зуд между лопаток. Оставшийся лежать на полу безволосый, не моргая, смотрел ему в спину и из последних сил жал на курок.
Загадочное и кровавое тройное убийство, мертвец на чердаке и страшные бурые пятна под окнами на долгое время отвадили желающих селиться в жуткой квартире. Она простояла совершенно пустой, несмотря на острый жилищный кризис, месяца три, а потом все забылось, свидетели страшного преступления – кто уехал, кого арестовали, и квартира постепенно заполнилась новыми жильцами. В бывший кабинет пана въехала юная рабфаковка, скромная девушка по имени Аглая.
