Анна Вик
Загадка Троянской войны
В тот же вечер два молодых человека от души напились и подружились. Оказалось, что и внутренне они были во многом схожи, и потому тем для бесед у них нашлось немало.
– Как жаль, что я в ваших краях всего на несколько дней! – с сожалением выдохнул Одиссей, когда, слегка пошатываясь, они с Парисом покидали пир.
Шли они как бы «змейкой», более трезвый царь Итаки вел за собой юного троянца, и тот периодически опирался на плечо товарища, чтобы не потерять равновесие. Этот их придуманный способ пробраться до своих покоев недюжинно веселил всех тех обладателей сильной печени, что оставались еще на пиру. Да и сами «изобретатели», огибая то или иное препятствие в виде стола, очередного «тела» или же лужи разлитого вина, смеялись как над самой забавной шуткой.
– Жаль, друг, очень жаль! – воскликнул в ответ Парис. – Такого умного собутыльника нужно еще поискать!.. Эх, но, надеюсь, мы с тобой еще встретимся.
– Как и я, – искренне сказал Одиссей. – В Итаке тебе всегда будут рады.
– И тебе в Трое, мудрейший Одиссей! – Парис, расчувствовавшись, обнял новоиспеченного друга.
С того дня Одиссей действительно не оставлял надежды снова посетить Трою. Однако никогда не думал, что ему придется это сделать в подобных обстоятельствах. Ведь он, будучи по своей натуре человеком независимым, не любил просить кого-то о помощи, тем более просить кого-то притвориться собой.
Парис, как и ожидалось, с распростертыми объятьями встретил его. По-прежнему они были очень похожи друг на друга, только, может быть, взгляд Париса был более молодым, менее озабоченным.
– Приятель, – преодолевая все остатки гордыни, начал Одиссей. – Мне стыдно, очень стыдно просить тебя о таком, но…
И мужчина поведал всю свою историю от начала до конца, без какой-либо утайки. Одиссей рассказал и правду про оставленный в парнасском лесу на его колене шрам, и про долгие годы тоски, и про волнительную встречу с Прекрасной. Он с горечью поведал другу о своей опрометчивой женитьбе и о родившемся сыне. Все это время Одиссей непривычно для себя смотрел в пол, боясь заглянуть Парису в глаза. И, наконец, когда царь завершил свой рассказ про недавний визит илота, то с опаской поднял взгляд на собеседника. Тот, как ни странно, выглядел скорее ошеломленным, встревоженным, но никак не разочарованным.
– Так… – медленно проговорил Парис. – Это та самая Елена, по которой ты успел немного поплакаться в тот вечер, что мы познакомились?
– Именно, – кивнул Одиссей, однако, слабо помнивший, чтобы говорил про Прекрасную другу.
– Хм, если это действительно она, и если это и впрямь ваша история…
– Все это – чистая правда, от первого до последнего слова, – серьезно сказал Одиссей.
– В таком случае, это и впрямь та любовь, за которую стоит бороться, – не менее серьезно ответил ему Парис. – Мы должны придумать, как вызволить твою возлюбленную. Ведь, как бы тяжело тебе ни было, выбор уже был сделан. Ты сейчас здесь, и обратного пути нет. Ты похитишь Елену.
На слове «похитишь» Одиссей вздрогнул.
– Во-первых, я хочу ее вызволить, – покачал головой он. – А, во-вторых, мой план…
Парис поднял руку, обрывая товарища.
– Я и так уже прекрасно понял твой план, – глаза троянца сверкнули. – Не забывай, я, хоть и не мудрейший, но далеко не глупый. И именно поэтому ты похитишь Елену Прекрасную. Похитишь, будучи Парисом Троянским. А Одиссей, будучи славным героем, из Итаки отправится на войну с коварными троянцами. Ведь, насколько я помню, Одиссей заключил какой-то договор с остальными женихами? И обязался встать на защиту Менелая.
– Точно, – Одиссей хлопнул себя рукой по лбу. – Вот и дурак же я! Так хотел понравиться Тиндарею, что подговорил остальных женихов… Неужели молва дошла и до этих краев?
Парис лишь с усмешкой покачал головой. Одиссей поднял усталый взгляд на него. Ему хотелось спать после стольких дней в дороге, но он не мог позволить себе расслабиться ни на секунду.
– И что же, – продолжил царь Итаки, стыдливо смотря на Париса. – Ты и впрямь пойдешь на подобное? Сможешь занять мое место, начнешь жить моей жизнью? А свое имя позволишь опорочить, войдя в историю как похититель Елены Прекрасной?..
– По правде говоря, – ответил без колебаний Парис. – Мне гораздо важнее не то, кем я якобы запомнюсь в истории человечества, а то, как я действительно проживу свой век. Ведь никто из них не будет знать, что прожил его, делая добрые дела? Но я буду. И ты будешь. Мы оба сможем обрести счастье, живя под именами друг друга.
Одиссей был вдохновлен и ошарашен такой речью Париса.
– Но как же моя жена?
Парис лишь, ухмыльнувшись, пожал плечами:
– Раз она такая миловидная, как ты ее описываешь… То, скажу тебе, я не искатель глубоких чувств, подобных твоим. Мне достаточно будет просто милого личика и хотя бы не сильная глупость. И возможность общаться с кем-то на стороне.
Одиссей, отец которого нередко изменял Антиклее с самыми разными женщинами Итаки, ничуть не был удивлен подобным заявлением. Любовь и верность действительно были редки в браках Эллады, особенно в высшем обществе. И в то же время ему было не по себе от того, что он собирался оставить жену и ребенка Парису. Одиссей чувствовал, будто обращается с ними как с домашними животными или дорогими сердцу предметами, которые не хочется передавать под присмотр кому попало.
– Назад пути нет, – твердо сказал Парис, прочитав эти терзания во взгляде друга. – Его нет, иначе ты будешь винить себя всю оставшуюся жизнь в ее смерти. Если ты сейчас вернешься в Итаку, то от этого не выиграет никто. Я не спорю, это тяжело…
– И это бесчестно, – покачал головой Одиссей.
– Но в жизни далеко не все бывает честно, ты это уже должен был усвоить. Иногда чем-то приходится жертвовать.
– И похищать чужих жен?! – воскликнул Одиссей. Все его существо негодовало, а сердце разрывалось.
– Знаешь, – Парис положил руку ему на плечо. – Испытывай я такое чувство, такую страсть… Я бы сделал исключение. Поступился бы своей правильностью. Ибо иначе жалел бы до конца своих дней, что упустил свою теперь, возможно, единственную возможность воссоединиться с Еленой.
Одиссей в душе понимал, что друг был прав. Ведь, не будь он согласен с ним, то не приехал бы в Трою и не начал бы претворять свой план в жизнь.
Они какое-то время сидели и молчали. Затем, набравшись мужества, Одиссей произнес:
– Что же, в таком случае, пора бы начать сборы и искать нужных нам людей. Времени медлить у нас нет. С каждым днем решимость Елены будет крепнуть, в этом я не сомневаюсь.
***
Дочери царской четы Спарты вышли на свою привычную вечернюю прогулку. Елена шагала неспешно, и просила сестру, чтобы та тоже шла помедленнее. Днем ее сморило, и после недолгой дремоты женщина проснулась, чувствуя себя абсолютно разбитой. В горле пересохло, но никакие выпитые бокалы воды так и не смогли утолить ее жажды.
«Может, это уже жажда яда?» – горько шутила про себя Елена.
Заветный небольшой флакончик, который мог прекратить ее мучения в любой момент, она теперь всегда носила при себе, искусно спрятав его в большой медальон. Только руку протяни до собственной шеи – и все будет кончено. Но Елена терпеливо ждала, потому как не хотела, чтобы с ее собственной оборвались жизни Климнестры и Одиссея. А ради них она была готова потерпеть еще немного.
– Скорее бы уже за тобой послали, – проговорила Елена, присев на прибрежный камень.
Ее замутило. Беременность проходила тяжело: молодая женщина сильно похудела, потому что все, чтобы она ни ела, желудок никак не хотел принимать и отправлял обратно. Ко всему прочему Елена очень тревожно спала, двигаться ей от вечного бессилия стало тяжело, а еще начались мигрени… Словом, Прекрасная осталась таковой, но теперь стала Прекрасно-Измученной.
– Ты же шутишь? – Нестра встревоженно опустилась на колени перед подругой. – Ты не собираешься убивать себя… И эту девочку внутри?
– Нам с ней нет места этом мире, – тяжело вздохнула Елена. Солнце осветило ее исхудавшее, бледное лицо, и в его золотых лучах оно казалось более здоровым.
Нестра, которая уже не в первый раз слышала о намерении «сестры», залилась слезами.
– Я не хочу тебя терять, слышишь? Прошу…
– Ты не изменишь моего решения, – твердо покачала головой Елена. – Я не позволю, будучи в твердом сознании, сбросить моего ребенка со скалы.
Менелай был непреклонен, и Елена уже давно оставила попытки переубедить его. Через какое-то время даже ненависть к мужу сменилась безразличием. Ее единственным врагом стало теперь ожидание.
– Знаешь, Нестра, – призналась Прекрасная. – Моя история, этот круглый обман всех вокруг… На самом деле, я обманула лишь саму себя. Обретя большую свободу в Спарте, я все равно проиграла. Поэтому вот тебе мой совет: ищи всегда свободу в себе. И смотри на тех, кто рядом. Смотри на тех, кого случайно встречаешь спящими в лесу. Смотри на тех, чей глаз горит добротой, правдой, жизнью, силой… И никогда не отпускай их.
Климнестра не нашлась, что ответить, однако ей и не пришлось этого делать. Вдалеке послышался крик:
– Пожар! Пожар!
Сестры одновременно обернулись и ужаснулись: горел их дивный сад со всей аллеей деревьев.
– Нестра, беги, спроси, что там, – Елена сделала попытку встать, но поняла, что боль в животе ее практически обездвижила.
Климнестра, немного поколебавшись, все же решила оставить подругу и побежала к царскому дому. Навстречу из него к небольшой речушке, где сидели женщины, быстрым шагом спускался илот, тот самый, которому неделями ранее Елена дала поручение добраться Одиссея. По пути он бросил какую-то фразу Нестре, указав на дом, а затем продолжил спуск к Елене.
Женщина смогла встать, с тревогой взявшись за пока несильно округлившийся живот:
– Ничего, скоро все это закончится, – пробормотала слабым голосом она, обращаясь к себе и к жизни, растущей внутри. – Потерпим еще чуть-чуть?
– Прекрасная! – крикнул илот своим мелодичным голосом. Елена подумала, что, должно быть, этот раб мог бы петь прекрасные песни малышке, если бы она появилась на свет.
– Ты нашел Одиссея? Он послал кого-нибудь за Нестрой? – громко ответила Елена, собрав все остатки мужества.
Илот приблизился к женщине. Его зеленые глаза, всегда загадочно смотревшие на мир, походившие на кошачьи, сверкали огоньком радости. Он быстро поклонился госпоже и ответил:
– Я… Меня задержали в пути шпионы Менелая, поэтому я не смог добраться до Вас раньше. Но Одиссей уже здесь, он вызволил меня. И попросил даровать мне свободу, как только я выполню еще одно, свое самое последнее задание.
– Какое же?! – Елена не верила своим ушам. Неужели Одиссей был и впрямь здесь, в Спарте?
– Я помогу Вам сбежать с ним. Пойдемте, он ждет на противоположном берегу, но придется перебраться через реку быстро, пока Менелай не спохватился Вас. Пожар был специально устроен с тем, чтобы отвлечь всю семью и Вашего мужа.
– Но Нестра!.. – помотав головой, воскликнула Елена.
– Будет в полном порядке, – заверил ее илот. – Она уже на пути к своему любовнику, который отвезет ее в другой полис и сделает своей женой.
Елена знала, что ни один из любовников «сестры» не возьмет Нестру в жены.
– Ему заплатил Одиссей, – взгляд илота говорил о том, что он не врал. – Очень щедро заплатил. И будет содержать их тайно до конца дней.
– Хорошо, это и впрямь похоже на него, – смягчилась Елена. – Но что же…
– Доверьтесь, – голос раба был уже умоляющим. – Доверьтесь слепо. Мне, ему. Иначе мы все погибнем.
«Если погибать, так хотя бы борясь за жизнь до конца своего существования» – пронеслось в голове у Прекрасной. Она чувствовала, как что-то придавало ей сил. Медленно, словно тот маленький очаг в пещере, где впервые сидели они с Одиссеем, разжигался в Елене огонь прежних чувств. От него было тепло, и пламя его было ярким.
– Тогда бежим, – кивнула женщина. – Бежим, пока я могу.
Она подала рабу свою руку, и он, осторожно взяв ее, повел Елену за собой, к мелководью. Вместе Прекрасная и ее илот бежали по гальке, слыша вдалеке крики тех, кто пытался потушить пожар, тех, кто терял свое драгоценное имущество. Это была ее «семья», ее Спарта, но Елене было все равно. Она бежала, что было сил, потому что ее настоящая родственная душа ждала женщину на другой стороне речушки.
И хотя платье Елены было тяжелым для того, чтобы пробираться в нем через толщу воды, хотя ее медальон с заветным флакончиком сорвался с шеи и упал в реку, она продолжала свой путь, крепко держа за руку илота.
– Хотите, я понесу Вас? – в какой-то момент предложил раб.
– Нет, меня будет носить отныне на руках только один мужчина! – воскликнула в ответ Прекрасная, завидев Одиссея, который, выйдя из леса, уже бежал ей навстречу.
Когда, наконец, она вышла из воды, царь Итаки подбежал к ней и заключил в свои объятья, Елена не смогла выдавить из себя ничего, кроме сдавленного рыдания. Эмоции захлестнули обоих, ничего внятного на ум не шло.
– Но как?.. – со всхлипом спросила женщина, которая теперь чувствовала, как тяжело было даже стоять на ногах. – Ведь ты – царь Итаки, ты не можешь…
Одиссей рассматривал любимое лицо до мельчайших деталей.
– Ну, отныне я Парис Троянский, – усмехнулся он в ответ. – А ты… Ты просто такая Прекрасная!
Ответ на загадку
Лаэрт вздохнул, завершив свое повествование. Мечтательно улыбаясь, он продолжал смотреть в костер. Сидевшие по другую его сторону юные спартанцы от захлестнувших их эмоций даже не знали, что делать: восклицать от радости или возмущаться от такой дерзости Одиссея. Поэтому на их лицах скорее отражалось смятение. Остальные геронты тоже не знали, какая реакция будет правильной на подобное, и потому терпеливо ждали комментария Лаэрта.
– Что же, а помните ли вы все ту загадку, что загадала мать Одиссея до своей кончины? – спросил через какое-то время он, обращаясь к подросткам.
Взгляд свой Лаэрт обратил на ту самую девочку, что вначале смело высказалась на счет Елены.
– «Что рождается утром, днем превращается в камень, а ночью обращается в прах?» – мигом оживилась спартанка. – И, я, кажется, знаю ответ!
– И каков же он? – наигранно нахмурился геронт, продолжая улыбаться.
– Непоколебимость. Человек, который суров к себе и другим, который по какой-то причине черствеет или просто становится жестким, рано или поздно проигрывает и становится мягче.
– Ты действительно очень умна, – заметил Лаэрт. – Продолжай же.
– На заре жизни в Одиссее родилась жесткость, в ее середине она окрепла, когда он взял в жены Пенелопу, но той ночью, когда к нему пришел илот и рассказал про беды возлюбленной, царь не смог устоять. Как Одиссей-царь он умер, «обратился в прах». Но при этом «Парис» уже стал настоящим человеком, который любит, который рискует всем ради чувств.
– Совершенно верно, – одобрительно кивнул Лаэрт, сделав пару хлопков над головой.
Это был знак илотам, чтобы те вынесли по чаше вина всем собравшимся возле костра. Юноши, девушки, и старики теперь держали по бокалу в руке. Лаэрт встал, и все остальные последовали его примеру.
– Перед тем, как идти спать, предлагаю выпить, – поднял геронт свою чашу. – За то, чтобы, беря на себя обязательства, мы никогда не забывали о своих истинных чувствах. И шли ради любимых на такие жертвы, как Одиссей. Ничего не осталось в жизни этого человека, кроме любви. Но он был счастлив до конца своих дней.
