полная версия

Анна Вик
Загадка Троянской войны

Полная версия

Прекрасная дочь

В эти годы Одиссей еще больше погрузился в себя. Если и прежде он не особенно интересовался развлечениями, свойственными молодым людям, то теперь ему и вовсе стали скучны пиры и гуляния с ровесниками. После возвращения с Парнаса, от Ларэта юноша получил царскую власть в день своего шестнадцатилетия, и с того момента оковы ответственности прочно заключили его разум в чугунные объятья. Он чувствовал, что в Итаке слишком многие проблемы требуют разрешения, а времени в сутках, к сожалению, было недостаточно, чтобы Одиссей позволил себе отдыхать иначе, как во сне.

Отец никогда не был особенно примером для него как человек и как царь. Как человек он слишком сильно любил праздность, а как царь слишком многое прощал людям. А потому свой образ как правителя Одиссей решил создать, опираясь на других мудрецов, с коими ему еще только предстояло встреться. С кем-то за эти годы он уже успел повидаться, с кем-то встреча только маячила в будущем из-за дальности полиса.

С юбилея в Итаке гостил его дед, чьему приезду Одиссей был очень рад. Старику, судя по состоянию его здоровья, оставалось совсем немного, и поэтому юноша хотел перенять от него столько житейской мудрости, сколько возможно. Они часто беседовали вечерами за ужином и чашей вина – теми недолгими часами покоя, когда Одиссей мог позволить себе хоть немного расслабиться.

– И что же, сколько полисов ты не успел посетить за эти годы? – усмехнулся Автолик, потянувшись за очередным куском кабанины со стола.

На ужин Одиссей довольно часто просил слуг готовить именно вепря в знак воспоминания о той самой охоте. Иногда царь сам ездил за дичью, когда на то было время и силы. За эти годы Одиссей, конечно, возмужал, научился хорошему владению оружием, и теперь славился как один из самых храбрых и удачливых охотников в округе.

– Из крупных, – улыбнулся в ответ царь, призадумавшись. – Пожалуй, только в Спарте все еще ждут моего визита. Однако скорее мы с кем-то оттуда встретимся на поле боя, нежели чем я приеду туда в мирные времена. Ты же знаешь, этот полис совершенно закрыт для посторонних.

– Разумеется, – кивнул Автолик. – Но, доверься моему возрасту и опыту, ты сможешь увидеть спартанцев до войны.

– Какой войны? – с тревогой спросил его внук. – Я ни о каких нападениях в Элладе¹¹ не слышал.

– А их пока и не было. Я говорю о войне, что случится через несколько лет¹². Мне о ней поведали пифии в храме Дельф. Ты же помнишь об оракуле при храме у южного склона Парнас?

При слове «пифия» Одиссея передернуло. Воспоминания о девушке, что он встретил на охоте, которая оставила ему до сих пор не затянувшийся шрам, ярким потоком нахлынули на него. Ее девичья, не до конца раскрывшаяся красота, дерзость и храбрость духа, ее вызов всему миру – побег, протест этому обществу – вдруг снова взбудоражили все его существо. Не сказать, что все это время он не вспоминал Елену, нет. Скорее, весь ее образ как бы померк, приглушился в сознании в связи с навалившимися обязанностями и ответственностью. Сейчас же, в моменты недолгого забвения, они вызвали в нем былые терзания, горечь и в то же время придали вновь придали остроту его покрывшейся пылью однообразия жизни.

Он любил ее, он полюбил ее за тот час, что они провели вместе. Необъяснимо, но Елена до сих пор манила его, хотя и встретить девушку, Одиссей понимал, было уже маловероятно.

«Но она же говорила, что, возможно, мы встретимся, если ее план удастся, – смутно вспомнилось ему. – А если он все-таки удался? Где она сейчас, в своем полисе мечты? И как выглядит? Подурнела ли, похорошела? Вышла замуж, родила детей? А вдруг… Нет, это немыслимо… Вдруг она мертва?».

Мысли захлестнули его настолько, что он забыл ответить деду.

– Должно быть, забыл, как там на Парнасе все, – покачал головой Автолик. – Эх, десять лет прошло как-никак, да и твоя травма наверняка заставила тебя забыть о виде той горы и Дельф… В общем, я был до своего отъезда в этом храме. И жрицы поведали мне, что скоро грядет война, о которой будут слагать песни. Война, которой мир вообще никогда не видывал. Ее масштабы будут настолько колоссальны, что это наши жизни разделятся на «до» и «после».

Одиссей недоверчиво посмотрел на деда.

– Но что же может послужить причиной такого конфликта?

– Безумие, этой причиной станет банальная человеческая слабость. Любовь, мой дорогой друг. Такая любовь, ради которой стоит убивать. Самая настоящая страсть.

– Такая любовь бывает? – лукаво спросил Одиссей. Он сам испытывал к той мимолетной встрече, к той едва ли знакомой девушке, ее образу, именно это чувство.

– Конечно, – кивнул Автолик, прочитав в глазах внука притворство и в очередной раз усмехнулся. – Хотя твои родители не испытывали друг к другу ее, она есть. Я любил своих жену и дочь именно так. Жена любила меня в ответ не меньше, а дочь росла умной и благодарной. Быть может, именно за это наше недолгое семейное счастье, за жизнь без злости и зависти к другим, за слишком сильную любовь, боги и покарали нас всех. Красавица Дайона умерла от той же болезни, что и потом моя милая любимица, твоя мать Антиклея. Болезнь легких, так о ней говорили лекари. Чахли, чахли на глазах, и ни я, ни эти ученые мужи ничего не могли сделать…

– И ты считаешь, что за такую любовь обязательно следует кара?

– Кара вроде моей – нет. Но за такое сильное чувство все равно придется что-то взамен богам. Просто так подобный дар не дается смертным.

Одиссей в ответ лишь промолчал, в душе не зная, соглашаться ли со стариком. Он не знал, хотел ли чем-то жертвовать, чтобы испытывать такое. Несомненно, как царь, он хотел иметь продолжение рода, детей и верную жену, которые давали бы ему ощущение домашнего уюта, тепла. Но в то же время Одиссей понимал, что в первую очередь он всегда будет царем Итаки, а не мужем или отцом. Все в этой жизни невозможно было успеть.

«И все же ты поддашься соблазну, если увидишь ее» – вдруг прошептало что-то в глубине его сознания. Тихо, но настойчиво.

«Забудь, забудь! Если тебе и случится в ближайшее время искать себе жену, то это случится скорее из политических соображений» – возразил глас рассудка не менее твердо. И Одиссей, услышав его, успокоился и, глотнув прекрасного скорусского¹³ вина из своей чаши, продолжал внимать словам Автолика.

– Когда я говорил тебе про свой возраст и опыт, то имел ввиду, что даже в такие закрытые полисы, как Спарта, иногда возможен вход для чужаков. И, более того, в некоторых случаях чужак уводит из этого полиса кого-то навсегда. Догадываешься, о чем я?

Одиссей покачал головой, искренне не понимая, о чем говорил ему дед.

– Я про женитьбу! Ну неужели ты думаешь, что дочери спартанских царей будут выходить замуж за кого попало? Особенно в те времена, когда им это выгодно, спартанцы бывают очень дружелюбны и гостеприимны.

– Неужели в Спарте появилась невеста на выданье?

– Еще какая, – вдруг послышался голос за спиной Одиссея.

Это был его отец, Лаэрт. В последнее время он только и занимался тем, что странствовал по полисам с сыном или в одиночестве, ходил по родному полису и собирал различные слухи. С одной стороны, деятельность бывшего царя Итаки не вызывала особенного уважения, с другой, имела определенную пользу.

– Лаэрт, прошу, мы как раз начали трапезу, – Автолик указал на место подле себя, хотя и скривил при этом губы. Зятя он по-прежнему недолюбливал.

– Спасибо, но выпить я предпочту в компании более скучной для вас, – Лаэрт имел ввиду своих приятелей-пьяниц с подобных ему знатных родов.

– Так что же ты тогда пришел, раз с нами тебе чересчур весело? – с недовольством спросил его Автолик. Он поднял чашу с вином и громко отпил из нее, причмокнув губами, словно стараясь каждым своим действием выразить неприязнь к отцу Одиссея.

– Не беспокойтесь, отец, я ненадолго, – с улыбкой поднял руку, как бы успокаивая старика, Лаэрт. – Быстро и по делу. Только что до меня дошли слухи о красоте той самой невесты, что на днях была провозглашена в Спарте. Девушка, как поговаривают местные, просто неотразима. Высокая, тонкая, но женственная… Пропорции Афродиты, как сказывают видевшие ее. Лицо – ангельское, о таких слагают песни. Глаза – что драгоценные камни…

– Да-да, знаем, – пробурчал лишь Автолик. – Волосы длинные и струятся как реки и так далее. Неужели ты такой дурак, что веришь в это? На своем веку я слыхивал про десятки таких невест, и что же? Красавицами из них от силы оказывались двое-трое. Остальные либо плоские как корабельные доски, либо полные и обрюзгшие, как Дионис в женском обличии.

– Нет, – помотал головой Лаэрт. – Этот случай другой, я точно знаю. Поверьте, тот огонек, что загорался в глазах тех мужчин, что говорили о ней, никак нельзя подделать. В любом случае, сын мой, я предлагаю тебе съездить и посмотреть на эту красавицу. А не получится добиться ее руки – поискать кого-то в округе. Тебе уже двадцать шестой год, возраст немалый для наших краев, надо бы уже и думать о потомстве.

– Вот здесь я соглашусь, – одобрил слова зятя Автолик. – Особенно учитывая то предсказание о войне. Знаешь, на всякий случай я бы советовал тебе родить своего наследника до нее. Вернешься ты с нее или нет, большой вопрос. А будущее Итаки – твоя ответственность.

– От слова «ответственность» меня уже начинает подташнивать, – допил одним глотком свое вино Одиссей. – Что же, в таком случае, я отправлюсь в путь без промедлений. Не хочу упустить случая побывать в Спарте. А если сильно повезет, то еще и вернусь оттуда с невестой.

Отец и дед с облегчением вздохнули. По всей видимости, их уже действительно заботило затянувшееся одиночество Одиссея.

– Что же, в таком случае, доброй дороги, сын, – сказал Лаэрт, после чего, попрощавшись с сидевшими на ложах, удалился из андрона¹⁴.

Не видя причины откладывать сборы, царь Итаки сразу же после его ухода приказал рабам начать готовить провизию и вещи, чтобы выехать уже на следующее утро. Он был человеком своего слова и идеи, а потому поездка в Спарту теперь стала для него очередной целью, которую нужно было достигнуть.

Одиссею очень тревожно спалось в ту ночь, несмотря на выпитое вино, которое его обычно расслабляло. Отчего-то он надеялся, что той самой невестой окажется именно Елена.

«Я же даже не спросил, как зовут ту дочь спартанского царя. Побоялся ли услышать заветное имя? О, боги, я мысленно веду себя как юнец, как тот самый пятнадцатилетний мальчишка, который безответно влюбился в ее образ!..». Мысли, подобные этой, преследовали его в течение всей ночи. Одиссей пытался бороться с ними, но то было безуспешно: каждый час или два они брали верх над ним, заставляя проснуться.

Сама же дорога до Спарты, как ни странно, прошла относительно спокойно. Несколько дней Одиссей провел в седле, и это в совокупности с периодическими остановками, охотой и прогулками отвлекало его. Сон и силы вернулись к нему, как и к любому молодому здоровому человеку, который сменил умственную активность на физическую. Подъезжая к самому неприступному полису, он чувствовал себя вполне готовым побороться за сердце красавицы.

Ворота Спарты охранялись одним видимым стражем, остальные же, как догадывался Одиссей, наверняка прятались в специальных отсеках белокаменной стены, окружавшей город. Спартанец, лицо которого было спрятано под коринфским шлемом¹⁵ с красным гребнем на ней, был облачен в хитон¹⁶ с защитными панцирями, похожие на те, что были у солдат в Итаке. Единственным отличием был багровый плащ, который, как сказывали в народе, спартанцы носили для того, чтобы, в случае ранения во время боя, противник не догадался, где именно у воина теперь было слабое место.

– Кто прибыл к Спартанским воротам? – громко спросил страж, слегка повертев копье в своей правой руке. В левой, только сейчас обратил внимание Одиссей, у него был не просто щит, а щит с гравировкой Цербера под большой буквой «Л»¹⁷. Морда пса из подземного царства так ужасающе выглядела, что, должно быть, очень многие противники в бою могли отвлечься на нее или даже сплоховать.

– Одиссей, царь Итаки, – с вызовом ответил мужчина. Он снял свой шлем, и, достав свой меч из ножен, бросил оба предмета на сухую, потрескавшуюся от невыносимой жары, землю.

– Ты пришел с миром, Одиссей, царь Итаки?

– Я пришел с миром и с намерением увидеть ту самую невесту, о которой сейчас говорит вся Эллада.

Тут на лице стража появилась широкая ухмылка.

– Что же, тогда ты и твои войны, – острием копья он указал на десятерых сподвижников Одиссея. – Будут гостями здесь. Однако ты не один приехал сюда с такой целью. Двадцать¹⁸ смелейших мужей со всей страны уже несколько дней пребывают в Спарте, надеясь на успех.

Одиссей оторопел. Так много? Да ведь он даже не привез с собой никаких богатых даров, чтобы хоть как-то отличиться от своих соперников.

«Может, еще не поздно развернуться и уехать? – подумал Одиссей про себя. – С другой стороны, что я, трус ли какой? Это же даже не поле боя, а я и с него ни разу не бежал».

– Я готов состязаться с ними за руку этой прекрасной женщины.

– Прекрасной, это верно сказано! – воскликнул страж. – Ее так и прозвали в Спарте, Елена Прекрасная!..

– Не может быть, не может быть! – пробормотал себе под нос Одиссей. – Она не может… Она не была царской дочерью!

– Так что же, вы входите в город? Если да, то все оружие придется сдать до тех пор, пока ты и твои товарищи его не покинете.

– А? – Одиссей, подняв вновь глаза на стража, словно очнулся. – Да-да, конечно.

Приказав своим людям сдать оружие на входе, царь повел их вперед. Он был настороже, хотя и понимал, что любая внезапная спартанская атака сулила для них гибель. Но делать было нечего, в такие моменты Одиссей обычно полагался на порядочность того или иного полиса. А Спарта славилась как раз-таки довольно жесткими правилами, устоями и честностью своих граждан.

Войдя в город, Одиссей был поражен его невозможной идеальностью. И нет, дело было не в самих постройках или планировке. Дело было в самом образе, который исходил от самых маленьких деталей, частиц улиц и домов. Дело было в людях, в их поведении и виде. Все жители полиса, что встретились ему, пока он в сопровождении своих сподвижников и стражей направлялся к царскому дому, выглядели совершенно спокойными, сосредоточенными и в то же время достаточно улыбчивыми, добродушными по отношению друг к другу. На Одиссея и его товарищей они, конечно, смотрели с подозрением, но это было совершенно естественно для горожан закрытого полиса.

Мужчины чаще всего беседовали друг с другом, но некоторые из них и прогуливались и весело смеялись со своими женщинами, что было бы совершенно неуместным в других полисах. Женщины и девушки эти, кстати, были сложены достаточно атлетично. Ни одна из них не была толстухой, тощей или слабой, все выглядели так, что в нужную минуту могли бы взять запасной меч своего мужа и прикрыть ему спину.

– Какие они загорелые! – воскликнул Дионисий, тот самый знакомый пожилой охотник, которого Одиссей захотел взять с собой в это путешествие.

– Не говори! – ответил юный кузен Одиссея, Клеон. – В Итаке все девочки по сравнению с ними – бледные поганки!

Царь хотел осадить своего двоюродного брата, но не смог. Девушки и женщины здесь действительно выглядели куда более здоровыми, живыми, чем астеничные и полу-болезненные жительницы Итаки.

Продвигаясь дальше, они продолжали восторгаться местными жителями, и не могли не заметить, теперь уже к уязвлению своего достоинства, что большая часть мужчин в Спарте была намного крупнее и мускулистее их самих. В их полуобнаженных телах, казалось, совершенно не было места для жира, какой-то мягкости; они все словно состояли из силы, которая так и рвалась наружу.

– А какие улицы у них чистые! – указал один из бывших в отряде Дионисия охотник на каменные помосты, по которым они шагали. Это он решил отвлечь внимание остальных от спартанцев, потому как после сотого юноши, который был выше и притом тоньше их самих, им уже становилось явно не по себе.

– Чистые-чистые, – отозвался слегка грубо Одиссей.

Ему было завидно, что в Итаке, несмотря на все его старания, о подобном порядке нельзя было и мечтать. Люди в ней все равно относились к полису как к помойке, всюду выливали отходы, бросали мусор, да и вели себя совершенно неподобающе на улицах. Он сделал себе мысленную пометку о том, что нужно было бы спросить совета у спартанских царей, как они пришли к такой жизни и как смогли заставить простых граждан ее поддерживать.

– Мы уже подошли к царскому жилищу, – оповестил путешественников страж, указав на довольно небольшой дом, окруженный примерно таких же размеров садом, состоявшем в основном из аккуратно подстриженных кустов и деревьев.

Ни за что бы Одиссей не подумал, что такой дом мог принадлежать царской семье. Присмотревшись, из предметов роскоши в нем он увидел лишь небольшой позолоченный фонтанчик, видневшийся сквозь входную арку. Возле него сидели какие-то девушки и весело смеялись. Лиц их Одиссей не видел, но заметил загорелую стройную ножку, такую же, как у всех спартанок.

Дом скорее походил на жилище какого-то зажиточного торговца, и то, довольно-таки аскетичного. Сам же царь Итаки вырос в куда более просторном жилище, в которое его отец то и дело вносил какие-то изменения. Постоянно к ним приезжали торговцы предметами роскоши, ремесленники, которые выкладывали всюду чудесные картинки из мозаики; нередко посещали дом Лаэрта и архитекторы, привносившие в само строение все большие оттиски помпезности. Поэтому молодой царь вместе со своими товарищами негласно удивился такой скромности Тиндарея.

– О, а вот и Леда, верная жена одного из наших царей! – заметив выходящую из арки женщину в белых одеяниях, воскликнул другой страж. Одиссей хотел было задать вопрос, почему царь был «один из», а затем вспомнил, что по спартанскому обычаю, царей было двое.

– Неужели нас будет встречать женщина? – тихо спросил Дионисий у Одиссея. В голосе его звучало пренебрежение. – И Тиндарей не удостоит вниманием самого царя Итаки?

– Я думаю, удостоит, – осадил его Одиссей голосом, не допускающим дальнейших комментариев. – Просто в этом полисе женщины царской семьи имеют высшее положение, чем во всех тех, где мы были ранее.

Леда неспешно шла по каменной дорожке, ведущей к невысокому каменному ограждению, такому же белоснежному, как и все остальные городские ворота. На ней был надет пеплос¹⁹ цвета слоновой кости, теперь Одиссей смог различить это отчетливо. Платье было длинным, доходящим до пола, но при том совершенно не портило фигуру женщины. Искусная драпировка придавала ее образу некую утонченность, что в сочетании со взглядом и остальным образом Леды делало ее принадлежавшей к высшему спартанскому обществу.

На вид царице было не больше сорока лет, и, хотя на ее лице не было уже той юношеской прелести созревающего плода, оно лучилось совершенно другой привлекательностью: красотой уверенности и мудрости, красотой прожитых в гармонии движения и отдыха лет. Выступающие аскетичные скулы, подтянутый овал лица, тонкая шея и достаточно жилистые, но сильные руки свидетельствовали о том, что эта женщина, как минимум, немало занималась гимнастикой. Для царских кровей в других городах подобное, конечно, было совсем редкостью.

Волосы были у Леды золотистые, густые. Они были искусно перевязаны темными лентами, и прическа смотрелась под стать ее величественному образу.

– Здравствуйте, царь Итаки! Мои разведчики оповестили о Вашем приезде нас с мужем еще день назад, так что мы уже приготовили для Вас и Ваших людей место для ночлега.

Одиссей смутился. Никогда ранее его не встречали подобным образом, обычно его визит был либо заранее согласованным, либо нежданным.

– Да, спартанцы не зря имеют свою репутацию как лучшие военные, – решил обратить свое недоумение в шутку царь Итаки. – И ведь мы даже подумать не могли, что за нами кто-то следил!

– Не переживайте, все это было лишь мерой предосторожности. Проходите же за ограду, – приветливо улыбнулась Леда, жестом указывая на дом. Улыбка моментально омолодила ее лет на десять, и она стала казаться юной, словно сама была невестой на выданье.

– Спасибо, Итака ценит такое гостеприимство, – учтиво ответил Одиссей и одобрительно кивнул своим людям.

Перед тем, как зайти за ворота, он обернулся к своим двум стражникам, которые должны были в оба глядеть всю дорогу, и бросил им угрожающий взгляд: «Еще раз провороните чужеземных шпионов, лишитесь своего места!».

– Какой чудный сад! – не смог сдержать очередной возглас Клеон. – Правда, чудный?!

Мальчику едва исполнилось четырнадцать лет, и эмоции пока скорее управляли им, чем он ими. А сад был и впрямь у царской четы красив и ухожен. Камни закрывали весь вид прелестных невысоких кустов самых разных цветов. Прямо за домом располагалась небольшая аллея аккуратно подстриженных оливковых деревьев, ведущая к еще одному входу, по-видимому, к тому, за которым располагался фонтанчик.

– Да, у них даже цветы невозможно идеальные, – покачал головой Дионисий.

Одиссей, заходя в царский дом, лишь подумал, что за такой идеальностью должна скрываться или нешуточная муштра, или нешуточная гражданская совесть. А может, в этом полисе было и то, и другое.

Внутри дом был устроен со вкусом, но так же скромно, как и снаружи. В отделке преобладали темно-красные тона, за исключением двора, в котором и фонтан, и вся плитка вокруг него были белоснежными. Пол там был выложен мозаикой с изображением Зевса-громовержца и лебедя. Что делало изображение лебедя рядом с ликом бога, никто из путников не догадался. Возле фонтана сидели две девушки спиной к входившим, и громко и заразительно смеялись. Смех их был легким и звонким, чистым, как вода, струившая из чаши возле них.