Анна Мезенцева
Заложница, или Нижне-Волчанский синдром
– То есть ты всех бросала? – Глеба происходившие на экране чудеса тоже не слишком волновали. Он сидел, склонив голову вперед, и с легкой улыбкой разглядывал мое лицо. Когда я перевернулась на бок, его рука, прежде лежавшая у меня на лопатке, мягко переместилась к пояснице и осталась там. Теплая и сильная ладонь с мозолистыми костяшками пальцев…
– Не совсем, – неохотно признала я.
Темная бровь, под прямым углом пересеченная линией шрама, удивленно приподнялась.
– Так ты никогда ни с кем не встречалась? Ну хотя бы целовалась?
– С языком? Еще как! Пыталась научиться на помидоре по роликам с Ютьюба.
Хозяин базы тихо рассмеялся, откинув голову назад. Затем снова посмотрел вниз и положил вторую руку мне на предплечье, так, что я оказалась в теплом кольце, надежно укрытая от всех опасностей мира.
– И как? Понравилось?
– Помидору? Он так и не перезвонил. Все овощи одинаковые… Ну вот, теперь ты знаешь мой самый большой секрет. Твоя очередь. Выкладывай свой страшный секрет.
Расслабленное лицо Глеба на секунду напряглось и помрачнело, но он заставил себя шутливо произнести:
– Я не умею плавать.
– Совсем?
– Совсем. Плаваю, как топор.
Я рассмеялась и тут же широко зевнула.
– Тебе пора спать. Сегодня был тяжелый день.
– Нет! Ну пожалуйста, давай еще посмотрим, – меньше всего мне хотелось подниматься с нагретого места и возвращаться в пустую комнату, где блестел наскоро вымытый пол и пахло слабым раствором уксуса, или чем там отчищают свежую кровь.
– Ты все равно не смотришь.
– Смотрю! – упрямо возразила я и попыталась повернуться на другой бок, чтобы подтвердить свои слова. Большая ладонь шустро опустилась на глаза.
– И что там происходит?
Я быстро заморгала, щекоча его ладонь ресницами, и прислушалась, пытаясь определить сюжетную развилку на слух. Но фильм был поставлен на паузу, Глеба так просто не проведешь.
– Так что там делают твои твари? – в тихом хрипловатом голосе слышалась улыбка.
– Ну пожалуйста-препожалуйста, давай досмотрим! Я сейчас все равно не усну.
– Хорошо, как скажешь.
Но я все-таки уснула. Под одеялом, в теплом кольце его рук, под успокаивающее бухтение телевизора невозможно было бороться с навалившимся сном.
***
Судя по блеклым лучам, с трудом пробивавшимся сквозь жалюзи, проснулась я перед самым рассветом. В комнате было темно, широкий экран плазмы давно погас. Глеб спал в той же позе, запрокинув голову на спинку дивана. Кажется, спал крепко – рот слегка приоткрыт, руки сложены поверх одеяла, грудь еле заметно вздымается и опадает в медленном ритме.
Я аккуратно вытащила мешающее одеяло и скинула на пол. Приподнялась, опасливо прислушиваясь к равномерному дыханию, вгляделась в неподвижное лицо. Я смотрела так внимательно и долго, будто получила ответственное задание запомнить каждую характерную черту, каждую родинку и шрам.
Даже во сне упрямая продольная складка между бровей не разгладилась и не смягчилась. Еле заметные морщины в уголках глаз, две более отчетливых – на лбу. Очень красивый изгиб рта. Я осторожно переместилась, устроившись на ногах спящего мужчины так, чтобы основной вес приходился на мои опирающиеся о диван колени, и выпрямилась. Глеб был полностью погружен в крепкий предрассветный сон, и я позволила себе маленькую вольность – легонько провела кончиком пальца по длинному шраму, от нахмуренной брови, через скулу и щеку, к упрямому подбородку. Погладила короткую бороду – она оказалась вовсе не такой жесткой, какой казалось со стороны. Глеб пошевелился во сне, и я испуганно замерла, отпрянув назад. Выждала томительную паузу и продолжила незаконное исследование, теперь прикоснувшись к его нижней губе, покрытой тонкой шершавой корочкой обветренной кожи.
Рот оставался приоткрытым, равномерное дыхание согревало пальцы. Это стало последней каплей. Я привстала на коленях и очень медленно, почти невесомо прикоснулась своими губами к его, сначала к верхней, затем к нижней. Борода слега покалывала кожу на подбородке и тоже пахла табаком. В голову ударила кровь, шумно застучав в ушах и окончательно заглушив голос разума: я решилась на почти что настоящий поцелуй. Ставший совсем настоящим: Глеб бросил притворяться спящим, положил руки мне на пояс и уверенно прижал к себе. Холодная пряжка ремня вдавилась в мой голый живот. Почувствовав его язык, такой чужеродный и настойчивый, я вскрикнула, стукнула его кулаком в грудь и вырвалась из объятий. Ничего не соображая от стыда, запинаясь и оскальзываясь, бросилась из комнаты вон…
Глава 6.
Сначала я просто ломанулась куда глаза глядят, пулей вылетев с террасы на лестницу. Но, ощутив бодрящую утреннюю прохладу, быстро сообразила, что в одной футболке, едва прикрывавшей попу, лучше среди полей и казарм не рассекать. Дернула в свою комнату, заперлась в ванной и выкрутила на полную мощность воду в раковине и душевой, надеясь заглушить полоумный стук сердца.
Почувствовав себя в относительной безопасности, я сползла на пол, уселась на коврике для ног и обхватила колени руками. Я до сих пор не могла поверить в то, что произошло. До сих пор ощущала горьковатый табачный вкус его языка, до сих пор чувствовала, как под футболку проскальзывают две тяжелых ладони. Зажав рот руками, я заскулила от избытка чувств, отчаянно пытаясь прийти в себя. Мне хотелось свернуться калачиком и навсегда остаться лежать на кафельном полу, а еще лучше превратиться в воду и уползти по трубам куда подальше.
Я спятила. Сошла с ума, рехнулась. Зачем, зачем я это сделала?! Это ведь не симпатичный парнишка курсом старше, это взрослый мужик, да еще на моих глазах зарезавший человека! Преступник!
Нет, кого я пыталась обмануть? Такие слова как «преступник» и «убийство», когда-то реальные и страшные, утратили смысл, превратились в бесполезный набор случайных звуков. Я ничего не могла с собой поделать. Все возможные преступления Глеба, прошлые и будущие, те три тела, что недавно лежали на полу этой самой комнаты, мое собственное похищение – все казалось таким ничтожным. Таким несущественным и блеклым по сравнению с тем ощущением, когда его руки легли мне на спину и уверенно притянули к себе.
Я не знала, как дальше быть. Не понимала, что чувствую: страх или восторг, ужас или ошеломительное, бьющее через край счастье. И, самое главное, не имела ни малейшего представления, что же по этому поводу думает сам Глеб… И думает ли вообще…
В ванной я проторчала не меньше часа, сначала сидя на полу, потом забравшись под горячий душ. Даже тугие струи воды не смогли смыть ощущение чужих ладоней, прохаживающихся вдоль позвоночника. Очень хотелось с кем-то поговорить, но, кроме Вики, подруг у меня особо не водилось. А теперь и Вика меня ненавидела. Маша вроде ничего, но опыт отличницы по части парней наверняка был еще более удручающим, чем мой. Не к Насте же идти душу изливать…
Отсидеться весь день на коврике тоже не получилось: наступил понедельник, работу с учебой никто не отменял, тем более, утром в расписании стояла практика. Я воровато выглянула в окно, поплотнее сдвинула жалюзи и убрела с ноутбуком в самый дальний угол, вздрагивая от каждого звука со стороны террасы. Один раз мне показалось, что у двери кто-то стоит. Точно стоит: раздался вежливый стук. Я надела наушники и врубила музыку потяжелей, изо всех сил стараясь сосредоточиться на учебе. Не получилось. Пару раз написав преподавателю какую-то чушь, я неуклюже сослалась на головную боль и отключилась. После чего долго сидела, уставившись в пустой экран.
Из ступора меня вывел звук входящего сообщения. Я глянула на экран – Витя. Чего это он про меня вспомнил? Витек поступать никуда не стал, решил сначала отслужить в армии, а потом пойти в пожарно-спасательный колледж при МЧС. А значит, сейчас болтался по Нижне-Волчанску в ожидании осеннего призыва. Но одноклассник писал не со скуки, а по делу: отчитывался о проделанной оперативно-разыскной работе, про которую я успела совсем позабыть.
Вика забрала документы из ВУЗа и осталась в городе. Официальная причина – решила поступать в следующем году в Москву. Неофициальная – одноклассница лежит целыми днями лицом к стене, ничего не хочет и ни с кем не разговаривает. Даже Мистера Бина к себе не пускает. Что не мешает закадычной подружке раздавать интервью о Викином самочувствии налево и направо («…ну это ваще, ну полный напрочь, я не понимаю людей, как так можно было ваще поступить…»), натянув на довольную рожу маску показательной печали. Однажды Витек застал затворницу выходящей из синего Фольксвагена Таурег, какого в нашем городе он раньше не встречал. Я не поленилась, залезла в интернет посмотреть, как этот Таурег выглядит и сколько стоит. Ага… Стоил он, как три Нижне-Волчанских хрущевки, все указывало на столичных гостей.
Еще Витя спрашивал, собираюсь ли я завтра ехать в «Березку», потому что он пока не решил. Я не поняла, о чем идет речь. Витя посоветовал разуть глаза и проверить почту, куда Тамара Константинна еще три недели назад отправляла приглашение. На почте, среди скопившегося спама, меня и правда ожидало письмо от классной. В нем говорилось, что в честь сто пятидесятой годовщины нашего города мэр устраивает в летнем лагере «Березка» «Праздник здоровья, культуры и семьи», где собирается награждать почетными грамотами юношей и девушек, проливших на Нижне-Волчанск немеркнущий свет славы. Я попала в список за то, что принесла городу серебряную медаль на первенстве области по смешанным единоборствам, а Витя со своей командой по волейболу отличился на Кубке Сибири. Программа обещалась обширная, на два дня. Кроме самой церемонии награждения в ней значились: спортивный забег «Веселые старты», конкурс стихов «На крыльях мечты», выступление народного ансамбля «Первоцветы» и вечер танцев. От всей этой нафталиновой радости аж скулы сводило, но еще два месяца назад я бы поехала, не раздумывая. В моем положении было выгодно собирать любые награды, дипломы и сертификаты, чтобы потом обменивать их на дополнительный балл при поступлении или место в переполненной общаге.
Но сейчас… Все стало так сложно. Неизвестно, отпустит ли меня Глеб за периметр базы, и как его вообще просить о подобной уступке после случившегося? Да и стоит ли рисковать жизнью ради подписанной мэром грамоты и ценного приза – коробки конфет, а то и сборника стихов и рассказов «Край родной, навек любимый»? С другой стороны, на празднике должна присутствовать вся городская администрация, полиция, журналисты с местного телеканала. Я буду все время на виду, среди большого количества людей. В каком-то смысле съездить в лагерь «Березка» безопаснее, чем оставаться на базе – кто-то ведь сломал замок на моей двери. Может, пока мэр будет толкать речь про идущую к вершинам молодежь, крысу как раз успеют поймать и приструнить?
Но, если честно, дело было не только в грамоте или страхе, что следующей ночью нападение повторится. Мне хотелось съездить на этот дурацкий праздник, чтобы снова почувствовать себя Сашей Емельяновой. Поболтать с классухой, дернуть пива с Витьком, спрятавшись за качелями в кустах, зажевать запах мятной карамелькой. А ночью сбежать из корпуса, чтобы до зари жечь костер в лесу с пацанами и девчонками из нашей сборной. Вот это – нормальная жизнь для вчерашнего подростка из Нижне-Волчанска. А целоваться с мужиком почти на двадцать лет старше или ждать, пока из комнаты унесут трупы в черных мешках, – ненормально и неправильно.
Мне придется поговорить с Глебом. Вечно прятаться все равно не выйдет. Я натянула желтый балахон, обула облепленные засохшей грязью кеды и вышла на террасу. За столом сидел одинокий Дамир в белоснежной рубахе, на спинке соседнего стула висел пиджак. Первый помощник пил кофе маленькими глотками, пролистывая на планшете ленту новостей. Пальцы у него были длинные и холеные, как у пианиста. Переборов страх, но не совладав со срывающимся голосом, я спросила:
– Ты знаешь, где найти Глеба Николаевича?
– Он уехал, – Дамир поднял на меня насмешливый взгляд прозрачно-голубых глаз. – Вернется поздно вечером. Присаживайся, Саша, позавтракай со мной.
Его слова казались приказом, лишь облаченным в вежливую форму. Я отодвинула стул и вежливо поблагодарила девушку с кухни, поставившую передо мной тарелку с сырниками. Точно, Глеб же вчера говорил, что поедет общаться с осиротевшим на одного племянника конкурентом. Вслед за едой на столе появился стакан морковного сока, хотя по утрам я пила кофе, и Дамир прекрасно об этом знал. Он вообще знал обо всем, что происходило на базе. Я разломила сырник вилкой, отделила кусок и окунула его в сметанный холмик на краю тарелки. Есть не хотелось.
– Что ты собираешься делать? – спросил Дамир, глядя не на меня, а в сторону реки. Поднявшийся ветер парусом надул рукава его рубахи, наискось перекинул выбившуюся из пучка прядь белых волос.
– Поем, потом пойду отрабатывать заявку Еременко, – я сделала вид, что не поняла сути вопроса. – У него на складе опять что-то не туда оформилось.
– Саша, не юли.
– Не знаю! – огрызнулась я. – Не знаю, что буду делать. Ты, может, скажешь, раз такой умный?
– Я скажу, что надо делать, – спокойно ответил Дамир, легким нажимом подчеркивая слово «надо». – А ты можешь решить, прислушиваться к моим словам или нет.
– Ну, говори, – буркнула я, водя сырником по сметанной луже.
– Завтра утром тебе надо встать в шесть часов, собрать вещи и выйти на парковку. Я довезу тебя до крыльца университета. После этого ты должна передвигаться строго по маршруту аудитория-библиотека-общежитие. Ни с кем посторонним на контакт не выходить, ни с подружками, ни с отцом, ни с братом не откровенничать. И так ближайшие полгода.
– Я не устраиваю тебя в качестве заложницы или любовницы босса? – осведомилась я, не желая скрывать охватившей меня злости.
– Это и в твоих интересах, – Дамир допил кофе, поставил чашку в центр блюдца, – любовница сопливая.
– А интересы Глеба Николаевича тут учитываются?
– Его интересы для меня всегда на первом месте.
Вот в это утверждение я почему-то сразу поверила. С небольшой поправкой – наверняка Дамир считал, что лучше Глеба разбирается в том, что пойдет тому на пользу, а что нет. А то и вовсе не проводил границы между своими и чужими желаниями. Я намеревалась уйти, показательно швырнув вилку на стол. Но Дамир меня опередил: промокнул губы салфеткой, накинул пиджак, серо-синий в мелкий рябчик, бросил на прощание: «Подумай над моими словами».
И я осталась думать, да еще как. Дамир не скрывал, что мое присутствие на базе его тяготило. Общался насмешливо, говорил странные вещи. Взять хотя бы вчерашние слова, «Ты береги себя, Саша», больше похожие на угрозу. И зачем он расспрашивал про мать? Может, это был намек? Мол, мамка у тебя гулящая, и ты не лучше? От осинки не родятся апельсинки? А его дражайшему боссу нужен кто-то классом повыше, с хорошей родословной, без сомнительных предков, которых в будущем если что и ждет, так только цирроз печени и ранняя смерть.
А что, если это Дамир сломал замок на моей двери? Если бы у пьяной мрази все получилось, мне бы мигом стало не до ухаживаний Глеба. Я бы сейчас смотрела в одну точку на стене, как Вика, и глотала пачками антидепрессанты. Кому нужна любовница, не дающая до себя дотронуться из-за психологической травмы? Да он навел нажравшегося племянника на мою комнату, словно сраную ракету «Земля-кровать». Сказал, поди: «А за этой дверью, дорогой гость, тебя ждет готовая на все молодая девка. Иди и ни в чем себе не отказывай». То-то Дамир бежал на выручку так долго, даже Глеб удивился.
Но ведь первый помощник сам рассказал про сломанный замок? Зачем? Я машинально прожевала извазюканный в сметане сырник, не почувствовав вкуса. Может, чтобы отвести от себя подозрение? Незаметно починить замок не удалось – поднялся переполох, прибежали люди. Тот же Андрей наверняка заметил бы неполадку с дверью и обо всем рассказал. Дамир просто решил опередить неизбежное. Эх, Глеб Николаевич, почему ты так уверен в своем главном помощнике? Неужели забыл, что любой заместитель мечтает однажды занять кресло босса? Как говаривала баба Галя: каждый кочет кукарекать хочет. Внезапно я поняла, что очень-очень хочу увидеть Глеба. Хотя бы просто увидеть. Полюбоваться из-за стекла, как он сидит, уставший после тяжелого дня, скрестив ноги на журнальном столике и вытянув руку поверх спинки дивана. В другой руке – бокал, в жидком золоте теснятся кубики льда. А на фоне играет одна из его старых пластинок…
Кажется, со вчерашнего дня во мне произошла существенная перемена. Часть моей души атрофировалась, утратив чувствительность, зато другая половина, напротив, воспринимала все глубже и острей. Теперь я мечтала, чтобы вечер наступил как можно скорей. Об этом я думала, сидя на бревне в потаенном уголке опустевшего пляжа. Об этом же, когда тренировалась с Андреем, сегодня непривычно вялым и неразговорчивым. И даже в долгожданном тире, где мне наконец-то разрешили пострелять, я снова и снова представляла нашу встречу, не слишком вникая в рассказ инструктора об устройстве пистолета ГШ-18. Как это будет? Он снова захочет меня поцеловать? А может быть даже… От этой мысли сердце начинало ускоряться, а пальцы – трястись, мешая как следует прицелиться.
Я вернулась домой поздним вечером, чувствуя себя русалочкой из сказки Андерсона. Каждый шаг приносил и радость, и боль. Глеб уже вернулся – в его апартаментах горел свет. Яркий маяк посреди ночной пустоты. Я не нашла в себе сил сразу постучаться, по привычке сперва заглянула в окно. Как я и предполагала, вид у мужчины был донельзя уставший, даже измотанный. Уголки губ угрюмо клонились книзу, под скулами и надбровными дугами залегли тени, будто кто-то заштриховал чернилами часть лица. Глеб с мученическим видом поднес пальцы к вискам, с силой надавил. Похоже, в довесок ко всему у него раскалывалась голова.
Я открыла дверь, замерев на пороге. Наши взгляды встретились. Страх пропал, когда я увидела, как постепенно тает на его лице гримаса раздражения и боли. Глаза потеплели, губы тронула легкая улыбка. Меня переполнило ощущение… нежности, что ли. Я подошла ближе, тихо спросила:
– Голова болит?
– Пройдет, – отмахнулся он, поднимаясь навстречу.
– Нет-нет, не вставай.
Я юркнула за спинку дивана, мягким нажатием усадив мужчину обратно на место. Не удержалась, провела ладонями по плечам и широкой спине, ощущая сквозь футболку твердые связки мышц. Легонько тронула губами шею над самым воротником, почувствовав солоноватый вкус кожи – Глеб не успел принять душ. Так даже лучше, я обожала его запах. Больше не отвлекаясь на шалости, зарылась пальцами в густой жесткий волос, перебирать который было одно удовольствие. Несколько раз провела ногтями от центра макушки вниз, затем принялась круговыми движениями массировать кожу. Глеб расслабился и закрыл глаза, отдаваясь процессу. На висках я задержалась подольше, осторожно надавливая там, где больнее всего. Меня саму иногда мучала мигрень, я помнила, что помогает. Закончив с висками, кончиками пальцев обвела контур лба, погладила скулы, щеки. После чего переместились на шею: принялась большим и указательным пальцем массировать основание черепа, постепенно спускаясь все ниже.
– Стало полегче?
– Если ты продолжишь, я усну.
– Вот и хорошо. Поспишь, голова пройдет.
Вместо ответа, Глеб поймал мое запястье, заставив перегнуться через спинку дивана. Сел боком, обхватил меня за шею и привлек к себе. Поймав губами мои губы, вовлек в долгий, неторопливый поцелуй. Земля уплыла из-под ног. Мне даже пришлось опереться о спинку, такая слабость охватила все тело. Чувства и ощущения слились в одну точку. В мире больше ничего не было, кроме его обветренных губ. И как же мне нравился их вкус… В нем перемешались горечь сигары, слабый след какого-то алкоголя и что-то еще, присущее только ему.
– Ну как, я лучше помидора? – с мягкой насмешкой спросил он, когда мы, наконец, оторвались друг от друга.
– Ты лучше всех, – ответила я совершенно искренне. Я не знала, как сложится моя судьба. Быть может, меня ждут впереди и другие отношения, серьезные или кратковременные. Но Глеб всегда будет лучше всех, это я знала наверняка. Я забралась к нему на колени, потерлась щекой о грудь и замерла, слушая, как колотится его сердце. Глеб наклонился, легким поцелуем дотронулся до макушки. Положил руку на мою ладонь и переместил к себе на живот, задрав футболку. Я ощутила горячую кожу, больше не спрятанную под тонкой тканью, и меня саму бросило в жар. Но руку убирать не хотелось, ни за что на свете. Так мы просидели некоторое время, ничего не говоря.
– У меня есть для тебя подарок.
Пришлось слезть с коленей и пересесть на диван. Глеб вернулся с той самой нарядной коробкой в руках. Значит, сюрприз готовился все-таки для меня. Я не стала разыгрывать гордость и троекратно отказываться от подарка, заставляя хозяина базы раз за разом уговаривать меня его принять. Что бы ни было спрятано в этой коробке, для Глеба такое приобретение не накладней, чем для Витька покупка шоколадки к восьмому марта. Лучше я сделаю ответный сюрприз. Воспользуюсь накопившейся за месяц зарплатой и закажу ему классную пластинку с доставкой в Нижне-Волчанск. Этот его Том Уэйтс, с крошечной бородкой и в шляпе, как у гангстера, оказывается, был еще жив и в две тысячи шестом выпустил большой альбом. Его на Глебовой полке точно не было, там стояло одно старье из семидесятых.
Я осторожно сняла бант и развернула упаковочную бумагу. Жаль было рвать, такая красивая. Подняла картонную крышку – внутри лежал плоский черный макбук.
– Ты же будешь программистом. Пригодится.
– Спасибо! Я всегда о таком мечтала, – я провела рукой по передней панели, восхитительно новенькой и гладкой. Некстати вспомнила, как месяц назад выбирала ноутбук вместе с Андреем в «Мире электроники». И пусть тот ноут был сильно проще, да и достался мне не навсегда, а только на время, для Андрея та покупка наверняка была более накладной. Устыдившись неуместных сравнений, я порывисто обняла Глеба и уткнулась носом куда-то в область воротника. Он погладил меня по спине, прошептал на ухо:
– Учись хорошо, игрушками не увлекайся. Мне нужен грамотный специалист.
– Кстати про учебу… – Вспомнив про «Березку», я рассказала о полученном приглашении.
Глеб призадумался, побарабанил пальцами по плотной обивке сиденья с потертостями в стиле лофт. Достал сигару, закурил. В воздухе поплыл привычный аромат, немного похожий на запах тлеющей древесины, но крепче и острей.
– Не поверишь, я тоже там буду.
– Чего?
Мне почему-то представилось, как нарядный Глеб поднимается на сцену актового зала. Где его, в обход всей линейки шестиклассников, награждают за победу в конкурсе на лучшее стихотворение о лете. Глеб с довольным видом раскланивается под аплодисменты, а из-за кулис тем временем выглядывает винтовка Дамира, чтобы ведущий не забывал, кто тут победитель.
– Я спонсирую вашу областную молодежную программу.
– Мэра с губернатором подмазываешь? – хихикнула я.
– Не подмазываю, – Глеб Николаевич наставительно поднял указательный палец. – А налаживаю отношения с администрацией, с которой в будущем намерен долго и плотно сотрудничать. Ты действительно хочешь туда поехать?
– Хочу, – я отложила коробку с макбуком. – Но, если ты скажешь, что сейчас не время, я с тобой соглашусь.
Глеб снова задумался. Я растянулась на диване в ожидании ответа, положив голову к нему на колени и свесив не уместившиеся ноги с подлокотника. Было забавно смотреть на него снизу вверх. Массивная грудная клетка, широкие плечи, темная, коротко подстриженная борода.
– А ты тоже поедешь на два дня? – я вытянула руку вверх, пытаясь поймать дымный завиток. Но серая струйка качнулась в сторону, потревоженная движением воздуха.
– Нет, конечно. Я буду присутствовать только на церемонии награждения. А что там с условиями проживания?
– Хорошие условия. В комнатах всего по двое, девочки с девочками, мальчики с мальчиками. Кормежка четыре раза в день плюс развлекательная программа. – Оставив в покое сигарный дым, я переключила свое внимание на его глаза, впервые заметив, какого интересного они цвета: темно-коричневые по краям радужки и почти желтые ближе к зрачку. Надо лбом ершисто свесилась прядь. Я протянула руку и пригладила ее, мельком коснувшись шрама.
– Я согласен, если ты поедешь с Настей.
Расслабленное настроение махом пропало. Я вытаращила глаза и подскочила, едва не свалившись с колен.
– Подожди, послушай! – Глеб удержал меня на месте, крепко взяв за предплечье. – Мы с ней давно объяснились и претензий друг к другу не имеем. Скоро Настя уедет. Я сниму ей на первое время квартиру в другом городе, на этом все. Но я не хочу, чтобы ты жила в одной комнате с незнакомым человеком. Не с Дамиром же тебя селить. Настя – надежная. Я ей доверяю, как бы странно это ни звучало. А Дамир будет присматривать за вами обеими со стороны.
Я мысленно усмехнулась: то-то Дамир обрадуется… Шлепнет меня на пустыре, а боссу скажет, что убежала. А Настя подтвердит: не сомневайся, дорогой, так оно и было. Что-то мне не слишком верилось в такую ее безоговорочную покладистость.
– А можно с нами поедет Андрей? Мне с ним проще.
Глеб свел к переносице густые брови, вздохнул недовольно, но согласился.
– Хорошо, пусть будет Андрей. Сразу предупрежу, чтобы без обид. Мы приедем по отдельности, в разное время. Никаких разговоров, объятий и тем более поцелуев, вообще никаких контактов при посторонних.
– Понимаю, не вчера родилась, – уныло протянула я. В лагерь ехать немного расхотелось.
Мы, конечно, не в викторианской Англии живем, народ уже ничем не удивишь. Но публичная связь с первокурсницей не прибавит очков к репутации взрослого мужика, приехавшего в город заниматься делом. Особенно в свете статей про моральный облик Глеба, до сих пор мелькавших на Нижне-Волчанских новостных порталах. Да и мне не хотелось ловить за спиной перешептывания и «понимающие» смешки знакомых. Я не хрупкая лилия, меня оскорблениями не проймешь. Но зачем, если всего этого можно легко избежать? Оставался один нерешенный момент.
– Настя не участница. На праздник ее пустят, он для всех желающих, но в номере со мной не разместят. И Андрея, кстати, тоже.
– Не думай об этом, Дамир все устроит. Так за что, говоришь, тебя будут награждать?
Я с удовольствием похвасталась своими достижениями на ниве спорта. А потом мы долго валялись на диване в обнимку. Глеб поставил одну из своих пластинок – странное старье с плавающими звуками синтезатора и вкрадчивыми голосами, что-то про Помпеи. Наше дыхание смешалось, губы соприкасались то нежно и легко, то грубо и требовательно. Оказывается, это так приятно – чувствовать тяжесть мужчины на своем теле. Слушать музыку. Много целоваться и почти не говорить.
Уснули мы на этом же диване, не раздеваясь. Я была благодарна за это Глебу. Казалось странным и слишком взрослым вставать, идти в спальню, складывать одежду ровной стопкой, желать друг другу спокойной ночи. Лучше засыпать у мужчины на груди, слушая, как замедляется его дыхание.
***
Проснулась я в одиночестве, заботливо укрытая одеялом. На террасе завтракали Настя и Андрей. Заметив, что я вышла не из своей, а из соседней комнаты, Андрей как-то нехорошо улыбнулся и уткнулся обратно к себе в тарелку. Настя помахала тонкими пальчиками с алыми каплями ноготков. Перед девушкой стояло блюдо с нарезанными фруктами и стакан воды. Андрей наворачивал мясо с картошкой и маринованными овощами, да еще вприкуску с хлебом, словно надеялся наестся на все время командировки. К вопросу экипировки для предстоящей поездки оба также подошли по-разному. На Андрее была толстовка с капюшоном, простые синие джинсы и песочного цвета ботинки на рифленой подошве, вроде туристических. На Анастасии – какой-то невероятного вида спортивный костюм из салатового плюша, в вырезе которого виднелась расшитая пайетками обтягивающая майка. Половину лица скрывали очки в оправе со стразами. Все это великолепие так и горело кислотным огнем на сентябрьском солнце.
После завтрака наша небольшая компания прошла на парковку. Треть багажника знакомого кроссовера занимал розовый чемодан на колесиках с наклейкой «Хеллоу, Китти». Я поставила рядом спортивную сумку, где лежала тщательно выглаженная белая блузка для церемонии и куртка на случай вечерних холодов. Андрей сел за руль. Я думала устроиться на соседнем кресле, но оно оказалось занято каким-то шмотьем, и водитель наотрез отказался его убирать. Я уже достаточно хорошо знала Андрея, чтобы понять, когда он был не в настроении. Сквозь напускное спокойствие проглядывали раздражение и злость. Должно быть, на сегодняшний день он запланировал много важных дел, вовсе не ожидая, что вместо этого придется играть роль няньки для двух великовозрастных девиц. Ладно, отдыхать тоже надо. Пускай подышит свежим воздухом, погуляет по лесу, подцепит на вечере танцев симпатичную вожатую или там артистку из ансамбля «Первоцветы». Глядишь и повеселеет.
Всю дорогу Андрей молчал, Настя зависала в телефоне, а я смотрела в окно. У въезда в лагерь нас встретил покрытый серебрянкой горнист на ободранном постаменте, над которым через дорогу перекинулась арка с названием «Березка. Центр отдыха детства и юношества». Мне всегда было интересно, почему лагерь назывался «Березка», хотя стоял в сосновом бору? Быть может потому, что в соседнем Верхне-Волчанске уже имелась «Сосенка», которую иначе, чем «Сосни-ка» никто не называл?
На бетонной площадке позади главного корпуса образовалась стихийная парковка из разномастных легковушек, газелей и школьных автобусов. Судя по их количеству, народу на празднике собралось прилично. Мой взгляд зацепился за синий автомобиль со значком Фольксвагена на большой серебристой решетке. Почему-то вид его показался знакомым. В памяти всплыла картинка из интернета. Вот черт, да это же этот… Таурег! Тот самый, из которого, по Витиным словам, выходила Вика! Внутри все сжалось, я бросила нервный взгляд на Андрея. Тот, ничего не замечая, вертел взъерошенной головой, выискивая на парковке свободные места. Может, попроситься обратно на базу? И черт с ним, с дипломом? Но тогда придется рассказать о слежке и своих подозрениях на счет Таурега, а я обещала Андрею оставить одноклассницу в покое. Он и так сегодня злой, как черт. Вон, даже желваки заходили, когда присмотренное место в последний момент заняла тюнингованная Лада, чиркающая по бетону заниженной подвеской.
Так, Саша, успокойся. Глеб сказал, что спонсирует городские программы в расчете на хорошие отношения с администрацией. Наверняка Прилепченко и Агазатян поступают также. Мэр Нижне-Волчанска, поди, спит и видит, как бы растянуть суд над заводом на подольше. Для города от этой конкуренции сплошные плюсы: Глеб вложился в молодежь, Агазатян построил какой-нибудь сквер, а Прилепченко – детскую площадку. И все трое съехались на праздник, оказать городу уважение и побеседовать с нужными людьми. Владелец Таурега приехал сюда по своим делам, а вовсе не по мою душу.
