Анна Броновицкая
Ленинград: архитектура советского модернизма 1955-1991. Справочник-путеводитель
5. ФИНЛЯНДСКИЙ ВОКЗАЛ 1944–1960
АРХИТЕКТОРЫ Н. БАРАНОВ, Я. ЛУКИН, П. АШАСТИН
ИНЖЕНЕР И. РЫБИН
ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА, 6
ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА
Хотя в контексте площади здание выглядит современно, все оно – совокупный продукт сталинской архитектуры, петербургских традиций и поклонения Ленину
Странный образ Финляндского вокзала – очень длинное здание с очень высоким шпилем – проще всего списать на то, что оно попало на слом эпох, в процессе проектирования радикально поменялось и в итоге утратило все замысленное величие. Как и предлагает сделать его автор Николай Баранов:
«Только после возвращения в Ленинград в 1954 году мне… удалось добиться пересмотра неудачного проекта, но фундаменты уже были заложены, и они могли выдержать вес башни на пятьдесят метров ниже запроектированной ранее… Это не могло не ухудшить архитектурный облик площади»[63].
Памятник Ленину на старом месте у входа в вокзал
Н. Баранов. Проект Финляндского вокзала. 1949
➧Действительно, изначальный проект был куда более цельным и выразительным. Но беда не в том, что «мы лишились настоящих “высоток”»[64], как пишет петербургский краевед Михаил Крайнов.
А в том, что это была возгонка величия на пустом месте: пригородный вокзал пытались превратить в Адмиралтейство, привокзальную площадь – в Сенатскую, и все это лишь потому, что 3 апреля 1917 года именно тут Ленин сошел с поезда, взошел на броневик и поезд русской истории пошел под откос.
➧Был ли на самом деле броневик (или только автомобиль), сжимал ли Ильич в руке кепку (или все-таки шляпу) и были ли при этом сотни тысяч встречающих (или только тысяча) – в любом случае мифологизация началась сразу после смерти Ленина. Конкурс на памятник проходит летом 1925 года, броневик фигурирует почти у всех, а в проекте Ивана Фомина и Матвея Манизера он встает на дыбы, гарцуя на своем валуне как на Гром-камне.
Намек очевиден, герою нужна лошадь, но еще лучше – площадь.
Необходимость реорганизации окрестной территории видят все архитекторы: и Фомин, и Владимир Щуко, и Ной Троцкий, и Иосиф Лангбард. В итоге между вокзалом и рекой прокладывается аллея (еще не площадь) Ленина, и именно по ее оси встает в 1926 году памятник.
➧Воспользовавшись броневиком как поводом, авторы постамента превратили его в динамичный архитектон, который удачно символизировал тектонические сдвиги, рожденные революцией. Самый эффектный из всех постаментов, что знала советская лениниана, он позволил памятнику стать символом города и спустя четверть века попал на аверс медали «В память 250-летия Ленинграда». На реверсе которой – другое творение Щуко и Гельфрейха: пропилеи Смольного. Эта медаль прекрасно отражает два начала советской архитектуры Ленинграда, модернистское и классическое, а сами пропилеи (символично, что это первая в городе постройка после 1917 года) закладывают ключевые принципы второго начала: традиционность, симметричность, горизонтальность. Именно на этих принципах и будет сформирован ансамбль будущей площади Ленина.
А. Гинцберг. Проект реконструкции площади
Площадь Ленина. 1974
➧Правда, первое новое здание на ней – универмаг Якова Рубанчика – пытается задать иной масштаб и иной дух, но его строительство прерывает война, а потом дом доделывает другой зодчий, из универмага он превращается в отраслевой НИИ, фасады его становятся менее прозрачными и более тяжелыми. А первый серьезный проект реконструкции площади в 1944 году делает Александр Гинцберг: вокзал разворачивается главным фасадом к реке, но отступает от улицы Комсомола, за счет чего между ними образуется привокзальная площадь, а все пространство от улицы до Невы превращается в парк.
При этом дома с восточной стороны парка у Гинцберга решены довольно сдержанно – в такт противоположной стороне, которую занимает комплекс артиллерийской академии Александра Штауберта (1827).
➧Но триумф победы взвинчивает градус пафоса. В 1946 году проходит закрытый конкурс на реконструкцию территории, который логично выигрывает главный архитектор города Николай Баранов. И он (вместе с Михаилом Русаковым) делает уже именно площадь, и не просто следует духу места, но задает ему совершенно новый парадный образ, снабжая портиками на уровне третьего и четвертого этажей все дома вокруг площади – как новые, так и старые. Статус площади растет еще и потому, что на углу с набережной появляется здание Калининского райсовета, а какой же райсовет без портика. Это крепкий образец провинциальной сталинской неоклассики, и хотя Баранов не решается скруглить его угол, но венчает здание круглым бельведером. Все это – учитывая обращенность пространства к Неве – означает, что Баранов творит собственную Сенатскую площадь.
➧За этим есть даже некая легитимность: здание академии Русаков под началом Баранова серьезно перестраивает, добавляя скромному созданию Штауберта монументальности, – каковую задачу в свое время решал и Штауберт, под началом Карла Росси перестраивая здание Сената на Сенатской. А о том, что «простертая на реку рука вождя пролетариата явится мощным контрастом памятнику Ленина. 1944 Петра на бывшей Сенатской площади»[65], сказал еще Щуко в 1925 году. Но завороженность прообразом заставляет не только памятник Ленину помыслить как Медного всадника (в октябре 1945 года его передвигают в центр новой площади), но и новое здание вокзала рассматривать как Исаакиевский собор. При этом оба они мелковаты («“эра” эта проходила в двери, даже головой не задевая о косяк»), поэтому под Ленина приходится насыпать дополнительный холм, а шпиль вокзала Баранов будет тянуть на высоту Исаакия – под 100 метров. Само же здание приходится разгонять до 4 этажей, в результате половину его объема должен занять циклопических размеров зал ожидания, а по всему периметру зала и на половину высоты тянутся росписи.
➧Башня вокзала в первых эскизах Баранова похожа на башни вокзалов начала ХХ века, но стоит строго по центру, этим напоминая уже ратуши Северной Европы. То есть она не про динамику свободного передвижения, а про стабильность, центричность и покойность. Но тут начинается борьба с космополитизмом, и этот слишком иностранный образ становится неудобен. Однако чтобы «добить» до Невы (а до нее четверть километра), вокзалу остро нужен высотный акцент. При этом само здание – сильно вытянутое, потому что площадь получилась широкая: ее восточную границу определил дом XIX века на углу улицы Комсомола и тупика Комсомола. И тут Баранова осеняет: Адмиралтейство!
А. Захаров. Адмиралтейство.
1806–1823
Мало того что русское (и зодчий был не итальянец), так еще и апробированное центром: в 1937 году похожее завершение получает столичный Речной вокзал – для Москвы практически Адмиралтейство. Кроме того, до революции рельсы шли до самой Невы, соединяя грузовую ветку дороги с пристанью, где осуществлялась перегрузка товара с земли на воду и обратно, – то есть морская тема вполне законна.
➧Но, раскрывая вокзал лицом к реке, то есть как бы возвращая Адмиралтейство Неве, авторы игнорируют тот факт, что у захаровского шедевра нет речного фасада, и то, что его городской фасад не предполагает площади, и что он вообще живет не на земле, а в пространстве – «воде и небу брат», как сказал Мандельштам. Адмиралтейство держит весь город, на что и заточено, но никак не близлежащую территорию, которая и площадью-то никогда не была; поэтому и вблизи оно предстает скорее проездной башней. Его функция – скорее прагматическая (ориентир, маяк), чем парадно-представительская.
Но за Финляндским вокзалом простираются унылые промзоны и никакой «Выборгский трезубец» тут не соорудишь. Тогда как задача оформления новой площади, наоборот, насущна.
➧Ну или условно насущна – в рамках сталинского градостроительства. Потому что проекты 1925 года пытались решить реальные проблемы: повысить связность, доступность, улучшить комфорт, гигиену; видели необходимость Боткинской прорезки… Здесь же речь идет только о создании парадного ансамбля. А точнее – целого «созвездия ансамблей», которые Баранов вдохновенно тянет вдоль Невы, а потом и по берегу моря, каждый снабжая высотной доминантой… При этом градообразующее значение (площадь как центр некой территории), функциональное (площадь как рынок или агора), транспортное (площадь как распределитель потоков) везде отступает на второй план перед ее ритуальным значением.
Н. Баранов. Проект Финляндского вокзала. 1946
Н. Баранов. Проект Финляндского вокзала.
Разрезы. 1949
➧Но и с этим есть проблема. Сенатская площадь – площадь проигравшей революции. Сооружая новую Сенатскую, логично творить ее как площадь революции победившей. Но за 30 лет революция так закоснела и зажирела, что бестрепетно воспроизводит формы империи, с которой, казалось бы, и сражалась. И если бы унтер-офицер Филимонов (фильм Фридриха Эрмлера «Обломок империи») вышел из Финляндского вокзала не в 1928-м, а в 1958 году, он так же бы почесал голову перед памятником Ленину, но в целом город бы признал. Недаром в качестве символа нового Ленинграда Эрмлер вынужден снимать шедевр харьковского конструктивизма – Госпром Сергея Серафимова…
➧Казалось бы, на обломках сталинской империи логично возвести что-то такое же новое, смелое, дерзкое. Но крах барановской высотки происходит не в рамках хрущёвской борьбы с излишествами, а гораздо раньше – из-за «Ленинградского дела». Баранов попал под его каток, был исключен из партии и выслан в Туркмению. Что тоже символично: если принять за главную причину «Дела» возвышение в Политбюро ждановской группировки и желание москвичей «окоротить» питерских, то и уничтожение первой ленинградской сталинской высотки выглядит логично. Почти как удар молнии в Меншикову башню.
Проект Финляндского вокзала. 1953
➧Молнии, впрочем, пошли косяком: не взметнулась гостиница «Россия», не выросли высотки вдоль Московского проспекта и на месте будущего СКК, не вознесся выше Александрийского столпа дом на Сенной. Но если «Россию» сам же ее автор, Борис Журавлёв, смиренно перерабатывает в модернистский параллелепипед, то здесь новые авторы тщатся сохранить исходный замысел Баранова. Колонны превращаются в пилоны, между ними возникают широкие остекленные простенки (то есть основная часть здания обретает вид, близкий к окончательному), а вместо башни появляется фронтон. И в этой версии – эдакий пассаж, прикрытый ордерной декорацией, – здание выглядит даже и органично. Строительство началось, но в 1954 году Баранов возвращается из ссылки и пробует все отыграть назад.
Финляндский вокзал. 1963
Но поздно: Хрущёв начинает борьбу с излишествами, а кроме того, в здание решено встроить наземный павильон станции метро, поэтому фундаменты его рассчитаны теперь уже совсем на иную нагрузку.
➧Баранову удается приподнять верхнюю отметку фасада на 4 метра, но это именно что аттик, декорация: никакого помещения за ней нет. Оно и в аттик-то превращается именно потому, что тянуть остекление выше – бессмысленно, освещать уже нечего. Но Баранов упрямо тащит интерколумнии вверх, и пустоту наверху приходится заполнять (спустя 5 лет после завершения строительства) барельефами, которые оказываются в роли десюдепортов, нависая чугунной тяжестью над остекленными простенками. Башня возвращается, но это уже не логичное продолжение здания, а случайная надстройка. Изрядно дематериализованная, она являет собою полупрозрачный каркас с ребристым остеклением и огромными часами. Шпиль, невыносимо длинный и тонкий (да и не шпиль, так – флагшток, антенна), бессильно царапает небо и довершает нелепость целого.
➧Но главная беда в том, что вся эта вымученная архитектура никак не помогла решить реальные проблемы: широкой улицей Комсомола вокзал оторван от площади Ленина, та не стала привокзальной, чтобы помочь разгрузить потоки, но и в парк тоже не превратилась, потому что вокруг Ленина нужна церемониальная пустота… А чтобы попасть в метро, прибывающим нужно выбираться с платформ подземными туннелями, потому что новое здание рассчитано только на убывающих[66]. При этом его главное внутреннее пространство огромно. В центре – скамейки зала ожидания, по стенам – 32 кассы, но вообще это 10 000 куб. м пустоты. Тем не менее, уже через 20 лет вокзал приходится снова расширять, возводя новое здание вдоль Боткинской улицы.
Главный зал. План
Главный зал. 1960
Главный зал. Начало 1960-х
➧Конечно, пустотой можно попенять и нью-йоркскому вокзалу Grand Central, но там это именно что главная площадь, вокруг которой на всех уровнях бурлит жизнь. А здесь она лишь на уровне касс, да и что, кроме них и киоска с газетами и газировкой, нужно дачнику? Ведь, кроме как на дачи (да в Хельсинки) отсюда никуда не уедешь. Но этот вокзал строится как совершенно новый в мировой типологии вид – как мемориальный вокзал. Поэтому пустота его священна, пространство храмоподобно, а появление в перекрытии окулюса лишний раз это подтверждает. И сам парящий купол, словно бы привязанный за четыре угла как косыночка, создает настроение приподнятости – пусть это и не полноценное возвышение, как в храме, а лишь дачное такое подпрыгивание.
Вид вокзала со стороны путей
Старое здание Финляндского вокзала. 1970-е
Инженерное решение купола-оболочки, кстати, весьма прогрессивно: это пологий свод из армоцемента (такой же, как в новых ленинградских рынках[6]), приподнятый над стенами так, что свет льется через люкарны. Вполне авангардно сделана и схема движения поездов: на огромную стену красного цвета наклеены никелированные ниточки дорог. Интересно, что в интерьере аэропорта Пулково (1951) уже был похожий ход, но там, на красной стене, именно что карта – картина, имитирующая карту бумажную, даже и с загнутыми краями. То есть между человеком и территорией – документ, официозная прокладка. А тут рельсы бегут непосредственно по стене, делая пространство ближе, а перемещение по нему – свободнее.
➧Хотя купол украшен небольшим бельведером, с площади он не виден. Он не только недостаточно выпукл, но еще и скрыт башней. Поэтому самый эффектный вид на здание – с перронов, откуда видны и купол, и башня; а еще лучше он был, пока стояло старое здание, своим рваным силуэтом составлявшее с новым очень живописную композицию. От него осталась бессмысленная аппликация, имеющая сугубо мемориальный характер: за ней планировали филиал музея Ленина. Но вместо него пригнали паровоз Н2 № 293, на котором Ленин летом 1917-го сбегал в Финляндию и в октябре возвращался, и поставили его на вечном приколе в тупике Комсомола. Это не тот паровоз, с которого вождь пересел на броневик, но всем уже лень вдаваться в такие детали – и в фильме Дамиано Дамиани «Ленин. Поезд» (1988) Ильич въезжает в Петроград не только с другим паровозом, но еще и непосредственно в «пломбированном» вагоне.
➧А тупик Комсомола в 2017 году переименовали в улицу Архитектора Баранова, невзирая на ропот общественности, полагавшей оскорблением присвоение имени зодчего, мечтавшего о созвездии ансамблей, этому никуда не ведущему тупику.
ЖИЛЬЕ I
ЛЕНИНГРАДСКИЕ ПАНЕЛИ ПЕРВОГО ПОКОЛЕНИЯ
Когда Лёва Одоевцев приехал к деду («не то Обуховка, не то Пролетарка»), «у него было такое чувство, что он попал в другой город»[67]. Но районы массовой жилой застройки не только разительно отличаются от старого Петербурга, они еще и похожи друг на друга. А равно – и на другие города. Недаром фильм «Черёмушки» (1962) снимают в Автово, а «Третью улицу строителей» из «Иронии судьбы» (1976), наоборот, в Москве. Второй фильм обиднее: два города сравнивали так и сяк два с половиной века, но заявить, что они похожи, мог, конечно, только москвич.
Восьмиэтажный дом серии «Г» на улице Седова
Кадр из фильма Г. Раппапорта «Черёмушки». 1962
➧Обида – уже в профессиональном аспекте – подкреплялась тем еще, что Ленинград был единственным в СССР городом, где все типовое жилье строилось по собственным проектам. Конечно, они мало отличались от московских, тем не менее над ними честно мозговали все лучшие зодчие: Левинсон, Сперанский, Жук, Гольдгор, Васильев. По крайней мере, на первом этапе, когда кажется, что архитектуру еще не отменили и что надо просто преобразовать в нее новые технологии. Более того – осмысленно выбрать лучшие из них. Ведь поначалу панель рассматривается лишь как один из вариантов типового жилья – наряду с крупноблочными и кирпично-блочными домами. И еще в первой половине 1950-х те же авторы продолжают строить жилые дома по индивидуальным проектам. Но тут грянул хрущёвский гром:
«В г. Ленинграде из 353 строящихся жилых домов строится по типовым проектам только 14 домов»[68]. 103 стройки остановлено, 96 участков аннулировано, всем предложено заменить индивидуальные проекты на типовые[69].
План типовой секции серии ОД
Первые дома серии ОД на улице Седова
➧Но аккурат к этому моменту достроен первый в Ленинграде панельный дом – на улице Полярников[1]. Он еще слишком трогателен в своем нежелании расставаться с канонами красоты, поэтому в будущее его не возьмут (хотя его планировка и ляжет в основу серии I-507). Этот дом неуверенно втискивают в сталинский квартал, но прямо напротив начинается строительство уже целых кварталов из панельных пятиэтажек – 122-го и 123-го[2]. Дома эти (серия I-506) тоже еще всячески цепляются за старое: и фасадами (большие выносы крыш, панели облицованы плиткой), и планировками: большие кухни и комнаты, потолки 3 м, раздельные санузлы. Строительство 122-го квартала закончено к концу 1957 года, 123-го – к сентябрю 1958-го, в Москве в это же время завершается 9-й квартал Новых Черёмушек, и становится ясно, что удешевление недостаточное: всего 10–15 % по сравнению с отринутым прошлым. И уже весной 1958 года принимаются новые СНиПы – и все еще раз скукоживается. Потолок падает до 2,5 м, кухня тает до 4,5 кв. м, санузлы совмещаются, комнаты становятся смежными.
➧Не то чтобы все стало именно так, но к этому велено стремиться – и 506-ю серию снимают с производства и запускают серию ОД – точный аналог московской К-7, «лагутенковки», самой простой из всех хрущёвок. Но все еще не так плохо: безыскусные внешне, самые холодные, с внутриквартирными перегородками в 4 см, на которые ничего нельзя повесить, зато все слышно, эти дома имеют не самые убогие планировки: раздельные санузлы, не крохотулечные кухни (около 7 кв. м), и сравнительно большие комнаты (11–18 кв. м) правильных пропорций. Больше всего домов серии ОД (около 200) построено в Невском районе, поскольку производит их Обуховский ДСК, а именно близостью заводов, каждый из которых выпускает какую-то одну серию, и определяется география питерских панелек.
Дом серии I-507. (А. Флоренский. Лист из «Санкт-Петербургской азбуки»)
План типовой секции
➧Первую же сугубо ленинградскую серию (I-507) выпускал Кузнецовский ДСК (позже – и Невский), спроектировали ее Евгений Левинсон, Давид Гольдгор, Г. Александров и Анатолий Шприц, а в основу ее планировки лег тот самый первый дом на улице Полярников. Тут те же три продольные несущие стены – и эта «близость к традиционным методам строительства»[70] сделала серию очень популярной: таких домов в Питере больше, чем любых других: 562[71]. Строились они и в иных городах, так что дом на Бассейной, 87 успешно играет роль свердловского дома персонажа Алексея Баталова в фильме Владимира Шределя «Поздняя встреча» (1984).
➧Герой Баталова так и не решится уйти из семьи и оставить свой дом, что понятно: серия I-507 – это самые теплые среди всех панельных пятиэтажек первого поколения, да и звукоизоляция у них хорошая. Во всех квартирах есть встроенные шкафы, а в санузлах (раздельных) еще и фирменный «ленинградский скос»: поскольку унитаз короче ванны, авторы догадались срезать часть туалета и тем выиграть пару метров в прихожей. В домах много света: окна крупные как на лестничных клетках, так и в квартирах (больше, чем в других пятиэтажках). Внешний облик скромен, разве что у самых первых двух домов серии (улица Пинегина, 15 и 19) – угловые балконы.
➧Был у этих домов и фирменный дефект, характерный для большинства серий Кузнецовского ДСК, – т. н. «шатровые» перекрытия, тонкие, но имевшие ребра жесткости по периметру, которые при монтаже образовывали ступеньку, превращавшуюся в квартирах в неприятный выступ, занижавший потолок до 2,35 и мешавший вешать на стены полки. Удивительно, что он перекочевал в следующую модификацию этой серии – I-504 (главным отличием которой от 507-й было то, что балконы заменили на лоджии), и неудивительно, что мы не видим его в квартире Зинки в фильме Виталия Мельникова «Мама вышла замуж» (1969): декорацию для нее построили на «Ленфильме». Но живут герои именно в таком доме на Северном проспекте, 61, корп. 2 (эти места называли «ФРГ» – «Фешенебельные районы Гражданки», а за Муринским ручьем позже вырастет «ГДР» – «Гражданка дальше ручья»), а вся многообразная дворовая жизнь (молодежь поет под гитару, пацаны играют в футбол, бабульки сидят у подъезда) отчетливо противопоставляется старому Петербургу, в котором и живет-то всего один старик, да и тот засыпает под Баха.
➧Если серию I-504 будут долго и успешно (аж до 2001 года) трансформировать сначала в девяти-, а потом и в двенадцатиэтажки, то с ее предшественницей 507-й этот фокус не очень удался. Тем не менее это была первая в Питере попытка сделать из пятиэтажки что-то иное, а именно – семиэтажку, сохраняя как конструктивное, так и планировочное решение (эта версия получила название «Э-558», где «Э» означает «эксперимент»). Конечно, к ним пришлось приторачивать лифты, но это хоть как-то обогатило куцый образ.
Кадр из фильма «Мама вышла замуж». 1969
Дом серии «Э-558» на улице Бабушкина, 95, корп. 1. 1961
➧В 2001 году дом 507-й серии (Торжковская ул., 16; 1962) выбрали в качестве пилотного для планировавшейся программы по реконструкции пятиэтажек: модернизировать собирались 9000 кв. м в домах серий ОД, ГИ и I-335. По проекту Г. Шарбабчева (ЛенжилНИИПроект) дом утеплили, облицевав термоизоляционными панелями и уплотнив окна, на батареях поставили клапаны, надстроили мансарду на 9 квартир. Затея вполне себя оправдала (расход электроэнергии упал на 30–40 %), но сносить и строить на месте хрущёвок новые большие дома было выгоднее, а думать о качестве среды – некогда, да и некому. Чай не Восточная Германия, где реконструкцией панелей занимались вдумчиво и вдохновенно, а архитектор Штефан Форстер сделал из них в Лайнефельде и Галле просто конфетки: срезал верхние этажи, нижним дал садики, обнес террасами по периметру, стильно покрасил, а квартиры объединил и укрупнил.
Дом серии I-507 (улица Торжковская, 16) после модернизации 2001 года
➧Конечно, качество советской панели уступало немецкому. Эффективных (с низкой теплопроводностью) материалов попросту не было, поэтому приходилось делать панель толстой, а значит – тяжелой. И поскольку такие панели вполне могли быть несущими, еще в 1950 году Лев Юзбашев, инженер ленинградского Горстройпроекта, предложил передать на них часть нагрузок, а колонны каркаса по периметру изъять, чтобы сэкономить металл. Новация получила название «неполный каркас», первый такой дом в 5 этажей собрали в Череповце в 1952 году. А в 1958 году доработанный проект пошел в серию, которая получила номер I-335 (соавтором ее стал архитектор Борис Баныкин, будущий автор ульяновского отеля «Венец»).
➧У серии тоже был московский близнец (I-464), но во внешнем облике есть и важные отличия: крыша выступает чуть дальше (а значит, общий образ чуть ближе к традиции и ярче), а окна лестничных клеток вытянуты по вертикали и тем создают контраст горизонталям окон квартир, что даже попахивает конструктивизмом (особенно вначале, когда их выкладывают из стеклоблоков). Самый первый дом серии (Новочеркасский проспект, 42; сдан 20 июня 1959 года) украсил голубь мира, в отделке панелей вернулись к керамической плитке, а торец одного из последних домов серии (в 17-м квартале Гражданки) покрывает уже целое мозаичное панно из той же самой плитки – и весьма эффектное. Конечно, от монотонности это не избавляло, тем более когда, экономя сети, дома серии стали удлинять – с 3–4 секций до 8 (было даже два 10-подъездных дома), но большинство имело все-таки 5.
Схема панельного дома с неполным каркасом.
Серия I-335
Первый дом серии I-335 (Новочеркасский проспект, 42)
➧В истории остался единственный среди хрущёвских панелек дом с треугольными эркерами (проспект Мечникова, 9; 1964), а также скромный дом № 28 по проспекту Науки, где жила интердевочка из романа Владимира Кунина. Правда, развернуться съемочной группе там было невозможно, поэтому в фильме героиня «переехала» в более современный дом. Планировки в домах 335-й серии действительно были суровы: смежные комнаты, совмещенные санузлы, 6-метровая кухня, потолки – 2,54. Тем не менее в городе поставили 290 домов этой серии, а потом она пошла по всей стране, поскольку имела самую низкую себестоимость среди всех хрущёвок: 95 пореформенных рублей за метр в 1961 году.
➧Правда, та экономия, которой поначалу так радовались, быстро обнаружила серьезный дефект: опирание перекрытия минватой и художественно оштукатурили), в Москве же церемониться с его собратьями не стали и все дома серии I-464 снесли.
➧Из прекрасного сегодня хрущёвки малоразличимы, и кажется, что их гнали, не замечая проблем. На самом деле проблемы осознавали быстро. В 1962 году 5-й мастерской Ленпроекта была поставлена задача преодолеть недостатки трех самых популярных серий (ОД, 507-й и 335-й) – оставаясь при этом в рамках прежних технологий и оборудования, используя поперечные несущие стены с тем же шагом 3,2 м. Давид Гольдгор, Анатолий Шприц, Анри Аланнэ и Константин Емельянов сочинили серию 1ЛГ-502. Вместо привычной «панели на комнату» ввели панель на две, усовершенствовали систему швов и стыков, исключив сварные соединения. Фасады повеселели: широкие окна и балконные проемы с дверью посередине, шахматная развеска балконов, ковровая керамика на стенах на наружную панель (прогона – на кронштейн) потребовало большого количества стальной арматуры, которая зимой превращалась в «мостик холода»; металл ржавел, стены сырели. В результате в 1962 году на инновации пришлось поставить крест и вернуться к полному каркасу. В таком варианте Полюстровский ДСК выпускал серию до 1967 года, после чего перешел на 1ЛГ-502. Интересно, что еще в 1987 году дом на проспекте Металлистов, 87 (1962) попробовали модернизировать (утеплили и черная плитка цоколя. Санузел стал меньше, зато раздельным, ликвидировали стенные шкафы и кладовые. Первый образец серии построили на проспекте Александровской Фермы, 3, корп. 2 («В качестве награды проектировщики и строители получили квартиры в этом доме»[72]), а всего с 1964 по 1973 год в городе возвели 390 домов серии, больше всего – в Купчино.
➧Из тех же панелей и с той же планировкой те же авторы построили в 1964 году и 10-этажный дом (точнее, состоящий из двух частей, где вторая имела 9 этажей) – необычайно выразительный за счет того, что две его половинки были составлены со смещением в пол-этажа, один из торцов полностью занимали лоджии, а цоколь был отделан осколками гранита (ул. Седова, 156). Правда, ход с перебивкой этажей был двумя годами раньше воплощен в кирпичной «точке Надёжина», но в панельном варианте потребность в нем еще острее, и в целом дом «производит впечатление легкого и воздушного», – рецензирует Александр Васильев[73]. Идея же собирать «дома башенного типа» из тех же панелей, что пятиэтажки (и той же планировки), возникла из двух обстоятельств.
Дом серии 1ЛГ-502 на улице Седова
Серия 1ЛГ-502. План типового этажа
Унылость низкорослой застройки быстро стала очевидна, ее необходимо было хоть как-то взбивать, а поскольку каждый район застраивался каким-то одним ДСК, других вариантов, кроме как делать башни из тех же кубиков, попросту не было.
➧Увы, этот дом остался в единственном экземпляре, а город заполнили башни серии «Г» («Ги») – 6, 8 и 9-этажные. Фирменной их приметой стали остекленные надстройки, которые венчались крышей в виде крылышек. Появившись впервые в эскизах домов на морской набережной Васильевского острова, где они красиво рифмовались с чайками, крылышки кочуют из проекта в проект, символизируя стремление если не взлететь, то хотя бы приподняться, но реализована такая надстройка была мало где, а в массовом порядке – только в этой серии. Такой романтический элемент имеет при этом внятную функцию: дать свет на лестничные площадки, которые в этих башнях остались без окон, потому что лестнично-лифтовой ствол располагался по центру, а квартиры – по периметру. Эта планировочная схема опережала свое время (так будут возводиться уже монолитные дома), но конструкция с крылышками оказалась небезопасной в пожарном отношении и просуществовала недолго.
➧Если в башнях квартиры были одно- и двухкомнатные, то в пятиэтажках той же серии таких как раз не было. Их планировка была весьма оригинальна (и тоже из будущего: никаких коридоров) – на каждом этаже всего по две квартиры: трех-, четырех- и пятикомнатные; все на две стороны, а в торцевых секциях даже и на три. В каждой квартире – большая общая комната (от 15 до 22 кв. м), но при этом проходная, ведущая и в кухню, и в одну из спален, которые совсем уж крохотны – от 6 до 9 кв. м. Эта пропорция – при не увеличенной общей площади (41 кв. м у «трешки» и 49 – у четырехкомнатной) – была попыткой дать членам семьи хоть какую-то изоляцию друг от друга. В таком подходе сегодня любят видеть предвосхищение «студий» (или европейское социальное жилье), но, увы, оно не было обеспечено ни европейским качеством, ни современной минимизацией вещного мира.
«Кто подсчитает тот материальный убыток, который принесло обществу сооружение этих “экономичных” домов?» – строго спрашивает Александр Мачерет спустя всего 10 лет после ввода первых «гэшек»[74].
➧Спроектировали серию Валентин Каменский, Александр Жук и Наум Матусевич, основным плацдармом для ее размещения стало Автово, а затем и другие районы Юго-Запада. Выпускал серию Автовский ДСК, а буква «Г» означает газобетонные панели, чьи теплоизоляционные качества тоже оказались не на высоте. Самый первый дом построили на Автовской улице, 34, а на перекрестке Краснопутиловской улицы и улицы Червонного казачества (тогда – Южного шоссе) была главная съемочная площадка кинокартины «Черёмушки», благо, сам комбинат находится ровно напротив. Но самым красивым ареалом обитания серии стал квартал Воронцовского сквера – прихотливо разбросанные вокруг его прудов и утопающие в зелени дома «Г-5и» предвещали вильнюсский район Лаздинай (1966–1974), главный градостроительный успех советского типового домостроения.
