Анна Блейк
Ее тысяча лиц. Четвертое расследование Акселя Грина

Смогу ли я жить без Акселя?

Сейчас от этой мысли так больно, что трудно дышать. Как будто я глушу боль от разлуки вот этими вот мазохистскими мыслями, как будто так проще все это пережить. Честно? Понятия не имею, что я буду делать. Это как курортный роман. Только тут стреляют и погибают. Погибают редко. Но все же. Один из моих пациентов в госпитале с отстреленной рукой.

Аксель в прошлый раз приехал со сквозным ранением плеча. Что будет сейчас?

На самом деле я просто заговариваю себе зубы. Потому что его нет меньше суток. А я уже схожу с ума без его рук, тела и губ.

19 октября, понедельник

Все там же, все те же

Заходил Эдриан.

Прямо в кабинет. Он тоже уезжал в командировку, но вернулся, потому что обязан обеспечивать бесперебойную работу базы. Вижу, что скучает по полевым работам. Ну, ничего. Каждому свое место.

Сказал, что получил мою записку, где я просила поменять кресла в кабинете. Спросил, зачем. Я объяснила, как важно ощущение безопасности в кабинете психотерапевта. Согласился. Хотел уйти, но я не позволила. Мялась, мялась, как дура. А потом спросила про Акселя.

Думала, что он замкнется. Или разозлится. Или что-то еще. Но он только равнодушно скользнул по мне глазами. Ответил «новостей нет» и ушел. А я осталась сидеть с документами, не понимая, почему меня так зацепила его холодность.

Либо я заигралась в ревность.

Либо в моей голове происходят процессы, которые я не могу контролировать. Глядя на Эдриана, я вижу Акселя лет через десять. И неважно, что начальник базы брюнет. В них есть что-то неуловимо общее. Профессия?

Может, через внимание к нему мое бессознательное намекает, что мне все-таки нужен кто-то постарше?

Да ну, бред какой-то.

30 октября, пятница

Я думала, что до конца недели не доживу.

Это было сложно. Отвратительно. Тяжело.

Вернулись ребята после сложной миссии в горах не скажу какой страны. Они в шоке! У них не просто травма. Их мир разрушился. Молодые ребята, первая миссия. И сразу такая точка. Когда Европа сталкивается с дикой Азией, лучше сразу умереть. Не все настолько развиты психологически, чтобы нормально пережить то, что они там видят. Пока непонятно, какие именно механизмы защиты включит их психика. Пока у каждого второго – диссациация. Они отстраняются от миссий. Играют в игру «это был не я, это был плохой Джо».

Чудовищно.

Мне почему-то страшно. А вдруг Аксель переживает такую же травму, но не открывается мне? У него другой терапевт.

Что он чувствует? О чем думает?

Я решила, что буду писать ему письма. Отдам, когда приедет.

Глава 10

Настоящее. Лорел Эмери. В печать

Психоанализ и жизнь. Политика и благотворительность. Любовь и дети. Да, да, дорогой читатель, ты не ошибся. Сегодня мы побеседовали с самым противоречивым, известным и популярным психотерапевтом из Франции. Она работает только с исключительными людьми. Звезды, политики, аристократия. Старый и Новый свет способен примириться с существованием друг друга только под мудрым взглядом этой умопомрачительной женщины. С вами Лорел Эмери – и сегодня мы в гостях у доктора Анны Перо.

– Анна, здравствуйте. Почему Треверберг? Для вас открыта любая столица, но вы выбрали наш скромный город.

– Скромный? – смеется моя собеседница. – Ваш город можно назвать удивительным, загадочным, противоречивым, опасным, волнующим. Но никак не скромным. Треверберг – это концентрат возможностей и ограничений. В нем причудливо сплелись Запад и Восток. У вас американская финансовая система, но на производства вы смотрите по-европейски. Мне кажется, что у каждого человека может быть еще одна родина. Духовная. То место, где ему хорошо, куда раз за разом стремится его сердце. Я познакомилась с вашим городом два года назад и поняла, что это любовь с первого взгляда.

– Прям-таки любовь? Давайте поговорим о ней? Какое место в вашей жизни занимает это чувство?

– Ключевое, – она снова смеется и изящным жестом поправляет прядку. – Не испытывая чувства любви сложно существовать в этом мире, не правда ли? Я по глазам вижу, милая Лорел, что вы влюблены. Кто этот счастливчик?

– О вашей проницательности не зря слагают легенды. Доктор Эмери, расскажите пожалуйста о том, что вы планируете сделать в Треверберге. Что это? Очередная психоаналитическая школа? Или?..

– Или. Это не просто психоанализ. Уж точно не классический фрейдистский. Но я не хотела бы мучить ваших читателей научной нудятиной. Скажем так, я приехала сюда, чтобы сделать город счастливее. Я считаю, что психологическое просвещение – основа развития общества. Ведь развиваться больно и сложно, на этом пути нужна поддержка. Мои психологический и образовательный центры станут подспорьем для жителей Треверберга.

– Как вы пришли к психологии?

– О, я всегда к ней стремилась. Я закончила Сорбонну, прошла стажировку, получила уникальный опыт военного психолога, написала две диссертации, родила дочь. Знаете, без знаний, личной терапии и опыта, который к моменту появления на свет моей девочки, я бы сломала ей жизнь. Вы только представьте, каково в очередной раз сменить место жительства, потерять родителей и остаться наедине с ребенком. Теория возрастной психологии бессильна в тот момент, когда твой ребенок кричит, требуя то ли внимания, то ли еды, то ли моля о защите. Но мы поладили.

– Расскажите нам о дочери. Она тоже будет психологом?

Анна Перо опять смеется и берет чашку с чаем. Эта пауза переживается спокойно и светло. Как будто мы две подруги на кухне. Уникальная черта специалиста – создавать атмосферу, в которой ты расслабляешься сам и готов говорить обо всем на свете. В какой-то момент я даже забываю, что на работе. Мне хочется просто поговорить с этой женщиной. Рассказать ей о том, что накипело. Усилием воли я прогоняю наваждение и смотрю Перо в глаза.

– Жаклин четырнадцать. Она пока ничего не хочет. Только отрываться и наслаждаться жизнью. И я не считаю необходимым ее как-то ограничивать.

– А чем она интересуется?

– Жизнью! – Анна вскидывает руки. – Она рисует, фотографирует, пишет стихи, поет, танцует. Много читает, играет в школьном театре. Она пробует себя и прекрасна в этих пробах. У нее есть время выбрать профессию.

– Мы с читателями «Треверберг Таймс» желаем Жаклин найти себя! Давайте поговорим и предназначении, доктор Перо. В профессиональной жизни каждого есть тот самый переломный момент, после которого он либо навсегда остается в серой массе, либо выходит на первый план и его уже невозможно сместить. У актеров – та самая роль. У журналистов – тот самый репортаж. У певцов – та самая песня. А у психологов?

Анна Перо смотрит мне в глаза своим мягким и внимательным взглядом. Я вижу, что вопрос заставил ее многое вспомнить и о многом задуматься.

– Наверное, – после длительной паузы начинает она, – тот самый пациент. Психотерапия – это не просто беседа или процесс оказания услуги. Это жизнь в миниатюре, часто концентрированная. Попадая в кабинет психотерапевта, человек может проявить себя непредсказуемо. И, к сожалению, даже самые опытные из нас не всегда могут справиться с регрессом пациента.

– И что же происходит, когда в жизнь психотерапевта приходит тот самый пациент?

– У каждого по-разному. Человек может уйти из профессии, потому что поймет, что не справляется. Или, напротив, взять себя в руки, сменить направление, стать лучшим. Или начать брать другую категорию пациентов. Или что-то еще.

– А в вашем случае?

– Ну, мы же говорим с вами в преддверии открытия филиала моего центра психологической помощи в Треверберге.

– Вы заговорили о том, что после того самого пациента человек может уйти из профессии. И я задумалась. А вам когда-нибудь бывало настолько страшно, чтобы страх повлиял на принимаемые решения?

– Страх – это источник силы, мисс Эмери. Это двигатель, который заставит тебя идти даже тогда, когда сил нет. Мне бывало страшно. За свою жизнь и за свою душу. Первый раз – когда я приняла самое жесткое решение в своей жизни и вернулась во Францию, чтобы остаться в одиночестве, наедине с карьерой, самой собой и разбитым сердцем. Второй раз – когда в течение длительного времени я была изолирована от мира и не понимала, чем вообще жить.

– Что еще дает вам силу, помимо страха?

– Моя работа и карьера. Дом и семья. Моя дочь, которая растет совсем не так, как пришлось расти мне. Мои пациенты, их прогресс, их развитие, ошибки и попытки встать на ноги. Силу мне дает все. Это всего лишь навык – научиться получать энергию буквально из воздуха. Хотите попробовать?

– Обязательно запишусь в ваш центр. Анна, какой самый главный жизненный урок вы усвоили?

– Доверять себе несмотря ни на что. Даже если ты делаешь ошибку, даже если приходится выбирать между сердцем и головой, даже если тебе кажется, что можно было найти более легкий путь. Что бы ни происходило, доверяй себе.

– Пожелайте что-нибудь нашим многочисленным читателям?

– Верить и действовать. Главное – действовать.

Мы говорим еще несколько минут, потом Перо смотрит на часы, извиняется и отвечает на звонок. Она улыбается счастливой и победоносной улыбкой женщины, которая смогла все. Ну или почти все. И теперь объясняет, что высоты доступы каждому, стоит только захотеть.

С вами была Лорел Эмери.

Настоящее. Аксель

Управление полицией Треверберга

Грин медленно отложил распечатку интервью, которое должно уйти в ближайший номер «Треверберг Таймс», тяжело дыша. Он узнавал Анну в каждой строчке, в манере строить предложения и отвечать на вопросы, по сути на них не отвечая. И теперь чувствовал себя так, как будто они поговорили. Они расстались в апреле 1988 года. Анна дождалась его возвращения из очередной миссии, его дня рождения, устроила им незабываемый вечер, а потом сказала, что все. Приняла решение возвращаться во Францию. Он не очень хорошо помнил, как пережил эту новость. Помнил только, что его разворотило от душевной боли, непонимания, обиды на нее и на самого себя. Он почти набросился на нее в последней попытке показать, насколько она ему дорога. А потом ушел.

Ушел, не попрощавшись.

И больше ее не видел.

Ее дочери четырнадцать лет.

Эта мысль не давала детективу покоя, отбросив в сторону все остальное. Слегка вздрагивающей от нервного напряжения рукой он достал телефон и набрал знакомый номер. Дилан Оуэн ответил сразу же. Он по-прежнему на полставки числился в управлении, отказался от должности руководителя отдела по борьбе с кибер-преступлениями, но с готовностью откликался на каждое дело, куда его приглашали. Даже если в этот момент находился на другом конце земного шара.

– Грин? – удивилась трубка знакомым голосом. – У тебя опять маньяк и надо кого-то найти?

Аксель хмыкнул.

– У меня маньяк, но найти надо не его. Я тебе сброшу сообщение с данными человека. Если быть точным, двух человек. Мне нужна медкарта.

– Что?

– Медкарта. Все, что сможешь достать.

– Вообще без проблем, это же делается в два счета.

– Во Франции.

– Эм. Ну, Франция так Франция. Я, кстати, еду в Треверберг, скоро буду. Встретимся?

– Конечно. Вливайся в расследование, у нас тут весело.

– Может и вольюсь, – хохотнул Дилан и отключился.

А Аксель отправил ему данные по Анне и то, что он знал о ее дочери.

Пусть предположение превратится в уверенность. А пока нужно выбросить все это из головы и сосредоточиться на расследовании. Он надеялся, что выходные не помешают судмедэкспертам и криминалистам делать свою работу. Немного подумав, Грин набрал Тресса, убедился, что тот находится на месте преступления и готовит дом к исследованию с помощью люминола, который начнется, когда стемнеет, и решил, что должен поприсутствовать.

Он тоже не верил, что Анну убили в спальне. Слишком уж все чисто там было. Может, вообще не в доме – но тогда возникает целая куча вопросов. Потому что автомобиль бы точно кто-то заметил. Тело не было повреждено, значит, если его перевозили, то бережно. Найти место убийства почти так же важно, как установить личность жертвы. Оно многое говорит о преступнике.

Прошлое. Анна

17 ноября 1987 года, вторник

Каир, Египет

Господи, неужели я не на базе? За эти полгода я настолько отвыкла от цивилизации, что Каир для меня желаннее Парижа. Не, ну правда. Я пишу и улыбаюсь. Взяла отпуск без содержания, уехала на встречу в Каир. Эдриан отвез до ближайшего аэропорта, оттуда сюда. Это были самые приятные сутки, если не считать свиданий с Акселем, конечно, с момента моего переезда на базу. Я выпила вина в самолете, почитала книжку, посмотрела в окно. Словом, вспомнила, что я француженка.

Я не это хотела написать.

Но получилось именно это.

А что мне делать?

Акселя все нет.

Черт. Зачем я об этом подумала? Сразу грустно стало и праздничное настроение улетучилось. А ведь у меня важная встреча! Один из владельцев нового центра психологической помощи в Марселе, куда меня так отчаянно зовут руководить, решил познакомиться. И лично уговорить приступить к работе как можно скорее.

Почему я должна была отказывать ему во встрече? Конечно, я не горю желанием общаться с очередным толстосумом. Но, быть может, он скажет что-то такое, что поможет принять решение?

Потому что я не знаю, что делать. Правда, не знаю. Честно. Я уже сто раз написала это в дневнике. Потом вырвала страницу и сожгла. Потом опять написала.

Я. Не знаю. Что. Мне. Делать.

Надо подойти к задаче с позиции матметодов. То есть, выписать все «за» и «против», присвоить каждому из них свой вес. И просто посчитать.

Но, черт побери. Одно «Аксель» имеет вес «бесконечность».

Ладно.

Не смогу сегодня нормальную запись оставить. Пусть будет эдакий эмоциональный дневник. Тоже дело. Встреча завтра утром. Я должна выспаться. Обязательно выспаться! А потом я должна блистать. Даже если откажусь сама – они не должны от меня отказаться.

18 ноября 1987 года, среда

Каир, Египет

Что это было?

Что это, мать вашу, было?

Я готовилась ко встрече с мужиком в возрасте, который будет трясти деньгами, используя в качестве решающего аргумента дополнительный нолик или – на крайний случай – божественные карьерные перспективы. Но вместо этого я, кажется, попала в капкан.

Как бы вам объяснить, кто такой Кристиан Бальмонт? Что значит «вам»? Я себе не могу этого объяснить. Высокий стройный брюнет с свинцовыми глазами. Чуть постарше меня. Весь такой подтянутый, как будто не вылезает из бассейна. Повадки кошачьи, хищные. Улыбка такая же. Глаза не улыбаются. Холодные, как лед. Расчет в каждом слове, но мне плевать. Кто кого еще пересчитает!

Мы встретились в ресторане в отеле, где я остановилась. Он был безупречно галантен. Человек из другого мира. Я настолько привыкла к военным, что весь вечер ловила себя на ощущении нереальности происходящего.

И самое веселое заключается в том, что Кристиан мне ничего не продавал.

Ни-че-го-шень-ки. Он просто рассказывал о клинике, о себе, о том, кого они ищут. А потом переключился на светскую беседу. Оказалось, что он по первому образованию тоже психолог. Мы обсудили мою диссертацию. А потом произошло что-то совсем странное. Я зачем-то рассказала ему, что разрываюсь между личным и рабочим. И что до сих пор не сказала «да» на его предложение только потому, что не могу определиться. Его ответ достоин того, чтобы повесить в золоченную рамку на стене. «Анна, сердце – мышца. Его можно натренировать и приучить к новым нагрузкам.»

Все.

Тренируй, Анна.

Отлично.

Может, он прав?

1 апреля 1988 года, пятница

Не буду продлевать контракт.

Не могу.

Кристиан снова звонил. Мы проговорили по телефону почти час. Максимум из возможного. Я вдруг поняла, что снова хочу встретиться. Чтобы вот так же посидеть в ресторане. И просто поговорить. Поговорить на знакомые и близкие обоим темы.

А еще сегодня вернулся Аксель. Это его третья или четвертая миссия с октября. Затянулась. Опять пропадал пятьдесят дней. Только в этот раз я восприняла разлуку почти спокойно. В дали от него я могла трезво мыслить. Потому что тогда, когда этот молодой мужчина находился рядом, в голове оставалась одна извилина, а тело плавилось, как масло под солнцем. Сначала меня это восхищало и радовало. А потом начало напрягать.

Я теряла контроль рядом с ним. Я полностью отдала этот контроль ему. Раз за разом я выводила его на эмоции, провоцируя жесткость. Он ни разу не перешел черту. И все же я получила свое. Любила ли я его? Да. Определенно – да. А вот на счет его чувств ко мне – сомневаюсь. Я думаю, искренне любит он только свою работу.

И ничего про нее не рассказывает. Я понимаю. Нельзя. Только вот на каждой миссии он будто бы оставляет кусочек души. В прошлый раз вернулся на базу и пропал на неделю. Он просто не приходил. А потом ограничился банальным «мне нужно было побыть одному». Что?! Ты был вдали от меня кучу времени! Что значит – «побыть одному»? И мозгами я все понимала. Но сердце отказывалось это принимать.

Мышца.

Чертов Кристиан перевернул что-то в душе. Поселил туда сомнения. Подсунул выбор, который был мне не нужен, который я не совершала. Или все-таки это мой выбор?

2 апреля 1988 года, суббота

Сказала Акселю про контракт.

Он выслушал.

Молча посмотрел мне в глаза.

А потом также молча хлопнул дверью и ушел.

Что?..

3 апреля 1988 года, ночь с субботы на воскресенье

Эм.

Не подозревала, что мальчик вырос. Да еще как. Он вернулся где-то через час. Я уже успела отправиться в свою комнату, которую покину через пару дней навсегда. Начала собирать вещи, когда Аксель ворвался туда. Закрыл за собой дверь. Он был страшно бледен. А еще он был очень зол. Пересек всю комнату в два шага, схватил меня за плечи и заглянул в глаза, больно сжимая предплечья. Кажется, я вскрикнула, не помню.

«Ты все решила?»

Я не ответила. Я смотрела на него во все глаза. Я ничего не решила! Когда он был так близко, когда его дыхание щекотало мою кожу, когда его взгляд пылал неистовым синим огнем, а губы были плотно сжаты, когда он из последних сил сдерживал ледяную ярость, я любила его больше собственной жизни. Он мне был нужен, как воздух. Не знаю, кто из нас первый потянулся к другому, но уже через мгновение мы срывали друг с друга одежду с остервенением.

Он был ранен, но не мог остановиться.

И я не могла остановиться.

Раскрываясь ему на встречу в последний раз, я забыла обо всем. Кроме одного: этот мужчина – лучшее, что случалось со мной. Но нас разводит в стороны его служба. А я не могу требовать… да кто я такая, чтобы даже заикнуться о том, что он должен что-то изменить? Бросить ради меня армию? Немыслимо! Не могу. Не имею права.

И не стану.

Он ушел сразу после секса. Прочитал ответ в моих глазах. И просто ушел. Ничего не сказал. Ни о чем не попросил. Быстро по-военному оделся и исчез.

Плачу.

Глава 11

Настоящее. Аксель

Старый Треверберг

Артур Тресс лично руководил сбором улик на месте преступления, хотя формально особняк пока считался местом, где было обнаружено тело. Потому что никто не знал, где именно Анну убили. Прежде, чем заливать дом люминолом, химической смесью, которая под ультрафиолетом подсвечивает кровь, нужно снять отпечатки, собрать ворсинки, подозрительные волокна и вот это все, чем с таким упоением занимаются криминалисты. Каждый раз, видя их за работой, Аксель думал о том, что несмотря на всю свою усидчивость он не смог бы день и ночь возиться с материалами. Ему не хватало в этом полета. Стратегии.

Он любил полный цикл расследования от сбора фактов до сопоставления и анализа. И ограничиться чем-то одним точно бы не смог. Умер бы от тоски. Даже в армии он никогда не втискивался в мелкие и упрощенные функции.

Аксель поставил мотоцикл у забора рядом с машинами криминалистов, которых здесь было в избытке. Снял шлем, откинул челку назад и посмотрел в небо. По-прежнему серо-стальное небо без просвета. Какая-то осенняя весна в этом году. Природа ни в какую не хотела пробуждаться.

Грин натянул защитный костюм, перчатки и вошел в дом. Артур Тресс стоял у входа, подгоняя своих ребят. При виде детектива он улыбнулся, сверкнув глазами.

– Почти вовремя, но все-таки рановато, детектив. Какая муха тебя подгоняла?

– Муха по имени Найджел Старсгард, – слукавил Аксель. – Не каждый день находим жертву без лица. И до сих пор не знаем, где ее убили и зачем.

– Типичный Грин в первые сутки расследования, – хохотнул Тресс. – Узнаю тебя. «Надо срочно, а у вас ничего нет». «Что значит, отчет будет утром? Через час!» И что там ты еще говорил моим ребятам?

Детектив улыбнулся. Невозможно было не улыбнуться, если Артур Тресс пребывал в ироничном настроении. Обычно должность руководителя отдела превращала хорошего специалиста в бюрократический мешок с правилами и установками, но это явно не про Тресса. Артур сохранил чувство юмора и стремление оставаться в гуще событий.

– Ну я же не должен тебе напоминать, что первые сутки – важная штука.

– Да, да, но не с твоими дружками, которые вытворяют это, – парировал Артур. – В бытовухе да. Первые двадцать четыре часа – основа основ. Но ты-то от подобного дерьма сбежал сразу после академии.

Грин рассмеялся.

– Ну скучно же, – успокоившись, ответил он. – А вообще ты не вовремя отправил Говарда учиться. Этот парнишка бы сейчас пригодился.

Артур прикоснулся к переносице указательным пальцем, на мгновение задумавшись. Потом вздернул подбородок и посмотрел на Грина.

– Ты не взял его в постоянную команду.

– Я никого не взял в постоянную команду.

– А он хотел.

Аксель вздохнул. Эта тема ему не нравилась. От нее сквозило лишними рамками и заплесневевшими ожиданиями, что кто-то другой должен оценить тебя по достоинству. Грин перед собой задачи оценивать других не ставил. Он должен был исключить паразитическое влияние в ближнем кругу. Не допустить прошлых ошибок. Поймать как можно больше преступников как можно раньше. Ему было плевать, что работать с ним престижно, что он – ходячий билет в элитные круги. Его уже много лет интересовал только результат. И сейчас это вечное стремление к результату было возведено в абсолют.

Он дистанцировался от слишком личного дела Анны. Потому что должен был его раскрыть.

– И ты дал ему обучение, чтобы избавить от тоски? – съехидничал детектив.

Тресс фыркнул.

– Знаешь, Грин, иногда ты превращаешься в слепого сухаря. Логан создан для твоего отдела. И вместо того, чтобы воспользоваться им, ты просто дал ему свободу.

– Вообще-то он часть твоего отдела, – посерьезнев, заметил Грин. – А Найджел никак не определится, что именно хочет от меня. Сольной партии, постоянно сменяющихся людей, которые будут учиться и набивать шишки за мой счет. Или постоянной оперативной группы, которая станет неизменной и незаменимой.

Криминалисты еще работали, и Артур сделал несколько шагов к выходу, на ходу доставая пачку сигарет. Грин устремился за ним. Находиться в доме без лишней нужды не хотелось. Да и обсуждать подобное при свидетелях тоже.

– А ты хочешь постоянную группу? – приглушенно спросил Тресс.

– Так было бы проще, – вздохнул Грин и вытащил зажигалку. Помог коллеге прикурить, потом затянулся сам.

– И кто бы туда вошел?

– Карлин.

– Это само собой. Говарда бы ты оставил?

Аксель задумался. Говард Логан принимал активное участие в деле Душителя и Рафаэля. Но сразу после него вернулся в отдел криминалистической экспертизы и начал присоединяться в расследованиям убойного. С Грином они почти не пересекались, а если пересекались, Логан говорил, что ему жаль.

Он считал себя виновным в том, что Душитель не понес заслуженного наказания в тюрьме. Хотя отдел внутренних расследований признаков вины не обнаружил. Аксель знал, что это такое. Проходил через подобное в армии. И понимал, что лично он не лучший наставник в данной ситуации. Поможет терапия, поможет смена команд. Логану нужно было найти себя. В двадцать три четко определиться с будущим сложно. Иногда Грину казалось, что он в свои тридцать пять еще до конца не определился, кто он больше и как хочет работать и жить.

– Скорее всего нет.

– А кто тогда?

– Теперь ты понимаешь? – посмотрев Артуру прямо в глаза, спросил Грин. – Моя команда ты, но ты не можешь совмещать должности. Моя команда Карлин, но он теперь тоже не может совмещать должности. Поэтому система формирования временной группы на расследование идеальна и до сих пор функционирует.

– Но эта группа же может быть постоянной.

Аксель пожал плечами.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь.

– Мне тут запрос один поступил. Из Спутника-7.

Грин мгновенно напрягся. Дело восьмимесячной давности он вспоминать не любил и его успешное раскрытие на свой счет не приписывал. Оно закончилось ничем, отняв жизнь у невинного человека и перевернув с ног на голову быт маленького закрытого городка. Сам Аксель в то время находился в чудовищном состоянии, из которого не понимал, что чувствует, чувствует ли вообще. Он действовал механически. И более-менее вылезать начал только сейчас.

Пока его методично не прибило три события.

Энн и ее мнимое или явное расстройство идентичности.

Анна и ее внезапная смерть и не менее внезапная информация о том, что она следила за ним.

И потенциальная дочь.

Дочь, о которой о не знал. Скорее всего девочка не его. Грин не сомневался, что у такой роскошной женщины, как Анна Перо, была тьма вариантов, с кем отвлечься от оставленного на базе мальчишки. Но а вдруг? А если она – его? Как жить в мире, где он, оказывается, отец, Аксель не представлял.

– Что за запрос?

– К нам переводится Николас Туттон.

Аксель чуть не подавился табачным дымом. Он перевел взгляд на Артура.

– Переводится?..

– Да. Подал рапорт. Я жду его на встречу со дня на день. Ты единственный, кто знаком с ним лично. Что скажешь?

– Я бы взял его в команду, Артур.

Криминалист удивленно уставился на детектива, но тот уже отвернулся, глядя на маленький аккуратный садик, разбитый вокруг дома. Альпийские горки, кустарник и идеальный газон, от которого за версту несло английским снобизмом.

– Значит, так и поступим, – проговорил Тресс и посмотрел в сторону дома. – Пошли. Они все подготовили. Начнем со спальни?

– Нет. Начнем с первого этажа.

– Ты хочешь весь дом залить химией?

– А что? У Кеппела страховка, ему плевать. Все равно после нашего присутствия придется приводить особняк в порядок. Не думаю, что в спальне мы что-то найдем. Чтобы убить в ней человека, снять лицо и соорудить то, что он соорудил, нужно время. Много времени на процесс. И в три раза больше на уборку. Не уверен, что убийца располагал этим временем. Поэтому предлагаю начать с начала. Первый этаж, устланный керамической плиткой, мыть намного проще, чем спальню с коврами.

– Он мог снять ковер, а потом вернуть.

– Мог. Начнем с первого этажа.

Тресс вздохнул.

– Иногда меня пугает твоя уверенность в неочевидных вещах.

Аксель хмыкнул.

– Меня тоже, Артур. Меня тоже.

***

Грин в очередной раз оказался прав.

В спальне следов крови обнаружено не было. Причем, совсем. Под ковром тоже. При этом и фойе, лестница, основные комнаты оказались чисты. Техники проходили с аппаратом, рассеивая вещество по полу и стенам. Потом выключался свет, врубался ультрафиолет. И ничего. Дом был идеально отмыт. При этом обычная уборка полностью убрать кровь бы не смогла. Детектив начал не на шутку раздражаться. Он держался в стороне от криминалистов, вглядываясь во тьму в поисках характерного свечения.

– Какова вообще вероятность, что сюда привезли мертвое тело без лица и гипсовую голову? – бросил он, когда в очередной комнате ничего не обнаружили.

– Для этого нужно было заехать на автомобиле на территорию особняка. Мы проверили камеры. После того, как по дороге проехала машина Лорел Эмери и до утра было всего пять срабатываний режима «события».

– Пять чего?

– Ну пять раз еще ездили туда-сюда разные машины, – пояснил Тресс. – Сейчас устанавливаем владельцев. Трое местные, возвращались домой. Двое пока под вопросом.

– Предположим, что он все-таки убил ее в доме. Или на территории. Где?

– Может, тут есть цоколь или тайная комната? – подал голос парнишка, который вчера наклеивал стикеры и раскладывал дощечки.

Аксель задумался.

– Включите свет. Молодец, офицер. Артур, а вы проверяли дом с точки зрения соответствия проекту?

Тресс посмотрел на него с некоторым недоумением.

– У нас нет плана дома.

– Так запросите! Возможно, парень прав. Есть дополнительная комната. Или цоколь. Или подвал. Но снаружи к нему прохода нет. То есть, надо перепроверить первый этаж и поискать пустоты. Или скрытые двери. Или что-то еще.

– И просто проверить дом на предмет входа в подвал, блин, – пробормотал Артур. – Ребята, за работу.

Аксель покачал головой. Он чувствовал себя опустошенным. С другой стороны, отсутствие подтверждения гипотезы – это тоже своего рода подтверждение. Просто вывернутое.

Телефон пискнул. Грин извинился, вышел из дома и взял трубку.

– Это Кор. Она совершенно определенно умерла от асфиксии.

– То есть, удар в сердце тут не при чем. Он ее задушил.

– И совершенно определенно она не сопротивлялась. Удар в сердце нанесен посмертно. При этом на запястьях есть вмятины. Но нет повреждений. Синяков тоже. Просто уплотнения, как будто она была связана и не была одновременно. А еще ее действительно отмыли. А потом намазали тело косметическим отбеливающим кремом. Намазали всю. Он работал в перчатках. По моей оценке обработка кремом заняла не менее тридцати минут. На лице тоже есть следы крема, я пришлю тебе марку. На 99% уверен, что это она, но запустил проверку. А еще в ее волосах два различных вида лака.

– То есть? – переспросил Грин.

– Ну, это вам лучше решить, почему так. Но, судя по позе, я бы предположил, что убийца залачил ей волосы. Я уверен на сто процентов, что криминалисты найдут следы лака на подушке.

– Спасибо, Дэниель.

– Я все подготовлю и пришлю.

Судмедэксперт отключился, а Аксель задумался. Потом набрал номер Карлина, передал ему информацию. Посмотрел на часы. Исследование дома заняло весь вечер. День заканчивался. Нужно было отдохнуть.

Детектив вернулся к мотоциклу. Переоделся, избавившись от защитного костюма и перчаток. Взял шлем. И отправился домой, гадая, удастся ли ему украсть хотя бы несколько часов для сна. Рано утром у него тренировка. А после этого он рассчитывал получить все отчеты, которых не хватало.

Прошлое. Анна

15 апреля 1988, пятница

Марсель

Ну вот и все. Мы подписали контракт. Пишу, чтобы не забыть. Чтобы зафиксировать. Это ведь радостное событие?

До смерти хочу написать Акселю письмо.

Ладно. Времени на дневник нет. Мне надо идти на фуршет, который закатил в мою честь Кристиан.

Суббота

Пить после почти годового воздержания – то еще испытание. Как мне плохо, кто бы знал. Плохо и хорошо. И я решительно не помню, как прошел вчерашний вечер. Хотя кому я вру. Я помню главное. Меня представили коллективу. Я впервые осознала масштаб проекта. Я думала, еду в частный центр в Марселе. А попала в огромную сеть, в которой работает больше сотни прекрасных специалистов. Кристиан весь вечер знакомил меня с коллегами. И вообще был чертовски милым.