Ангелина Костюхина-Калинина
Папина дочь
Её мать тоже не спит, сядет на своей кровати, вздыхает, потом встанет и ходит по дому как привидение.
– Чего не спишь?– вдруг спросила она дочь, заметив, что и та бодроствует.
– Не могу, отвыкла,– тихо ответила Наталья.
– Машеньку не привезла, а ведь и ей проститься с дедом надо было, – с сожалением сказала мать.
– Болеет она. Опять. Оставила её с тетей Дашей.
– Болеет. Чего это она слабая у тебя такая? В каждом письме ты нам писала, что она болеет.
– В роддоме как застудили, так и идет с того времени. Что я могу сделать? На море её возила этим летом, вроде и получше стало, да опять закашляла.
– Эх, дочка… – Глафира наконец-то села за стол, уставилась на семейные фотокарточки, висящие на стене, – Помнишь, как перед войной мы ходили в ателье, чтоб эту карточку сделать?– она указала пальцем, на фотографию, где они были все вместе.
Наталья присмотрелась, в груди все сжалось от воспоминаний:
– Помню.
– Сколько тебе было тогда лет? Десять? Девять?
– Одиннадцать в феврале исполнилось.
– Вот как, запамятовала я. Все такие молодые, красивые тут. Петенька и Ваня тут еще живые. Будь проклята, эта война. Эх, сыночки. И за что мне такое горе…– Глафира вытерла тыльной стороной ладони слезу и продолжила, – А отец то ваш, на карточке важный. Прям царь, прости господи. Красавец был. Хоть и без руки, а красавец.
– Любил он тебя.
– Любил? Это я его любила. Дура была, но что поделать. Любила и прощала ему все. И как жить теперь?– она замотала головой и снова вытерла слезу.
–Зачем ты так? Ведь горя больше бабка Аглая принесла. Как её не стало, вы, как хорошо жить стали.
– Ой, дочка. Попила она моей кровушки. И ведь прожила до восьмидесяти лет! Все ей нипочем! Мать мою пережила! А после её смерти мы уж с отцом твоим душа в душу жили. Правда, это. Он для меня даже путевку в санаторий выбил с работы. И как ему это удалось? Говорит, езжай, мать, заработалась ты тут у нас, здоровье свое поправь. Я ведь тогда впервые море увидела. Господи, как там красиво. А вот скучала там, и по отцу вашему и по вам, детям. Еле выдержала, чтобы раньше времени не сбежать. Спасибо ему за это.
Мать снова вздохнула и опустила голову:
– Как же жить теперь?
Наталья села рядом с матерью, тихонько стала гладить ладонью её руку:
– Переживем как-нибудь.
– Эх, Наталья, любил он тебя очень.
– Знаю, мама, – Наталья убрала ладонь и уставилась на фотокарточки.
– А ведь он тогда мальчишку ждал. Даже имя ему придумал. Егором хотел назвать. Живот уж больно большой у меня был, да роды тяжелые были. Я с тобой единственной только в больнице рожала. Дома бы померла, наверное. Но, ничего, родила тебя в три килограмма восемьсот грамм. Бойкая ты родилась. К нему, к отцу твоему, тогда акушерка вышла, говорит, с дочерью вас поздравляю. А он ей не поверил. Влетел тогда ко мне, никто его удержать не смог. Увидел он тебя и все, как подменили. Ласковый стал, не как раньше. Эх, дочка, он ведь тебя любил, больше, чем меня. И имя дал тебе он. Наташенькой, говорит, хочу назвать. Вот так.