Андрей Владимирович Фёдоров
Правоверный
Антонина Львовна протянула пакет:
– Я постирала одежду и принесла еды. Переоденешься, когда уйдём. Ты ванну принимала?
Девочка отрицательно помотала головой.
– И чего так? Воды нет? Мыла? Так сказала бы, я б принесла…
Михри пожала плечами, потом утвердительно кивнула головой.
– Ой, дурёха… Ладно, иди дальше на печке валяйся. Я тебе пока мясо сварю, – потом повернулась ко мне, – будь добр, сходи за водой!
– Хорошо! – отвечал я. Увидел в прихожей пустое ведро, взял его и пошёл к колодцу.
Он стоял около беседки, накрытый деревянной крышкой. Аккуратно снял её, стряхнул пепел, набрал полное ведро воды и закрыл обратно. Возвращаясь обратно, обратил внимание на огородные грядки и понял, что это далеко не они.
Семь небольших холмиков, покрытых толстым слоем пепла сантиметров семь, восемь. Подойдя ближе, заметил воткнутые в грунт искусственные цветы. Все серые, бывшие когда-то яркими цвета поблекли. Только пластиковый стебель оставался ярко-зелёным. Хоть какое-то разнообразие красок посреди поблекшего после извержения мира.
Это были семь аккуратных могил. Предполагаю, скорее всего, там покоилась семья Михри.
Вернулся в дом. Антонина Львовна разложила на столе глиняную посуду. Заметив, как я вошёл, обернулась и поблагодарила:
– О! Молодец, спасибо!
Взяла ведро и налила в глиняный горшок. Надо было самому это сделать, а то как-то неловко вышло, некрасиво.
Поначалу сильно стеснялся. Вдруг больная тема, но потом набрался смелости и, немного заикаясь, спросил:
– Там могилы… Я думал это грядки. Там члены семьи Михри покоятся?
Антонина Львовна тоскливо взглянула в окно:
– Да, это они. Муж, жена его, пятеро детей и старик. Глава семейства.
Когда упомянула его, её слегка передёрнуло от гнева. Вздохнула, резко выдохнула, засунула в горшок свиное мясо и пошла к печке разогревать воду.
– А как так вышло, что они погибли? Это из-за религии их?
– Отчасти да, – ответила Антонина Львовна, засунув горшок в печь.
– Почему отчасти?
– Сейчас расскажу, подожди…
Закрыла печь заслонкой и повернулась ко мне.
***
История семьи Михри.
Извержение Йеллоустоуна как назло произошло весной, когда, по идее, запасы на зиму у всех, живущих за городом, заканчиваются. В больших городах вопросы поиска пропитания стояли не так остро, были б деньги. Но после извержения главным занятием для людей и там, и там стал поиск еды. Особенно для представителей консервативных религий и их ортодоксальных ответвлений.
Нет, семья Михри не относила себя к представителям ваххабизма или других фундаментальных течений. Обычные мусульмане-сунниты, коих в мире пруд пруди. Как и все ходили в мечеть, делали намаз, употребляли в пищу только халяльные яства. Жили они сначала в Сирии. Сын главы семейства работал хирургом в одной из клиник Алеппо. Когда там началась война, переехали в Россию. В Ставрополье и купили себе этот дом.
С соседями никогда не ругались, даже чаще всего помогали остальным. Двое братьев Михри вели себя более чем подобающе. Увидят девочку без хиджаба, быть может, посмотрят с удивлением, недоумением, но никогда не позволяли себе кого-либо оскорбить по национальному и религиозному признаку или назвать девушку проституткой за отсутствие платка на голове. Да и события первого января 2016 года в Кёльне, например, восприняли с негодованием. Считали, что эти люди опозорили ислам. А чтобы заставить мужчин семейства подраться, нужно было очень сильно постараться, потому что, например, отец Михри, Такчура, от природы обладал необычайным остроумием. Всегда любил пошутить, и не чужда была самоирония. Слово было его кулаком, и пользовался он им виртуозно.
Своим поведением и отношением к соседям, стали у жителей станицы на хорошем счету. Даже иногда улаживали, если нужно, споры с представителями кавказских национальностей. Чужаков они слушать не будут, а вот слово единоверца к сведению примут.
В школу, детский сад дети не ходили. Отец с матерью сами неплохо учили детей всем школьным предметам, лишь только арендуя у школы необходимые учебники. Делали это ради исполнения традиций. Зачем отправлять дочерей в школу без хиджаба, если можно их всему дома научить, благо образование им это сделать позволяло?
Так они скромно и прожили эти десять лет после переезда из Сирии. Дети росли. Старший готовился к учёбе в Москве, чтобы пойти по стопам отца, остальные решили освоить рабочие профессии. Девочки тоже учились, но хоть и большинство маленькие были, уже имели свои планы на будущее.
Всё изменилось 27 марта 2024 года. Буквально в одночасье. Главу семейства, дедушку Михри, которого звали Абельгалим, как с цепи сорвало. Из дому не выходили практически, даже на работу, постоянно какие-то крики оттуда доносились. А больше и ничего не было известно. Остальные жители станицы с подозрением ко всем этим событиям отнеслись. Рассказывали всё участковому. Тот когда дом посещал, выходил Абельгалим и на повышенных тонах изъяснял, что всё в порядке, да и вообще, не надо, мол, семью нашу донимать.
«Ну, уж ежели и так, то, конечно же, и так. А уж ежели не так, то, конечно же, не эдак…» – констатировал глава станицы свою беспомощность по данному вопросу в разговоре с местными жителями на собрании в доме культуры по поводу плана действий после извержения. Лучшего объяснения и не придумаешь.
И рады было местные жители в личную жизнь той семьи не лезть, но детей и внуков Абельгалима жалко было. Все же знали, что они мусульмане. Вдруг тот заставил членов семьи голодать, потому что свинина – харам? А после извержения ничего другого и не достанешь. В итоге решили, что Абельгалим немного перепугался извержения и решил, что шайтан по наши души пришёл. С кем не бывает? После видеокадров из США, что информационные агентства присылали, даже самый ярый атеист молиться начнёт, до такой степени всё это было страшно. Но, всё-таки, помнили его местные, как приятного и доброго дедушку, так что вряд ли тот свою семью голодать заставит, да и страх со временем пропадёт. Если это, конечно, не на самом деле апокалипсис.
Прошло полтора месяца после извержения, и самые худшие опасения жителей станицы подтвердились: пороги домов начал обивать Такчура в поисках халяльной еды. Сам выглядел мрачным, удручённым, не выспавшимся, исхудал заметно. Взамен предлагал мебель и бытовую технику из дома. Жители сжалились и отдавали банки с незапрещённой мусульманам едой, считай, за просто так, обещая вернуть, как только всё закончится. Такчура радостно убегал с банками домой. Благодарил Аллаха на бегу за такие дары. Но беда в том, что и у местных жителей запасы тоже не вечные. Придя снова через три месяца после извержения, Такчура с тоской обнаружил, что соседям больше нечего ему дать. Только свинина и осталась. Потом в него, будто чёрт вселился:
– У меня дети от голода умрут, а вы не даёте нам еду! Проклятые! Вы все проклятые! Жадные! Придёт скоро Аллах по ваши души! Всем воздастся за ложь! Сами, небось, брюхо набиваете, а с нами поделиться не можете! Чтоб вас всех…
Одна бабушка протягивает ему кусок свинины:
– На, держи… Всё что есть…
– Будь ты проклята со своей свининой, неверная! – рычал Такчура, будто зверь. И не скажешь после такого, что до извержения этот человек травил местным уморительные анекдоты и относился ко всем хорошо.
Дальше дело до драки дошло, из которой жители станицы, разумеется, вышли победителями. Их банально было человек сто, а Такчура один. Тот с разбитым носом обратно и пошёл, по пути снеся ногой от злости забор одной местной жительницы.
Ну, вот и как этому человеку объяснишь, что больше ничего не осталось? Хотели уже свои погреба показать, но тот отказался, потому что сердцем чуял, что местные ему лгут, ибо шайтан везде теперь. Объяснять, что людям одну только свинину уже два с половиной месяца заколебало есть, тоже смысла не было. Всё равно не поймёт. Мол, всё! Вы съели харамной еды – отныне прокляты Всевышним. Бесполезно что-либо говорить! Как об стенку горох!
Всё, что происходило внутри их дома, узнали потом от Михри.
Оказывается, в годы голода, когда халяльную еду достать нельзя, мусульманам можно было есть и харамную, пока разрешённую не найдёшь, чтобы выжить. Только вот Абельгалим подобное разрешение своей религии в штыки воспринимал. Мол, Аллах ясно сказал нельзя, значит нельзя! И баста!
Попытки остальных членов семьи уговорить упрямого Абельгалима оказались тщетными. Он и слушать не хотел. Зная, что сын никогда не поднимет руки на отца, избивал Такчуру за любую попытку оспорить решение главы семьи. Тот лишь руками прикрывался, но однажды случайно его толкнул. Потом долго извинялся, но тщетно. Тот в наказание его ремнём вместо плети по спине хлыстал.
Для женщин наступили ещё более трудные времена. Мало того, он как мужчина считал должным побивать свою невестку и внучек, так ещё и еды себе, Такчуре и внукам накладывал больше. Понятия не имею, по исламу ли это было, но спорить с ним было бессмысленно. Оправдывал он это тем, что мужчина добытчик, а женщина на кухне всегда, да у мужа на шее. Зачем ей тогда столько же еды, сколько и мужчине?
На четвёртый месяц самая маленькая опухла от голода и к утру скончалась. Мать, обнаружившая тело мёртвой дочери упала в обморок. То ли от голода, то ли от горя. Через неделю умер один из сыновей. Ещё через дней десять умер второй. Жители станицы, увидев, как Такчура, будучи раньше жизнерадостным и весёлым, теперь с горечью и болью на сердце хоронил своих детей одного за другим, закапывая тела в огороде собственного дома, решили позвать в станицу имама, чтобы тот уговорил Абельгалима хотя бы детей накормить.
Тот внимательно выслушав селян, выехал в станицу на следующий день.
Разговаривать пришлось через закрытую дверь дома. Поначалу имаму повезло установить контакт. Абельгалим даже согласился выйти на улицу. А там позже ничего кроме ругани люди, следившие за разговором издалека жители станицы, более не увидели. Закончилось всё через час, пока у Абельгалима от криков не осип голос:
