Андрей Владимирович Фёдоров
Правоверный
Как на дрожжах в среде фундаменталистов различных религий (особенно ислама) расцвели радикальные течения, которые напоминали своей пастве про то, что место в раю можно заслужить, убив пару другую неверных, язычников и атеистов. Знали бы вы, сколько труда, нервов и сил потребовалось приложить священникам, имамам и раввинам, чтобы остановить массовую резню неверных…
Самая яркая история произошла с священником Джанни Сантони. Тот стоял между двумя группами протестующих: верующими и анархистами с коммунистами, пожелавшими именно в тот день по взмаху волшебной палочки обвинить друг друга во всех творящихся на земле бедах. Тяжело даже представить, сколько усилий стоило этому отважному человеку остановить намечавшуюся бойню стенка на стенку.
Да я и сам толком не представляю, потому что всё это время просидел на кухне, пытаясь вталкивать в желудок эту чёртову свинину! Мне блюда из этого зверька несомненно нравились, но есть их мясо каждый день, не имея никакой замены, разнообразия. И это не говоря о том, сколько витаминов и прочих полезных веществ недополучал мой организм. Хоть убей, я давился. И слава науке за химию! Витаминки спасли нас от цинги и прочих экзотических заболеваний, грозивших человечеству тотальным вымиранием.
И вот, настал день, когда пепел от извержения осел, выглянуло солнце, вулканическая зима сменилась на пост-апокалиптическое лето и все…
Почувствовали себя одураченными.
Не наступило никакого царства небесного, не пришёл мессия, чтобы раз и навсегда положить конец злу и вознести всех праведников в рай ближе к Богу, где все были бы счастливы, попивали божественный нектар из неиссякаемых радужных фонтанов, дефлорировали семьдесят девственниц и славили свет, добро, любовь и счастье. Связь со спутниками на орбите земли восстановилась, снова появился интернет, электричество, телевидение, почва, очищенная от пепла, была снова готова дать новый урожай, а томящиеся в искусственных плевах зиготы понемногу начали делиться, чтобы спустя время родить на свет каждой твари вымерших живых организмов по паре. Как говорится, вот тебе бабушка и Апокалипсис…
И на самом деле мне было жаль тех верующих людей, кто в своей фантазии уже обрисовали, что будут делать в этом самом, как никогда раньше желанном и столь близком царствии небесном. У тех буквально руки опустились, чуть было не исчез смысл их бренной жизни, а религии был нанесён столь мощный удар в солнечное сплетение, что тут уже хочешь, не хочешь, задумаешься, а не стать ли мне атеистом! В течение полугода компостировали мозги о спасении души перед последним днём, а он, зараза, так и не наступил! И как после такого вообще во что-то верить? Однозначно, лучше атеистом.
Или агностиком, как я, ибо не думаю, что если Бог существует, то ему вообще есть до нас хоть какое-то дело. Не зря же народная поговорка гласит: «На Бога надейся, а сам не плошай!» Вот и я решил, что сидеть сложа руки не стоит и в числе первых вызвался в гуманитарный отряд, призванный помочь жителям отдалённых, глухих районов приспособиться к новому этапу развития и эволюции человечества.
Нас отправили в отдалённую казачью станицу в Ставрополье, чтобы привезти гуманитарную помощь и помочь наладить им прежнюю, как поначалу казалось, давно утерянную жизнь, полную всех благ цивилизации и научно-технического прогресса.
Если даже города с трудом пережили эти беспокойные шесть месяцев, то, что говорить о деревнях, сёлах, хуторах, аулах и станицах? Люди до сих пор ходили грязные, небритые, худющие, будто прошли Освенцим, а одежда вся рваная. Бытовая техника и электроника накрылась. Дома жителей исхудалые, все посеревшие от налипшего на них пепла, нет ни тепла, ни света. Только привезли гуманитарную помощь, она тут же разлетелась, как горячие пирожки. Одеяла, подушки, туалетная бумага, зубные пасты, щётки, одежда и прочие предметы гигиены и первой необходимости, а также еда (увы, пока только свинина). Эх! Видели бы вы счастливые лица тех людей, переживших все эти адские шесть месяцев после извержения Йеллоустоуна, протянувшиеся, казалось, целую вечность! Тут и дети прыгают от радости, получая игрушки, а взрослые радуются, как малыши, электрогенератору, что был привезён для них, чтобы восстановить электроэнергию на первое время. И все благодарные: целуют, обнимают, накормить предлагают. Вежливо отказываемся, ибо у самих пайки забиты до отказа этой проклятой варёной и жареной свининой. Видеть её уже не могу! До тошноты достала! А жрать её придётся ещё, как минимум, месяца три. И это по самым скромнейшим подсчётам, что предоставили учёные и чиновники, занимавшиеся восстановлением питательной базы страны. А тут ещё и беженцы из обеих Америк. И всех надо кормить, никому не откажешь.
На этом работа моя в станице не завершилась. В задачу нам входило ещё в течение недели помогать местным жителям во всём, что они попросят: за водой сходить, дрова поколоть, медицинский осмотр провести, а если надо, устроить маленький импровизированный концерт. Такая задача, если что, возлагалась на меня, ибо никто больше музыкой не занимался, а я хоть на скрипке играл. Правда, петь не умел, но чтобы доставить после месяцев депрессии местным жителям радость, много не требовалось. Любому развлечению будут рады после долгой зимы, да и ещё получив столько бесплатных гуманитарных подарков.
В один день мне предложили помочь одной местной жительнице, Антонине Львовне, помочь совершить обход по домам станицы. Она работала здесь фельдшером и даже в самые тяжёлые дни не забывала посещать местных, из которых стариков было большинство, хоть и возраст у неё был, как по мне, довольно почтенный.
Поначалу я думал, что с ней будет скучно. Всё-таки молодой, а ей чуть ли не во внуки гожусь. Но, к моему глубочайшему удивлению, быстро нашёл с ней общий язык, обсуждая различные события, произошедшие за последние полгода. Женщина она была интересная, обаятельная, с юморком, по-прежнему статная, не растерявшая с годами шарма, красоты и жизнерадостности, шедшая, так сказать, в ногу со временем. Эх! Хорошо, когда в душе ты вечно молодая!
От неё я узнал про Церковь Новейшего Завета. То была сектантская группировка из соседней станицы. Лидер их, некий «пророк» Колодин провозгласил себя спасителем и решил отправить паству свою в местную пещеру, чтобы там, вдали от дьявольских очей, конец света переждать. Случилось это за месяц до того, как пепел на земле осел. Ушли они целыми семьями с женщинами и детьми, запаслись едой месяца на три. После, по словам Колодина, они все бы попали в рай за верность слову Божьему. Так и забаррикадировались. Казалось, всем уже пора сделать то же самое, но когда первые лучики солнца осветили землю, про них тут же вспомнили. Отправились большущей делегацией полицейских, священников, чтобы уговорить их наружу выйти. Те ни в какую не соглашались, мол, врёте всё, посланники сатаны!
– А что дальше было? – спросил я, уже давившись коликами в животе.
– Вышли, – пожала плечами Антонина Львовна, – когда священник напомнил сектантам его, что будет за следование лжеучению всяких шарлатанов, те сразу вышли. Сорок восемь человек. Семья иудейская, две семьи мусульманских, все остальные прихожане местных православных церквей. А Колодин так там и остался. Жив или нет, никто не знает. Добровольно уходить отказался. Сказал, мол, только зайдите в пещеру, попробуйте меня вытащить, возьму да подожгу себя… Так пущай там и остаётся, дурак! – и махнула рукой.
Обходили мы дома довольно быстро. Все, слава Богу, были в здравии, не голодные. Когда закончили, Антонина Львовна уже было собиралась отпустить меня на обед. Но тут я обратил внимание на ветхую избушку на окраине станицы.
– А там что? – показал указательным пальцем на дом.
– Ой, Боже мой! Совсем забыла, пока бегали! Хорошо, что напомнил! – взволнованно отвечала Антонина Львовна, потрясла последним пакетом, что остался у неё в руках, и мы чуть ли не бегом проследовали до него.
– Там мусульманская семья жила, – говорит мне на ходу.
– Жила? – удивлённо спросил я, подумав, что оговорилась.
– Практически… – тоскливо отвечала Антонина Львовна, – там только девочка теперь осталась. Её Михри зовут. Все остальные от голода умерли.
– А она как выжила?
– Подожди! Дойдём, расскажу, – запыхаясь, ойкая, отвечала мне, стараясь не споткнуться по дороге.
Калитка была открыта, и мы вошли во двор. Весь огород выглядел абсолютно запущенным. По тропинке до входа было не пройти: пепла по колено. Беседка развалилась. А как память о сытых годах, неподалёку стояла мёртвая яблоня, будто страшный монстр-энт из какой-нибудь детской сказки про девочку, что оказалась в лесу в одиночестве.
Дом этой Михри тот стоял некрасивый, слегка покосившийся. Я даже побоялся в него поначалу заходить, но Антонина Львовна успокоила: «Крепкий ещё!»
Открываем дверь, заходим внутрь.
Там было очень душно, воздух затхлый, словно не проветривали год. Солнце из-за плотных занавесок на окне еле освещало помещения хижины. Всего там было три комнаты. Одна гостиная, вторая спальная, третья вместо склада, где хранился всякий хлам. В самой большой из них на полу находился проход в погреб. И прихожая, что соседствовала с кухней. То были единственные два помещения, не разделённые дверьми. Там стояла большая печка, вся грязная, будто не топили с допотопных времён, но если дотронуться, очень тёплая. И стол с ножками, державшимися на соплях, да пару ящиков, висевших на стене. К слову, на полу ещё можно было заметить следы от мебели, стоявшей на своих местах ещё совсем недавно. Куда она подевалась, не ясно…
– Михри! – громко проговорила Антонина Львовна, – ты тут?
Верхняя часть печки была занавешена серой простынёй. Вдруг из-под неё выглянула девочка в хиджабе и оглядела нас боязливым взглядом.
– Не бойся, – мило улыбнулась Антонина Львовна, – слезай.
Девочка повиновалась. С трудом спрыгнув с печки, встала перед нами во весь рост. Худая, но не скелет, щёки впалые, но с розоватым оттенком. Из-под хиджаба проглядывала прядь тёмных, грязных волос, глаза серые, нос на удивление большой, хотя Михри была не кавказкой, а татаркой. И брови обычной длины, ширины, как у нас, тёмные.
