Андрей Толстой
Бывайте!
скажи всю правду ты отцу,
– пел он, упоённый своим триумфом.
Но водитель автобуса тоже был не робким и уже начал раздражаться.
– Я что-то не ясно сказал? – начал он грубо. – Я уезжаю, выходи.
– Тогда свободно и счастливо
с молитвой мы пойдём к венцу,
– последовал музыкальный ответ.
Юрий Григорьевич делал вид, что вовсе не замечает никого вокруг, погрузившись в исполнение песни.
«Песня то длинная, – думал он. – И хорошо, что я знаю так много куплетов, ведь чем длиннее песня, тем громче аплодисменты».
Но следующие несколько куплетов не были услышаны никем, потому, что водитель постоянно перебивал, выкрикивая про опоздание по графику и снег на трассе. В ответ все следующие призывы покинуть автобус также не были услышаны.
Настроение водителя ухудшалось стремительно, и он уже перешёл на нецензурную брань.
В «партере» автобуса сидела дама интеллигентного вида, которой, видимо, не хотелось слушать грубости, и она тоже принялась уговаривать гармониста покинуть автобус. К ней присоединились и некоторые другие пассажиры даже с галёрки. Вдобавок ко всему сзади к автобусу подъехал другой автобус, который должен был стать на том же перроне, и начал сигналить, требуя уступить ему место. И, конечно, рупор на здании автовокзала приказывал водителю освободить стоянку. А гармонист продолжал петь, водитель ругаться, но от этого шума ничего не менялось, только проснулся огромный мужик в тельняшке, спавший всё это время сном ребёнка. И тут в ход пошли угрозы.
– Выходи, а то я тебя выброшу! – заревел водитель.
– Я тебя сейчас сам выброшу, – вмешался мужик в тельняшке, не понимавший пока, в чём дело. – Оставь старика, может, он ветеран.
Водитель понял, что с этим пассажиром лучше не ссориться, и стал оправдываться:
– Да мы по графику опаздываем, а там ещё и снег на трассе.
Но мужик в тельняшке не стал вникать в детали и выдал своё решение:
– Пой, отец, никого не слушай.
Тут уже не выдержала интеллигентная дама.
– Да что же это такое! – стала она возмущаться во весь голос. – Мы сегодня вообще никуда не уедем? И так плетёмся еле-еле, а нам ещё полпути.
Её поддержали пассажиры, в автобусе поднялся шум, но мужик в тельняшке не сдавался.
– Пусть поёт, душевно, уважаю, – чеканил он свои аргументы.
И Юрий Григорьевич пел, закрыв глаза от восторга.
– Отец не понял моей муки
жестокий сердцу дал отказ.
Примерно в середине салона автобуса сидел человек в чёрном пальто и чёрной шляпе со скрипичным футляром в руках. Он всё время молчал, но теперь произнёс.
– Граждане, давайте скинемся, дадим ему денег, он оставит нас в покое, и мы продолжим путешествие.
Интеллигентного вида дама подхватила инициативу.
– И правда, давайте скинемся, заодно доброе дело сделаем человеку.
С ней согласились другие, полезли за кошельками и по карманам. Но водитель уже не мог терпеть.
– Да мне ехать надо, полиция! – заорал он, покраснев от возмущения.
Стоявший сзади автобус продолжал сигналить и моргать фарами. А Юрий Григорьевич пел, аккомпанируя себе только одной рукой. Во второй руке теперь он держал кепку и медленно шел по салону. Честно говоря, заходя в автобус, он и не думал о деньгах, так как денежные вопросы всегда интересовали его в последнюю очередь. И даже теперь, когда пассажиры сыпали монеты и клали мелкие купюры в его кепку, он принял это как желание публики. Как часть некоего представления. Быть может, он принял это как аплодисменты и оттого расплылся в улыбке торжества.
Подойдя к человеку со скрипкой, Юрий Григорьевич будто пригласил его поучаствовать в этом представлении и поинтересовался.
