Андрей Толстой
Бывайте!
– Да, Григорич, – с упрёком начал Алексеев. – А ведь я же тебе предлагал прошлой весной идти к нам в контору сторожем. Там не сокращают, был бы при деньгах. Сутки через трое – мечта, а не работа. Такую должность прозевал! И что ты будешь делать со своей гармошкой, милостыню просить пойдёшь?
– Ну хватит, – грубо перебил его Юрий Григорьевич. – И так тошно, ты ещё. Сказал отдам – значит отдам, – оборвал разговор и пошёл своей дорогой.
– Так ты и месяц назад говорил, что отдашь с зарплаты, а уже больше месяца прошло, – обиженно ворчал Алексеев в спину товарищу.
Ссора с другом добавила масла в огонь. Юрий Григорьевич зашагал быстрее и не заметил, как его настроение из пассивного отчаяния переросло в деятельную раздражительность, а потом и в злобу. В голове вертелись слова директора о том, что он стал старым, упрёки Алексеева, долг и эта саркастическая фраза «милостыню просить пойдёшь». В таком настроении Юрию Григорьевичу стало тяжело оставаться наедине с собой. Недалеко была автостанция, там всегда было людно, и он решил отправиться туда, чтобы просто побыть среди людей.
На автостанции людей почти не оказалось, бегали собаки, и лавочки были засыпаны снегом, так что и посидеть было не на чем. Юрий Григорьевич, чтоб отвлечься от своих мыслей, стал просто смотреть на прибывший автобус. На здании автовокзала висел рупор, который женским голосом объявил.
– Прибыл транзитный автобус Ставрополь – Ростов-на-Дону. Стоянка автобуса пять минут.
Водитель вышел из автобуса и крикнул в сторону рупора:
– Какие пять минут, там дорогу замело, и так опаздываем, ехать надо! – взяв под мышку пачку документов, он побежал отмечаться в диспетчерскую.
В автобус зашла пухлая студентка с сумками. Усевшись у окна, сразу достала варёную курицу и с аппетитом принялась завтракать. Юрий Григорьевич, переполненный событиями сегодняшнего утра, смотрел на жующую землячку.
«Вот молодец девка! – подумал он. – Вокруг хоть война, а у неё завтрак, – но понял, что война-то как раз в его голове. – А я что? – взбодрился он. – Неужто не молодец? Неужто я перестал быть артистом из-за того только, что меня уволили? Или я постарел от того, что директор мне об этом сказал? Нет! Я им докажу, я всю жизнь работал! Я настоящий артист!»
С такими мыслями Юрий Григорьевич вбежал в автобус и растянул меха гармошки.
– Дорогие пассажиры! – обратился он громко. – Прослушайте песню в исполнении заслуженного работника культуры.
В это время рупор на здании автовокзала тем же женским голосом объявил:
– Отправляется транзитный автобус Ставрополь – Ростов-на-Дону. Пассажирам просьба занять свои места, сейчас уже водитель придёт, и поедете, ну с Богом, в добрый час.
Водитель, действительно, вышел из здания автовокзала и направился к автобусу. Юрий Георгиевич запел:
– Когда б имел златые горы
и реки, полные вина.
Водитель сел за руль и объявил:
– Всё, дед, выходи.
Но в ответ звучала лишь песня:
– Всё отдал бы за ласки, взоры,
чтоб ты владела мной одна.
Всё отдал бы за ласки, взоры,
чтоб ты владела мной одна.
Водитель сказал громче и настойчивее:
– Всё, дед, ехать надо, выходи.
Но разве мог в такую минуту Юрий Григорьевич прервать песню и выйти? Ведь перед ним сидела публика, ровными рядами, как в креслах сельского клуба. Ведь он снова был на сцене и своей песней доказывал директору, Алексееву, самому себе и всему миру, что он всё ещё артист, да ещё какой! Он был полон решимости во что бы то ни стало допеть песню до конца – и непременно все куплеты.
– Не упрекай ты справедливо,
