Андрей Сальников
Сказ о военном топографе
Не спеша топали, зеленью альпийской восхищались и солнышком ясным наслаждались – устали все от снега колючего и холода лютого за эти дни! На гору белёсую позади себя теперь не смотрел никто, кроме топографа. Осетин ещё взглянул на неё одним глазком разок.
Казаки по дороге шутки травили весёлые да придумки нескромные фантазировали. «Представляете, братцы, – говорил один казак, – дойдём до села сегодня, а там встретят нас с почестями, поклонятся победителям». «Ага, верно! – молвил второй. – Возьмут под руки, за столы посадят уважительно, лепёшки с малиной стопками поставят на них и другие разные вкусности поднесут». «А ещё, – подхватил осетин, – бражку сладкую принесут, по чаркам её без меры разольют и песни хвалебные нам споют». Послушал топограф военный их сказочку и сказал, улыбаясь: «Ну, мастаки вы, ребятушки, выдумки жизнерадостные сочинять. А я вам так скажу: ежели не поколотят нас горцы за то, что на их гору влезли, и то хорошо!» И сам засмеялся.
Прошли они один перевал за шуточками весёлыми, затем второй перегиб одолели в разговорчиках праздных, а потом через отрог перевалили и замерли в ужасе. Путь, которым ходили уже однажды, теперь незнакомым показался им. Склоны, когда-то приветливые, в бурой грязи и камнях вывороченных предстали вдруг. А от зелени сочной, цветов и бабочек следа не осталось вовсе. Настрой их весёлый вмиг исчез. Топограф взглянул на осетина встревоженного – тот беду почуял и в селение побежал. Кинулся он за ним, казаки – по пятам. «Спешить надобно, братцы! Беда приключилась, – прокричал на бегу старшой. – Пока мы по льдам и снегам бродили над облаками кудрявыми, здесь ливни прошли обильные. Потоки воды с камнями и грязью смешались да на долину густой бурной рекой обрушились. Селем зовётся явление это чрезвычайно опасное».
Вбежали в селение горное компанией взволнованной, огляделись вокруг: домишки целёхонькие, заборы не покосившиеся, даже деревца стихией не тронутые стоят. Ну, думают, славно, милостью Божией без разрушений и жертв людских обошлось. В ближайший дом заскочили на радостях, а в нём – ни души. В другой зашли – тоже пусто. Покликали казаки мальца-сорванца, на чертёнка похожего, под кусток заглянули даже, куда по нужде он ходил, но и там не нашли никого. Взглянули товарищи вопросительно на осетина нелюдимого, может, он знает, куда люд подевался, но без ответа остались. Горец вниз по дороге бросился, а остальные за ним кинулись. До места с посевами ячменя и овса добежали, там-то всех жителей и обнаружили.
Копошились в грязи скользкой людишки несчастные, доставали из неё побеги, селем искалеченные, и плакали тихонько – по всему склону вой негромкий стоял.
Топограф военный, два казака и осетин замерли на краю дороги разбитой, шелохнуться не могли от потрясения душевного. Хотели им помощь свою предложить, но слова в глотках будто застряли, лишь мычание невнятное получалось из уст. Услыхали их люди. Лица чумазые, горем убитые подняли к ним, повернулись и скопом на них медленно двинулись. Кто-то камушек поднял с земли по пути, кто-то палку из грязи вытащил, а кто-то и серп из-за пояса вынул да занёс над головой своей. «Это вы, нечестивые, на гору нашу ходили! – гудели они. – Это вы, лиходеи, богов наших разгневали! – ревели неугомонно. – Теперь вы ответите нам, аспиды, за злодеяния свои богомерзкие!»
Как беда приключилась с посевами, собрались горцы всем селом и к старейшине в гневе явились, позволения об отмщении чужакам просить. Но старик возразил строго, наотрез запретил трогать пришлых, за что в яму был сброшен селянами за слабосилие своё неуместное. Теперь вот случай представился – наказать виноватых.
Почуял топограф военный беду неотвратимую при виде толпы озлобленной, вышел навстречу им, оружие у ног своих сложил и руки в знак смирения поднял вверх. Но свора в ответ загудела устрашающе да ещё быстрее к ним двинулась. Казаки встрепенулись, за ружья схватились и потихоньку попятились. Увидал старшой их лица испуганные и только вымолвить негромко успел: «Не стрелять!» Из толпы вдруг камень вылетел и в голову ему угодил. Выскочил осетин пред ним, прикрыл товарища, кинжал из-за пояса выхватил и против всех в позу боевую стал. Тут-то камни и палки на них градом и посыпались. Пальнули казаки в небо из ружей два раза, припугнули слегка наступающих, но толпа озверелая ненадолго замешкалась.
Только снаряды подручные вновь полетели в них, вдруг со склона рядом с дорогой малец-сорванец скатился кубарем весело да в дудки-свистульки казацкие стал насвистывать. Хотел танцем радостным отвлечь соплеменников от занятия невесёлого, но под шквал камней попал и рухнул замертво.
Казаки ружья свои побросали, увидев трагедию, подбежали к мальцу, взяли на руки его тело обмякшее и в два рта заревели горестно, криком своим всю долину наполнив. Народ, одуревший от ярости, вопли печальные услыхал и очнулся наконец. Выронили люди камни и палки из рук своих грязных и вместе с казаками застонали все в один голос. Так громко рыдали всю ночь несчастные, что от возгласов их лавины сходили в горах и грохотом, с неба карающим, у каждого в груди отзывались.
Эпилог
Пролежал военный топограф с головой сотрясённой три недели в госпитале, а как поправился, сразу в штаб с докладом пошёл. Шествовал скромно по коридорам штабным и удивлялся происходящему. Каждый встречный кивал ему уважительно, руку жал крепко и улыбался сдержанно. А возле окна, что на горы далёкие видом своим выходило, разговор подслушал случайно. «Ай да топограф, на какую громадину взгромоздиться сумел!» – сказал один офицер, поглядел в трубу подзорную и передал её следующему. «Да ещё и кумач разместить умудрился на ней!» – подхватил второй. «Белый лев снежных гор! Кажется, так его называют товарищи?» – вставил третий. «Именно так, любезный!» – ответил четвёртый. А седой генерал, что стоял неприметно в сторонке, взял из рук офицеров предмет оптический, глянул мельком в него, отдал и надменно сказал: «И белый лев снежных гор может попасть на съедение муравьям!»
Как потом оказалось, высший чин, что сказал эту фразу, руководством отделения Кавказского топографического являлся и вскоре топографа военного в свой кабинет пригласил. Выписал премию ему внушительную за успех экспедиции картографической, а виновников бунта в горах, что расправу над ним учинили, обещал наказать по всей строгости. Вступился за них топограф, объяснил, что не по злобе своей восстали они, а от бедности и отчаяния, да ещё и помощи для них попросил у начальства. Хлеба, мол, до зимы им не хватит, помрут от голода.
Казакам неразлучным начальство по пятаку выдало за службу добрую, но в тот же день за пьянку и драку, учинённую на площади, наказало их сурово – по разным частям служить порознь направили, одного – в Сибирь, а второго – в Азию. Отбыли они срок добросовестно, по медальке на грудь заработали, а потом по деревням родным разъехались, жёнок пышных в дома свои привели да мальцов настругали по десятку каждый, чтобы было кому в армии российской служить. По утрам детишкам свистульки вырезали из дерева да под свист их задорный мальца-сорванца, на чертёнка похожего, вспоминали горючей слезой.
Осетин нелюдимый полрубля получил от топографа за содействие в восхождении. На него сапоги купил крепкие, а на сдачу букварь приобрёл разноцветный. В родное село вернулся, продолжил в горы ходить в обуви новой да грамоте обучаться начал самостоятельно. Как читать и писать научился бегло, за деток принялся, а потом и за односельчан взялся. Стыдно, мол, неучами быть в конце века девятнадцатого. Дошло до того, что школу построил вскоре, преподавателем уважаемым сделался и стал учеников принимать со всей округи горной.
Топограф военный, отказ получив от руководства в помощи горцам, зерна закупил на всю свою премию и с осетином нелюдимым в селение горное обозом отправил. Сам в Петербург вернулся к кабинетной работе и новые карты составлять принялся. За сезон полевой такое количество съёмок топографических произвёл он с товарищами, что дал бы Бог за зиму управиться, чтобы в следующем году опять в горы пойти.
Как и намеревался он, через год снова на Кавказ отправился. И в следующий сезон поехал туда. И ещё много раз посещал этот край. За жизнь свою, не очень-то долгую, весь его исходил вдоль и поперёк да на картах зафиксировал в мельчайших подробностях.
