Андрей Геннадиевич Каргин
Как братья. Побочный эффект
Между тем сознание всё чаще стало выходить из под Лёниного контроля, и справляться с этим обстоятельством становилось всё труднее и труднее.
Именно благородное стремление испытать созданный Лёней препарат на себе, не подвергая риску посторонних людей, привело этих двух, выращенных и воспитанных заботливыми бабушками, неплохо образованных стараниями родителей, умных, по своему интересных и интересующихся мужчин-мальчиков, романтиков с пёстрыми генами и неудачными, увы, судьбами, шлимазлов, олухов, но вовсе даже не негодяев, в эти опасные места, где им совсем было не место.
Да, они из были из племени тех, кто готов решать судьбу человечества, страны, всего мира, жарких спорщиков, неистовых "домашних" трибунов и ораторов, из тех, кто громко и страшно грозится убить всех негодяев всеми изуверскими способами, но намеренно убить не смогут никого и никогда, ибо в своей жизни не зарезали даже курицы с целью пропитания, но безутешно, горько и долго плакали в детстве по умершему от старости хомяку, получив психологическую травму на всю жизнь. Из тех, кто плачет над стихами, над книгами, плачет, слушая музыку, кто рос под неусыпной опекой мам, бабушек. Из тех, кто, не сказать, чтоб сильно, любил физкультуру, но беззаветно любил книги…
"Нас мало – юных, окрылённых, не задохнувшихся в пыли…" Аз ох ин вей!
Они из тех, чью генетическую патологическую доброту и способность к состраданию, сопереживанию, интеллегентность, порядочность, а ещё – лиричность, тонкое чувство прекрасного, тактичность, интеллигентность, до конца не убьёт проза жизни: предательства любимых, потери близких и родных, житейская несостоятельность, нереализованность, неуспешность, ибо – неподлость, нековарство, незлобивость, непредприимчивость – их хромые "коньки-горбунки" на ухабистых дорогах судьбы. Куда они могут вывезти своих хозяев?
Веня, который вечно по жизни опережал Лёню, на этот раз шел в нескольких шагах позади. Несмотря на одолевающий его морок, краем глаза Лёня заметил, как Веня в одиночку, вопреки приказу командира, зашёл во двор одного из домов, на первый взгляд не пострадавшего от обстрела, впрочем, заметно стараясь перемещаться грамотно, как учил командир Петя на коротком инструктаже. Со стороны, повоевавшему человеку, наверное, показалось бы смешным и наигранным такое Венино перемещение, и с головой выдало бы дилетанта, да и одному заходить в чужой враждебный дом логически неправильно, должен всегда кто-то прикрывать спину, страховать. "Не дай Б-г с ним что-то случится, как я посмотрю в глаза его родителям, его Лизочке", – подумал Лёня, и двинулся к дому, во двор которого уже просочился Веня. Открыв добротную, кованую, не скрипнувшую даже калитку, Лёня осторожно зашёл в просторный двор, полностью закрытый виноградными лозами с тяжелыми гроздьями поспевающего темно-красного и белого винограда, вокруг которых вились, жужжа, маленькие чёрные осы. Солнце насквозь пронизывало лозы, его лучи празднично отражались на чисто подметенных чёрно-серых плитах дикого камня, которым был вымощен двор. Пылинки плавно кружились в воздухе, освещённые лучами солнца, умиротворение и покой окутывали пространство двора, отсекая всё, что осталось за калиткой. Мирная и чудная картина приглашала к покою. Вени нигде небыло видно. Аккуратно и сторожко ступая, поводя стволом автомата, который почему-то вдруг стал казаться неуместным, лишним в этом месте и в этот момент, и даже как-будто мешал, Лёня, действуя автоматически, двинулся в обход высокого серокирпичного дома цоколь которого выложен был из того же камня, что и двор, продвигаясь к видневшейся в глубине двора калитке, ведущей в сад, откуда ему послышался лёгкий шум. Медленно войдя в огромный, пышный, яркий всеми оттенками зелёного, благоухающий южными ароматами сад, и оглядевшись, Лёня углядел метрах в двадцати небольшое каменное строение, разрушенное, по видимому, попаданием миномётного снаряда. Оглядываясь по сторонам, поглядывая на пустые, но как-будто бы зло и пристально следящие за ним окна дома, поводя стволом автомата, Лёня двинулся к развалинам строения, возле которого ему показалось какое-то движение. Между тем внутри Лёни всё активнее развивалась странная "химия", принятая им с Лёней два дня назад согласно эксперименту, ради которого они, собственно, здесь и оказались. Как там, интересно, Веня себя чувствует? – вскользь подумалось Лёне. Между тем, передвигаясь рефлекторно, как в фильме-боевике, внутренне Лёня уже себе не принадлежал, а весь состоял из плотной массы необычайно сильных ощущений, переполнявших его тело и сознание, в глубине которого мелькали, пересекаясь, образы из "Терминатора", Тинто Брасса и, почему-то, "Апокалипсиса" Копполлы, сменяющимися цветными линиями, подобными огромным пучкам проводов, броуновскому движению молекул, точками, фигурами, пульсаром, спиралями. И – непрерывный гул, вибрация, техномузыка, оркестр в каждой частице его организма. Редкие мысли были поверхностны и уместны именно и только к этому моменту, и только с ним и связанные. Тело звенело и пело, сила распирала Лёню, однако, такая до странности спокойная, не бешенная, доселе им неведомая, но какая-то непреклонная, и это состояние почему-то воспринималось им естественно и просто, как должное. Внутри Лёни как будто неостановимо текла лава. Он состоял сейчас из двух ипостасей: первая, внешняя, подобная оболочке, действующая по уставу, согласно боевому заданию, с автоматом в руках, и вторая – внутренняя, многоликая и многогранная, мощная, всеобъемлющая, разрушительная и созидательная одновременно, но пока полудремлющая, спокойная. Сила, не поддающаяся и не подлежащая полному осознанию, а просто и естественно воспринимаемая всем Лёниным существом. Лёня двигался и действовал как по наитию. Вени нигде небыло видно.