Андрей Арсланович Мансуров
Разрешенная фантастика – 1
Для таких «исключительных» случаев, как нападение, человек и вёз с собой сорок обученных качков-холуёв с луками, алебардами и мечами, а вовсе не крючкотворов-бюрократов. Хотя парочка последних всё же имелась: они сразу отправятся в Ратушу Столицы, списывать новые Законы, Уставы и Регламенты.
До Лютеции доехали за одиннадцать дней. Ещё день ушёл на распаковывание и обустройство. Столичные постоялые дворы прибывающие каждый год дворяне не жгли, опасаясь гибели всего города, как уже не раз бывало, в огне. Зачинщика-виновника обычно просто казнили, предварительно прокричав на всех площадях всех городов страны, что его Род лишается дворянства, а земли отходят Государству.
Поэтому цены были выше, а качество обслуживания ниже. И стойкую вонь от немытых тел, дыма, гари от очага, и всё того же вездесущего прогорклого масла, бревенчатые стены источали стабильно: уж не ошибёшься, что ты – в Столице!
Зато можно было жить на третьем (!) этаже – подальше от грязи и вони мостовых. А ещё бы: городская канализация-то до сих пор не проложена. И все нечистоты, отбросы и ненужный хлам обыватели смело валят из окон прямо на мостовую, где она замощена, или на утоптанную глину, где брусчатки нет, в надежде на то, что осенние ливни смоют рано или поздно всё это в Сену…
Жена со своей бандой прихлебательниц за два последующих дня успела обновить гардероб, и приобрести и освоить новые средства макияжа, модные украшения, и накупить всего того, что позволяет стереть грань между модными столичными штучками и отсутствовавшей пару лет провинциалкой.
Человек же совершил необходимые визиты – в Штаб Администрации: подтвердить своё участие. В Штаб Судейства – ознакомиться с некоторыми добавлениями к Кодексу Турниров. И – в королевский Дворец: выразить традиционное (впрочем, ничего не означающее) почтение.
Всё своё оружие он привёз с собой, и оказался рад узнать, что его параметры остаются прежними. На освоение нового ему бы могло не хватить времени. Но если бы он не посетил Королевские Мастерские, и не приобрёл ещё блестящих железок чуть изменённого фасона, «коллеги-соратники» его бы не поняли.
Так что он добросовестно «отработал».
Торжественное открытие Турнира состоялось через неделю, и проходило, разумеется, в Королевском Дворце. Поскольку единственным назначением этого гигантского здания с тёмными запутанными переходами и огромными пиршественными залами, были как раз Официальные Пиры, здешние лавки и столы поражали монументальностью, а многочисленные туалеты – древностью, запущенностью, и матерущей вонью.
Возможно (более чем!), что король, являющийся, как и во всех остальных странах, сюзереном только номинально, и фактически работавший «свадебным генералом» как раз вот таких Турниров и Пиров, просто не имел ни денег ни желания на реконструкцию здания. Обветшалые гобелены давно выгорели. Мебель была засалена и выщерблена следами кинжалов и мечей. И даже собаки, подъедавшие кости из-под столов, куда их бросали все гости, выглядели старыми и вялыми. Возможно, поэтому их драки за брошенный кусок мяса, столь веселившие всех, и вызывающие раньше массу пари и смеха, теперь почти не случались.
Зато уж выбор блюд и сервис оказались, как всегда, достойными. (Уж королю-то – точно нельзя показать слабину!)
Впрочем, ежегодная охота, традиционно собиравшая осенью вельмож во второй раз, немного сглаживала впечатление упадка величия и блеска замка и столицы. Королевские леса всё ещё кишели дичью. А егеря безусловно были лучшими. И рыцари могли блеснуть не конями-тяжеловозами и пятидесятикилограммовыми доспехами, а богато расшитыми разноцветными камзолами и благородными арабскими скакунами.
Но в местной охоте человек никогда не участвовал – он её просто не любил.
Собственно, он не любил и турниры. Но – Ноблесс Облидж! То есть, положение – обязывает.
Его соседи перестали бы его уважать и относиться с должным почтением, если бы он выказал слабость или лень! А вести очередную междуусобную войну человек хотел ещё меньше, чем показаться слабым или ленивым. Да и все феодалы, как чёрт ладана, боялись «потерять лицо»!
Хотя бы раз в три-четыре года Знатный вельможа обязан был почтить личным присутствием, или уж тогда прислать наследника – на ежегодный Турнир-смотр.
Иначе все бы посчитали, что он… Обеднел!
Взнос для участия и стоимость проживания в столице по карману только лучшим!
– …не пойму я вас никак, дражайший мессир барон! Ну почему вы не хотите почтить своим присутствием хотя бы соколиную охоту! – его сосед по столу, граф Де Монпелье, уже облил парадный камзол красным вином, да и жирная утка оставила на богатых Иллирийских кружевах воротника-жабо свой неизгладимый след.
– Благодарю покорно, мессир граф, этого у нас не заведено! Но уж, не хочу хвастаться, кабаны в наших краях пожирнее, да и покрупнее здешних! Вот приезжайте – и убедитесь лично!.. – щелчок пальцами, и в бокал ему и его собеседнику тут же долили очередную порцию вина. – Так что никакого удовольствия от местной охоты я не получаю… Охота это нечто… нечто… спортивное! Должен быть серьёзный, и… э-э… Достойный Противник! Могучий… и хитрый! А утки – Ха!.. Вы понимаете, что я хочу сказать?..
– О, да! Я и сам куда больше люблю не пускать птичек, а всадить старое доброе копьё в лохматую холку!.. Но вот с тем, что ваши секачи крупнее местных, я категорически… Кстати, правда, что у вас есть рубец на полбедра?
Разумеется, пришлось показать и рубец. И в сотый раз повторить историю его получения от особо крупного, (С каждым рассказом размеры кабана всё увеличивались – если так пойдёт дальше, слоны станут казаться рядом с ним мышами-недомерками!) злобного и неуязвимого, словно легендарный харминстр, хищника. И заодно – легенду о лечении:
– …да, загноилась. Да так, что нога раздулась буквально вдвое!.. Что?.. А, так у меня рядом, в Чернореченском лесу, проживает кудесница-ворожея… Нет, на всякий случай не сжёг… Вот! Видите, как пригодилась: мазала каким-то ну очень вонючим снадобьем… Да, вроде, на меду и корешках каких-то… Ну – вы же видите: зажило как на кошке!
Мазь, если быть до конца откровенным, человек изготовил сам. А в лес ездил для отвода глаз – конечно, никому не надо знать, как он может лечить собственное тело…
А уж о здешней медицине можно было сказать лишь одно: удивительно, как человечество ещё не вымерло с применением всего этого страшного, и иногда действительно ядовито-опасного, безобразия, называвшегося здесь лекарственными средствами. Включавшими толчёные сушенные мышиные хвосты, рог Единорога (зверя, которого никто никогда нигде не встречал, но в порошок из его рога все почему-то свято верили!), или Иерусалимскую Розу. (Что это такое, человек до сих пор не знал. И – слава Богу!)
Человек вполне мило вначале, и несколько путано и невнятно в конце, поддерживал традиционные разговоры за столом. Темы можно было пересчитать по пальцам одной руки: почти все интересы феодалов – любителей Турниров, замыкались на военной подготовке и физических кондициях, столь нужных для Войны, Охоты, или Турниров. В крайнем случае, иногда упоминались еда и напитки из экзотических стран. Или – походы кого-то из знакомых их знакомых в дальние страны.
Однако съезд любителей Охоты баловал интеллектуализмом ещё меньше. Поскольку обсуждение кондиций, и способов их улучшения у гончих, соколов, и коней навевало на человека ещё большую… скуку.
Поэтому к утру, выпив положенные два ведра, и съев целого барана, человек убедился, что все его соседи по столу пьяны и валяются – кто где. После чего, сильно раскачиваясь (роль такая!), удалился из пиршественного Зала. На конюшне велел подать коня, с кряхтением влез в седло, и велел сопроводить его до постоялого двора оставшимся на ногах конюшим из свиты.
Жену его, и вправду потерявшую сознание, (Хоть и, как обычно, последней!), челядь увезла часа два назад. Вдоволь натрепавшихся, и не то – спящих, не то – отключившихся фрейлин – вместе с ней. На предусмотрительно поданной карете.
На улицах, освещаемых ранней зарёй, на него и эскорт пялились только разносчики, метельщики, да молочники…
На этом собственно Открытие и заканчивалось, и начинался непосредственно Турнир.
В первом бою согласно жеребьёвке фонГертцу предстояло сразиться с бароном – лордом Мортимером. Его английские корни явственно читались и на фамильном щите и на почти таком же монументальном и причудливо раскрашенном вчерашними «подвигами» и возлияниями, лице.
Поскольку человек не относился к наиболее выдающимся родам и фамилиям, их схватка проходила рано утром. Ну как рано – до полудня. После полудня бились, уже под улюлюканье и гул наполнившихся трибун, бойцы познатней. С репутацией Мастеров боя.
«Полуфиналы» и «финалы» приходились обычно на вечер. Так что ранние бои привлекали сравнительно мало зрителей и зрительниц, стремившихся всё же выспаться и прийти хоть в какую-то пристойную форму после Пира торжественного открытия.
Милорд Мортимер был сильно бледен, что не скрывало синеву набрякших синяков под глазами и красноту носа, делал странные движения головой, (похоже, его всё ещё мутило) икал, и не слишком твёрдо сидел в седле.
Однако чужие сложности человека не смущали, и он первым же ударом классического турнирного копья отправил стокилограммового вельможу в полёт за добрый десяток шагов.
Спустя пять минут, когда Судьи убедились, что его противник жив, и ругается вполне громко и вразумительно, слегка охрипший (Похоже, и ему перепало несколько литров из ледника – на пиру!) Глашатай объявил о чистой победе барона фонГерца. И оставалось только узнать имя его будущего противника, которое должно выясниться после боя пары номер девять. То есть – где-то через час.
Сдав ненужное теперь копьё, коня, и щит на попечение толпы своих откормленных бездельников-мордоворотов, (Кормил – специально. Чтоб уж внушали уважение слугам других вельмож. Да и самих вельмож! Вот, мол, какие у меня «породистые» и откормленные прихлебатели! А что: драки между челядью считались чем-то вроде дополнительного Турнира и развлечения. И уж человек обеспокоился обучить паре-тройке приёмов рукопашного боя, и поддерживать физическую форму вассалов!) человек прошёл на трибуны, всё ещё полупустые. Где выразил высокородным Дамам положенную долю почтения, выслушал вялые похвалы и поздравления от других рыцарей своего ранга, и соседей, и с положенными стонами и сетованиями на плохую погоду, (жара и правда, стояла неимоверная – даже с утра) уселся среди них посмотреть на продолжение боёв.
Если бы он поступил по-другому, на него стали бы глядеть примерно как на гея в армии. Это как если бы в хоккее, или футболе: отыгравший нападающий… Ушёл домой, а не сел на скамейку запасных, поболеть до конца за родную команду!
Нет уж – «с поля» могли только унести!
Уход же могли бы посчитать за открытый вызов, за презрение к традициям славных Предков. А это чревато тем, что, согласно Рыцарскому кодексу, земли такого феодала, выказавшего открытое неуважение остальным, может законно попытаться захватить любой желающий. Разумеется, феодал. И, разумеется, из «оскорблённых». И, разумеется, с одобрения Короля.
Словом, чем глупее традиции, тем более они живучи… То, что всем в этом Мире управляли Регламент и древние предрассудки и заплесневевшие обычаи, устраивало человека сейчас больше всего.
Его возможным серьёзным соперником на завтра казался граф де Рюш. Мужчина солидный. Но боец не слишком изощрённый – все его приёмы не менялись годами. Что не помешало ему действительно победить амбициозного и крепкого, но ещё сильно волновавшегося юнца: копьё шевалье лё Флэр, направленное явно дрожащей рукой, соскользнуло с лобового выступа нагрудника… А вот де Рюш не промазал.
Когда утренняя сессия закончилась, человек отбыл к себе, где вынужден был выслушивать бурные поздравления от челяди, дам, и других феодалов, остановившихся в его постоялом дворе. Отвечать и приветствовать тоже пришлось, с соответствующим числом тостов и неизбежным обжорством в нижнем, общем, зале этого самого двора.
Послеобеденный поединок человек выиграл легко: барон деВирдисс весил не более девяноста килограмм. Причём – вместе с доспехами. Так что ближе к полуночи человек был вынужден в очередном грязном и крохотном туалете очищать желудок, и в своих низких и тесных комнатах переодевать очередной испорченный парадный наряд после очередных бурных «обмываний» очередной «славной победы»…
Второй день всегда проходил не столь сумбурно, и вполне предсказуемо.
Даже на утренние бои пришли почти все. Ещё бы: сейчас окончательно отсеются новички, старики, и лентяи, не уделяющие достаточно времени самосовершенствованию. И останутся только матёрые Профессионалы. А на них стоило посмотреть.
Доспехи великолепной закалённой стали, легко выдерживающие удар даже боевого наконечника копья, (А не турнирного – тупого!) и стрелы, пущенной в упор, весили добрых сорок килограмм. И щит – десяток. Но решающее значение, как человек усвоил давно, имел только конь. Именно от его выучки и надёжности и зависел всадник-рыцарь больше, чем от умения владеть копьём и мечом, и физической силы.
Турнирный конь у человека, конечно, имелся не один. Но главный – самых лучших кровей. Спокойный, уверенный. Как и он сам. Человека он уважал, и даже любил. По-настоящему. И, как знал человек, так будет до самой смерти. Его или коня. Ведь это – благородное животное. Однолюб. А не фаворитка-вертихвостка.
Человек испытывал к боевому другу сходные чувства, и знал и то, что инстинктивно и конь это знает. А читать эмоции и мысли в мозгу благородного животного было не трудней, чем у большинства местных женщин.
Ритуал проверки седла отнюдь не являлся пустой формальностью, и человек проследил за всем лично. Уж он-то знал всю кинематику и «точки приложения сил».
Граф де Рюш, разумеется, тоже вынужден был вытерпеть все те же неизменные атрибуты победы, что достались накануне и фонГертцу. Но поскольку он и вправду был сильно пьян, а вовсе не симулировал опьянение, выбить его из седла во второй попытке удалось тоже довольно легко, сделав вид, что в первом заходе дрогнула рука, а на самом деле просто хитрым движением отклоняя наконечник вражеского копья…
Уж человек-то знал, что можно, а чего нельзя показать ушлым Судьям.
Противник, которого человеку нужно было убить, должен был биться с ним завтра вечером. Разумеется, если его не остановят раньше. А его вряд ли остановят: человек видел с близкого расстояния куда легче, чем с трёх-четырёх сотен километров. Тренировки его амбициозного кандидата в новые «Владыки Мира и его окрестностей», если можно их так назвать, проходили и на силу и на выносливость. Здоровое сердце помогло настырному герцогу накачать неплохие мышцы, и набить уверенную твёрдую руку.
Мессер Хлодгар всерьёз намеревался доказать, что он самый искусный и сильный боец. Ас.
Следовательно – достоин почитания и всяческого уважения. И авторитет его будет сильно укреплён Абсолютной Победой на Турнире. Так он сможет восторженных союзников убедить в обоснованности своих притязаний, где надо – поинтриговать, а где надо – несогласных и потравить… Словом, сколотить себе альянс оппозиции.
Престарелый бездельник, теперешний король Луи Сто Двенадцатый, для них препятствием не явится. А поскольку в жилах почти каждого феодала в той или иной концентрации течёт кровь этих самых Луи, претензии восьмиюродного брата Короля на трон вполне… Законны.
Человек думал о том, что сделает, спокойно. Ему в силу работы довольно часто случалось убивать людей лично. И в этой реальности тоже. И это был его вполне осознанный выбор. Потому что только наивные морализаторы верят, что мерзавца, вора, или лгуна можно исправить силой убеждения и красивой риторикой. Человек, читая в душах, знал – исправить гнусную тварь можно только хорошей пулей из ружья. Или добрым ударом меча. Или, уж в крайнем случае – отравленным вином… Он не гнушался здесь в выборе средств – слишком велик груз ответственности. И велика цена ошибки.
И человек вовсе не хотел, чтобы немногочисленные оставшиеся целыми Миры-реальности его планеты оказались навсегда потеряны, как это уже неоднократно случалось до Решения о принудительной хроноформации.
Поэтому он продолжал вести себя так, как от него ожидалось: ел, пил, любил жену, разговаривал с соперниками – побеждёнными ли, победителями – неважно. Олимпийская система позволяла закончить Схватки всё же в обозримые сроки: всего за пару недель. Ну, плюс ещё неделя – на неизбежные празднования…
Победителем человек никогда не становился, да и сейчас не собирался. Он сражался не За, а Против. Против человека, которого заранее озаботился заставить «администрацию» вписать в ту подгруппу, где их встреча оказалась бы неминуема.
Уж подправить-то мозг чиновников-составителей Списков ему было нетрудно.
К вечеру третьего дня погода испортилась.
Набежали иссиня-чёрные клубящиеся тучи, и где-то в отдалении громыхал своими железными бочками по невидимой небесной лестнице, гром. Ветер рвал нарядные стены палаток, навесы над трибунами, и помпезно-изысканные модные туалеты дам. Красиво трепетали полностью, наконец, развернувшиеся многоцветные штандарты благородных вельмож, окружённых свитой в одежде «фирменной» фамильной расцветки, дарованной высочайшим изъявлением Королевской воли века назад, и гордо сохраняемой на протяжении десятков поколений.
Всё это пёстрое разноцветье теперь, в сером полумраке, сразу как-то поблёкло, словно обесцветилось. Броня лат готовящихся к схватке стала почти чёрной: рыцари смотрелись, словно грозные Линкоры. Собственно, это так и было – кто, как не закованные в броню бойцы, являлся самым сокрушительным оружием этой Эпохи!
Белое перо, закреплённое на шлеме сира Хлодгара, внезапно переломилось от сильного порыва ветра, и теперь трепетало на лоскутке, отвлекая внимание всех дам от мужественного лица. Которое герцог поспешил спрятать под забралом.
Нельзя сказать, чтоб перелом пера считался плохой приметой. Но уж о том, чтобы это вошло в поговорку теперь, человек собирался позаботиться. Ему это могло сильно пригодиться. Да и в будущих песнях-балладах это можно красиво обыграть…
После того, как стих звук труб, дающих сигнал к схватке, человек не стал спешить.
Будто сговорившись, они с противником какое-то время просто смотрели друг на друга сквозь узкие щели забрал, не двигаясь с места. Даже трибуны непривычно затихли и замерли, словно почувствовав, что что-то должно случиться.
Над турнирным полем нависла словно бы не только туча.
Но и Смерть…
Лишь через добрую минуту после сигнала горниста бойцы уверенными движениями шпор почти одновременно пустили верных коней в ровный сильный галоп.
В нереальной, почти абсолютной тишине, копыта коней действительно сотрясали землю: вес их со всадником был настолько велик, что дрожь ощущалась и в мощных несущих балках трибун, где зрители, казалось, забыли о том, что надо дышать!..
Расстояние для разгона было вполне достаточным. Глаз человека обрёл остроту соколиного. Вот: в эту точку он должен попасть!
Это он и сделал, действительно вложив в удар турнирного копья все свои силы.
Страшный крик перекрыл даже могучий гул двадцати тысяч глоток. Почти все, кто сидел на трибунах, вскочили. Многие дамы как водится, завизжали.
Хлодгар не выпал из седла только потому, что шпоры зацепились за стремена. Но оказался отброшен на круп своего коня. Там он, нелепо взмахнув руками, балансировал несколько страшных мгновений – наверное, инстинкты бойца ещё работали.
Затем всё же опрокинулся за круп коня, потеряв сознание.
Уже развернувшись в конце Зачётного Участка, человек увидел, что коня его соперника обступили со всех сторон служители. Затем всадника распутали и сняли с тревожно ржущего, и испугано гарцующего на месте, почуявшего беду, случившуюся с Хозяином, верного животного. Сира Хлодгара уложили прямо на траву ристалища.
Спустя ещё три минуты Лекарь Турнира через профессионального Глашатая объявил о трагической смерти благородного мессира Хлодгара в результате несчастного случая: проникший сквозь предохранительную решётку шлема стальной, хоть и затупленный как положено, наконечник копья мессира фонГертца вонзился через глаз прямо в мозг.
Трибуны продолжали гудеть: такого раньше никогда не случалось!.. Это говорило или о плохом качестве стали забрала, или… Об исключительной силе удара.
К человеку подошли гвардейцы и их Капитан. Двое встали, как положено, по обе руки от человека, остальные приступили к «дознанию». Забрали поломанное копьё, осмотрели коня и седло, доспехи человека… После чего капитан отправился в Главную ложу. Доклад не занял много времени.
Затем поднялся сам Король. Трибуны, как по сигналу, заткнулись.
Стоя на одном колене, благородный фонГертц вполуха прослушал традиционный Королевский вердикт, зачитываемый Глашатаем с поистине лужёной глоткой (ну, поскольку никаких усилителей, и даже элементарных рупоров не существовало):
– «… роковая случайность, повлёкшая трагическую безвременную кончину Благородного Мессира Герцога де… Штраф в размере тысячи ливров… Запрет на участие в продолжении Турнира. И дисквалификация на два года, с отбыванием домашнего ареста в Родовом Замке…»
Обязательное в таких случаях паломничество в Священный Город разрешалось заменить ещё пятьюстами ливрами штрафа.
Хорошо хоть, что то, что произошедшее – именно случайность, ни у кого сомнения не вызывало. А то иногда «благородных» рыцарей ловили и на мошенничестве!
Тогда пришлось бы сидеть дома не два, а три года. И платить вдвое больше.
«Почётный» эскорт из пары гвардейцев, так и не сказав ни слова, откланялся.
Человек, почтительно поклонившись всем присутствующим – во все четыре стороны – покинул поле ристалища. Выслушал неизбежные сочувствия и соболезнования от челяди, затем от тех рыцарей, кто ещё не бился, или уже всё закончил. Выразил своё «ужасное» сожаление – вполне мог бы «уж в этот раз» дойти до финала!..
Прошёл на трибуны, оставив лишнее теперь оружие слугам. Подойдя к потерявшей (Он-то видел, что – только якобы!) сознание жене Хлодгара, подождал, пока ту фрейлены и официальные фаворитки приведут в чувство с помощью ароматических солей, вееров и притираний.
Высказал все полагающиеся заверения и соболезнования. Выслушал все полагающиеся уверения в том, что против него не держат зла, и «понимают, что виной всему роковая случайность!»
Человек, разумеется, видел, что эта женщина отнюдь не опечалена утратой замкнутого и амбициозного мужа, слишком мало внимания уделявшего ей, «самовлюблённой», по его словам, дурой. И предпочитавшем делиться планами с фавориткой фрекен Гудрун, которую теперь можно будет под благовидным предлогом удалить… И вдова уже даже наметила себе достойного нового кандидата, давно претендующего на звание Лучшего Любовника Провинции…
Да и династия не прервётся – пятеро отпрысков мужского пола усиленно тренируются на Лучшего Бойца. Через пару лет старшего можно бы и женить.
Человек знал и то, что теперь к нему будет подослано не менее трёх наёмных убийц – вот это считалось нормальным и даже соответствующим традициям. Как и поимка и казнь таких убийц тем, к кому они подосланы.
Ещё он отлично знал, что такие несчастные случаи – скорее правило, чем исключение для этих жестоких игр взрослых мальчиков.
Редкий Турнир не уносил две, три, четыре жизни.
На этом и строился его План. Простой и эффективный. Если хочешь быть уверен, что дело будет сделано хорошо – сделай его сам.
Никто его ни в чём не заподозрит. Убийство совершено (Хоть это – дело мерзкое и грязное, но признаться самому-то себе в том, что это – именно убийство, можно!) безукоризненно. И через год-другой все будут помнить только о том, что в роковом для Хлодгара поединке у него сломалось перо, и погода была… Ужасна!
А бедняга фонГертц мог бы пройти в одну шестнадцатую финала, если бы не глупая и досадная дисквалификация.
Всё это и предусматривалось его планом. Потому что именно так ущерб местным Традициям, Устоям и Регламентам оказывался минимален. И то, что он убрал опасного потенциального реформатора-объединителя, возомнившего себя кем-то вроде Карла Великого, или Бисмарка, позволяло сохранить уклад и строй жизни неизменным.
А это и являлось главной Целью человека. Его основными новыми обязанностями.
О смерти «благородного мессира» человек не жалел. Жестоко? Жестоко.
Но не более жестоко, чем во время той же Охоты скакать с огромной толпой праздных дармоедов по полям бесправных вассалов, вытаптывая и без того небогатый урожай, взращённый буквально кровью и потом, и обрекая десятки бесправных людей на лютый голод зимой.
Тот, кто может читать в головах и душах других людей, быстро убеждается в бессмысленности таких абстрактных категорий, как Совесть, Честь, Долг, Сострадание, и прочих красивостей, выдуманных, скорее всего, всё теми же менестрелями-меннезинге-рами. Да и вообще – поэтами-мечтателями, не имеющими никакого представления о подлинных рычагах, управляющих людьми и их поступками.
Путь до дома занял три недели – они теперь останавливались в замках всех знакомых, кто не поехал в этом году на Турнир. Человек с подобающим сожалением и досадой рассказывал о произошедшем, его жена общалась, узнавая, кто за кого вышел замуж, кто – отправился в Квест за святым Граалем, кто умер, кто родил, кто – спятил… Обсуждали, ехать или не ехать человеку в Рим.
Большинство высказалось против поездки – уж больно они там обнаглели: за каждую незначительную провинность с грешника дерут втридорога, и ещё молиться нужно! Проще и удобней заплатить своим. А чтоб самому не молиться – нужно просто нанять каких-нибудь братьев-пресвитерианцев… Человек делал вид, что полностью согласен.
В замке у Матильды он своего раздражения зятем не показывал. Хотя видел и отвратительно запущенное, тупое и тусклое оружие на стенах, и кое-где даже (Вот уж – вопиющее безобразие!) паутину в тёмных углах высоченных стрельчатых потолков. Он только с важным видом кивал на заявление мужа Матильды о намерении отправиться в очередной Поход для отвоевания Гроба Господня. А что – по крайней мере, благородный рыцарь будет дело делать. А не соседей со скуки доставать!
Вслух, правда, человек сказал только о своём величайшем уважении. Поддержать личным участием, однако, отказался. Ему же теперь два года никуда из замка – да, точно!..
А вообще-то Иерусалим здесь переходил из рук в руки уже раз двадцать. Вот и хорошо: это говорило о паритете сил. Следовательно, вмешательства не требовалось.
Дома он разогнал свою законную досаду «усиленным» управлением, и, отработав что полагалось, на супружеском ложе, отбыл назад. В реальность, которую считал основной. Наиболее опасной, и подверженной всяким «рискам». Поэтому и выбрал Базовой.
Только теперь он осознал, что Эллен чертовски похожа на Розамунду!
Вот что значит хороший вкус: подсознательные пристрастия, привычка к самому лучшему не позволяют снизить планку требований к кондициям любимых!
Впрочем, работать человек продолжал добросовестно. Как и заниматься сексом.
Чуть позже ему всё же пришлось на всякий случай нанести краткие визиты в Реальности Миров Три и Четыре.
Теоретически хуже там стать не могло. Но – мало ли.
Недооценивать Людей… Да и их далёких Предков – нельзя.
По части поисков на свою и соседскую … приключений, Гомо, да ещё Сапиенсу – равных нет!
Мир Три был превращён в радиоактивную пустыню ужасной Третьей Мировой.
Недоработка предыдущего Наблюдателя.
Это именно после неё Наместник и объявил о введении принудительной Хроноформации. А сам Наблюдатель… Понёс заслуженную кару.
Поскольку война получилась ядерной, и удары пришлись в основном по городам, в полном соответствии с прогнозами учёных Ядерная Зима и разгулялась. По всем континентам. Среднегодовая температура в первые три года понизилась на добрых пятьдесят градусов. Ну, позже эти значения подровнялись. Но даже здесь, вблизи экватора, ещё оставалось чертовски холодно. И темно.
В этой реальности человек вселялся в «вождя племени», образовавшегося из членов научной экспедиции в Антарктиду, и экипажа ледокольного корабля, на котором они туда плавали.
Бесполезную и безоружную Антарктиду никто не бомбил. К ним не дошли ни ударные волны, ни световое излучение. Поэтому сохранился и корабль, и топливо, и еда. И надежда. И участники экспедиции выработали и приняли разумное решение.
Оно позволило доплыть, пока ещё океан не сковали льды, почти до экватора, и организовать Колонию на северной оконечности Австралии: на острове Мелвилл, в пятидесяти милях от Дарвина, крупнейшего города полуострова Арнемленд.
Место оказалось удачным во всех отношениях – от остаточной радиации береглись только в первый год. А вот жители континента, к сожалению, к этому времени от этой самой радиации уже… Да, жаль.
Здесь было в меру холодно, и какое-то время «водилась», если можно так назвать это, кое-какая живность. Затем превратившаяся в «консервы».
Тушёный, варёный и жаренный кенгуру за сорок лет уже набил оскомину у человека, хотя все остальные считали его за деликатес. Ещё бы: тушки замёрзших зверьков можно было теперь найти и вырыть из-под сугробов, только удалившись на сотню-другую километров, а в последнее время – и ещё дальше, от Базы.
Базой считался вмёрзший в могучие льды у берега корабль экспедиции. В своё время его с разгону загнали на мель. А после замерзания Океана уровень воды сильно понизился, и корабль теперь сидел и ровно и надёжно. Тот ещё «Ноев Ковчег»…
Но это было лучшее, что они могли тогда придумать и сделать.
Каюты и остальное оборудование как раз и были рассчитаны на суровые антарктические условия: утепление во всех помещениях, усиленный набор ледокольного корпуса, огромные цистерны с топливом, перегонный куб опреснителя, балластные цистерны, где теперь хранилась пресная вода, аварийные и вспомогательные дизельгенераторы…
Всё с самого начала давало возможность долго жить автономно. И не бояться замёрзнуть. Пусть даже снаружи доходит до минус тридцати. И это – так называемым «летом».
Поскольку «вождь племени» до катастрофы был Капитаном, ему оказалось не слишком трудно объединить людей для выживания, правильно распределить обязанности, и добиваться беспрекословного выполнения своих распоряжений.
Партии фуражиров на лыжах, или нартах, запряжённых собаками, методично обшаривали квадрат за квадратом, выкапывая и подбирая замёрзших животных, которых вынюхивали собаки, и опустошая отдельные фермерские домики, и целые посёлки.
Расчёт на то, что к более тёплому побережью сбегутся почти все, кто способен прыгать, ходить и летать, оправдался.
