Андрей Арсланович Мансуров
Не Агата Кристи
Расточительно!
Значит, скорее всего, нет там никого живого.
– Звучит логично. И поскольку мы с вами, лейтенант, не верим, что какое бы то ни было живое существо может протянуть почти двести лет, можно считать предположения Гуннара действительно – старческим маразмом. Или, что куда вероятней, космической паранойей. Вызванной, вот именно, сильным стрессом.
Ну что, попробуем тоже поспать?
– Попробуем, Ксю. Тем более, что автопилот у нас, к счастью, тоже портативный. – Назаров скосил глаза на стоящий между ними здоровенный чемодан, – Защищён тройным кожухом. Поэтому и не сгорел. В отличии от центрального компьютера модуля.
– Ну, тут уж, как говорится, без вариантов, сэр. Кто мог предполагать, что реактор, вот именно – армейский, то есть – с пятикратной защитой, вдруг взорвётся! Это так же вероятно, как и встреча в космосе с Микки Маусом… С другой стороны – ставить на компьютерный блок модуля свинцовый экран – лишние полторы тонны. Нереально. Но…
Если честно, командир, даже если б центральный компьютер не сгорел, вряд ли это нам хоть что-то дало.
– Почему вы так думаете, Ксю?
– Да потому, что не встречалось нам ещё в космосе кораблей массивней тридцати тысяч тонн. Их, насколько я помню выкладки наших чёртовых экономистов, попросту невыгодно строить и эксплуатировать. Слишком много энергии уходит на разгон и торможение, и слишком сложными и толстыми должны быть несущие конструкции. Или броня. Много лишнего веса. Так что вряд ли та штука, к которой мы летим – корабль. Скорее уж – стационарная космическая Станция. Но – не орбитальная, а именно – для работы в абсолютно открытом космосе.
Так сказать, уединённо и очень отдалённо. – Ксю печально вздохнул.
– То есть? – Назаров уже и сам догадался, к чему помощник штурмана клонит, но хотел услышать это именно из его уст.
– То есть, лейтенант, – Ксю тоже употребил звание, ещё и посмотрев на командира долгим взором, – скорее всего это – лаборатория. Секретная. Для разработки оружия. Жутко опасного, и смертоносного. И поскольку она уже двести лет как дрейфует в пучинах, как выразился наш старший товарищ, «дыры», сильно мы рискуем. Нарваться.
Назаров раздумчиво покивал:
– Согласен. И поскольку эта мысль кажется наиболее вероятной и мне, будем исходить в первую очередь именно из опасности заражения. Потому что, как известно – самое дешёвое, простое, и летальное оружие против любых живых существ – биологическое. А самые живучие и стойкие живые организмы – бактерии, бациллы и вирусы. И для них пережить двести лет, пусть и при абсолютном нуле и в вакууме – раз плюнуть.
– Так – что? Может, когда прилетим и осмотрим – подключим для анализа внутренностей Станции наших любимых учёных? Биологи всё-таки?
– Там видно будет, Ксю. Да и вообще – чего зря суетиться? Может, это всё-таки исключительно большой астероид. Металлический.
– Вы и сами в это не верите, Олег.
– Верно. Мы с вами перестали верить в чудеса и сказки ещё до того, как пошли в школу. Потому что мечтатели и романтики не проходят отбор на профессиональных космонавтов… Так что просто попробуйте пока поспать, а я подежурю первые восемь часов.
– Спасибо, командир. Попробую. Только придётся и мне слопать две капсулы снотворного. А то возбудилось что-то излишне сильно…
Моё воображение.
Двадцать два часа полёта и финального маневрирования прошли благополучно.
За это время все успели дважды пообедать, и дважды поспать. Поскольку особых развлечений на борту модуля, конструктивно представлявшего собой по сути почти точную копию древних шаттлов, с голыми стальными стенами, и стандартными самолётными сиденьями, не имелось. Как не имелось в пассажирском, верхнем, сегменте цилиндра, и иллюминаторов: проектировщики не без оснований посчитали, что незачем ослаблять прочность корпуса. Равно как и нервировать взгляды выживших видами пучин негостеприимного космоса.
Зато всё необходимое для собственно выживания как раз имелось: в нижнем, грузовом, отсеке, под полом салона для спасшихся. Большие запасы кислорода, воды, пищи, топлива для манёвров. И ещё НЗ различных приборов и средств для выживания в любых условиях. И мощные аккумуляторы. Портативные и стационарные.
И поскольку силу тяжести на их крошечной посудине создавала только тяга маршевых двигателей, сейчас внутри модуля царила невесомость. Что позволяло всем одиннадцати спасшимся без проблем разместиться в крошечной рубке, буквально плавая в воздухе, рядом друг с другом. И рассматривать без помех оказавшуюся перед носовым иллюминатором модуля странную конструкцию.
Вернее – почти без помех, поскольку иногда мягкие рывки подруливающей системы автопилота, стабилизировавшего положение модуля, заставляли людей хвататься друг за друга и поручни, имевшиеся внутри рубки, чтоб не падать на потолок или стены.
Рассматривать было интересно.
Имевшаяся перед их взорами космическая Станция больше всего походила на взорванное изнутри соцветие одуванчика, не успевшее разлететься до конца, и в таком положении кем-то зафиксированное, словно кадр, или декорация из фантастического фильма.
Разбросанные во все стороны от центра отдельные крупные части удерживались лишь на тоненьких связях: переходных коридорах.
Конструкция была огромна: на добрых три километра влево, вправо, вниз, вверх, и в глубину пространства уходили небольшие, как казалось отсюда, с расстояния десяти километров, шары, из потускневшего металла. А потускнел и стал матовым он явно от долгой «обработки» свободными электронами, молекулярным водородом, и космическим излучением, и какими-то ещё частицами, и межгалактическим мусором. И ещё странное ощущение нереальности происходящего возникало от того, что в свете носового прожектора модуля искорками поблёскивали иллюминаторы в трубочках непропорционально малой толщины. И довольно много их, этих иллюминаторов, имелось в соединявших шары, когда-то круглых и прямых, а сейчас скрюченных и изогнутых наподобии спятивших змей, погнутых и перекореженных длинных цилиндрах переходных тоннелей-коридоров.
Собственно, вернее было бы сказать, что это раньше более крупные конструкции были шарами. А сейчас даже отсюда отлично было видно, что некоторые сферы, особенно из тех, что располагались ближе к центру, сплющены почти в лепёшки – словно по ним ударила чудовищная кувалда. А в других имеются громадные дыры-проломы, и обломки корпуса торчат наружу: так, словно они наоборот – взорвались изнутри. А от тоннелей-переходников ко многим шарам оставались подсоединены лишь жалкие их обрывки – всё остальное, похоже, было унесено прочь чудовищным взрывом. Или – взрывами.
Глядя на весь этот хаос, не верилось, что внутри могло сохраниться хоть что-то живое…
Или хотя бы – целое.
Назаров сказал:
– Это – несомненно величайшее открытие для человечества. Нет, мы, конечно, встречали другие расы, но ни одна из них к моменту нашего знакомства не освоила космонавтики. А чтоб вот так, чисто случайно, впервые за восемь веков встретить равных, или даже превосходящих нас по уровню технологии… Жаль, что мы в столь бедственном положении. И не можем изучить тут всё, как положено.
– Простите, сэр, как мне представляется, изучить тут – на годы хватит и специализированной экспедиции. Но ведь чужак – погиб?
– Похоже на то, Энди. И вон там, ближе к центру, раньше имелся какой-то главный, крупный, блок. Вероятно, энергопитающий. – он указал туда пальцем, – Или для руководства всем этим безобразием. И сейчас всё выглядит так, словно это он и взорвался. Разлетевшись на кусочки не крупнее конфетти. И повредив всё, что располагалось в непосредственной близости. А вся остальная конструкция не распалась на куски и фрагментики, и не разлетелась по всему космосу только потому, что удержались соединительные тоннели на дальнем периметре. – он снова показал рукой, проведя по всей немаленькой окружности покорёженного и деформированного «одуванчика».
– Да, командир, похоже на это. – теперь рукой указал Диего Санчес, – А не разлетелись те, которым перебило эти самые тоннели, только потому, что сами шары между собой соединяли ещё и страховочные тросы. Сверхпрочные, надо полагать. Вон они! Выглядят как белые ниточки – спасибо нашему прожектору, высветил их. И взрывной волной эти тросы не перебило только потому, что рассеялась она в вакууме! Так что что бы это ни было за сооружение, живучесть у него – будь здоров!
– Ответ отрицательный. – это с невозмутимым выражением лица возразил снова Энди Галопан, – Командир сказал, что этой штуке почти двести лет. И если б тут кто-то выжил, они бы свою махину починили. Ну, или их боссы её хотя бы утилизировали. Металл же! Да ещё выведенный в космос! Деньги! И, судя по масштабу – огромные!
– Следовательно, – Назаров, не без удовлетворения констатировавший, что почти все здравомыслящие космонавты рассуждают примерно одинаково, и сам старался говорить спокойно и раздумчиво, – хозяева этой странной Станции погибли и сами. Или по каким-то, пока непонятным нам, причинам не захотели «утилизировать» её.
– Ну ясное дело. «Не захотели!..» Скажите лучше – побоялись, сэр! – это снова высказался Санчес, – Только совсем уж идиот не поймёт, что это – специализированная научно-исследовательская Станция. С независимыми, и легко отсоединяемыми, или блокируемыми от остальных помещений, секциями-отсеками. То есть – вон теми всеми сферами. Идеальный вариант для надёжной изоляции при аварии. Или утечке. В отдельных лабораториях. А что можно создавать на такой Станции?
Вот именно! Только бактериологическое оружие! Ну, или генетическое. Избирательно действующее на «низшие» расы. Или неугодные нации.
– Похоже на правду, старшина. И вариантов у нас, собственно, не так много. Потому что раз не «утилизировали» столь большое количество металла, значит, или, вот именно – погибли все его «хозяева», причём как раз от результатов воздействия того, что здесь понаразрабатывали… Или сами же и взорвали всю эту штуковину. Во избежание.
Ну, или это сделали их противники. Уже – из мести.
– Да, похоже, что так, командир, сэр. – это высказался штурман, – И поскольку эта, как вы выразились, «штука» летит, пусть и очень медленно, вон оттуда – вон туда, можно предположить, что её как раз в пучины пустого пространства и направили именно для этого. Во избежание, так сказать, соблазна. И попыток воспользоваться ещё раз. Тем, что они тут разработали.
– Это не радует. – голос лейтенанта не дрожал, но сам он спокойным себя не чувствовал. Как тут быть спокойным, если подтвердились самые худшие подозрения? – Поскольку, какое из помещений там мы не захотели бы обследовать, риск подцепить чрезвычайно смертоносную заразу очень велик.
Но и отсидеться на модуле не удастся!
Следовательно: нам срочно нужно решить, где мы будем «парковаться». А затем – и базироваться.
То есть – определить, в каком из этих шаров меньше вероятность наткнуться на лаборатории по синтезу и производству биозаразы. Потому что не может такого быть, чтоб вот прямо во всех производили бактериологическое оружие. Или генетическое. Должны быть и так называемые технические блоки. С реактором, аппаратурой для производства пищи, рекуперации воздуха, хранения запасов воды, аккумуляторов, и так далее.
– Разрешите, командир, сэр? – это на Олега взглянул как ни странно, Эрик Валкес.
– Да, доктор Валкес.
– Мне кажется, (Ну, как специалисту, весьма близко связанному как раз с биологией!) что таких узкоспециализированных, так сказать, хозяйственных, секций, там, на Станции, может и не быть вовсе. Потому что наверняка предусматривалась возможность – что является стандартным требованием для такого рода сооружений! – длительной изоляции каждой из таких секций-сфер. И, соответственно, их полной автономии. Поэтому и аккумуляторы с аварийным запасом энергии, и запасы пищи, воды и воздуха, должны иметься во всех этих шарах! Только в этом случае персонал такой секции-сферы имел бы возможность отсидеться, или продолжить работу, или постараться самостоятельно устранить последствия, если…
Что-либо выходило из-под контроля!
– Вот уж точно! – тон Энди Галопана был весьма категоричен, – Вряд ли кто захотел бы сунуться к придуркам, у которых из пробирок сбежала пара сотен миллиардов смертоноснейших бацилл! Я скорее поверю, что такие секции-шары местные начальники просто… Дистанционно разгерметизировали бы, да и «продезинфицировали», принудительно впустив внутрь любимый вакуум!
– И вряд ли это помогло бы. – это снова высказался Эрик Валкес, покачавший головой, – Ещё восемьсот лет назад примитивной тогда земной науке были известны супер-устойчивые штаммы простейших, прекрасно выживавших и в вакууме, и в холоде космического пространства. И квартировавшие, кстати, и даже плодившиеся, на наружной поверхности тогдашних орбитальных станций!
– Хм-м… Я не настаиваю на своей версии. – Галопан дёрнул плечом, – Тем более, что она уж слишком… Кровожадная! И подлая.
– Ну, слишком, или не слишком – это смотря на чей вкус. Может, местных учёных держали в узде с помощью каких-нибудь других рычагов. Не обязательно – страха. А, скорее всего, всё было как обычно: огромные зарплаты, ранняя пенсия, шикарный коттедж для проживания всей семьи… Ну и так далее. Всё, что угодно, в обмен на особое рвение при создании универсальных крошечных убийц!
– Вы правы, штурман. Рычагов и стимулов воздействия много. Но в их действенности сомневаться не приходится: вон, шаров-секций не менее двухсот по самому скромному подсчёту. И наверняка в каждом работали и жили люди. Много людей. Потому что кроме учёных для обслуживания всего этого сложного хозяйства нужны и техники, и кондиционерщики, и электрики, и компьютерщики… И так далее. И всем нужно платить.
С другой стороны, мы не можем не прислушаться к мнению специалиста, – Назаров кивнул Эрику. Тот кивнул в ответ, – Если каждый шар-секция и правда – абсолютно автономен, нам нужно выбрать: во-первых, наименее повреждённый. И во-вторых, всё-таки, такой, чтоб риск заражения был поменьше.
И тут в дело вступаете вы, доктор Валкес, и вы, доктор Хейдигер.
Когда мы со штурманом осуществим стыковку с подходящим на наш взгляд шаром, на вас ляжет обязанность взять пробу из отверстия, которое мы пробурим или прорежем в корпусе сферы-секции. Исследовать её. И рекомендовать нам наши дальнейшие действия.
И если в пробе будут иметься опасные микроорганизмы, с которыми нашими крайне сейчас скудными средствами не справиться, или какие-то биореагенты, предположительно влияющие на гены живых существ, нам придётся просто… Перебраться на следующий шар-секцию. И исследовать его внутреннюю атмосферу. И так далее. Но!
Не дольше шести дней. Столько наша многострадальная корма продержится.
– Не скажу, командир, что мы в восторге… Да и в открытом космосе мы с коллегой… э-э… Скажем так: работали крайне редко. Но мы понимаем всю сложность ситуации. И постараемся оправдать ваши надежды. – Эрик коротко глянул на Джонотана. Тот скривился, словно задел языком за обнажённый нерв в больном зубе, но промолчал, – Тем более, что от оперативности работы и достоверности анализов зависят и наши жизни!
По мере того, как выбранная для первого обследования сфера-шар надвигалась на спасательный модуль, становилось заметно, что она на самом деле – поистине чудовищных размеров. Серовато-стальная поверхность не отблёскивала, как это было бы, будь она новой, в свете носовых прожекторов модуля, а казалась шершаво-матовой. Назаров уже объяснил бурильщикам и учёным, что вызвано это, скорее всего, работой потоков молекулярного водорода, и мелкой пыли, встречавшихся в виде облаков даже в абсолютно пустых пространствах между галактиками.
Зато порадовало то, что почти нигде на наружных шарах, расположенных по внешнему периметру Станции, практически не имелось проломов, вмятин, и дыр. Следовательно, метеоритов тут практически нет, и все разрушения, которые нанёс взрыв, или взрывы тем шарам, что располагались ближе к центру и середине сооружения, периметра не коснулись. Приняли внутренние сферы, стало быть, весь удар на себя, закрыв своими корпусами остальные лаборатории. Пусть их при этом и разорвало и перекорёжило…
Но вот уже чужая Станция оказалась настолько близко, что шары справа, слева, снизу и сверху скрылись из виду – слишком маленьким был панорамный иллюминатор пилотской кабины. Кто-то из бурильщиков вздохнул: «Ну и здоровая, зар-раза! Просто обалдеть!».
Всё верно – масштабы хоть и разрушенного, но от этого не менее колоссального сооружения, подавляли. Олегу, ещё в Учебном довольно усердно изучавшему историю космонавтики и кораблестроения, казалось, что их крохотный модуль приближается сейчас к одной из тех гигантских Станций, которые строили на заре освоения околоземного пространства – тех, где искусственное тяготение создавали ещё за счёт вращения чудовищно громадного колеса из жилых и исследовательских модулей. Но здесь «вращения» явно не требовалось. Следовательно, строителям были известны гравитаторы.
Все спасшиеся с «Дональда» всё ещё находились в отсеке управления, поскольку Назаров посчитал разумным, чтоб все «прониклись» соответствующим настроением. И увидели и изучили запутанный лабиринт из гроздьев шаров и переплетения труб-тоннелей сами, так сказать – воочию. Он считал, и не без оснований, что только так можно дать людям проникнуться нужным настроением. И осознать масштабы стоящей перед ними задачи.
Первым в затылке почесал Анджей Полонски:
– Послушайте, командир! Да ведь каждый отдельный «шарик» – просто гигантский! Метров сто?
– Нет, Анджей. Диаметр каждой сферы – восемьдесят девять метров. Масса – чуть меньше двух тысяч тонн. Примерный внутренний объём – под сто тысяч кубических метров. Станция производит впечатление построенного действительно капитально сооружения. И рассчитана явно даже не на десятилетия, а на века. Солидная и наверняка прекрасно продуманная и добросовестно построенная конструкция. И автономные, изолированные, блоки-сферы наверняка имеют отличную защиту. И броню.
– Но зачем им настолько большие лаборатории?
– Ну, размеры, естественно, обусловлены спецификой. Собственно, доктор Валкес уже объяснял нам. Для нормальной работы профессионально организованной научно-исследовательской лаборатории в космосе нужна в первую очередь – энергия. Причём – независимый источник. Следовательно – миниреактор. Со всеми соответствующими обслуживающими агрегатами: то есть, генератор, конденсор, насосы, система паро- и водопроводных труб. Далее – гравитаторы. Оранжерея для выращивания свежих овощей-фруктов. Система кондиционирования воздуха. Канализация, водоснабжение. Ну, и плюс жилые каюты. И, конечно, помещения для собственно – работы. Отделённые от остального пространства такого шара надёжной системой переборок и шлюзов.
– Вы так уверенно говорите, командир, как будто уже побывали внутри.
– Нет, разумеется. Но в одном я железобетонно уверен: все корабли или сооружения для человекообразных существ должны быть устроены примерно одинаково. По типовой, так сказать, схеме. Она применялась и на «Дональде». И, если вспомните, собственно жилое пространство занимало там чертовски мало места. По сравнению с агрегатами для обеспечения функционирования внутреннего хозяйства. Здесь-то, конечно, будет немного по-другому. Потому что у них не было маршевых двигателей и преобразователей Вайля! А, следовательно, и машинного отсека, и цистерн с топливом. И лобовой брони.
– Ладно, с этим понятно. Но почему вы так уверены, что существа были – именно «человекообразные»?
Командир помолчал, поскольку в этот момент они со штурманом производили тонкие и сложные манипуляции с джойстиками управления. Затем всё же ответил:
– Это как раз никаких сомнений не вызывает. Вот, взгляните сами, – он ткнул пальцем в начавший уходить влево огромный шар, на поверхности которого сейчас, когда до него оставалось не больше двадцати метров, видна была каждая заклёпка и шов, – Отверстие входного шлюза рассчитано на существ не выше обычного человека. А конкретно – два метра на три четверти метра. А для причаливания ракет и транспортных челноков – вот. Стыковочный узел с кессоном. Практически такой же, как имелся на «Дональде». И даже рукоятки затворов сделаны словно под руку в перчатке.
– Хм-м… Надеюсь, командир, что вы правы, – Полонски покивал, – Тогда нам будет вполне комфортно внутри. Особенно, если там найдутся кровати!
– Даже если они там найдутся, – Ксю приподнялся из кресла штурмана, чтоб лучше проконтролировать разворот модуля, щёлкнул парой тумблеров над головой. Ремни вернули его назад, – воспользоваться вряд ли удастся. Потому что наверняка там не будет электроэнергии. И даже если мы сможем найти их гравитаторы, нет гарантии, что сможем восстановить подачу этой самой электроэнергии. На них. Да и вообще – в сам шар.
Потому что топливо реактора, каким бы оно ни было, за эти двести лет наверняка распалось. А подключать наши аккумуляторы к их гравитаторам – себе дороже выйдет. Эти штуки жрут энергию, как свиньи. А она, электроэнергия, нам понадобится. Так что придётся, скорее всего, не ходить, а летать. И спать – пристегнувшись к постелям. Если они там найдутся. Ну, или просто – к палубе.
– Ну, – оборвал интересную дискуссию Назаров, – ничего страшного, если и так. Самое главное – чтоб мы смогли попасть внутрь. А для этого нам в первую очередь нужно убедиться, что там нас не ждут сюрпризы из смертоносных бактерий и бацилл.
И хорошо бы, чтоб внутри сферы имелся и воздух.
А совсем уж замечательно было бы, если б этот воздух подходил по составу и нам.
Так что вся надежда на вас, уважаемые господа биологи!
Доктора Хейдигер и Валкес переглянулись. Валкес, тяжко вздохнув, постарался изобразить бодро-оптимистичную улыбку. Он уже был в скафандре, поскольку первую смену предстояло отработать ему. И сейчас он, и ещё трое тех, кто должен был заняться непосредственно бурением и анализом, только и ждали, пока командир причалит, и отдаст команду надеть шлемы. Назаров сказал:
– Минутная готовность. Сейчас завершим разворот, и выпустим причальные захваты. Одеть шлемы.
Хейдигер, кусая губы, утирая пот с побледневшего лица, и стараясь тем не менее не выглядеть напуганным, проворчал:
– Ну, удачи вам, господа разведчики.
Валкес, волновавшийся как ни странно, казалось, куда меньше, усмехнулся:
– Спасибо. И вам тут – не скучать!
Остальные члены разведгруппы промолчали. Вероятно, не хотели проявлять своих подлинных чувств.
Или им просто были неприятны взаимоотношения двух партнёров. И нервировала показушная, или пусть даже подлинная «трогательная» забота зоологов друг о друге.
Опуститься днищем грузового отсека, в котором и располагался шлюз модуля, на первый из намеченных для обследования шаров, оказалось нетрудно. И причалить тоже, поскольку магнитные тросы с фиксаторами сработали штатно. Металл же!
Благодаря чему и магнитные подошвы скафандров позволяли хотя бы ходить по наружной поверхности сферы уверенно.
Зато вот от бурения почти сразу пришлось отказаться: после пяти долгих минут сверления наружного стального слоя портативным ручным станком с алмазоборовым сверлом, из-под него полезла герметизирующая мастика. Галлопан проворчал:
– Смотри-ка, гадина такая. Двести лет – а она всё как новенькая…
Назаров сказал:
– Отставить сверление. Приступайте к прожигу.
Капралу пришлось сверло извлечь, и переключиться на лазерный резак.
Дыра при этом варианте получилась, конечно, побольше. Зато мастика их неё не полезла, поскольку скоагулировала вокруг раскалённого отверстия.
На преодоление всех пяти слоёв защиты потребовалось двадцать секунд. Затем, словно маленький гейзер, из отверстия ударила струя газов, сделавшая поток из мгновенно застывших в снежинки и льдинки паров воды сразу похожим на крошечный волшебный фонтан! Эрик Валкес с помощью длинного держака-манипулятора засунул в струю у основания пробирку, которую почти сразу извлёк:
– Можно затыкать! И заваривать!
Капрал Галопан среагировал мгновенно: заткнул отверстие стальным колышком, который тоже держал в длинном держаке. После чего Санчес приложил по торцу пятидюймового металлического конуса большой кувалдой. Колышек погрузился почти заподлицо.
Санчес буркнул:
– Порядок. Давай агрегат!
Пётр Моммсен, которого, как самого молодого, определили в помощники при первой смене разведчиков, подал горелку, удерживая другой рукой баллоны и шланги.
Заварить удалось быстро: за каких-то сорок секунд. Санчес удовлетворённо кивнул, что было нелегко в скафандре:
– Обычная сталь, сэр. Правильно, значит, подобрали рабочую смесь и припой!
Тут в разговор включился и доктор Валкес, уже засунувший пробирку с заткнутой пробкой в портативный электронный микроскоп, и рассмотревший изображение:
– Отлично, сэр! В-смысле, всё отлично видно, я имел в виду. А вот результаты…
– Да, доктор?
– Э-э… Как бы это покультурней… Нет, никак. Хреновые, честно говоря, сэр. Ну, то есть, не совсем, конечно, хреновые – воздух вполне подошёл бы нам по составу: кислорода двадцать один, азот, пары воды. Но… Имеются тут в нём в большом количестве такие… Хм-м… неизвестные мне, но чертовски похожие на болезнетворные, бациллы. И бактерии. И ещё кое-кто особо противный. Похожий на вибрионы сибирской язвы.
– Та-ак… – в тоне Назарова всё же прорезалось разочарование, – Не порадовали, доктор. Но, собственно, мы и не могли рассчитывать сразу – на удачу. Ладно.
Выбрасывайте пробирку, и обрабатывайте держаки, и полость микроскопа. И свой скафандр. И скафандры экипажа обработать не забудьте.
Доктор действительно применил и гамма-излучатель, и тепловой пистолет, и ультрафиолетовый прожектор. Санчес, задравший вверх обе руки, проворчал, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов:
– Брешут они всё…
– Что именно, старшина?
– Насчёт того, сэр, что не проникает вся эта фигня сквозь ткань скафандра.
– Вы – про бациллы?
– Нет. Я про наши «средства дезинфекции». Свербит у меня в носу от них, пальцы покалывает, и спина чешется – вот прямо спасу нет! И ещё щекотно.
– А-а, вот оно что… Не обращайте внимания, Диего. – Валкес позволил себе даже хихикнуть, – Это просто – нервное! Гамма-лучи не проникают в пластик глубже доли миллиметра.
– Ага. Точно. И ультрафиолет глаза не слепит!
– Слепит. А надо было прикрыть их.
– А вы не сказали, доктор!
– А вы могли бы и сами догадаться, техник – не мальчик, всё-таки!
– Ну-ка вы, двое уважаемых. – Назарова разбирал смех, хотя он и понимал, что он неуместен, и что всё это переругивание – действительно нервное у его людей, – Я понимаю, конечно, что вы просто не хотите молчать, но заканчивайте уже побыстрее, и залезайте в тамбур. Наружный люк закройте, но внутрь модуля пока не входите. И держитесь там покрепче за поручни. Нам пора лететь к следующему шару.
Санчес, обрабатывая самого доктора, тем не менее не удержался от шпильки:
– Вы ещё скажите доктор, что вам не щекотно!
– Щекотно, конечно. Правда, это от того, что меня за бока щекочет Энди!
Назаров, видевший через камеры скафандров разведчиков, что именно так всё и обстоит, невольно подкатил глаза к потолку, но постарался тон сделать посерьёзней:
– Отставить шуточки и приколы. Времени мало. Всем загрузиться в тамбур.
Видеокамера тамбура показала, что все вошедшие действительно ухватились за поручни и рукоятки. Командир отключил и втянул в их гнёзда магнитные присоски:
– Внимание! Мы отчалили. Я стартую.
На перелёт к соседнему шару и стыковку с его поверхностью ушло не более трёх минут. Практически столько же, сколько на «прожигание» отверстия и отбор пробы с помощью новой пробирки и обеззараженного держака. Ещё через минуту и это отверстие оказалось заткнуто очередной пробкой и заварено, а проба – исследована.
– Нет. Вход сюда нам тоже заказан. Какой-то штамм… вроде тифа. И бруциллёза.
На этот раз «дезинфекция» прошла без комментариев и шуточек.
Ещё два шара во внешнем «периметре» Станции пришлось пропустить – в них зияли дыры – или от осколков, или от метеоритов. И воздуха внутри, естественно, не имелось. Следовательно, рассчитывать в таких – на комфортное проживание, а, тем более, на их запасы воздуха, не приходилось.
Только через ещё семь обследованных шаров и два часа работы им «повезло».
Если везением можно назвать отсутствие во внутренней атмосфере девятого пробуренного шара патогенных или подозрительных микросуществ. Назаров видел, как треснулся перчаткой о затылочную часть шлема исследовавший очередную пробу Валкес, явно в попытке почесать густую шевелюру, отросшую за время «вахты». Кажется, учёный оказался в затруднении. Но голос его звучал достаточно уверенно:
– Похоже, командир, нам наконец попалась лаборатория, где нет болезнетворных бацилл, вирусов, и бактерий. Равно как и того, что можно было бы посчитать генным оружием. Возможно, потому, что здесь разрабатывали другое оружие. Как ни странно, более простое и не столь наукоёмкое.
– Это какое же?
– Химическое. Проще говоря: боевые отравляющие вещества. Его частиц, разумеется, в микроскоп не видно, но о присутствии молекул чрезвычайно ядовитых токсинов свидетельствуют масс-спектрометр, и газоанализатор.
– Вот как? И что же? Они… Необратимо отравили всё внутреннее пространство?
– Нет. Вернее, не так: они не столько отравили, сколько просто – присутствуют. В исключительно низкой концентрации. Могу сразу обрадовать: если мы проберёмся внутрь, и повыкидываем все ёмкости, где эта гадость хранится, и из которых, возможно, и происходит микроутечка, обработать пространство нашими реагентами, так, чтоб полностью нейтрализовать этот яд, мы сможем. Но на это уйдёт часов пять. Пространство уж больно большое, и закоулков там наверняка много. – тон был извиняющимся, но Назаров всё равно готов был расцеловать биолога: пять часов в их ситуации – ерунда! А после известия о том, что внутренний воздух по составу и здесь практически не отличается от земного, командир вообще готов был учёного задушить в объятиях!
Теперь у них есть где поселиться!
Не боясь смерти от удушья из-за неизбежной разгерметизации модуля!
И если удастся нагреть с помощью штатного конвертера хотя бы часть помещений, можно будет даже снять скафандры!
– Отлично, доктор Валкес. – Назаров говорил буднично, загнав подальше в глубину сознания нотки ликования. Рано ещё ликовать – вначале нужно устроиться! – Приступайте к усиленной обработке всех разведчиков. И вас тоже пусть тоже кто-нибудь получше обработает – с ног до головы. Не забудьте про подошвы. После чего входите все в шлюз. Поставьте режим обработки в нём на максимум – пусть его оборудование всех обработает и повторно. После чего ждём вас тут, внутри. Пора пообедать. А затем нужно выработать план…
