Андрей Арсланович Мансуров
Нож от мясорубки

Повесть

Меня зовут Катерина.

Мама называет меня «котик» и «лапочка», а папа называет Кэт и солнышком. Но иногда папа тоже называет меня лапочкой и их единственной надеждой и опорой.

Мне семь лет, и я живу с мамой и папой в большом доме. А больше с нами никто не живёт, и мне бывает довольно скучно, когда мама и папа на работе, и я сижу одна в своей комнате. Потому что с куклами играть мне быстро надоедает, и с ними нельзя поговорить. Тогда я стараюсь читать или слушать музыку. Флэшек с записями у меня много: есть и танцевальная весёлая музыка, и серьёзная – мама называет её «классическая». А читаю я энциклопедии, где есть много рисунков, и объясняется, как что устроено. А когда я хочу просто отдохнуть, листаю детские книжки.

Они очень старые, и буквально разваливаются на отдельные страницы. Читая их, я ничему не учусь, но папа говорит, что они очень полезны: он сам вырос на них. Они и правда, интересные и весёлые, и я уже знаю их почти наизусть – в них рассказывается про приключения мальчиков по имени Том Сойер и Гек Фин, и разных других детей, и нарисованы эти самые дети, и приключения, которые с ними случались.

Но так, чтобы я оставалась совсем одна, бывает очень редко. Только когда что-то совсем уж серьёзно ломается в наших механизмах, и папе нужна мамина помощь, чтоб починить их. Так что я очень рада, что мама научила меня читать. Ведь теперь у меня много друзей: книг. А вообще-то мы почти всегда с мамой дома, а папа уходит рано утром, и приходит поздно вечером. Иногда он приходит так поздно, что я уже сплю. В такие дни сказку на ночь мне рассказывает мама.

Мне нравится слушать, как она рассказывает, но я больше люблю, когда рассказывает папа. Он очень просто объясняет то, что мне непонятно из энциклопедий. И о таких вещах, и ситуациях, которые описаны в наших книгах, а я их не совсем понимаю, ну, то есть, те, которые существовали или случались давно. Я хочу сказать, тогда, когда мы, люди, ещё жили не в доме, а там – снаружи. На поверхности.

Мама, когда я прошу её рассказать о тех временах, обычно становится печальной: я вижу, как в её глазах иногда даже появляются слёзы. И тогда я говорю то, что, как знаю, снова вернёт ей хорошее настроение: чтоб она лучше рассказала мне какую-нибудь сказку. Тогда она словно приободряется, и глаза её загораются деловитостью и интересом.

Сказки мама может рассказывать, как мне кажется, бесконечно. Потому что за все эти годы она ни разу не рассказала мне второй раз такую, которую я уже слышала бы. Правда, почти всегда в маминых сказках есть прекрасные принцессы и принцы, и говорится о том, как они любили друг друга, и преодолевали на пути друг к другу разные преграды. Злобные мачехи, гадкие некрасивые сёстры, или ведьмы, драконы, людоеды, эльфы, гномы, гоблины, и другие сказочные существа там, в маминых сказках, есть не всегда.

А вот принцы и принцессы – всегда.

И в конце они обязательно всех врагов побеждают. И женятся, или выходят замуж, рожают много детишек, и живут долго и счастливо. И потом обязательно умирают в один день. Я раньше не понимала, почему это хорошо – ну, то, что они умирают вместе. Но позже…

Впрочем, лучше я буду рассказывать по порядку, а то запутаюсь.

А вот когда рассказывает папа, он не говорит про принцев и принцесс. Он рассказывает, как жили другие люди, и они с мамой раньше. И я расспрашиваю его о том, как тогда было – ну, когда мы все были счастливы, каждый день могли видеть, как восходит и садится солнышко, слушать, как ветер колышет листву на деревьях, и как там, в кроне деревьев, чирикают птички. Как пахнет свежескошенным сеном, дымом костра, и хвоей от сосен и елей, и какую густую и успокаивающую они дают тень. Как журчит горная речка по замшелым чёрным камням и упавшим старым стволам… А если лечь в бескрайнем поле пшеницы на спину, прямо на землю, можно почуять тепло и заботу, которые идут из этой земли, и из травы. И вокруг так тихо и спокойно, что слышно, как где-то, так высоко в голубом небе, что его и не видно, поёт жаворонок…

И дома городов и деревень все такие красивые – разные-разные, и покрашены в весёлые цвета. А ещё рядом с людьми в этих домах живут их верные друзья, с которыми так хорошо играть: кошечки и собаки.

Собак я видела. Вернее, я видела их изображения на видео: папа показывал мне их в компьютере, у него там осталась какая-то старая матричная память с ними. Правда, он сказал, что это – запись одного эксперимента, и после него собачек не осталось. Они пожертвовали своими жизнями, чтоб помочь нам спастись.

Мне было так жалко этих симпатичных лохматых животных, что я два дня плакала, а мама тогда сказала папе, чтоб он не забивал ребёнку голову лишней информацией, а душу – ненужными сожалениями о том, что навсегда утрачено.

А папа тогда сказал, что мне нужно знать, чего нас лишили проклятые враги. Потому что единственное, что мне нужно сохранить в сердце – это как раз лютую ненависть к нашим врагам. Чтоб я могла в нужный момент нанести наш последний удар.

Тогда я была совсем маленькая, мне было всего четыре, и я мало что понимала о том, как всё устроено в нашем доме и том мире, что остался на поверхности, и для нас навсегда потерян. А то, что было со мной раньше, где-то до трёх лет, я и вообще не помню. Но сейчас я гораздо лучше понимаю, о чём они говорили, и почему я должна жить с памятью о том, чего нас лишили враги.

И почему ненависть должна постоянно жить в моём сердце.

Понимать и осознавать это я начала после того, как папа сказал, что мне пора учиться. Это было год назад, на мой День Рождения. Мне тогда исполнилось шесть, и мама испекла маленький торт. Я задула шесть свечей, и папа сказал, что теперь я совсем взрослая, и им пора заняться моей учёбой.