Андрей Арсланович Мансуров
Назад в каменный век
9. Апокалипсис
Пол под ними продолжал ходить ходуном ещё с полминуты. Грохот стоял неимоверный, уши буквально выдавливало, и больно было чертовски сильно! Его тело будто трясло на поистине адском аттракционе – словно грешника какого! Или так кидать и швырять могло бы на каком-нибудь виброгрохоте. Размером с небоскрёб. Тельце сестры он обнимал и сильно, и осторожно – стараясь уберечь её от швыряния о стену и пол.
Когда грохот и вой стали потише, Колин как-то некстати, словно абстрагировавшись от страшных обстоятельств и боли в ушах и ноге, подумал, что их наверняка контузит! А ещё он был уверен, что вряд ли хоть кто-нибудь смог бы выжить там, в Убежище. Да и в посёлке – раз бомба взорвалась так близко…
И была поистине – чудовищной мощности!
Похоже, понимали «злые дяди» из Пентагона, что лучше подстраховаться! Бросили сразу – самое большое из того, что имелось…
Ну, или так им приказали их хозяева – реально злые дяди, которые сидят в руководстве крупнейших компаний ВПК. И для которых жизни людей – тьфу!
Видать, перепуганы не на шутку. И понимают гигантскую и неумолимую опасность, исходящую от мошек! Даже если тех спасётся всего две…
Всё правильно. Никто же не хочет раньше времени отправиться к праотцам, и лишиться всех прелестей жизни: «элитного жилья», виллы на Канарах, «Майбахов», слуг и шофёров, охранников и любовниц, деликатесов, ну, и прочих благ цивилизации, которые дают деньги. Уворованные из огромного оборонного бюджета – в свой частный карман!
Колин, злясь на «дядей», и на себя, что не о том он думает в такой момент, понимал, что маловат он ещё, чтоб вообще – думать о таких вещах. Политика – должна быть вне «сферы его интересов». А должны там быть учёба и игрушки…
Но именно на такие темы они говорили с отцом во время прогулок по лесам-полям. Когда отец был уверен, что их никто не слышит. А свой мобильный он как раз с этой целью и оставлял дома… А Колин спрашивал много о чём – ему хотелось знать, почему вот это – так, а вот это – вот эдак, почему солнце так ярко греет, и почему человеку нужно кушать, чтоб расти и жить. И почему он тоже должен быть – учёным. И каким именно образом его отлично образованный и умный отец попал в кабалу.
Пусть и отлично оплачиваемую.
Но вот наконец грохот и вой снаружи, за стенами чудом устоявшего бункера насосной станции, и стал тише. Нет, не исчез окончательно, а просто стал потише. Ослаб и ветер, до этого буквально ревевший – словно сбесившийся слон во время брачного сезона. Колин пооткрывал рот: нет, всё в порядке: заложенные уши «отложило», и они хоть что-то слышали: как под ним хрустят осколки, как дребезжит на ветру какой-то кусок кровельного железа, как всхлипывает и подвывает Сарочка, прижатая им к стене каморки…
Он позволил себе чуть приоткрыть глаза.
Темно. Можно, вроде, не опасаться ослепнуть.
А если повернуться и посмотреть нормально?
Ах, вот оно в чём дело.
Крышу с насосной сорвало – наверное, самой первой ударной волной. Ну, или порывом урагана, что налетел за ней. И теперь всё полутёмное пространство полуподвала было покрыто различными обломками: и кусками балок крыши, и ветками деревьев, и упавшей кран-балкой, и осколками стекла. Впрочем, насосы и их моторы не пострадали: монументально высились на своих железо-бетонных станинах. Правда, уже не работали.
Но главное не это – а то, что половина подвала, со стороны взрыва, буквально погребена под огромной горой земли, вывернутой словно чудовищным экскаватором!
Почти завален оказался и выход из их каморки. Поэтому, похоже, и было темно.
Убедившись, что грохот всё же утих, и худшее позади, (Вроде!) Колин осторожно выбрался из угла у стены, куда он затолкал Сарочку. Сестру осмотрел: к счастью, ран или крови на ней не заметил. Ну слава Богу!
Малышку он решил пока оставил лежать на месте. Сестрёнка до сих пор содрогалась: рыдала, подскуливая, словно щеночек. Сердце Колина словно сжимала при этом холодная волосатая лапа: он понимал состояние малышки. Ему и самому хотелось рыдать и скулить! А ещё – кричать и просить о помощи!
Но Колин понимал, что сейчас не может позволить себе этого. Да и некого звать: в радиусе десяти миль наверняка не осталось в живых ни единой живой души! Разве что – крысы.
И им с сестрой сейчас не до «утешений»: нужно как можно скорее выдернуть осколки стекла, и обработать раны! Иначе он просто истечёт кровью. Или получит какое-нибудь нагноение и заражение. И умрёт. В муках и горячке.
А тогда кто будет заботиться о его сестре?!
Колин вылез из-под постели. Нога страшно болела, и он наконец смог рассмотреть засевшие в икре осколки. Вот этот, вроде, небольшой. И сидит неглубоко: воткнулся остриём. А вот этот…
При виде полуфутового зазубренного полотна неправильной формы, торчащего из икры, куда оно вонзилось, кажется, до кости, Колин содрогнулся. Жуть!!!
Его замутило, и голова закружилась. И только закушенная до крови губа позволила ему не ускользнуть в спасительную пучину обморока!
Вынуть эту штуку будет трудно. И наверняка – очень больно!
Но главное – нельзя показывать, как он будет делать это – Сарочке. Впрочем…
Прежде, чем вынимать осколки, нужно найти аптечку. Там и бинты, и мазь от нагноений, и накладки… А то ведь когда вынешь эти чёртовы стёкла – можно запросто истечь кровью! Которую сейчас и удерживают, словно пробки, острые стёкла!
Зажав губы зубами, чтоб не стонать, Колин встал на четвереньки. Затем поднялся на ноги. Вернее – на ногу: стоять на раненной ноге было попросту невозможно: чертовски больно! Так больно ему было только однажды: когда упал с велосипеда и сломал руку. Но тогда всё обошлось: отец свозил его в госпиталь при ближайшем городке, и ему вправили кости на место, вкололи обезболивающее, и наложили гипс.
А сейчас – довольно предаваться воспоминаниям. Нужно работать.
Колин кое-как, придерживаясь за стену, и стараясь на раненную ногу не наступать, проковылял в полузаваленному выходу. Он пролезет поверху, на пузе – отверстие вполне позволяет. А вон и его сумка с рюкзаком: их припорошило, конечно, землёй, но они не пострадали. Вроде.
Он обернулся. Постарался перекричать гул и вой ветра:
– Сарочка! Будет лучше, если ты пока полежишь там, под кроватью! А я пока…
Осмотрюсь.
Комментариев со стороны сестрёнки не последовало. Из чего Колин опять сделал вывод, что она – в шоке. Ну, или ступоре – не суть. Главное – чтоб не смотрела, как он будет «чинить» ногу. Она очень боится крови… Хлещущей крови.
Впрочем, крови боится и он. Но деваться-то – некуда! Нужно выживать!
Когда выбрался в полуподвал, подивился: темно, оказывается, было не от того, что засыпало половину здания и дверной проём, а от чёрно-серых клубящихся туч на небе. Привычной голубизной неба, или ярким солнышком не пахло…
Аптечку Колин достал не без труда: она, как и когда-то фонарик, оказалась на самом дне. Закон подлости: как с падающим бутербродом. Всегда – маслом вниз!..
Он открыл аптечку. Приготовил бинт, разрезав кое-как тупыми ножницами из комплекта аптечки его неподатливую герметичную упаковку. Так. Теперь – тюбик с мазью от нагноений. Открыть его. Распечатать вату. Пузырёк с перекисью… Порядок. Можно приступать. Только вот…
Глянув снова вниз, он опять едва удержал позывы к рвоте: уж больно страшно и дико выглядели торчащие из икры и покрытые его сочащейся кровью грязные осколки! Ясно одно: оставлять их там ни в коем случае нельзя!
Но помощи-то ждать – неоткуда!
Значит, спасение утопающих – дело рук самих утопающих!
Он встал на колени – так до осколков добраться можно было сравнительно удобно.
Первый осколок он выдернул действительно очень легко. Кровь, понятное дело, потекла! Но ему сейчас не до неё!
Второй осколок оказался скользким. Непослушные дрожащие пальцы никак не хотели его крепко зафиксировать. Чтоб как следует взяться, ему пришлось достать из кармана чудом (!) сохранившийся носовой платок. И обернуть осколок.
Колин, понимая, что меньше всего ему хотелось бы, чтоб осколок сломался там, в ране, стиснул зубы, и медленно и аккуратно потянул за торчащую наружу часть. А-а-а!!!
Из глаз буквально брызнули искры! Ну, и слёзы.
Он заставил себя сдержать рвущееся наружу рычание. И аккуратно и медленно довытащил осколок. Тот действительно дошёл до кости – как понял Колин, только она его и остановила! Иначе разрубило бы ему ногу напополам…
Продолжая сдерживать стоны и рычание, он полил на раны перекиси.
Если он думал, что раньше было больно, теперь его мнение изменилось: это были, оказывается, ещё цветочки!..
Пришлось упасть на живот, и повыть сквозь стиснутые зубы. И полупить немного кулаком по полу!
Но не сильно: новые раны на руках от валявшихся на полу осколков ему не нужны!..
Но тянуть нельзя: кровь уходит. А с ней – и жизнь!
Он заставил себя снова встать на колени. Проморгался: слёзы, навернувшиеся на глаза, делали картину нерезкой и, следовательно, был риск чего-нибудь сделать не так!
Кровь текла – она уже скопилась под ногой небольшой лужицей.
Вата. Промокнуть икру.
Ещё вата. Снова ватный тампон – щедро смазанный противовоспалительной мазью. Его Колин приложил к большой ране. Придавил. Подвигал, чтоб мазь попала в рану. А-а-а!!! Больно. Но – надо.
Ну вот, вроде, и почти не сочится. Теперь – вторую рану. К счастью, она расположена всего в паре дюймов от первой – наверное, получится замотать их обе одним бинтом. Но вначале – второй тампон с мазью…
Всё равно Колину пришлось поменять первый тампон: буквально за те полминуты, что он распаковывал бинт, и занимался «малой» дырой, тот пропитался насквозь!
А ничего. Мази у него в тюбике достаточно. А потом он просто заменит тюбик на новый. Взятый в аптеке посёл… Колин оборвал себя на этой мысли. Нету, скорее всего, ни посёлка, ни аптеки! Ударная волна наверняка сравняла все дома их поселения с землёй! И даже пробовать сходить посмотреть – страшно!
Ну, ничего: где-то же сохранились другие посёлки и города? Там наверняка остались и аптеки. Вот только добраться туда…
Сейчас проблематично.
Значит, пока придётся обходиться тем, что есть.
Обматывая ногу бинтом, он как раз об этом и думал: что ходить ему не нужно хотя бы три-четыре дня. Чтоб раны зарубцевались. Ну, или затянулись. И перестали кровоточить. Да и больно! Впрочем, плевать: главное – они живы!
А вылезать на поверхность всё равно ближайшие двое суток нельзя!
Радиация!
Когда вернулся под кровать, Сарочка уже не рыдала, а только часто и прерывисто дышала: похоже, кончились у неё слёзы… Вот: кстати!
У них нет ни одной бутылки с водой!
А взять её сейчас – точно негде. Значит, придётся найти воду здесь.
Колин усмехнулся. Усмешка вышла кривой: почти как у какого-нибудь злодея из вестерна. Вот только снимать его на камеру – некому. И он – не киногерой. Он простой мальчик. Которому через три месяца исполнится девять. Если, понятное дело, он выживет.
Вот и нужно стараться, и делать всё возможное, чтоб они с сестрой – выжили.
Так. Вода. Он не слишком беспокоился по этому поводу: в любом насосе, там, в полуподвале, этой самой воды – хоть купайся! И она наверняка достаточно чистая: из горных же ручьёв и маленькой речки! А вот подводящий канал наверняка засыпан, и осушен. Следовательно, ему нужно попробовать отыскать краник в каком-нибудь насосе!
– Сарочка! Давай-ка, перебирайся наверх. На матрац. А то простудишься, если будешь долго лежать на голом бетонном полу! А я пойду попробую достать нам попить!
На то, чтоб заставить сестру перебраться наверх, ушло какое-то время. Но в конце-концов на его уговоры и подталкивания она отреагировала. Колин подумал, что сейчас самое лучшее было бы, если б она поспала. Но для этого вначале она (Да и он!) должна попить. И поесть.
Но перед этим…
Он уже перетащил и рюкзак и сумку в их каморку, и сейчас достал свою зимнюю, длинную, куртку. Накрыл сестру:
– Лежи!
А сам он в это время…
Что ж. Вперёд, к насосам!
Как говаривали пираты корабля, получившего пробоину.
Краник на ближайшем же насосе оказался под его «днищем» – явно для полного спуска воды из агрегата. Открылся легко. И выпустил в подставленную Колином чашку струю воды. На вид чистой. Но тут уж не до тонкостей: вряд ли им в ближайшие пятьдесят лет стоит рассчитывать на хлорированную водопроводную воду. Значит, нужно приучиться к обычной. Речной. Озёрной. Да любой!
Колин вернулся с чашкой к сестре:
– Сарочка! Нужно попить! Давай, маленькая!
Сарочка не стала возражать или упираться: похоже, долгий подъём по лестнице утомил и обезводил и её! Хотя когда Колин щупал её пижамку, не заметил, чтоб та была вот прямо – пропотевшей насквозь… Но сейчас, убедившись, что сестра напилась, и он сам тоже больше не страдает от жажды, Колин переодел сестру. В сухую майку, и спортивное трико. Переодел и носки – на тёплые. Подумав, надел на неё и кроссовки, и шапочку, и лёгкую курточку:
– Сарочка! Тут довольно прохладно. Подвал, всё-таки. А, думаю, будет ещё холодней. А ночью – так и вообще будет холодно! А печки у нас нет. Так что сиди так. Ноги только накрой моей курткой. А я пока открою банку с консервами.
Так, где тут его консервный гож?..
Тушёнку, вылив остатки воды из чашки, он вывалил прямо в чашку. Ложки.
Нет, ложка: сестрёнку всё равно пришлось кормить ему. Ну вот не хотела она брать ложку, и есть холодное мясо. Колин и сам пока не слишком проголодался. Ну, или это шок от пережитого и боль в ноге лишила его аппетита. Но чтоб были силы, и нормально шло выздоровление, есть – нужно!
Так что помучившись с полчаса с кормёжкой, он доел остатки трёхсотграммовой банки. Не слишком вкусно в холодном виде, конечно. Зато – очень питательно! Мясо же!
Ну вот. Порядок. Пустую банку он просто выкинул в дальний конец полуподвала: им не нужно следить за «чистотой» помещения, а тем более – заниматься уборкой! А через три-четыре дня они отсюда свалят к такой-то матери. И поищут что-нибудь более… Удобное и уютное. И тёплое – его пробирала дрожь. То ли от действительно – холода полуподвала, то ли – от нервов.
А пока полуподвал вполне подойдёт как угол, где можно переждать, пока радиационный фон не вернётся к приемлемым величинам. Да и жить «на матраце» – вполне можно. Даже мягко. И, само-собой, теплее, чем на бетонном полу!
После того, как они с сестрой поели, и справили в дальнем углу полуподвала нужду, Колин подумал, что первое, что нужно поискать в тех городах или посёлках, куда они дойдут – туалетную бумагу. И только если не найдётся – привыкать к чему-нибудь другому. А то изнежены «цивилизацией» их задницы. А им теперь предстоит жизнь – словно у пещерных людей. Машин точно не останется! Как и супермаркетов. Ну, вернее – их зданий. И всего того, что там будет в железной упаковке…
Тварюшки скорее всего успели-таки разлететься на безопасное – для них! – расстояние!
Но это он узнает очень скоро. Потому что насосы – они из металла! Как и электродвигатели. А такие «заметные» для их сверхчувствительных детекторов цели мошки наверняка обнаружат быстро. Вот, кстати!
Нужно провести ревизию: что из их оборудования и вещей может быть съедено?
В первую очередь, конечно – консервные банки! Они – из жести!
Значит, нужно съесть продукты, которые он захватил – побыстрее. Пусть и придётся есть через «не хочу». Потому что до уцелевших посёлков и городов нужно ещё дойти! А для этого нужны – силы! Ну, и зажившая нога. А ещё хорошо бы всё же переждать радиацию… То есть – так и так нужно сидеть здесь, внутри!
Колин убедился, что лежащая на матраце, свернувшаяся комочком сестрёнка не мёрзнет. Подлез к ней со стороны спины и сам. Накрыл себя сзади своей курткой.
Вой ветра практически стих, и теперь снаружи царила мертвящая тишина.
Но Колин не опасался нападения: ни со стороны диких животных, ни мародёров. Не осталось тут, в окрестностях их «бункера» никого! Значит, можно попытаться поспать!
Ну, или хотя бы расслабиться и отдохнуть. Они и правда – очень устали и перенервничали, пока выбирались…
– Спи, Сарочка, спи. После обеда лучше всего – поспать!
Сарочка вдруг встрепенулась. Быстро развернулась к нему. Огромные испуганные глаза впились в его лицо:
– Колин! А что с мамой и папой?! Когда они за нами придут?!
Колин проглотил волосатый липкий комок, застрявший в горле. Подумал, что самое время «солгать во спасение». Но утешающие слова почему-то не шли. Он сказал:
– Мама и папа не придут. Они умерли. И все остальные люди там, в Убежище – тоже умерли. И мы теперь – сами по себе. Поэтому мы должны держаться вместе. И ты должна теперь слушаться меня. Так сказал папа!
Как ни странно, Сарочка не стала биться в истерике, и рыдать, как она делала, когда чего-то хотела, или ей было больно. Вместо этого она прижалась к груди Колина сильнее, и всхлипнула:
– Я знаю, что мамочки больше нет. И папы. Я… почуяла. Ещё тогда, когда ты пошёл к ним в комнату. Они ведь ещё тогда умерли?
– Да. Их отравили газом. Который запустили в Убежище злые дяди из Пентагона. И бомбу на Убежище тоже сбросили они. И мы теперь должны выжить, вырасти, и отомстить им! За маму и папу! Да и за всех наших друзей и близких.
– Да. Я согласна отомстить. Но ведь мы – маленькие дети. Нам надо вырасти!
– Да, Сарочка. Нам надо вырасти. – Колин закусил губы. На глаза снова навернулись слёзы. Но он не позволил рыданиям прорваться в голос, – А для этого нам нужно три-четыре дня оставаться здесь. Чтоб нас не убила остаточная радиация!
– А что такое – оста… э-э… чная радиация?
– Не знаю, Сарочка, – он отвечал честно, поскольку и правда – имел очень смутное представление, о том, что это такое, и чем конкретно опасна, – Но только говорят, что от неё умирает куда больше людей, чем от самого взрыва! И убивает она медленно и мучительно – хуже ядов каких, или болезней! Так что будем сидеть здесь. Пока она не рассосётся. И пока не кончатся наши продукты.
А вода здесь есть! В насосах.
Он не стал говорить, что время их пребывания здесь, скорее всего, ограничено не едой и водой, а – мошками. Которые могут съесть и насосы, и консервные банки. И тогда консервы испортятся. О!
Он же может найти какой-нибудь кусок, скажем, полиэтилена, и подложить под банки! Тогда даже если корпуса съедят, продукты – останутся! И будут хотя бы – чистыми. А не вывалявшимися в грязи.
Но это не горит.
Пока что им действительно лучше – поспать.
– Ладно, малышка, как-нибудь прорвёмся. А пока давай отдыхать! А то мы сегодня очень много ходили. И не спали полночи. Отдыхай!
– Да, Колин. Будем «спать после обеда». А что у нас на ужин?
– Мясо. Консервированное. И вода. Сырая.
– Ну, ничего. Как-нибудь «прорвёмся»!
– Да. Должны.
И хотя он и старался говорить спокойно и уверенно, совсем как папа, но вот чего он не ощущал – так это как раз – уверенности…
10. Ожидание
Проснулись уже в сумерках.
А, вернее – в уже почти полной темноте. Колин догадался, что так темно оттого, что ещё не рассеялась гигантская туча над тем местом, где взорвали бомбу. И пыль и испарившаяся вода так и летают в воздухе, закрывая от них даже тусклый свет захода, медленно оседая, и покрывая всё вокруг той самой радиацией…
Нога не то, чтоб сильно досаждала ему, но ныла и словно бы стала горячей – это прощупывалось даже сквозь бинты. Сарочка заворочалась – значит, вот-вот проснётся.
Пришлось заняться насущными проблемами: пошарив в любимом рюкзаке, поставленном в головах матраца, он достал свечки и спички. Пока шарил, сестра, разумеется, проснулась. Глаза Сарочки, в которых колеблющееся и мерцающее пламя отражалось как-то странно, уже были сухими: кончился, стало быть, «слезливый» период.
Колин, думая, не слишком ли сильными оказались переживания последних часов, попробовал заговорить с сестрёнкой:
– Сарочка! Что открыть нам на ужин? Снова говядину? Или свинину? А может, рыбу?
Сарочка, невидящим взглядом смотрящая на пламя, моргнула. Повернула голову к нему:
– Мне всё равно. Открывай, что хочешь.
Плохой признак. Если его всегда резвая и капризная в плане еды сестра ничего не хочет, это говорит о том, что потеряла она и резвость, и интерес к происходящему. А, может, и к жизни. А этого нельзя допускать.
Открывая банку с беконом, Колин думал, чем бы вывести сестру из ступора.
Придётся рассказать её сказку. А какую? Хм-м… Ну, наверное, такую, чтоб вселяла оптимизм. И желание жить! А вот тут – два раза «хм-м»! Он и сам не слишком оптимистично настроен сейчас. Но ради сестры постараться надо!
Отковыривая небольшие кусочки мяса, и привычно кормя сестру с ложки, он решился:
– Знаешь, Сарочка, жил-был в старые-стародавние времена один король. И долго у них с женой не было детей. Но потом вдруг родилась у них дочка! И такая она была хорошенькая, беленькая, и весёлая, что назвали они её Белоснежкой! Но после родов королева заболела, и умерла! И остался король один. И чтобы было кому воспитывать его дочь, решил он жениться во второй раз. А новая жена ему попалась красивая. Но очень хитрая и коварная! И очень любящая… Только себя! И вместо того, чтоб воспитывать падчерицу, она только и занималась, что своей внешностью! И постоянно гляделась в своё волшебное зеркальце!
По мере того, как он, стараясь говорить медленно и успокаивающе, рассказывал, отстранённое выражение на личике механически жующей сестры сменилось. Если не заинтересованностью, то хотя бы – пониманием. И между двумя ложками она даже умудрилась спросить:
– Это – как наша мама, что ли?
– Да нет, Сарочка, что ты! Наша мама вовсе не злая. А вот новая королева была реально – злая! И самовлюблённая! И постоянно говорила своему зеркальцу: «Свет мой зеркальце, скажи! Да всю правду доложи! Я ль на свете всех милее, всех румяней, и белее?»
– Ну точно. Как мама. Она всегда глядела в своё большое трюмо. И вертелась перед ним по часу. Всё что-то мерила. И красила лицо.
– Но наша мама же ничего не говорила при этом!
– А вот и нет. Я сама сколько раз слышала! Она говорила, что самая красивая, и это, как это… Абаятельная. И сиксапильская.
– Во-первых – «обаятельная». А во-вторых – наша мама была очень хорошей мамой. Нашей родной! И нас любила! Вот, послушай, что дальше сделала эта королева, когда зеркальце ей сказало, что молодая принцесса выросла, и стала красивей её!..
Сказку Колин рассказал за примерно полчаса. За это время Сарочка съела почти треть объёма банки. Колин доел остальное, чашку ещё и вытерев насухо куском той же туалетной бумаги – им вовсе не нужно, чтоб остатки пищи загнили, и испортили содержимое последующих банок.
Сарочка заявила, что снова хочет «пи-пи». Колин повёл её в дальний угол, с огромным трудом наступая на болящую ногу. Заодно выкинул пустую банку – к предыдущей. Мусор лучше складывать не как попало, а – в одном определённом месте.
Они снова забрались на матрац. Колин сказал:
– Нам придётся пока пожить здесь. Потому что снаружи – радиация, ну, я тебе уже сказал. А от неё сильно болеют. И умирают. – он не стал говорить о своих раскладках, что радиация запросто может залетать к ним и через открытый проём крыши и дверной проём комнаты. Потому что даже если это и происходит, спастись – нереально. Разве что – спать в приборах для дыхания. Поэтому остаётся надеяться, что вся радиация – улетела. Снесённая ураганом, возникшим сразу за взрывом. Но выходить всё равно нельзя!
Бережённого, как говориться, Бог бережёт!
Да и нечего им делать ночью в радиоактивной пустыне, которая сейчас наверняка только и осталась там, наверху! Ведь лес наверняка сметён, и выкорчеван с корнем, и вообще всё – сметено! И нет ни посёлка, ни полей, ни садов, в которых они тоже гуляли…
Вот и нужно – спать. Ну, и лечить ногу!
Вот, кстати: о ноге! Запускать такое дело на «самотёк» нельзя!
– Сарочка! Постарайся уснуть снова! Нам нужно хорошо отдохнуть, и набраться сил! Через два дня мы пойдём на запад. Там есть большие города. И вода, и пища.
– Я не хочу спать. – лежащая снова под его курткой сестрёнка моргала, глядя опять на свечу, которую Колин теперь укрепил на каком-то куске бетона, который затащил к ним в каморку, а тьма снаружи стояла уже буквально – кромешная. Как в …опе у афроамериканца, – Лучше расскажи ещё сказку. Только давай повеселей. И подобрей. А не про то, как злая мачеха убила падчерицу!
Колин почесал в затылке. Сказку – подобрее? Но ведь если в сказке не будет зла, так и не покажешь, как в конце добро победило его! Про что бы ей… А, вот!
– Однажды в Канзасе – это такой штат у нас в стране! – жила-была маленькая девочка, по имени Элли. И была у неё маленькая собачка – Тотошка. Родители Элли были фермеры, и поэтому рядом с их полями были только домики других фермеров. И у соседей Элли не было детей. Вот и приходилось ей играть только с Тотошкой. А в Канзасе часто случаются ураганы! И вот однажды…
Сарочка отключилась на встрече с «храбрым» львом – Колин старался увиденный в детстве старый фильм пересказывать спокойно, и голос сделать помонотонней.
Выждав для страховки минут десять, он аккуратно слез с матраца. Где тут его рюкзак с аптечкой…
Замена тампонов с мазью оказалась куда болезненней, чем даже первая «обработка».
Колин предусмотрительно засунул в рот скомканную старую майку – что дико не орать! Но от рычания сдержаться всё равно не мог – хорошо, что вместе со свечкой и всем барахлом выбрался из каморки в полуподвал!
В свете свечи первая, маленькая, рана, выглядела неплохо. Зато вот вторая… Голова кружилась, и нога дико болела, когда он снова – теперь уже пальцем, натолкал в разверзшуюся дыру с опухшей и покрасневшей по краям плотью – мазь. Старался достать как можно глубже: по всей внутренней поверхности раны. Знал, что если не предотвратит нагноение – ногу придётся ампутировать. А сделать это явно – некому. Значит, придётся делать это – самому!.. Но в их распоряжении нет даже топора! Не говоря уж о пиле…
Бр-р! О-ох…
Кинув в сторону старые бинты, он обмотал ногу свежими: благо, бинта было много. На тампоны нанёс мази побольше: если её «экономить», то смысла в ней может не оказаться – если не справится с нагноением эта самая мазь. И его организм.
Закончив, он лежал на обломках полуподвала минут пять – сил подняться действительно не было! Так его измотала чёртова процедура. Но погоди-ка… Ведь у них в аптечке должны быть!.. И как это он сразу не подумал! Хотя – нет. Он подумал. Но хотел приберечь – на крайний случай. Для сестры. Но похоже, «крайний» случай наступил как раз сейчас! И если нагноение не вылечить, останется он без ноги. А то и просто – умрёт! От гангрены!
Колин достал упаковку антибиотиков. Самые сильные! Спасибо отцу… Но всё равно пришлось доползти до каморки, и взять чашку – без запивания водой огромные капсулы и не проглотишь!
Выпил он сразу три – ударную дозу.
Теперь – назад, на матрац. И попытаться заснуть…
Чёрта с два оно засыпалось. В голову чего только не лезло!..
Например, мысли о том, что мошки, если уцелели, наверняка ударной волной и вихрем-ураганом отброшены далеко в пустыню! Ну, там-то они, конечно, никому вреда не нанесут. Но ведь они там, на полигоне Невады, не останутся! И вернутся. В первую очередь, конечно, туда, где есть люди. И металл. То есть – в Лас-Вегас: ближайший крупный город. Ну как – ближайший. До него добрых семьдесят миль. И, вероятно, от взрыва термоядерного заряда он сильно пострадал! И если кто там остался в живых – старается сбежать. Да подальше! Уж про радиацию-то все наслышаны!
С другой стороны, часть мошек, конечно, вернётся. Сюда, к насосной станции. В поисках металла и людей. И если они с сестрой худо-бедно защищены, то ведь насосы – нет. Значит, нужно куда-нибудь запасти и воды. То есть – ему нужно два куска полиэтиленовой плёнки. Одну – для консервов, а вторую – для воды. Шестьдесят миль – это вам не хухры-мухры! А с его ногой, и меленькими ножками Сарочки идти придётся минимум – пять дней… Конечно, если они выживут… И если нога заживёт!
Нет! Нельзя так думать! Не «если», а – когда!
Он мысленно стал приказывать организму – вылечиться!
Методику самонастроя отец ему объяснил. Ещё и сказав при этом, что человек, в-принципе, может решить любую поставленную себе задачу, если только действительно сильно захочет! Ну а он – хочет!
Да ведь и нет у него другого выхода!
За приказами своей ноге и иммунитету он и не заметил, как заснул.
Утром стало чуть светлее, чем было вчера днём.
Колин, повернув голову, обнаружил, что сестрёнка не спит. А молча на него смотрит.
– Сарочка! Ты давно проснулась?
– Нет, где-то с полчаса.
– Ну а что же ты меня не разбудила?!
– У тебя был очень усталый вид. Я хотела, чтоб ты подольше поспал. И получше отдохнул.
Колин почувствовал, как сердце снова сжимает липкая холодная рука: ну и дела!
Похоже, стремительно взрослеет его прежде беззаботная и легкомысленная сестра! Раз уже поняла, что им нужно заботиться друг о друге…
Но он заставил себя не допускать дрожи в голосе:
– Спасибо. Я… выспался. Ну что? Будем завтракать?
– Будем. А умыться? А зубы почистить?
– Умыться и попить мы сможем. Воды в насосе, вроде, полно. А вот насчёт зубов… Я не догадался захватить ни зубных щёток, ни пасты. Ну, ничего: думаю, какое-то время обойдёмся и так. А потом возьмём пасту и щётки в каком-нибудь магазине!
– Ты думаешь, что магазин уцелел?
Колин поразился опять: а здраво рассуждает его двухсполовинойлетняя сестра!
– Ну, тот, что в посёлке – вряд ли. Скорее всего, его смело ураганом от бомбы. Если не весь, то – большую часть. Но ведь есть и другие посёлки, да и города у нас в стране!
– А ты думаешь, их не разбомбят?
– Зачем бы нашим военным их бомбить?
– А бомбить будут не наши. А Русские. И Китайские!
– Но почему?! – спрашивая, Колин уже понял, почему: если мошки доберутся туда, и русские, и китайцы справедливо посчитают это – «нападением»! И уж прислать адекватный ответ, пока ракеты ещё целы – не забудут! Ай да Сарочка!
А он об этом и не подумал…
– Да ты и сам догадался – по глазам вижу. Это было первое, о чём я подумала, когда увидала, как действуют мошки. Они ведь убьют всех, кто не выпил компенсатора? А до России и Китая – не так уж и далеко!
Точно. И самое большее, на что тут можно рассчитывать – дня на три. Ну, пять.
– Твоя правда, Сарочка. Такая опасность – есть! Поэтому, боюсь, нам придётся сидеть в этом подвале не три дня, а – десять! И нам надо подумать, как запасти воду. И спасти продукты, если появятся мошки. – Колин рассказал о своих мыслях насчёт полиэтиленовой плёнки, – Думаю, через дня два я смогу ходить. И попробую пройти до посёлка. Может, найду там чего подходящего! Хоть – канистру какую, пластиковую.
– Нет. – его поразила жёсткость в тоне сестры, – Ты не сможешь сходить. У тебя – нога!
– Но она как раз к тому времени заживёт!
