Анатолий Валентинович Наумов
Преступный сюжет в русской литературе
И. С. Тургенев
Тургенев И. С. (1818–1883) – один из самых великих русских писателей. В отечественную литературу он вошел со своими очерками и рассказами, составившими в итоге знаменитые «Записки охотника». Первые двадцать два очерка были опубликованы в журналах в течение 1847–1851 гг. (в виде отдельной книги изданы в 1852 г.). Более чем через двадцать лет они были дополнены еще несколькими рассказами. «Записки охотника» носили ярко выраженную антикрепостническую направленность, и есть свидетельства, что они произвели сильное впечатление на наследника престола, будущего императора Александра II, в 1861 г. отменившего в России крепостное право. Заслуги писателя в деле отмены крепостного права были настолько велики, что в 1879 г. Оксфордский университет присвоил ему степень доктора, но не по разряду словесности, а по праву (степень доктора обычного права). По признанию Тургенева, «Записки охотника» были выполнением его Аннибаловой клятвы бороться до конца с врагом, которого он возненавидел с детства. «Враг этот имел определенный образ, носил известное имя, враг этот был – крепостное право». Тургенев – автор романов («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь»), повестей («Вешние воды», «Ася», «Первая любовь» и др.), рассказов (например, «Муму»). Большинство из них было переведено на иностранные языки (в том числе французский, немецкий, английский) и принесли автору мировую известность. Весом вклад писателя и в отечественную драматургию – его пьесы «Нахлебник», «Месяц в деревне», «Провинциалка» входят до сих пор в репертуар отечественных театров. Особое место в его творчестве занимают «Стихотворения в прозе», написанные в последние годы жизни писателя, наполненные рассуждениями о жизни и смерти, любви, его реакции на животрепещущие события российской действительности.
Преступление как таковое, как источник страстей и низменных побуждений, само по себе не интересовало писателя, в отличие, например, от Лермонтова, Льва Толстого, Лескова, Бунина. Он был и остается лириком, непревзойденным мастером пейзажа, удивительного проникновения в глубину характера своих героев, в особенности женщин (существует даже понятие «тургеневская девушка» как отражение ее русского типа). Вместе с тем Тургенев, как никто другой из русских писателей, смог увидеть в окружающей его действительности рождение новых людей, стремящихся (в отличие от «лишних» людей печоринско-обломовского типа) к изменению социально-политической действительности в направлении освобождения народа от беспросветной нищеты и невежества. И только в этом контексте писатель отражает в своих произведениях такое явление социальной жизни, как преступление. Делается это в двух направлениях. Во-первых, в изображении преступлений помещиков-крепостников в отношении своих крепостных и в создании образов будущих революционеров-народников в предреформенной и послереформенной (отмена крепостного права) России.
В отражении проблемы преступления в крепостнической России Тургенев следует за Радищевым (преступление первых порождает естественную реакцию – преступления – наказанных крепостных против тех же помещиков) и Пушкиным (напомнившим о возможной новой пугачевщине). Вместе с тем писатель смог внести в художественное воплощение этой проблемы и свое новое. Оно заключается в том, что для крепостного, решившегося на жестокое преступление против своего господина-помещика, побуждением к этому явилось не столько насилие по отношению к нему, сколько посягательство на его личную свободу (например, право завести семью).
Психологически наиболее полно это явление изображено в рассказе «Старые портреты» (опубликован уже после крепостной реформы в 1881 г.). В нем описан случай совершения крепостным жестокого убийства помещика с объяснением причин этого преступления. Один из крепостных (Иван) был «выменен» от одних хозяев-помещиков (Сухих) на другого крепостного, принадлежавшего помещику Телегину. Иван прижился у последнего, исполняя должность кучера. Нрава он был не просто легкого, но даже веселого. «Большой он был балагур и потешник. Примется хохотать – весь дом расколышется». Притом умелец. «Всякую штуку умел смастерить, фейерверки пускал, змеи, во все игры играл, стоя на лошади скакал… даже китайские тени умел представлять». Любил детей («с ними хоть целый день рад был возиться»). Но «вдруг», спустя примерно двадцать лет, выяснилось, что сделка обмена крепостными между их владельцами не была документально, т. е. юридически, оформлена. И Иван сообщил своему помещику, что новый владелец поместья и крепостных, получивший наследство после смерти прежнего помещика, отдавшего Ивана взамен другого крепостного, обнаружив, что та сделка никак официально не была оформлена (а полученный при обмене крепостной и вовсе умер), стал требовать его возврата и «в случае отказа грозил судом». Телегин пожалел своего кучера и предложил купить у наследника Ивана «за хорошие деньги». Но тот наотрез отказался. При этом репутация у этого помещика была как «у человека жестокого и мучителя». У Ивана были и другие «резоны» воспротивиться изменению своей судьбы – чисто человеческие:
«Я здесь сжился, я здесь освоился, я здесь служил, хлеб ел и помирать здесь желаю, – говорил Иван, – и не было усмешки на его лице: напротив – оно точно окаменело… А теперь я должон идти к этому злодею… Али я собака, что с одной псарни на другую, завязавши оселом шею… на, мол, тебе! Спасите, барин… А то худо ведь будет: без греха дело не обойдется… А убью я того-то барина. Так и приду да скажу ему: “Барин, отпустите меня обратно, а не то – смотрите, оберегайтесь… я вас убью”».
Юридический владелец Ивана сумел настоять на своем и объявил, что и у него он будет состоять кучером. Иван же твердо сказал новому хозяину, что отказывается служить, потребовал отпустить его прежнему владельцу, либо «отпустить на оброк», или «отдать в солдаты». В противном случае он, как и обещал ранее, угрожал убить своего нового владельца. Последний жестоко наказал строптивого крепостного, и тот был вынужден, «по-видимому, покориться»: стал усердно исполнять свои обязанности и даже «полюбился» новому хозяину. Но однажды барин отправился с Иваном в город «на тройке с бубенцами». Мороз стоял сильнейший, барин сидел, закутавшись, и бобровую шапку на уши надвинул. Тогда Иван достал из-под полы топор, подошел сзади к барину, сбил с него шапку да, промолвив: «Я тебя, Петр Петрович, остерегал – сам на себя пеняй!» – и раскроил ему голову одним ударом. Потом остановил лошадей, надел на мертвого барина сбитую шапку – и. снова, взобравшись на облучок, привез его в город прямо к присутственным местам.
«Вот, мол, вам Сухинский генерал, убитый; и убил его я. Как я ему сказал – так я ему и сделал. Вяжите!.. Ивана схватили, судили, присудили к кнуту, а потом на каторгу».
Очень точно истоки побудительных мотивов совершенного убийства нарисовал критик С. А. Венгеров в своем обзоре «Русская литература в 1881 году». По его мнению, в «Старых портретах» нарисована необыкновенно яркая жанровая картина из времен крепостного права, когда в самом «милом» и «добром» барине сидела такая огромная доза азиатского самодурства. Но жестокость рождает только жестокость. Крепостные «рабы» все больше и больше из безропотных превращались в людей, остро переживавших свою несвободу. И там, где помещик «перегибал» палку, там возможным становился и «бунт» крепостного, в том числе и путем совершения убийства. Так было и при Екатерине II («Пугачевщина»), и при Александре I (убийство крепостными возлюбленной Аракчеева). Этим впоследствии могут быть объяснимы и жестокие преступления крестьян против помещиков в период первой революции 1905 г., февральской и октябрьской революции 1917 г. И уже этим крепостное право было обречено на отмену.
Для криминалиста значительный интерес представляет полемика писателя с известным литературоведом, критиком и мемуаристом П. В. Анненковым, который в своем письме к Тургеневу советовал сделать Ивана не только убийцей, но и самоубийцей. Отвечая Анненкову, писатель заметил, что «на ум приходит тот факт, что почти никогда русский убийца сам с собою не кончает – особенно в крестьянском сословье, в Европе же сплошь да рядом. Боюсь, как бы не дать самоубийце Ивану европейский колорит». Примерно через две недели в новом письме своему адресату Тургенев возвращается к этому вопросу. «Насчет кучера Ивана я, верно, не так выразился. Русские люди убивают себя с необычайной легкостью, чуть не с охотой, но русские убийцы убивают себя – ножом – весьма редко, особенно в простом народе, они как будто чувствуют потребность отдать себя на суд: своего рода искупление греха». Отметим, что такая мотивация убийцы своего послепреступного поведения убедительно нашла свое художественное отражение у Достоевского в романе «Преступление и наказание».
Следует иметь в виду, что в наиболее антикрепостническом произведении – «Записках охотника» – нет описания каких-то чрезвычайно жестоких преступлений ни помещиков, ни крепостных. Частично это объясняется тем, что писателя сковывали жесткие цензурные условия николаевской эпохи. В 1872 г. в письме к П. В. Анненкову Тургенев писал, что в его планы входило написание рассказа «Землеед» о том, как крестьяне расправились с помещиком. «В этом рассказе, – писал Тургенев, – я передаю свершившийся у нас факт, как крестьяне уморили своего помещика, который ежегодно урезывал у них землю и которого они прозвали за то “землеедом”, заставив его скушать фунтов восемь отличнейшего чернозема». Вместе с тем зададимся вопросом, чем же так взволновали «Запискию…» общественность и даже наследника престола? Читатель «Записок…» обнаружил в них самое главное: крепостное право стало тормозом развития общества. Писатель привлек внимание к тому, что, оказывается, крепостные – это такие же люди, как и все, а подчас куда человечнее своих помещиков, наделенные чувством собственного достоинства. Читатели не могли не увидеть, что крепостной строй изжил себя уже потому, что умные и предприимчивые «крепостные» еще до получения ими личной свободы стали настоящими хозяевами принадлежащих помещику поместий и угодий. В рассказе «Бурмистр» один из крепостных помещика Пеночкина так отзывается о последнем:
«– Да ведь Шепиловка (деревня Пеночкина. – А. Н.) только что числится за тем, как бишь его, за Пеночкиным-то: ведь не он ей владеет: Софрон (бурмистр Пеночкина. – А. Н.) владеет.
– Неужто?
– Как своим добром владеет. Крестьяне ему кругом должны: работают на него словно батраки: кого с обозом посылает, кого куды… затормошил совсем.
– Земли у них, кажется, немного?
– Немного? Он у одних хлыстовских восемьдесят десятин нанимает, да у наших сто двадцать; вот же и целых полтораста десятин. Да он же не одной землей промышляет: и лошадьми промышляет, и скотом, и дегтем. И маслом, и пенькой, и чем-чем. Умен, больно умен, и богат же бестия».
Осознание верховными властями (в первую очередь царем) лишь одного этого описанного писателем явления делало отмену крепостного права неизбежным.
Еще в пору существования крепостного права писателя интересовала реакция просвещенного российского общества на пути и формы преобразования политического и социального устройства государства в направлении освобождения не только крепостного крестьянства от крепостного рабства, но и разночинцев и даже дворянства от жандармского и полицейского произвола. Первым произведением на эту тему был роман «Рудин», написанный в 1855 г. и опубликованный в 1856 г. В центре его – немногочисленная дворянская интеллигенция, размышлявшая о решении этих вопросов. Главный герой Рудин – участник кружка людей, зараженных немецкой философией и мечтающих о благе человечества, высоком призвании человека, значении просвещения и науки. Рудин страстно проповедует необходимость действий, но эти желания остаются лишь словами, мечтами. Писатели-демократы (Некрасов, Чернышевский, Добролюбов) относили образ Рудина к числу известной начиная с пушкинского Онегина и лермонтовского Печорина галереи «лишних» людей, не способных воздействовать на социально-политические условия жизни современного общества, а значит, в общественном плане и бесполезных. По-иному оценивал роль «рудиных» сам автор. Готовя в 1860 г. роман ко второму изданию, писатель дополнил его эпилогом, в котором нарисовал сцену гибели Рудина на революционной баррикаде в Париже в 1848 г., т. е. считал таких, как Рудин, людей все-таки способными не только на слова, но и на дела (да еще и революционные).
Героями романа «Накануне» автор сделал болгарина Инсарова, посвятившего жизнь освобождению родины от турецкого ига, и русскую девушку Елену Стахову, искренне полюбившую избранника и принявшую решение разделить с ним судьбу. Они уже были близки к достижению своей цели, но Инсаров, не оправившись после болезни, умер в Венеции, буквально за мгновение до приезда соотечественника, который должен был доставить его на Родину, где его ждали боевые товарищи. Елена, верная своему чувству, не вернулась домой, а уговорила капитана помочь перевезти тело Инсарова в Болгарию, чтобы похоронить его там. О дальнейшей судьбе Елены писатель не сообщает.
Роман «Накануне» был опубликован в 1860 г. В письме к И. С. Аксакову писатель так определил стоящую перед ним задачу: «В основание моей повести положена мысль о необходимости сознательно-творческих натур (стало быть, тут речь не идет о народе) – для того, чтобы дело продвинулось вперед». Под ним он понимал освобождение крестьян, которое им мыслилось как общенациональное, объединяющее все передовые слои русского общества, за которым должны пойти народные массы. В своей известной статье «Когда же придет настоящий день?» Н. А. Добролюбов увидел в романе отражение писателем нового этапа в развитии литературы и общества – то, что на смену «лишним» людям пришел новый, деятельный герой и что перед русским обществом стоит задача появления русских Инсаровых-революционеров, способных на участие в революционных преобразованиях, что, конечно же, было чуждо Тургеневу, и он (настаивавший на запрете публикации статьи Добролюбова) ушел из журнала («Современник»). Хотя несомненно, что и здесь (как и в «Рудине») автор выражает явную симпатию к своим героям, отдавая дань уважения их высоким нравственным качествам, готовности отдать жизнь за свои идеалы, и, разумеется, вовсе не считает их преступниками.
Следующей «заявкой» писателя на художественное воплощение образа будущего революционера был роман «Отцы и дети» (закончен и опубликован в 1861 г., задуман годом раньше). Вот как сам автор в статье «По поводу “Отцов и детей“» объяснял его основную идею.
«…Дело было в августе месяце 1860-го года, – когда мне пришла в голову первая мысль “Отцов и детей“… в основание главной фигуры, Базарова, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача… В этом замечательном человеке воплотилось – на моих глазах – то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было очень сильно и в то время не совсем ясно; я, на первых порах, сам не мог хорошенько отдать себе в нем отчета – и напряженно прислушивался и приглядывался ко всему, что меня окружало, как бы желая проверить правдивость собственных ощущений. Меня смущал следующий факт: ни в одном произведении нашей литературы я даже намека не встречал на то, что мне чудилось повсюду; поневоле возникло сомнение: уж не за призраком ли я гоняюсь?»
Главный герой романа Базаров заканчивает медицинский факультет университета, и ему предстоит «держать экзамен на доктора» (по его словам, он – «будущий уездный лекарь»), убежденный атеист и материалист. Увлечен естественными науками и даже летом, на каникулах, препарирует лягушек, ставит различные опыты с использованием микроскопа. Признает химию и химиков (в основном немецких), равнодушен и «в грош не ставит» литературу и искусство («порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта»). В этом нашли отражение «отголоски» взглядов некоторых критиков, выражавших идеи разночинно-демократической интеллигенции (например, Д. И. Писарева). Разумеется, сам Тургенев стоял на совсем иных эстетических позициях.
Современная писателю критика упрекала его за то, что он ввел в оборот понятие «нигилизм». Автор же в романе связывает это с определенным этапом развития демократических взглядов и направлений в России. В споре со своим главным идейным противником – англоманом-помещиком Павлом Петровичем Кирсановым (и с его братом Николаем Петровичем) Базаров признает, что их (нигилистов) цель – отрицание. А на возражение «да ведь надобно же и строить» (а не только «разрушать») отвечает: «Это уже не наше дело. Сперва нужно место расчистить».
Следует отметить, что в самом романе о каких-либо практических революционных делах Базарова и речи не ведется. Однако призрачно намекается на то, что в будущем его ждут не только занятия и успехи на «ниве» естественных наук. Так, отец Базарова спрашивает его приятеля Аркадия:
«– Как вы думаете; ведь он не на медицинском поприще достигнет той известности, которую вы ему прочите?
– Разумеется, не на медицинском, хотя он и в этом отношении будет из первых ученых.
– На каком же…
– Это трудно сказать теперь, но он будет знаменит».
Сам же Базаров, обращаясь к Аркадию, хотя и не конкретно, но обозначил свое будущее «поприще»:
«Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь – и уже воображаете себя молодцами, – а мы драться хотим».
Сам писатель в той же статье «По поводу “Отцов и детей“» отмечал, во-первых, что «вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса», а, во-вторых, Базарова он хотел «сделать… волком», страшным для дворянского класса и при этом «все-таки оправдать его», «и если он называется нигилистом, то надо читать: революционером».
Роман заканчивается неожиданной смертью главного героя. В этом заключен глубокий авторский смысл. Образ Базарова – это авторский «прогноз» развития общественного движения в России. Такие люди, как Базаров, неизбежно появятся в России (и они уже есть), но время реализации их самых радикальных планов (революционного характера) еще не пришло. Вместе с тем, не разделяя многих указанных черт своего героя, автор не скрывает симпатии к нему, наделяя его, прямо скажем, выдающимися личными качествами – сильной волей, незаурядным умом, целеустремленностью, мужеством и стойкостью.
Роман «Дым» (опубликован в 1867 г.) является своеобразным продолжением предыдущих «Отцов и детей» и своего рода разочарованием писателя отсутствием в современном послереформенном российском обществе «серьезных борцов» и наблюдаемым в это время «откатом» властей от демократических преобразований в стране (запрещены известные литературные журналы, закрыты воскресные школы и читальные залы, чтение публичных лекций возможно лишь с разрешения жандармского III отделения и т. д. и т. п.). В романе сатирически изображены псевдореволюционеры (в образе членов кружка Губарева, по ошибке считающих себя демократами). Объектом сатиры писателя явились и представители охранительного направления («баденские генералы»), поддерживающие реакцию и непримиримо настроенные к любым преобразованиям общества. В реальной жизни автор не нашел фигуры масштаба Базарова.
Роман «Новь» (опубликован в 1877 г.) – последний роман Тургенева, посвященный изображению революционного народничества 1870-х гг. Вот как сам автор обозначает свою задачу по его написанию: «Мелькнула мысль нового романа. Вот она: есть романтики реализма… Они тоскуют о реальном и стремятся к нему, как прежние романтики к идеалу… Они несчастные, исковерканные – и мучаются самой этой исковерканностью – как вещью, совсем к их делу не подходящей». Такому «романтику реализма», человеку малознакомому с действительностью, Тургенев противопоставляет «настоящего практика… который также спокойно делает свое дело, как мужик пашет и сеет. У него своя религия – торжество низшего класса, в котором он хочет участвовать»[101].
К обоим типам относятся образы двух главных героев романа Нежданова и Соломина. Нежданов – домашний учитель сына богатого либерально настроенного помещика, проживающий в его имении. Нежданов – член кружка революционеров (Маркелов, Остродумов, Машурина), считающих необходимым разъяснять народу его бесправное положение, чтобы те восставали против существующих порядков. Он стремится принять практическое участие в революционном движении. Другое дело – Соломин. Тот два года проработал в Англии, хорошо знает производство, т. е. фабричное и заводское дело. В России он устроился механиком – управляющим большой бумагопрядильной фабрикой, которая благодаря умению Соломина была процветающей. При фабрике он завел школу и больницу для рабочих. Сам Соломин был за преобразования, которые бы содействовали развитию общества и улучшению жизни народа. Однако «Соломин не верил в близость революции в России… Он хорошо знал петербургских революционеров – и до некоторой степени сочувствовал им, ибо сам был из народа: но он понимал невольное отсутствие этого самого народа, без которого “ничего ты не поделаешь” и которого долго готовить надо – да и не так и не тому, как те».
Наступил момент, когда Нежданов созрел «идти в народ». Обрядившись в «народную» одежду (кафтан, сапоги и картуз со сломанным козырьком), он пытается разговорить мужиков и восстановить их против существующих порядков и их жалких, по его мнению, условий жизни. По дороге с фабрики «он начал окликать, останавливать проходивших мужиков, держать им краткие, но несообразные речи. “Что, мол, вы спите? Поднимайтесь! Пора! Долой налоги! Долой землевладельцев!” Иные мужики глядели на него с изумлением; другие шли дальше, мимо, не обращая внимания на его возгласы: они принимали его за пьяного… У Нежданова было довольно ума, чтобы понять, как несказанно глупо и даже бессмысленно было то, что он делал; но он постепенно до того “взвинтил” себя, что уже перестал понимать, что умно и что глупо… Нежданов заметил – в стороне от дороги… человек восемь мужиков; он тотчас соскочил с телеги, подбежал к ним и минут пять говорил поспешно, с внезапными криками, наотмашь двигая руками. Слова: “За свободу! Вперед! Двинемся грудью!” – вырвались хрипло и звонко из множества других, менее понятных слов». Народ не понимал его вовсе. Концовка такого «похода в народ» была и вовсе комичной. Один из слушателей завлек для продолжения разговора и знакомства в кабак и споил последнего.
Примерно в это же время наиболее радикально настроенный «кружковец» Маркелов был арестован. «Маркелова схватили крестьяне, которых он пытался поднять». Разоблачение и арест грозили Нежданову и Соломину. Нежданов, разочарованный в успехе революционного дела, что было усугублено мотивами личного порядка (он понял, что недостоин своей возлюбленной Марианны, также вступившей на путь революционной борьбы), застрелился. Маркелов был осужден судом к легкому наказанию. «Он ни в чем не оправдывался, ни в чем не раскаивался, никого не обвинял и никого не назвал… его краткие, но прямые и правдивые ответы возбуждали в самих его судьях чувства похожие на сострадание… Соломина, за недостатком улик, оставили в некотором подозрении – и в покое».
И в этом случае Тургенев, отвергая революционный путь возможных демократических преобразований в России, не отрицал нравственных мотивов своих героев, высказывая им несомненную симпатию за их многие положительные черты характера и сопереживая с ними непонимание народом их стремлений освободить того от гнета и эксплуатации, вызванных «откатом» властей от намеченных ими же демократических преобразований.
Наконец, в написанном уже после романа «Новь» стихотворении в прозе «Порог. Сон» (1878) Тургенев не просто симпатизирует девушке, посвятившей себя революции, но и в высшей степени преклоняется перед ее самопожертвованием:
«Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка…
– О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?
– Знаю, – отвечает девушка.
– Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обиды, тюрьма, болезнь и самая смерть?
– Знаю…
‹…›
– Ты готова на жертву?
– Да.
– На безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!
– Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.
– Готова ли ты на преступление?
– И на преступление готова…
Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.
– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.
– Святая! – пронеслось в ответ».
Писатель расставляет здесь все точки над темой преступления и революционной деятельности. Да, он знает, что последняя с точки зрения уголовного закона есть преступление (да притом самое тяжкое, караемое жестокими наказаниями), но это не делает людей, посвятивших и отдающих свою жизнь такому делу, безнравственными. Нисколько не веря в успех революционных «предприятий», сознавая, что народ и революционеры не находят общего языка ввиду обоюдного непонимания, писатель, тем не менее, не скрывает своей симпатии к ним. И этим он в корне отличается от Достоевского, для которого революционер – это террорист и только террорист, т. е. воплощенное зло. В литературоведении считается установленным, что непосредственным поводом к написанию стихотворения послужил процесс Веры Засулич, которая стреляла в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова в 1878 г. и была оправдана судом присяжных (проходившим под председательством А. Ф. Кони). При этом общественное мнение было явно на стороне подсудимой. Сам писатель, разумеется, был против террористических методов революционеров-народников. И в этом начисто расходился с Чернышевским, призывавшим Герцена: «К топору зовите Русь!», не отрицая при этом нравственных мотивов поступков многих революционеров типа Веры Засулич.
Самому писателю дважды пришлось вплотную познакомиться с жандармско-полицейским надзором. В 1852 г. после смерти Н. В. Гоголя он написал посвященный тому некролог, который петербургские цензоры не пропустили. Тогда писатель отослал его в Москву, где он и был напечатан в «Московских ведомостях». За нарушение закона о цензуре автор был арестован и помещен на «съезжую», где он провел месяц, а затем выслан в его родовое поместье, и лишь в 1856 г. (т. е. через два года пребывания там), ему было разрешено жить в столицах и выехать за границу. Уже после крестьянской реформы, в конце 1862 г., Тургенев был привлечен по делу «о лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами» (речь шла о Герцене и Огареве), и ему было предписано незамедлительно явиться в Сенат для дачи показаний. В 1864 г. вынужден был для этого приехать в Россию (из Парижа) на допрос в Сенат, на котором он сумел ответить на возводимые в отношении него обвинения и был признан невиновным.
