Анатолий Цыганок
Жизнь российская. Том второй
Глава 56
"Хождения, хождения, хождения…"
Дорогу осилит идущий…
Луций Анней Сенека
И вот… пеший отрезок пути остался… – заключительный
«Следующая остановка «Проезд Юных мичуринцев», – послышалось Василию Никаноровичу откуда-то издалека. Ого! Где-то он уже это слышал…
«Но почему «Юных мичуринцев», – удивился Кульков, – и почему «Проезд»? Она же, остановка эта, всю жизнь называлась «Улица Юного коммунара». Стоп. Или «Юных коммунаров». Ох, забыл уже, – продолжал нудно размышлять он, – а тут какие-то «Юные мичуринцы» появились невесть откуда. Что они, черти полосатые, себе позволяют?»
Кульков встрепенулся и посмотрел по сторонам: вагон трамвая, замороженные окна, стоящие и сидящие пассажиры; а объявление доносится из штатного динамика под потолком этого милого, но холодного и грязного, старого, изношенного долгим временем трамвайного вагончика.
«Фу ты чёрт, я же в Москве; не там… не в своём городе», – мгновенно сообразил он и вспомнил ту сердобольную старушку, которая говорила ему недавно, что выходить из трамвая надо именно на остановке «Проезд Юных мичуринцев».
Пассажиров было много в салоне. Одни сидели, другие стояли. Плотненько так.
«Заснул, что ли…» – мельком пронеслось в сознании уставшего Василия.
Он с диким ужасом подскочил с сидения, как трижды ужаленный пчелой, отпрянул от окошка, как четырежды ошпаренный крутым кипятком, живенько выпрямился и стал шустро продвигаться к выходу. Подгонял при этом себя и окружающих: «Быстрей… Ещё быстрей… Шибче… Скорей… Эй, посторонитесь… Эй, поберегитесь! Эй, расступитесь! Дорогу дайте опаздывающему! Живо! Уступите! Дайте прошмыгнуть… Прошу пардону… Разрешите пройти! Ну-ка!! Ну-ка!! Дозвольте пролезть! Позвольте выйти!»
Насилу к выходу продрался. Но в дверях застрял. С входившим человеком лоб в лоб встретился. Еле разминулись. С боем! Руки-ноги в ход пошли. Чья возьмёт. Боевая ничья в итоге. Полная гармония. Один в салон на коленках буквально вполз, за людей хватаясь, за руки чьи-то, за ноги, за юбки, за подвязки, за гачи, за хлястики. Другой сам выпал. Пинком под зад кто-то помог. Наружу кое-как выскочил, но не совсем удачно: пара пуговиц на куртке с «мясом» вырвались. Ой!! Где они? Неизвестно! Да и не до них… не до пуговиц сейчас… Лишь бы с трамвая сойти. Лишь бы на простор попасть.
***
И вот он на улице. Вывалился из транспортного средства кубарем. Очень даже удачно, не считая вновь ушибленного колена (того самого!) и разбитого в кровь носа…
Но остальное всё в норме. Повезло. Уже хорошо. Слава, тебе, господи…
Теперь сориентироваться надо: куда шагать, в какую сторону стопы направить.
Задумался… Припомнил… Обрадовался…
Дальше, по словам той миленькоой, добренькой, седовласенькой бабули, которая его ещё в автобусе надоумила, надо было пройти по ходу трамвая до первого светофора, перейти улицу, повернуть направо, метров через двести свернуть налево в арку и идти дворами, а там, мол, люди подскажут дальнейший путь. Там, дескать, недалеко.
Кульков так и пошёл, помня ценные указания старушки. Вперёд. И с песней…
Перекрёстки попадались, а вот светофоров он не видел, не встречал. Бабушка же, божий одуванчик, говорила, что надо идти именно до светофора. Но его впереди как не было, так и нет. Вон сколько уже пройдено. «Вот, бабуля, вот, божий одуванчик, вот чертовка старая, накосорезила, однако… Или специально отправила меня по ложному пути. Ну, бабуля… Ну, одуванчик… Чёртова бабуля…» – неприятно вертелось в голове.
Но Кульков шёл прямо. Шагал и шагал. Топал твёрдо и не сворачивая. Так, как ему было сказано. Он всегда верил людям. Вера должна быть постоянной. На то она и вера! Но всё же некоторые сомнения бродили в его воспалённой черепушке.
Сомнения эти сумасшедшие всё увеличивались и увеличивались в размерах. Они росли и росли… Они множились… множились… и множились…
«Как быть? Что делать?» – стукнуло неожиданно по мозгам. Ещё… Ещё… И ещё раз бабахнуло… Всё громче и громче. Всё сильней и сильней. Всё ясней и ясней. Всё напористей и настойчивей.
– Скажите… пожалуйста… – спросил на всякий случай Василий Никанорович у попавшейся навстречу другой юркой старушенции, – а как в Пенсионный фонд пройти?
– Дак ты, милок, не в тую сторону идёшь, – прошамкала беззубая бабка.
– Как это не в тую?..
– Очень даже просто. Не в тую!! В другую надыть топать.
– Да вы что говорите… Как же это, паря, случилось, что не туда куда надо меня понесло… – удивился Кульков и приуныл, голову повесил. Но уже через минуту зло и с остервенением подумал про ту, автобусную старушку, которая ему маршрут движения строила, и стал костерить её на чём белый свет стоит… но не вслух, а в уме: «Ну, ты и бабуля! Божий ты одуванчик… Или не божий… Дурёха! Гадина! Стерва колченогая! Что же ты отчебучила? Что натворила? Обманула меня! Специально мне наплела про светофор, арку и тому подобное».
Долго ещё Василий стоял, запрокинув голову в небо и размахивая во все стороны руками. Он был зол, он утюжил недобрыми словами недавнюю свою дряхлую попутчицу, которая путь ему обрисовала до пункта назначения. Потом спросил резко:
– А в какую другую??
– Дак тебе, милок, надыть назад иттить. И по другой стороне улицы, – добродушно продолжала милейшая и добрейшая богообразная старушка. – Потом надыть на светофоре перейтить улицу, повернуть направо, затем налево и дворами доберёсси… – закончила она и провела сухонькой своей ручонкой по морщинистому лицу, а свои мутные слезящиеся глазки, упрятанные в глубоких ямках-глазницах, привычно промокнула растрёпанным уголком добела выцветшего старенького до дыр заношенного головного платочка.
– Ха! Вот так так… Вот, оказывается, как…
– Ну да, милок. Точно так!
– Дак… Ничего не понимаю… Я же так и иду, как только вышел из трамвая.
– А ты, милок, на какой остановке-то… выходил из транвая?
– Как это на какой? На остановке «Проезд Юных мичуринцев»!
– Это понятно. А ты из центра ехал? Али с завода?
– Да из центра… вроде… Про завод мне ничего не говорили.
– Ну, ежлив ты из центра ехал, то зачем улицу-то переходил, касатик?
– Да не переходил я улицу. Как вышел, так и иду.
– Но ты же не в тую сторону идёшь…
– Дреманул, наверно, дедок, – подхватил тему заинтересовавшийся их разговором некий прохожий (мужчина в потёртом изрядно полушубке, облезлой кроличьей шапке и с видавшим виды солдатским рюкзаком за плечами), – вот и проехал до кольца у завода, а на обратном пути сошёл… Их же две остановки с таким названием. Одна – туда, другая – обратно. Так что, товарищ дорогой, смело переходи улицу и топай в противоположном направлении. Как раз и доберёшься. Понял? Дедушка…
– Спасибо! – промолвил Василий Никанорович, обращаясь к бабуле и случайному прохожему. Он понял, что действительно проспал и вышел уже на обратном пути, после трамвайного кольца с конечной остановкой. И случилось это из-за внезапно нахлынувших воспоминаний из детства. Вот… досада-то… Как жаль… Но… делать нечего. Ничего тут не попишешь… «Нечего на кого-то пенять, если у самого рожа крива…» – пришло ему в голову подходящее для такой ситуации выражение. Вася всегда был самокритичным. Во всяком случае, старался таковым быть. Поэтому он с благодарностью кивнул этим добрым людям и решительно направился к переходу.
«Неужели я так старо выгляжу? А?? Ишь… – дедком назвал, дедушкой. Мужик-то…» – поморщился Кульков, оглядывая и оценивая себя насколько это было возможно.
На другой стороне улицы он резво двинул обратным курсом, прошёл трамвайную остановку с названием про юных мичуринцев, дошёл до светофора… и дальше – как ему говорили. Вскоре Василий нырнул в арку и оказался во дворах.
«Как пройти в Пенсионный фонд?» – спрашивал он у всех подряд, пока не оказался перед огромным высотным зданием. Красивым его нельзя было назвать – обычный жилой дом, каких в Москве великое множество. Но вывеска висела – мама не горюй… Ох и ах. Красочная. Вся в огнях. И размером как «Девятый вал» Ивана Айвазовского. Даже чуток больше. Впечатлительно! И крыльцо шикарное. Мраморное. С блестящим ограждением. С набалдашниками на столбиках. С цепями. С висюльками. По бокам фонари вычурные. С вензелями. С ажурными загогулинами. И двери стеклянные. С ручками золотыми.
«Доброго тебе здоровьица, бабуля! – мысленно поблагодарил он бабушку из автобуса. – А то чёрт-те что наговорил про тебя. Икала, небось… божий одуванчик. Но не переживай. Спасибо тебе. За всё. Дошёл я. Добрался. До дворца пенсионного».
На крыльцо Василий Кульков поднимался осторожно. За хромированный поручень держался обеими руками. Крепко. Цепко. Хватко. Не грохнуться бы… А то уже бывало…
«И тебе тоже, здоровьица хорошего… Не болей, держись… – не забыл он и вторую старушенцию. Другую… на улице встретившуюся. Юркую такую… – И тебе спасибо! Бабуля славная… Огромное. За что? За то, что направила меня на путь истинный. Дорогу верную указала. Повернула меня в нужную сторону. А то шёл не в тую… в которую надо, придурок. И благодарность мою ещё тебе в придачу передаю. Не болей… И тебе, мужик с солдатским рюкзаком и в полушубке потёртом, тоже всех благ».
Кульков постоял на крылечке мраморном минут пять-десять… отдышался… в себя пришёл, помолился за успешное посещение сего значительного заведения… покрестился на удачу трижды… Затем решительно взялся за красивую прекрасную и основательно затёртую многочисленными посетителями золочёную ручку. Потянул на себя.
Огромная стеклянная дверь довольно легко подалась, без всяких скрипов и лишних завываний сдвинулась с места и широко распахнулась, открылась: входите, мил человек, заходите, добрый молодец, мы к вашим услугам, сударь, мы вам всегда рады, дорогой вы наш российский человек.
Странник удивился такому душевному гостеприимству, усмехнулся, про себя что-то думая, громко цокнул языком, как когда-то… давным-давно… в детстве своём далёком цокал от счастья, валом валившегося на него… и смело шагнул в дверной проём.
Глава 57
"Двойное чудное везенье"
У коварного удача бывает раз, у искусного – два.
Пословица народа коми
Ого! Госпожа удача вдруг пожаловала в гости
Войдя в подъезд районного отделения Пенсионного фонда, Василий Никанорович прямым ходом направился к очереди, которая стояла справа. Очередь не особо большая по количеству людей, но и не маленькая. В общем, очередь – как очередь. Как и другие такие же, встречавшиеся на его пути.
Кульков спросил, кто последний.
Но ноль внимания на него. Вроде как его тут не было. Как-то не комильфо… Стыдно даже стало. Кульков покраснел как рак, как школьник у доски, который вышел для ответа, но забыл, что надо говорить, какие слова произносить… Вылетело всё из его дырявой головы…
Ещё раз спросил: «Товарищи! Вы что… глухие?? Кто последний из вас?»
Вновь ноль внимания. Даже не глянули на него. Никто. Ни справа, ни слева, ни те, которые прямо стояли. Даже местные дежурные персоны, в форменном обмундировании с пистолетами в кабурах на боку, не отреагировали. Они своим разговором были заняты.
Василий Никанорович опешил и задумался. Ему пришло в голову, что эти люди не хотят быть последними… в этом мире бушующем. Последними бывают лишь отщепенцы, твари, черти болотные, гады в прямом смысле слова и другие плохие люди. То есть, быть последним – это дурной тон в современном российском обществе. Да! Есть такое мнение. С космонавтов и лётчиков пошло такое странное поветрие и распространилось по всей стране мгновенно. Зараза всегда быстро расходится в любой среде. Липнет она к любому человеку. Ко всякому. Это доказанный факт. Общество не исключение. Оно же из людей состоит. Из тех человеков, к которым уже худое прилипло и присохло. Законы природы таковы. Последние в современном обществе – это моветон своего рода с некотрых пор. Одни, боящиеся всего, начали; другие, трясущиеся, продолжили. Нельзя быть последним. Ни в коем случае. Ни в коем разе. Хотя… хотя огромное количество таких персон в нашем государстве имеется… Да, они теперь именно последние… Самые последние!
Кульков на всякий случай, надеясь на удачу и успех, перефразировал свой вопрос. Теперь он спросил по-другому: «Товарищи! Дорогие! Кто крайний?»
Снова никакой реакции. «Что за фигня…» – мелькнуло в мозгах.
Он ещё повременил чуток: может, не расслышали… очередники…
Стоял ожидаючи… С нетерпением зыркал по лицам присутствующих…
Не дождавшись ответа, переспросил ещё громче, почти проорал: «Господа! Прошу ответить! Кто из вас самый крайний в очереди к работникам сего учреждения на текущий жизненный момент? Не молчите!! Мне это очень важно. Мне надо справку у них взять для полуклиники! А то лекарства льготные там мне не выдают…»
И о! Чудо случилось! Ответил дедушка с окладистой седой бородой. Не прямо ответил, а кивнул: мол, я крайний… Тот стоял у стены, опёршись на трость. Василий Никанорович занял за ним и поклонился для пущей важности. Старых людей он уважал с детства. А седых дедушек и бабушек просто боготворил. Тем более, что этот старец дедулю родного напомнил.
Перед дедом тусовался молоденький парнишка. «О-о… Ничего себе… Вот даже как. Оказывается, и такие юнцы сюда ходят… – с огромным удивлением и изумлением подумал ошарашенный Кульков. – И стар, и млад. Неужели этот пацан тоже пенсионер? Как-то непонятно всё это. Надо будет разузнать, спросить у кого-нибудь».
Запомнив и того, старого, и другого, молодого, он принялся ждать своего часа. Сидячих мест не было. Народу стояло человек пятьдесят-шестьдесят. Не более. Немного, по местным меркам. Но и не мало, вообще-то.
Часа через полтора-два охрана у дверей пропустила его в коридор, где он, быстренько отыскав нужный отдел, опять спросил:
– Кто последний в шестой кабинет? Ой, сорри… Кто крайний??
На этот раз у дверей было всего четыре человека, он пятый. «Везёт!» – радостно промелькнуло в голове уставшего посетителя, набравшегося уже громадного опыта по стоянию, сидению и ожиданию в очередях.
Но случилось так, что слово «везёт» рано у него в мозгу мелькнуло. Откуда-то подошли ещё шесть человек.
Они заявили, что их направили сюда из другого кабинета. Мол, их заверили, что тут, в шестом кабинете, их примут без очереди, потому что они уже два часа стояли там, в тринадцатом, за справкой, на основании которой в этом кабинете им должны выдать другую, которая для получения лекарства.
Очередники всполошились, стали расспрашивать нежданных пришельцев: почему так… может, и им тоже сперва другую справку надо получить… ну и так далее.
Пришельцы заверили, что нет, мол, вам не надо, потому что у них и у этих разные категории. Дескать, что не всем нужны предварительные справки, а только им.
Очередники успокоились. Поняли в чём дело. Пропустили вперёд пришельцев.
Народ российский такой… добрый… ласковый… Побузит, побузит… – да и успокоится… С древности так повелось. Испокон веков.
Не прошло и часа, как Кулькова пригласили. Вышедшая женщина, за которой занимал он, многозначительно кивнула ему на дверь. Понятно! Можно входить! Ура!
В служебном помещении находилась очень привлекательная и соблазнительная дама – вся в золотых кольцах, серьгах и многочисленных цепях. Она гордо восседала за центральным столом и по всей видимости являлась начальницей этого отдела.
По обе стороны от неё, у противоположных стен, располагались ещё два стола поменьше, за которыми над казёнными пенсионными бумагами корпели две молоденькие девчушки. На их пальцах тоже что-то блестело и искрилось.
Все три стола были оснащены новейшими иностранными компьютерами с большими плоскими экранами, а в углу на отдельной тумбочке приютились ксерокс, принтер и сканер.
В другом углу огромной комнаты стоял массивный металлический шкаф с документами. Рядом примостился небольшой столик-буфетик с электрическим чайником, чашками, кружками и другой нужной для еды и чая посудой.
У левого стола на стуле сидел посетитель.
Василий Никанорович направился было прямо к начальнице, но она его опередила, указав авторучкой на стол, стоявший справа.
Кульков машинально изменил направление движения, расстегнул куртку, снял шапку, приземлился и изложил светленькой симпатичной девушке тему своего визита:
– Мне надо справку в полуклинику о том, что я нынче не отказывался от льготных лекарств.
– Ну вот, Изольда Генриховна, опять за справкой, – девчушка отчаянно перевела взор в сторону своей командирши. Она была то ли обиженной, то ли униженной, то ли оскорблённой. Не понять… Хоть у самого Достоевского спрашивай… – Это же всё есть в компьютерной базе. И в поликлиниках это знают. И в горздраве знают… – продолжала она протяжно ныть и трепетно верещать с явной горечью в голосе.
– Выдай, Людок. Чего уж теперь… Мы же для этого сюда поставлены.
– Ваши паспорт и страховое свидетельство, – девушка смотрела уже на просителя.
Тот вывалил на стол все документы, какие захватил из дома. Барышня взяла то, что ей нужно, и уставилась в монитор. Через каких-то пару минут готовая справка чудесным образом выползла из принтера.
– Люда, сделай ему два экземпляра. Может, ещё куда понадобится, – скомандовала Изольда Генриховна своей подчинённой.
Вторая такая же справка незамедлительно появилась вслед за первой.
Ура! То, что надо! Супер!
Девушка по имени Люда шлёпнула печати на оба экземпляра и передала их на подпись своей руководительнице.
Всё! Справки готовы!
Кульков никак не ожидал такой расторопности и такого тёплого приёма.
Ох! Как он был рад. В ладоши хлопал. Как дитя малое… как ребёнок…
Слова благодарности сами вылетели из его уст: «Спасибо! Спасибо вам огромное!»
Повезло ему несказанно! Да! Это так. Не напрасно молился и крестился.
Ох, как же это хорошо… Всегда бы так… и везде…
Через мгновение Василий Никанорович, довольный собой и жизнью, выходил из кабинета номер шесть с такими важными и нужными ему документами.
В голове его крутилась славная мысль: написать их начальству благодарственное письмо. Похвалить сотрудниц за их вежливость, добросердечность и оперативность.
Да-да! Надо написать. Надо не забыть это сделать. Обязательно.
С такой думкой одухотворённый человек покинул офис Пенсионного фонда.
Вот повезло так повезло. В жизни так не везло. Нигде и никогда.
Это точно. Дважды повезло! Даже две справки дали! Удачно!! Два раза!
Вот какой он ловкий…
Вот какой умный…
Вот какой он настырный…
Вот какой он успешный…
Вот какой он везучий…
Так папа раньше говорил.
И мама тоже.
Вот как хорошо! Всегда бы так… и везде…
На обратном пути к трамвайной остановке он только дважды притормаживал и спрашивал у прохожих, как к ней пройти, – дорога стала ему уже немного знакомой.
Глава 58
"Отдых скоротечный"
Все мы под Богом ходим.
Русская поговорка
Думы разные, мысли беспокойные
Антонина была ещё на работе, когда Кульков вернулся из похода в Пенсионный фонд. Вояж туда оказался очень удачным, но продолжительное по времени путешествие и нахлынувшие положительные эмоции, которые в последнее время встречались очень и очень мало и весьма-весьма редко, выбили его из колеи, он устал.
Василий быстренько скинул сырые ботинки с белёсыми следами от химических реагентов, повесил на вешалку меховую свою курточку, на тумбочку кинул шапку с шарфом и перчатками… и шмыгнул в комнату полежать на диване, а то притомился от сегодняшних передвижений, топтаний, стояний и ожиданий.
До того он устал, что аж в животе рези жуткие появились и колики со спазмами по всему телу больному расползлись. От самого подреберья с находящимися там сердцем, лёгкими и другими внутренними органами и ниже… до паха…
В паху сдавило так, будто бульдозер тяжёлый карьерный проехал там туда-сюда и обратно… да ещё гусеницами с траками острыми железными развернулся пару раз на триста шестьдесят градусов. Неприятно было и больно. Хоть волком вой. Хоть на стены лезь. Хоть штукатурку грызи. Хоть ногтями её царапай. Хоть в омут кидайся. Хоть под паровоз бросайся. Хоть со скалы в пропасть сигай. Хоть что с собой делай…
Одно успокаивало, утешало и радовало – его чёртовы хождения закончились положительным результатом: дали, наконец, справку. Даже две справки!
Спасибо им, замечательным женщинам из 6-го кабинета районного Пенсионного фонда. Спасибо огромное этой дивной бесподобной красавице Изольде Генриховне и её юной прелестной старательной помощнице милой Людочке с прелестными конопушками на белом личике и ярко накрашенными красными губками-бантиками.
Перебирая в памяти пережитое за эти дни, Василий Никанорович пришёл к выводу, что мир всё же не без добрых людей, несмотря на сплошной коварный негатив, царящий в последнее время в его многострадальной стране.
«Нет, не всё так уж плохо…» – уговаривал себя Кульков, развалившись на диване. Он гнал прочь из головы те нехорошие моменты и явления, которые жить мешали ему, в частности, и народу, в целом.
Пожилой седовласый человек, пенсионер по старости, Вася по имени, Никанорович по отчеству, по папе родимому, пытался быть удовлетворённым, весёлым, оживлённым, беззаботным и беспечным.
Ему очень понравилось, как с ним, с больным человеком, обошлись в том местном отделении Пенсионного Фонда Российской Федерации.
Его приняли как великого гражданина! Как заслуженного деятеля! Как всеми уважаемую личность! Как всем известного активиста! Как воротилу! Как пророка! Как царя! Как короля! Как принца! Как вип-персону! Как Мессию! Как помазанника Божьего! Как настоящего человека с большой буквы. Не как скотину безродную…
На этой идеалистической волне простой российский старший охранник вздохнул полной грудью, почувствовал себя гордым, счастливым и свободным, слегка отвлёкся от этих нехороших реалий. Отошёл он от действительности. Сел в лодку с парусом, отплыл от берега крутого и отправился в свободное плавание.
Душа рвалась наружу. На приволье. На простор.
Василий тут же перенёсся куда-то туда… в даль дальнюю… в мечту свою заветную, в другое измерение, в светлое и манящее будущее.
Ему показалось, что он там, на широком русском просторе, на раздолье, на вольнице… лихо и вольготно скачет по степи, сидя в удобном кавалерийском седле, навстречу своим добрым мечтаниям, своим грёзам, своим чётко сформулированным и обусловленным целям.
«Эх… как же… бляха-муха… хорошо-то!..» – кричал он во всё горло, то и дело пришпоривая красного коня. Шибче! Ура! Быстрей! Скорей! Успеть чтоб… к той хорошей жизни… к счастливой… На всю степь широкую орал он, Вася-Василёк. Головой крутил. Языком цокал. Как тогда… как в детстве… Щёлкал. Сильно. Ядрёно. От нёба самого… Прилеплял язык к нёбу и отдирал от него резко. Хорошо у него получалось. Звонко. Хлёстко. Аукал он. И гигикал. Громыхал. От одного края и до другого… От этого берега и до противоположного… От степных мест и до горных… От равнины и до вершин высоких… Далеко-далеко… Туда… В неизвестность… До горизонта самого…
«Ах… как хорошо… Эх… как здорово… Ух… как скусно…» – вопил он.
Но вдруг откуда-то снизу… от земли от самой… кто-то пнул его под зад коленом, потом в лицо подковой лягнул, заржал, как дикая лошадь Пржевальского, но как-то зло, ехидно и желчно, и тут же попытался выдернуть за уши из уютного седла, в котором ему так было хорошо, удобно и комфортно.
Кульков никак не ожидал такого гнусного пассажа. Чего-чего, но только ни этого…
Кто-то… какой-то гад… хочет его лишить этой прелести… Свободы… Счастья…
Но вот кто? Кто это? Кто этот шалопай? Кто этот раздолбай? Кто этот разгильдяй?
«Эй, ты! товарищ! Ну-ка, отзовись!! Ну-ка, покажись, открой морду лица своего!»
Но никто не отзывается… никто не показывается… То ли боится, то ли стесняется.
«Эй, ты!.. приятель!! Не прячься! Выходи на свет божий!»
Но никого нет… Никто не появляется… Не признаётся… Не сознаётся…
Что делать?! Как быть!? Может, он не один там…
«Эй, вы все!! Чего вам надо?? Чего пристали?? Отчепитесь!!»
Но… не отчепляются… А наоборот – за волосы теперь они его держат… крепко.
Василий в комок весь сжался. Как ёжик. К коню прилип – не отодрать. Ноги под брюхом хотел сцепить, но не удалось… – коротки, ноги-то… Вот зараза… Да и руки тоже коротки и корявы. Да! корявы. Руки, как крюки! Не слушаются они…
Что делать!! Как же быть, всё-таки… О, Боже… Подскажи… Будь ласка…
Пенсионеру вдруг в голову мысль добрая втемяшилась: с конём слиться, спаяться, в нём спрятаться, там… внутри… как в Троянском…
«Да! Спасибо! Так и сделаю! Я сейчас…»
Но, не получилось, не срослось… – нехристям и антихристам каким-то фертом удалось всё же седока горемычного заполучить: за уши его, бедолагу, прямо из седла выдернули… из кавалерийского вынули… Да так сильно, что лопухи эти красные чуть не оторвались от тяжёлой головы.
«Да… Хорошего, вообще-то, в этой жизни совсем мало, одни мытарства кругом сплошные…» – остепенился бывший бравый седок и сник.
И он в реальность вернулся. В действительность воротился. В свою гиблую жизнь возвернулся. Не солоно хлебавши… Не удалось ему кавалеристом побыть. Хоть на часик, на минуточку, на секундочку. И конь красный ретивый ускакал куда-то… в неизвестность.
Всё. Нет больше коня.
И Вася уже не седок. Да-да. Не седок он.
Не красный он кавалерист. И не о нём былинники речистые ведут рассказ.
Не борец он за народное счастье.
Не творец хорошей жизни.
Не создатель лучшей доли.
А кто он тогда? Кто??
Никто. Нечто. Ноль без палочки. Вот кто…
Да… Все мы под Богом ходим… Истинно…
Кульков в детство тут перенёсся… – в то время… в прошлое… в былое…
В его воображении вновь стали возникать разные картинки из минувшего, из того, из пережитого, из давно прошедшего, но не забытого.
Эх… сколько же он сам выстрадал за свою жизнь, сколько перенёс лишений, унижений и невзгод. Да… было такое дело…
Но ничего, прошёл он этот путь тернистый, не сломался, не согнулся, не спился, не озверел, не скурвился, остался жив, остался человеком.
Так ему, во всяком случае, казалось.
Так ему уже и снилось, лёжа на мягком диване.
