Анатолий Андреев
Зачем нужны умные люди? Антропология счастья в эпоху перемен
Короче говоря, быть лидером – значит быть плохим. Не то чтобы совсем уж «плохим парнем», бандитом, но плюющим на справедливость и всякие священные заповеди с высокой колокольни, это как минимум.
Быть хорошим и быть лидером – это неизвестная, непостижимая и нереалистическая история. В это никто не верит. Сказки про «хороших ребят у власти» популярностью не пользуются. Поскольку в лидерах нуждаются, их принимают такими, какие они есть: плохими, хищными.
Да, мы имеем таких лидеров, которых заслуживаем; но и лидеры имеют те проблемы, которые заслуживают. Управлять теми, кто тебя презирает и для кого у тебя нет хороших новостей, – так себе удовольствие.
Эпохальный запрос – на умного лидера: такую повестку формирует в том числе и моя книга.
Открывается Окно Возможностей (не путать с Окнами Овертона). Это очевидно всем, кроме трещащих без умолку экспертов-аналитиков, отрабатывающих свой хлеб по правилам сильных мира сего: видеть и слышать только то, что хочется видеть и слышать – для того чтобы навязывать свое видение всем остальным в качестве «объективного».
Все это укрепило мою уверенность в том, что у моей книги есть шанс превратиться в книгу.
Часть I. Какие скрытые возможности человека позволят нам изменить мир?
1. Большой массив данных – способ решения маленьких проблем
Самая большая иллюзия заключается в том, что люди понимают друг друга. Стоит сказать «изменения назрели» или «идеи», и кажется, что все согласно закивали головой, все поняли, о чем речь.
На самом деле люди разговаривают хоть и на одном языке (русском, английском и т. д.), но на разных культурно-информационных уровнях. По сути – на разных языках.
И проблема эта настолько важна, что именно с нее я начну свою книгу.
На каком языке написана моя книга?
На русском, да, с этим согласится каждый. Но на каком уровне понимания она написана, на каком уровне предлагается обсуждать проблемы, которые волнуют всех? Чтобы не получился разговор слепого с глухим, надо выработать общий язык, надо договориться о базовых терминах и понятиях языка.
Сейчас я объясню, как устроен язык моей книги.
Давайте начнем с того, что всем нам хорошо известно из практики общения. При общении собеседники часто произносят одни и те же слова, смысл которых, как представляется, очевиден; однако при более детальном рассмотрении вопроса выясняется, что они вкладывают в свои слова совершенно разный, часто противоположный смысл.
Давайте начнем с того, что договоримся: на каком культурном языке и в рамках какой картины мира мы будем вести разговор. Тогда станет понятно, почему мы черное называем черным, а белое – белым.
Достаточно произнести ключевые слова нашего времени, вожделенные пароли эпохи безграничной свободы, как-то: «либерализм», «свобода», «демократия», «деньги», «счастье», «патриотизм», «педагогика», «личность», «умные люди» – и всем вначале кажется, что совершенно ясно, о чем идет речь. Все друг друга как будто понимают. Но стоит углубиться в проблему, как тут же возникает недопонимание, а следом разгорается дискуссия. В процессе дискуссии неизбежна поляризация: рано или поздно выясняется, что один подразумевает под словом свобода, например, вседозволенность (бесконечную свободу, свободу от любых ограничений), а другой под этим же словом «по умолчанию» имеет в виду свободу как «познанную необходимость» (как свободу в рамках несвободы, свободу от вседозволенности).
Перед нами два свободных человека, но каждый из них считает своего оппонента рабом. Такова цена непонимания. Недопонимания. Непроясненности.
И дело в данном случае не ограничивается значениями слова свобода. Вспомним мудрый завет Декарта: «Уточняйте значения слов – и вы избавите мир от половины заблуждений». Это, бесспорно, важно.
Но от второй половины заблуждений может избавить нас не сближение позиций в трактовке понятий и терминов (не консенсус в отношении значения слов), а глубина понимания проблемы.
Это принципиальным образом меняет картину смыслов.
Почему люди по-разному смотрят на вещи, предполагая при этом, что все остальные более-менее солидарны с ними, что все видят одно и то же, что мир очевидно одинаков для всех более-менее объективно мыслящих?
Разберем суть проблемы на простом примере.
Насколько нам известно, природа педагогического таланта до сих пор остается дискуссионным научным вопросом. Определений и трактовок феномена педагогического таланта предлагается множество, однако универсального, общепринятого понимания сути проблемы не существует. Более того, постепенно вокруг проблемы формируется отношение, которое можно сформулировать следующим образом: склонность придавать этому «вечному вопросу» статус нерешаемого. Кто так не думает, тот выпадает из пула высоких профессионалов.
Отметим качества или свойства, которые кажутся очевидными и даже доминирующими при определении природы педагогического таланта (с привлечением традиционной аналитики).
Педагог любит детей. Это верно, однако подобное утверждение не разъясняет природу педагогического таланта. Любовь к детям не делает педагога педагогом. Это важное, но далеко не решающее условие в многотрудном деле «быть успешным педагогом». Чему и с какой целью учит педагог из любви к детям? Неясно.
Педагог любит учить. Он получает удовольствие от самого процесса преподавания едва ли не больше, чем от результата. Тоже верно – но это также уводит в сторону от предмета нашего исследования. Учение ради учения – сомнительная вещь. Чему и с какой целью с удовольствием учит педагог? Неясно.
Педагог – это лидер. Невозможно не согласиться. Он ведет за собой, делает это умело и профессионально. Но педагог и лидер – это не одно и то же, это в чем-то пересекающиеся, однако не тождественные понятия. Чему и с какой целью учит лидер-наставник? Неясно.
Педагог – субъект власти. Учение – это процесс подчинения и навязывания своей воли. Однако если мы имеем в виду власть ради власти, то речь идет о патологии. Если власть является средством, то что является целью?
Что такое педагог – всем известно; что такое хороший педагог – знает каждый ученик. Даже педагог знает о том, что он педагог по призванию. А вот в чем заключается суть педагогического таланта, его гносеологический секрет – неизвестно.
Этот информационный парадокс сам по себе наводит на размышления. Очевидно, проблема сводится не к тому, чтобы описать феномен с разных сторон, со всех возможных сторон всеми педагогами-теоретиками и участниками педагогических процессов. Описания множатся и множатся, а суть ускользает, не дается в руки. Следовательно, дело не в описании, не в аналогиях, наблюдениях, методиках – дело вообще не в педагогике и педагогических технологиях. Дело не в значениях слов. О значении слова «педагог» участники процесса готовы договориться и готовы принять разные значения слова (понятия, термина). Однако этого, повторим, оказывается недостаточно, чтобы прояснить суть проблемы.
Подобное положение вещей нам представляется результатом того, что педагогика по определению, по умолчанию интерпретируется в контексте сравнительно небольшого пакета данных и средствами традиционной аналитики. Средствами системного мышления. Средствами интеллекта.
Природа всех гуманитарных проблем, в том числе педагогического таланта, как мы постараемся показать в своей книге, коренится в природе человека (в конечном счете – в природе наших отношений с информацией).
Частная проблема в таком случае решается только через решение проблемы общей. Средствами уже не интеллекта, а разума.
Частная проблема решается через решение проблемы общей, поскольку представляет собой момент общей проблемы, а не проблему автономную, отдельно существующую от других проблем. Такая взаимосвязь делает проблему наших ценностей и человеческого измерения вообще (будь то свобода, достоинство, счастье, истина, добро, педагогика, патриотизм и т. д.) проблемой «большого массива данных» (Big Data). Активнее всего большие данные применяются в финансовой и медицинской отраслях, высокотехнологичных и интернет-компаниях, а также в государственном секторе. В науках гуманитарных применение больших данных пока что не очень активно. При этом нельзя сказать, что есть отдельные виды больших данных – суть метода в том, что он объединяет самые различные типы данных и извлекает из них новую, ранее недоступную информацию. Применение термина «большой массив данных» (Big Data) в нашем, гуманитарном случае, возможно, в известном смысле метафорично, тем не менее термин этот помогает прояснить суть проблемы. Мы будем искать решение проблем человека и его ценностей (человеческого измерения) в рамках междисциплинарного подхода, объединяя методы философии, психологии, педагогики, теории систем в единую методологию, где «данные» и способы их обработки решают все.
Итак, считаем очень важным договориться с самого начала о значении термина «большие массивы данных» (Big Data). Это не наш, не гуманитарный термин; мы придаем ему свое, особое значение: Big Data – это сопряжение общего и частного, при котором (с помощью разума, не интеллекта!) четко различаются главное и второстепенное.
На практике это означает следующее. Трактовка, например, понятия свободы как вседозволенности (абсолютизация одного отношения) исходит из того, что свобода воспринимается как ощущение (категория психики); интерпретация свободы как «познанной необходимости» (Спиноза) исходит из того, что свобода является категорией сознания (понимания).
Свобода как вседозволенность не учитывает «большого массива данных», игнорирует его (частная проблема решается как частная, вне ее зависимости от проблем более общих: интеллект не обладает способностью видеть зависимость частного от общего); свобода как «познанная необходимость» вписана в контекст больших данных, промаркирована индексом Big Data, и решение проблемы свободы зависит от понимания проблем общих (в пределе – универсальных): это разумная (не интеллектуальная) постановка проблемы.
Трактовка «свобода = вседозволенность» относится к трактовке «свобода = познанная необходимость» как к Несвободе; отношение «свобода = познанная необходимость» к «свобода = вседозволенность» строго зеркально.
Кто прав?
Мы полагаем, что правы те, кто учитывает реальную информационную сложность мира и трактует ключевые понятия человеческого измерения в контексте Big Data.
Вот почему трактовка свободы как информационного феномена Big Data должна начинаться, с нашей точки зрения, с постановки вопроса в такой плоскости: скажи мне, как ты понимаешь человека (психику, сознание, интеллект, разум), и я скажу, как ты понимаешь проблему свободы (образования, счастья, денег, личности, либерализма и т. д.).
В таком случае вопрос о таланте педагога превращается в информационный (методологический), а не собственно педагогический. Ответ о таланте надо искать в плоскости методологической, а не педагогической: такой подход диктует аналитический подход к большим массивам данных. С большими данными работает методология, а конкретная наука лишь накапливает эти данные.
Вывод такой: без методологии не решить ни одну из «частных» гуманитарных проблем. Частные (одномерные) проблемы – это миф индивида, исходящий из желания обойтись без методологии. Не будем считать это злыми кознями интеллектуально развитого индивида; будем считать, что он хочет как лучше, не видя, к сожалению, всей сложности проблемы. Не видя разницы между интеллектом и разумом.
Так устроен язык моей книги. Любая гуманитарная проблема, которую мы будем рассматривать, является интерпретацией массива больших данных.
Это усложняет общение (чтобы говорить об одном, ты должен иметь в виду все остальное) – но делает его конкретным.
Вот здесь я обращаюсь к моей аудитории непосредственно: вам знакома ситуация, когда вы видите «отдельно взятую» проблему с очень многих сторон, в контексте Big Data, а ваши могучие и добрые боссы (которые хотят как лучше, как можно лучше, кто бы сомневался) навязывают вам решение, исходя из произвольно, волюнтаристски подобранной информации? Вы пытаетесь уберечь всех (в пределах досягаемости ваших полномочий) от фатальной ошибки, а она фатально, раз за разом, случается. Вы за справедливость, а вам приходится поступать вопреки справедливости. Вы хотите помочь окружающим, а они продолжают страдать, и конца и края не видно. Знакома?
Постепенно руки опускаются, раздражение накапливается, начинаются проблемы с мотивацией, подкрадывается синдром эмоционального (а следом и профессионального) выгорания, и вы уже практически готовы предъявить претензии Богу Справедливости (понимая, что такового не существует): доколе эти добрые люди будут вставлять палки в колеса? Их, мыслящих «отдельно взятыми категориями», нельзя подпускать к управлению, они не готовы к своей должности, у них отсутствуют необходимые компетенции, они мешают и вредят процессу.
У них куцый интеллект, они неспособны видеть всей сложности проблемы. У них нет идей.
Я вижу, Я понимаю, что надо сделать, у меня есть идеи, но меня, Меня не допускают к выработке оптимальных решений.
Мир катится в тартарары, а я, вполне компетентный, но отлученный от принятия жизненно важных решений, вынужден за этим наблюдать со стороны.
Меня превратили в зрителя и свидетеля. Мне не позволяют быть участником.
Примеры вокруг нас. Их, к сожалению, очень много. Огромное количество примеров и показывают (доказывают, если хотите), что изменения назрели.
Возьмем социально чуткие сферы образования, здравоохранения и энергетики.
Начнем со сферы образования, сферы близкой мне и знакомой. Что мы видим?
Мы видим, что внедренная в образование так называемая «болонская система» привела к последствиям, которые можно характеризовать так: система не отвечает требованиям времени. Не отвечает возможностям нового мышления. Она обезоруживает молодых людей, она не готовит их к решению актуальных проблем, к вызовам эпохи.
«Болонская система» не предполагает от вступающих в жизнь молодых людей работы над картиной мира, над методологией мышления. Они не имеют сколько-нибудь внятной картины мира, которая покоится на определенной системе ценностей. Почему?
Потому что система ценностей оказалась лишним звеном в образовании.
Какое мне дело до того, что есть добро или зло, если я занимаюсь «отдельно взятой» математикой? Как разговоры про добро и зло, про ценности, влияют на мои математические успехи? Никак.
Следовательно, не будем отвлекать ограниченный ресурс студента на изучение «абстрактных» ценностей. Будем учить их конкретным, «отдельно взятым» навыкам, hard skills. А все остальное – от лукавого.
Но свято место пусто не бывает – и бездумно оставленную нишу «ценности» заполняют антиценности, которые разрушают нас. Вместо патриотизма – эгоизм, вместе заботы о ближнем – нарциссизм, вместо профессионализма – карьера, вместо счастья – разочарование.
Зачем нужно такое образование? Кому выгодно?
Кому-то, может, это и выгодно, но только ни молодым людям, ни обществу, ни стране, ни человечеству это не выгодно.
Да, у навязанной нам «болонской системы» есть и сильная сторона – она эффективно прививает «жесткие» навыки и компетенции (hard skills), которым можно научить и которые можно измерить (проверить с помощью теста или экзамена). Например, знание иностранного языка, физики, математики, навыки программирования, использование компьютерных программ, бизнес- схем, экономических и социальных моделей. Hard skills являются преимущественно навыками, которые осваиваются при работе с компьютером. Для освоения hard skills необходим интеллект, это именно интеллектуальное образование, где доминируют четкие пошаговые инструкции. Профессиональные навыки hard skills подтверждаются дипломами и сертификатами. Здесь все понятно и достаточно эффективно.
Что касается компетенций soft skills, «мягких» навыков, которые невозможно измерить количественными показателями, то они являются навыками работы с людьми (имеются в виду такие «личные качества», такие социальные, интеллектуальные и волевые компетенции, как коммуникабельность, умение работать в команде, креативность, пунктуальность, целеустремленность, отзывчивость, инициативность, стрессоустойчивость и т. д.). Для освоения soft skills «голого» интеллекта уже недостаточно. Здесь нужен интеллект, специализирующийся в сфере функционирования эмоций, – «эмоциональный интеллект».
Отметим для себя: «человеческое измерение» отдано в ведение некоего «эмоционального интеллекта», и оно не поддается измерению.
«Болонская система» не сертифицирует soft skills (как вы измерите и сертифицируете дружелюбие, например, преданность делу или целеустремленность?). Но именно soft skills поспешили назвать компетенциями будущего, «универсальными» компетенциями, имея в виду их важность для жизни. Почему?
Потому что soft skills хоть как-то имеют отношение к главному ресурсу человека – к разуму, не к интеллекту (разницу между интеллектом и разумом мы объясним позднее). Именно умение относиться к себе и миру разумно следует считать универсальной компетенцией.
Таким образом, мы будем разграничивать, с одной стороны, hard skills и soft skills как интеллектуальные компетенции, которые функционируют на основе интеллекта; с другой стороны – универсальные компетенции (universal skills), которые функционируют на основе разума и по этой причине определяют картину мира и мотивации обучающихся.
Важно подчеркнуть, что hard skills, soft skills и universal skills (универсальные компетенции) связаны между собой. Сегодня уже никого не удивишь, например, понятием «ментальная математика». Это такая математика, где навыки hard skills осваиваются с помощью навыков soft skills. Ментальная математика начинается не с цифр, а с тренировки образного мышления, с гибкости мышления (нейропластичности), с развития памяти, внимания и концентрации, с уверенности ученика в своих силах, с умения не пасовать перед сложными задачами, с раскрытия творческих способностей [1].
Учат не математике, а математике через человеческое измерение (через личные качества). Это с одной стороны.
А с другой стороны, перечисленные нами soft skills зависят от системы ценностей ученика (от картины мира). Уверенность ученика в своих силах, умение не пасовать перед сложными задачами и всегда добиваться своих целей невозможны без развития универсальных компетенций (universal skills).
Таким образом, задачи образования представлены следующей цепочкой: universal skills – soft skills – hard skills.
Чтобы увидеть саму эту цепочку и осознать ее неразрывность, надо обладать навыками universal skills (универсальных компетенций).
Итак, человека невозможно обучить только с помощью hard skills и soft skills (личных качеств). Эффективность hard skills и soft skills зависит не от skills как таковых, а от картины мира, в которой они черпают мотивацию и содержательность. Soft skills в «болонской системе» «отвязаны» от hard skills и «не привязаны» к картине мира. Молодых людей готовят к профессии, но не готовят к жизни. «Отвязывают» профессию от жизни. К чему это приводит?
К отчуждению от высших культурных ценностей, от себя, от общества, от будущего. О высших культурных ценностях сегодня говорят настолько редко, что есть смысл напомнить, что же это за ценности: истина, добро, красота, справедливость, свобода, счастье, любовь, достоинство, личность – это вам не soft skills, состоящие из «морально-волевых» достоинств, которые из средства достижения цели (культурных ценностей) превратили в самоцель.
Людьми, которые не имеют осмысленной картины мира, выстроенной на фундаменте высших культурных ценностей, легко управлять, потому что они не умеют управлять собой. Ключи от мотиваций не у них, у кого-то другого. Представляете? Кто-то другой управляет вашей мотивацией. Как вам такое понравится?
У людей, не имеющих ценностной картины, отсутствует универсальная компетенция отличать интеллект от разума, свободу от воли, личность от индивида, удовольствие от счастья, средство от цели. Они обезоружены и беспомощны, несмотря на все свои skills.
NB: именно отсутствие, в первую очередь, универсальной компетенции делает людей беззащитными и уязвимыми.
Вывод: hard skills, soft skills и universal skills (универсальным компетенциям) следует обучать одновременно, увязывая компетенции в единое целое. Для этого следует трансформировать «болонскую систему образования» и создать с использованием «болонских» элементов новую, персоноцентрическую систему, отвечающую требованиям времени.
Образование становится все более и более непрерывным (lifelong learning), учиться мы собираемся всю жизнь, и главным компонентом такого образования все более и более должны становиться именно universal skills (универсальные компетенции). Почему?
Выше мы уже отчасти ответили на этот вопрос. А сейчас мы расширим наш ответ. Дело в том, что с позиций universal skills продление жизни человека все больше связывают не с мифическим бессмертием (дескать, стоит только записаться в клуб кощеев-миллиардеров – как по щучьему велению и по их хотению бессмертие спрячется в яйцо, яйцо в утку, утка в зайца…), а с нейропластичностью, то есть со способностью мозга учиться и адаптироваться к сложным мировоззренческим комбинациям. Когнитивное затухание есть следствие того, что картина мира не усложняется; иначе говоря, если вас не волнует истина, если вам все давно и абсолютно ясно с добром и злом, то никакие hard skills и soft skills вам не помогут. Не теряйте времени: вместо университета смело записывайтесь в клуб кощеев, где вместо бессмертия вас ждет деградация.
Попытка познать «Что есть истина?» – вот рецепт вечной молодости.
Образование в старшем возрасте улучшает ментальное здоровье, становится инструментом жизнетворчества (подробнее об этом в конце книги). И система образования, конечно, должна подстраиваться под эту потребность непрерывно улучшать качество жизни. Надо связывать образование с практикой: жить и учиться – это одно целое.
Что касается отношения позиций «искусственный интеллект» и «дистанционное образование». Одно дело учиться дистанционно hard skills, другое дело – soft skills, и третье – universal skills. Обучать с помощью дистанционного образования универсальным компетенциям – вовсе не очевидное преимущество. Скорее, наоборот. «Дистант» дистанцирует от universal skills в силу колоссальной информационной сложности последних.
Иными словами, слабым звеном в дистанционном образовании являются универсальные компетенции. А вот роль педагога, кстати, невероятно возрастает при обучении universal skills (универсальным компетенциям).
Так кто такой этот загадочный педагог? В чем секрет его таланта?
Об этом мы в свое время сообщим в нашей книге. Это очень интересно.
О чем мы сейчас говорили, когда анализировали систему образования, взятую в контексте массива больших данных?
Если выделить главное, то ответ такой: мы говорили об индивидуальном управлении своим образованием, своими skills. Такое управление укладывается в общий универсальный тренд, имя которому персонализация. Термин «индивидуальные образовательные траектории» (ИОТ) вполне прижился, и передовая университетская практика ориентируется именно на такие траектории.
Конечно, до массового внедрения в образовательный процесс заманчивых траекторий еще далеко. «Персонализация – это перспектива, – скажете вы. – А что делать сегодня, когда многие не получают элементарного среднего образования? Не до индивидуального управления образованием, не до жиру, не до универсальных компетенций – быть бы живу, дайте хоть hard skills, и на том спасибо».
Все так. Тем не менее проблемы сегодняшнего дня надо решать в соответствии с нашим представлением о будущем. До массового внедрения в образовательный процесс «траекторий» еще далеко, согласны, но тенденция очевидна. Персонализация. Персоноцентризм. Это траектория, уходящая в будущее. Человеку интересно управлять своим образованием тогда, когда у него есть вкус к управлению собственной жизнью, своим счастьем, когда у него есть интерес к себе и миру.
Это главное. Об этом мы будем говорить в своей книге.
Перейдем к состоянию здравоохранения. Здесь тоже назрели изменения. Не станем сыпать соль на рану и мусолить больную тему: в большинстве стран мира стоимость медицинских услуг невероятно высока, а качество их оставляет желать лучшего. Это ни для кого не секрет.
«О людях никто не думает!» – в таком ключе обычно реагируют простые люди на систему здравоохранения. С одной стороны, элиты думают о бессмертии (то есть существуют медицинские центры для избранных, оборудованные по последнему слову науки и техники), а с другой – не думают о людях (то есть массовая медицина развита плохо). Кстати, пандемия коронавируса (в мире заболело более 207 211 656 человек, летальные исходы 4 362 285 человек – данные университета Хопкинса на 16.08.21) обнажила проблемы здравоохранения во многих развитых странах мира, например в США, Италии, Испании, Великобритании.
Что же делать?
Ответ, казалось бы, прост: строить больше больниц, решать проблемы голода, повышать культуру; а для этого следует развивать экономику, энергетику.
Все это так, но давайте не путать экономику и энергетику со здравоохранением и медициной. Все-таки последние развиваются в том числе по своим внутренним законам. Что день грядущий нам готовит в здравоохранении? Какие тренды определяют развитие медицины и здравоохранения?
В этой связи говорят о здоровом образе жизни (ЗОЖ), о физических нагрузках и правильном питании.
Когда речь заходит о правильном подходе к питанию, все чаще говорят о персонализированном питании. Этот подход позиционирует себя как строго научный: он предполагает анализ генетических особенностей человека, а также тестирование его реакций на те или иные продукты с целью определения оптимального рациона (этим занимается нутригеномика). Видимо, таковой видится методика будущего, которая основывается на данных науки.
И здесь, обратим внимание, главными категориями становятся не «здоровое питание» и «энергетическая ценность продукта», а персонализированное отношение к избранным продуктам. Что одному хорошо – то для другого проблема.
Татьяна Татаринова, профессор Университета Южной Калифорнии, приводит красноречивые примеры с народом фулани (Западная Африка) и полукочевым африканским народом масаи (саванны Южной Кении и Северной Танзании). [2]
Обряд инициации у фулани выглядит так: мальчики нещадно хлещут друг друга кнутами по спине. Смысл взаимной порки, переходящей в истязание, прост: докажи, что ты мужчина, своим терпением и стойкостью. В 2015 году ученые нашли следы этого жестокого обычая в ДНК представителей племени фулани. Оказывается незадолго до начала процесса инициации испытуемым предлагали отведать пальмового пива – с таким мерзким вкусом, что выпить его и удержать в себе можно было только путем длительных тренировок. Но без этой гадости обряд инициации выдержать было невозможно. Происходил отбор: выдерживали те, у кого с притуплением вкуса было все в порядке. Выживали бесчувственные, остальным вход во взрослую жизнь был заказан. Они, соответственно, не оставляли потомства. И это кодировалось на уровне генов, которые подвергались мутациям, снижающим чувствительность рецепторов.
Диета масаи способна удивить: что им полезно, для нас – смертельно опасно. Они за день съедают в шесть раз больше жиров, чем европейцы. А все равно остаются худыми. И холестерин для масаи не проблема. Это также результат отбора: выживали те, кто питался жиром и не наживал себе проблем с сердцем и сосудами. Кстати, именно поэтому в обществе масаи принято выдавать замуж девушек за 60-летних, а то и 70-летних, то есть за тех, кто имеет стройную фигуру и не имеет проблем с сердечно-сосудистой системой: именно подобные мужья дают здоровое и приспособленное к местным условиям жизни потомство.
В США много китайцев и японцев во втором поколении страдают ожирением. Почему? Перешли на непривычное для них жирное питание (чипсы, бургеры), которое для северных народов менее опасно.
«Индивидуализированные диеты, конечно, нужны, – говорит Татаринова. – Нередко они помогают избавиться от множества проблем – начиная от метеоризма и заканчивая мигренью, или даже сдержать развитие опухоли. Но хороший подбор диеты по эпигеному – это пока фантастика (нутригеномика является специализацией эпигенетики – А. А.).
Да и вообще, любая строгая несбалансированная диета – это крайность, которая может привести к нарушениям, даже несмотря на то, что в человеческом организме есть гибкая и устойчивая саморегуляция.
Поэтому я считаю, что самая лучшая диета для человека – это предковая. Вот ели наши предки в средней полосе России какую-то еду, выжили на ней, оставили здоровое потомство, значит, и для нас, скорее всего, этот рацион будет хорош». [3]
О чем говорит все возрастающая популярность «индивидуализированных диет»?
О том, что персонализированный подход к питанию – всего лишь частный случай персонализации как универсального тренда. Индивидуальное управление своим здоровьем, как и образованием, – это весьма показательно для понимания перспектив развития человека и общества.
Персонализация становится маркером прогресса.
Если персонализированное питание становится индивидуализированным подходом к универсальной проблеме – к проблеме создания человека нравственного, где здоровое тело непременно связано со здоровым духом, – то само персонализированное питание следует рассматривать в контексте духовно-нравственной модели социума (в том числе духовно-нравственного воспитания). Не бывает здоровья вообще; здоровье – это категория социальная. Не бывает персонализированного питания как такового: это элемент образа жизни, определяемого типом цивилизации.
Индивидуальное управление своим образованием, здоровьем, образом жизни, смыслом жизни – все это проекты, которые невозможны без нашего представления о будущем.
Мы управляем своим образованием и здоровьем через управление поведением, которое определяется и мотивируется ценностями нравственно-духовного порядка (универсальными компетенциями).
«Все это перспектива, – скажете вы. – А что делать сегодня, когда многие голодают? Не до персонализированного питания, не до жиру, быть бы живу. Послушаешь вас, и получается: единственная наша реальность – это будущее. А настоящее? Кто будет думать о сегодняшнем дне?»
Проблемы сегодняшнего дня надо решать в соответствии с нашим представлением о будущем. Почему не строят больницы, хотя потребность в них колоссальна?
