Анатолий Алексеевич Гусев
Завещание
Владимир заглянул в компьютер.
– Заяц, – радостно сообщил он, – Надежда, давайте на «ты».
– Хорошо. Допустим, что буквы «х» у эрзи нет, тогда слово «каритон» – это Харитон, а «дригон» – это отчество – Григорьевич. В тексте есть похожее слово – «дриго», перед ним – «цёрам». «Цёра» – парень, сын. Очень часто мужчины называют своих сыновей в честь своих отцов. Значить – «цёрам Дриго» – сын Григорий. Соответственно – стирм Олдай, это дочь… Как бабушку звали, Васенька?
– Баба Дуся.
– Евдокия. Ну, Дриго на Григория тоже мало похож. Значить это дочь Евдокия. У нас получилось: «Завещание. Я, Зайцев Харитон Григорьевич»… Разбираемся дальше.
Разбирались они ещё часа три и выяснили, что деньги и некие ценности спрятаны и хранятся в кресте на могиле тестя и тёщи завещателя, которых зовут соответственно: Чавкин Квомонь Квилё и Чавкин Доронь Марква.
– Ну и где они похоронены? – спросил Владимир Алексеевич.
Василий замотал головой.
– Хорошо, зайдём с другой стороны: где похоронен твой прадед?
– Не знаю, – честно признался Василий. – И я сомневаюсь, что такие имена будут написаны на православном кресте.
– То есть, ты намекаешь, что мы не знаем не только где искать, но и кого искать?
– Ну да.
– С тобой не соскучишься, Василий.
– Спокойно, мальчики, – сказала Надежда. – Сейчас разберёмся. Квилё это имя. Допустим, что у мордвы не было буквы «ф», как и у русских. Преподобный Серафим Саровский называл себя Серахвимом.
– «Х» у мордвы не было, – сообщил Владимир Алексеевич.
– Я помню, – ответила Надежда, – а значить «кв» это «ф». Филё… Филё… Что за имя такое?
– Филя, Филипп, – сказала Люба.
– Точно, – согласилась Надя, – Фомонь, Фомо…
– Фома, – подсказала Люба.
– Владимир, у тебя гениальная жена.
– Я знаю, – согласился Владимир Алексеевич. – Значить мы ищем Чавкина Филиппа Фомича и …?
– И Чавкину … Марква? Марфа. А вот на счёт отчества, даже никаких мыслей.
– Хрен с ним, – отмахнулся Владимир, – значить мы ищем могилу Чавкина Филиппа Фомича и Чавкиной Марфы Батьковны.
– Ну как-то так, – согласилась Надежда.
– Тогда ещё один вопрос, не очень существенный, – сказал Владимир Алексеевич.
– Какой? – спросил Василий.
– А если наш клад уже нашли?
– Нет, не нашли. Отец, а потом и я следили за всеми сообщениями о находках, хоть как-то напоминающих клад. В нашем городе и его окрестностях за последние сто лет ничего не находили.
– А зуб мамонта?
– Володь, какой же это клад?
– Это я просто проверить твои слова. Действительно следишь. Ну, и где мы будем искать чету Чавкиных?
– На кладбище.
– Это понятно, Вася. На каком?
– На самом старом, на Заречном. Там давно уже никого не хоронят.
– Если дать денег похоронят и там, – сказал Владимир Алексеевич, – надо проверить.
С этими словами от сел за компьютер.
– Действительно – Заречное самое старое, два других более молодые. Ну, что же – поехали.
Они бродили по кладбищу часа четыре и вышли с него перемазанные землёй, обожжённые крапивой и абсолютно без результата.
– И почему ему взбрело в голову прятать клад на кладбище? – спросила Люба.
– Крест на могиле может долго простоять, – стал объяснять Василий, – лет сто, а то и двести. Хотя я думаю, что прадед надеялся, что Советская власть так долго не простоит.
– Ну, власть простояла, – возразил Владимир Алексеевич, – а если за могилой не ухаживают или, если она не всесоюзного значения, то могут лет через семьдесят, а то и через пятьдесят снести.
– А за ней кто-то ухаживал? – Люба посмотрела на Василия. – Нет? И ты, Володя, сказал это после того, как мы четыре часа бродили по кладбищу?
– Ну, забыл, Любаш. И всё равно надо было проверить. Клад, по утверждению Василия, никто не находил. Значить – не там ищем.
– А где надо? – спросила Люба.
– Не знаю. Думаем, завтра созвонимся.
Василий весь вечер бесцельно торчал в интернете, думал. Ему попалась статья, где автор возмущался странностями русских, мол у них церкви забором огорожены, даже за границей, а у культурных европейцев их кирхи, костёлы и прочие стоят чуть ли не между домов без всяких заборов. «Ну, конечно, – подумал Вася, – церковная земля огорожена, там хоронят самых достойных из прихожан. Абы кого не похоронят. А быть похороненным за церковной оградой – это статус, как сейчас говорят».
В квартире Владимира Алексеевича раздался телефонный звонок.
– Алло, – сказал он сонным голосом.
– Вовка, их надо за церковной оградой искать, – сказала трубка возбуждённым голосом Василия, – там только особо отличившихся хоронили, взятку не дашь.
– Взятку могли дать родственники. Вася, два часа ночи, ты до утра не мог подождать?
– Не мог. Я думал тебя это обрадует.
– Обрадовало. Завтра поищем. Спокойной ночи.
Утром Владимир Алексеевич и Василий без жён целый день колесили по городу, заглядывая за каждую церковную ограду. Крест с надписью: «Чавкин» не находился.
– И что теперь делать? – спросил Владимир Алексеевич.
– В село надо ехать, откуда прадед происходит, в Пичаево. Может быть, там.
Тут в кармане у Владимира Алексеевича зазвонил телефон.
– Алло, – рявкнул он в трубку, – добрый… узнал. Нет, никто не умер. Не кладбищенский, а похоронный бизнес. Прикидываю, присматриваюсь, знаешь моё положение. А ты с какой целью интересуешься? На хвоста хочешь сесть? Нет? А что? Из любопытства и сочувствия? И тебе удачи.
Владимир Алексеевич положил телефон в карман.
– Вот откуда знают? Ладно, завтра утром рванём в Пичаево, я за тобой заеду.
На следующее утро BMW Владимира Алексеевича катил по трассе в сторону села Пичаево. Какое-то время ехали молча, Василий решил прервать молчание.
– Говорят, что в том месте, где сейчас село Пичаево жил мордовский князь. У него умерла любимая жена по имени Пичай. На месте её могилы насыпали высокий курган, а на вершине кургана князь приказал вырезать из сосны фигуру любимой жены. С тех пор село и зовётся Пичаево.
– «Пичай», может быть и не имя вовсе, а название местности, а легенду за уши притянули. Это ты мне рассказал про Тадж-Махал местного разлива. Видел я его, не впечатлило. Белая такая хрень, нет, красиво, конечно, но не впечатлило.
– Нет, Володь, ты не романтик.
– Мне романтика денег не приносит.
– Тадж-Махал же приносит.
– В Индии – да, приносит, там туристов море. У нас в области нет ничего похожего, деревянная статуя Пичай вряд ли сохранилась. Область на тур объекты бедновата.
– Ну, почему? Вон монастырь.
– И что? Мало ли в России монастырей? Если бы там Серафим Саровский хоть проездом, а так…
– Это да…
И тут смутная догадка озарила Василия, или воспоминания, или ещё чего-то.
– Володь, поворачивай в монастырь.
– Зачем?
– Поворачивай, проверить кое-что надо.
– Хорошо.
Машина продолжала мчаться вперёд.
– А почему не поворачиваем?
– Вась, я не на вертолёте, сейчас развернёмся.
Вскоре они развернулись, доехали до перекрёстка и повернули направо к монастырю.
– С этого монастыря и начались все мои несчастья, – вздохнул Владимир Алексеевич. – Тендер я выиграл на ремонт внутренних помещений. Монастырь передан церкви, но числится за государством, как объект исторического значения. Когда всё сделал, оказалось, что нужна лицензия, хотя в тендере об этом ни слова не было сказано. Ну, штраф и прочие прелести, включая отстранение от госзаказов на год.
Машина Владимира Алексеевича въехала в распахнутые ворота во внутренний двор монастыря. Владимир Алексеевич и Василий вышли из BMW, оглядываясь, не понимая, что делать.
Настоятель монастыря архиерей Феодосий спешил им навстречу.
– Рад видеть вас, Владимир Алексеевич, в добром здравии. Знаю о вашей беде. Господь всё управит, уповайте на него.
Владимир припал к руке настоятеля, после чего сказал:
– Только на это и надеюсь, батюшка.
– И правильно. По какому делу к нам, Владимир Алексеевич?
– Да не по делу. Ехали мимо с другом, он говорит, что здесь похоронены его дальние предки. Он здесь очень давно был и очень плохо помнит, где их могилы.
– Как величать вас? – спросил архиерей смущённого Васю.
– Василий.
– Это похвально. Даже очень далёких предков надо чтить. Как имя усопших?
– Зайцевы. Харитон Григорьевич и Марья Гавриловна.
– Ну, как же. Есть такие, – сообщил Феодосий.
– И ещё Чавкины. Филипп Фомич и Марфа, отчество не помню.
– Чавкины? Вы уверены? Ну, в принципе, есть.
Архиерей попросил одного из монахов проводить друзей на монастырское кладбище.
– Я чуть позже туда подойду, – пообещал Феодосий.
Пришёл он минут через пятнадцать. Владимир Алексеевич и Василий выглядели несколько растерянными.
– Что-то случилось? – спросил архиерей.
– Да, – сказал Василий, – Зайцевых нашли, а Чавкиных нет.
– Так вы у их могилы стоите.
– Да где, батюшка?
– Вот – Филипп Фомич Галкин и Марфа Дорофеевна Галкина.
Архиерей указал на огромный серый крест с этими именами.
– Галкина же?
– Так «чавка» по-мордовски и есть «галка». Птица такая.
– Вы мордвин, владыка?
– Да, а что удивительного? Эрзя и мокша много священнослужителей дали России. Патриарх Никон и его противник Аввакум тоже из мордвы будут.
– Что значит «пичай»? – спросил Владимир Алексеевич.
– Это имя. «Из сосны», «сосновый» или «сосновая». У нас нет деления по родам, как и в английском.
– Интересный язык.
– Согласен с вами, Владимир Алексеевич. Многие мои соплеменники стесняются на нём говорить. Я вам псалтырь принёс. Что просто так у могил стоять? Помолитесь об усопших, порадуйте их души. Возможно и ваши предки здесь лежат, Владимир Алексеевич, или, по крайней мере, однофамильцы. Вон видите – Письмаровы?
– И причём здесь я?
– «Письмар» по-мордовски «скворец», а вы же Скворцов, Владимир Алексеевич. Чавкины перевели свою неблагозвучную для русского уха фамилию и стали Галкиными. А Письмаров звучит благозвучно, но, со временем, могли и перевести на русский. Но не буду вам мешать. Псалтыри можете не возвращать. Я вам их два принёс в подарок. До свидания, чада мои.
– До свидания, владыка, – улыбнулся Владимир Алексеевич.
Как только архиерей скрылся из вида, Василий сказал:
– Володь, читай псалтырь.
– Зачем?
– Для конспирации. Громко читай.
Владимир Алексеевич подчинился, а Василий согнулся и стал внимательно осматривать крест, зашёл за него, улыбнулся.
– Есть.
Он достал из висевшей у него через плечо чёрной сумки раскладной нож, раскрыл его и стал царапать им заднюю стенку креста. Наконец снял крышку и аккуратно положил её рядом с собой. Из ниши в кресте он извлёк продолговатый предмет, завёрнутый в плотную материю.
– Тяжёлый, но не так, чтобы очень, не сказать, что здесь золото.
– Прячь, – скомандовал Владимир Алексеевич, – потом разберёмся.
Василий кивнул, положил предмет в сумку, а из неё вытащил большой тюбик.
– Что это? – спросил Владимир Алексеевич.
– Жидкие гвозди. Не так же оставлять.
– А я всё думаю: что ты в этой сумке с собой таскаешь?
В машине, когда выехали из ворот монастыря, Василий спросил:
– Когда открывать будем? – в голосе его чувствовалось нетерпение.
– В офисе спокойно откроем. Имейте терпение, Василий… э…
– Григорьевич.
– Да, Василий Григорьевич, имейте терпение.
В офисе предмет освободили от материи. Это оказался что-то вроде деревянного тубуса. Его открыли. Оттуда выпали туго свёрнутые листки.
– Что это? – удивился Василий.
– Сейчас разберёмся, – ответил Владимир Алексеевич. – Керенки, царские ассигнации, акции «Руссо-Балта», Путиловский завод. Интересно, а сейчас он работает?
– Мы гонялись за этой макулатурой? – разочарованно произнёс Василий.
– Спокойствие, главное спокойствие. Векселя на предъявителя в швейцарском банке. Не хрена себе! Интересно, он работает?
Владимир Алексеевич кинулся к компьютеру.
– Работает. Василий, тебе повезло, прямо туда, куда ты собирался дочку везти.
– А нам деньги дадут?
– Конечно. Векселя на предъявителя. Вопрос – сколько там денег на счету. Счёт, я думаю, на имя твоего прадеда. Надо будет доказать, что ты его прямой наследник. Так, что там ещё? «Баварские моторы» …
– Они живы?
– Судя по моей машине – да. Акции концерна BMW семнадцатого и восемнадцатого года. Твой прадед их, наверное, на сдачу купил. Они только образовались в семнадцатом году, никому не известная фирма, делали какие-то моторы и велосипеды. Ладно, смотрим дальше.
Владимир Алексеевич на столе справа от себя откладывал акции существующих фирм, слева – не существующих. Закончив разбор, он сказал:
– Итак, Василий Григорьевич, это всё надо как-то вывести за кордон и доказать, что ты имеешь на них право. Что-то определённое сказать сейчас сложно, но, судя по всему, мы с тобой как минимум долларовые миллионеры.
– А Машенька?
– Это с учётом траты на твою дочку. Считай, что она здорова. Уж лимон франков тут точно есть. Короче, ты берёшь вот эти бумажки, – Владимир Алексеевич указал на керенки и акции несуществующих в данный момент фирм, – посчитаешь их и по одной штучке отнесёшь в «Нумизмат». Знаешь, где это? Хорошо. Отнесёшь туда с целью продать все, что есть. Продашь или не продашь – не важно. Боюсь, что многие в городе догадываются, что мы клад ищем. Надо показать, что мы его нашли, но он оказался пустышкой. Если тебе дадут деньги – бурная радость, если откажут – искреннее огорчение. Понял, Вася? Главное, чтобы к нам потеряли интерес. Завтра, после «Нумизмата» придёшь сюда, я тебя введу в курс дела, будешь руководить этой фирмой.
