Анатолий Алексеевич Гусев
Завещание
Водитель удивлённо хлопал глазами, а потом произнёс:
– Не расстраивайтесь, Владимир Алексеевич, ваши деньги не зря потрачены.
– Я не расстраиваюсь. Поехали, Володь, работать.
Завещание
Владимир Алексеевич в мрачном настроении задумчиво стоял у окна в своём кабинете. За окном собиралась гроза, темнело, вот-вот начнётся ливень.
– Владимир Алексеевич, – по внутренней связи обратилась секретарша, – к вам посетитель. Утверждает, что ваш школьный товарищ. Впустить?
– Впусти, – Владимир Алексеевич был слегка удивлён.
Дверь отворилась и вошёл мужчина, ровесник хозяина кабинета, лет сорока пяти, с чёрной сумкой через плечо, в белой рубашке с короткими рукавами в мелкую синею клетку, в джинсах и когда-то белых кроссовках. Был он немного смущён.
– А, Васька, бандито-гангстерито, – с усмешкой произнёс Владимир Алексеевич, – мой совет в прок пошёл три года назад?
Три года назад у Василия серьёзно заболела жена, требовалось дорогостоящее лекарство. Он случайно встретил на улице Владимира Алексеевича и был приглашён в офис. В офисе Владимир Алексеевич самодовольно распинался о жизни, сказав, что если человек не может заработать денег столько, сколько ему надо, то пусть их украдёт. Если очень надо, то грех небольшой. Василий тут же воспользовался советом и украл у него сто тысяч рублей. Потом он прислал письмо, объясняя свой поступок, а также сдачу, оставшуюся от покупки лекарства. Владимир Алексеевич не стал преследовать своего школьного товарища.
– Я верну, – произнёс посетитель неуверенно.
– Да? Не думаю, видимо, случилось что-то такое, что кражей делу не помочь. В прошлый раз всё получилось у тебя?
– Да, спасибо тебе, Володь, я верну.
– Если бы смог вернуть, сюда бы не пришёл.
– Сейчас у меня совсем беда, Володя.
На глаза Василия навернулись слёзы, но он справился и продолжил:
– Машенька, дочка, пятнадцать лет девочке, здоровая такая была и вдруг оказалось, что у неё сердце больное, срочно требуется операция, но она платная, самая дешёвая в Швейцарии.
– И сколько?
– Шестьсот пятьдесят.
– Шестьсот пятьдесят?
– Швейцарских франков.
– Двадцать один миллион рублей примерно. А почему Швейцария? А в России таких операций не делают?
– Делают, но тоже платно.
– И сколько?
– Два миллиона.
– Недорого.
– Евро.
– Да они охренели! И где ты возьмёшь такие деньги?
– Я так понял, что ты хорошо знаешь Максим Максимовича, главу администрации нашего города. У него фонд помощи есть «Благо России» называется. Он, может быть, поможет если ты попросишь?
Владимир Алексеевич искренне расхохотался, настроение у него улучшилось. Он сел за свой стол и показал рукой на место рядом.
– Садись, Василий. Эх, Вася, ты, Вася. Это не совсем фонд, это скорее прачечная. В нём деньги отмывают.
Василий загрустил, сжался в комок и с робкой надеждой спросил:
– А ты сам не сможешь помочь? Я помню – это не в твоих правилах.
– Не в этом дело. Максим Максимович рейдерством занялся. Не он сам, но с его подачи. Нет у меня больше ничего, кроме этого здания. Пятьсот тысяч в месяц я собираю с арендаторов. Вот и все мои богатства. Особенно комбинат железобетонных изделий жалко. Я его лелеял, холил, столько сил и труда в него вложил.
– Ты же его по ваучерной приватизации за гроши купил.
– Откуда такие сведения, интересно? Ну и что? Завод работал, я людям зарплату платил. А теперь на него возьмут кредитов немерено, обанкротят, людей на улицу выгонят, оборудование на металлолом сдадут, корпуса снесут, а на его месте какой-нибудь торгово-развлекательный центр построят.
– Значить придётся продавать квартиру, – обречённо вздохнул Василий, – говорят, она как раз двадцать два миллиона стоит.
– Не хрена себе! А, ну, да, твоя квартира так и стоит.
– Я сам удивился, как узнал. В старом доме.
– В сталинском довоенном. Почти центр города. Я помню, какая у тебя квартира – шикарная. Кто, интересно, её у тебя купит в нашем городе за такие деньги?
– Говорят, фонд этот «Благо России» может купить.
– Фонд? Фонд, пожалуй, может. А сам где жить будешь?
– Дачу утеплю. Дочь дороже. Там жить буду, на своих четырёх сотках.
– Почему четырёх? У всех же шесть?
– Ну нам так повезло.
– Да, действительно, повезло. Тебе хуже, чем мне. Я торчу в этом офисе и радуюсь, когда у арендаторов лампочка перегорит: хоть какую-то проблему решу. Но твоя проблема, боюсь, мне не под силу. Тебя спасти может только чудо, например, чемоданчик, набитый долларами или затонувший галеон с пиастрами. Не знаешь: в нашу речку испанские галеоны с дублонами не заходили? Или, может, у тебя карта «Острова сокровищ» имеется?
– А ты бригантину на пятьсот тысяч в месяц снарядишь?
– Умеешь ты поддеть, Вася. Значить карты сокровищ у тебя нет.
Владимир Алексеевич вздохнул и отвернулся к окну. Грянул гром и полил ливень.
– Есть, – сказал Василий.
Владимир Алексеевич резко обернулся:
– Что ты сказал? Есть?
За окном сверкнула молния и вскоре прогремели раскаты грома.
– Есть. Ну, не карта, но есть. Завещание, с описанием места, где спрятаны сокровища моего прадеда.
– Так что ты тут сидишь, попрошайничаешь?
– Так оно зашифровано и прочитать его нельзя. Отец пробовал, я пробовал, расшифровать не получилось.
– И что у тебя за прадед такой? Много денег за ним водилось?
– Видел здание из красного кирпича на набережной, где наша администрация города располагается?
– Ну, ты спросил, – покачал головой Владимир.
– Так вот, это дом моего предка – купца первой гильдии. Харитон Григорьевич Зайцев! Не слышал?
– Нет. Судя по зданию, денег у него было до хрена.
– Ха! До хрена! Гораздо больше, только вот куда они делись? У моего прадеда до этой заварухи с революцией были сын и дочь. Сын в Гражданскую ушёл с Деникиным и судьба его неизвестна.
– Может быть, – предположил Владимир, – он сейчас миллионер в Америке.
– Вряд ли он вообще жив. А дочь моего прадеда – это моя бабушка. Она вышла замуж за партийного функционера (отсюда и квартира), пережила много всякого разного, включая войну, поэтому ей было не до сокровищ своего отца, но завещание сохранила.
– Сохранила, – задумчиво произнёс Владимир Алексеевич. – Постой, если твоя бабка замуж вышла, то почему ты Зайцев?
– Честно – не знаю. Может за однофамильца замуж вышла, а может просто фамилию менять не захотела.
– Ладно, не важно. Ты сейчас где работаешь?
– Временно безработный.
– Это хорошо.
– Что же тут хорошего? На зарплату жены живём. Думаешь, учителям много платят? Тем более сейчас, летом?
– Это я к тому, что от поисков клада ничего отвлекать не будет. Значит так, Василий, давай договоримся: находим клад, лечим твою дочь, остальное вкладываем в бизнес, доходы от бизнеса – в пополаме.
– А если там только на лечение Машеньки или меньше?
– Ну, поиск клада не плохое развлечение. Квест, как сейчас говорят. Всё интересней, чем решать мелочные проблемы арендаторов.
– Хорошо, я согласен.
– Тогда едем к тебе, я забираю по дороге свою жену и при наших жёнах я повторяю своё предложение, при свидетелях, так сказать.
– Это не обязательно, я тебе доверяю.
– Я себе не доверяю. Поехали. Ливень нам не помеха, это к удаче.
В квартире у Василия при жёнах Владимир повторил своё предложение. Все согласились: Надежда, жена Василия потому что не очень верила в успех, но надеяться больше было не на что, а у Любы, жены Владимира, не было иного выбора.
Дочери Василия Владимир сказал:
– Что-то ты как-то, Мария, не похожа на смертельно больную?
– Врач сказал, что через полгода я превращусь в развалину и умру.
На глазах девушки блеснули слёзы.
– Спокойно, Машенька, дядя Вова всё уладит, иди, занимайся своими делами. Давайте ваше завещание.
Ему подали лист плотной бумаги, исписанный незнакомыми буквами, в нижнем правом углу красовалась подпись и стояла печать. На печати написано: «Зайцев и сын».
– Буквы какие-то странные, – сказал Владимир Алексеевич.
– Греческие, – пояснил Василий.
– Хорошо, что не армянские. Значит, текст греческий. Надо его просто перевести.
– Какой ты умный, Владимир Алексеевич, прям куда деваться. Переводи.
Василий покопался на книжной полке, достал две книги.
– На тебе в помощь словарь новогреческого языка, на тебе ещё и древнегреческий. Думаешь, что ты один такой умный, а мы пеньки с глазами?
– И результат?
– Не угадали ни одной буквы. В смысле буквы угадали, но ни одного слова не угадали.
– Нет, угадали одно слово, – сказала Надежда.
Они с Любой сидели на диване, Владимир за письменным столом Василия у компьютера, сам Василий стоял рядом.
– Какое? – встрепенулся Владимир.
– Самое последнее – аминь.
– Боюсь, что нам это ничего не даст. Обратите внимание: в завещании нет ни одной заглавной буквы, ни одного знака препинания.
– Чтобы трудней было прочитать, – предположил Василий.
– Возможно. А как все эти слова в завещании произносятся? Вася, ты не знаешь?
– Нет, а зачем? Какая разница, как произноситься слово, если ты не знаешь его значение?
– Ну, мало ли. Может быть, что-то блеснёт. А как вы вообще догадались, что это слово именно «аминь»? Тут больше похоже на А, М, N, V (аμήν).
– Оно единственное, которое перевелось, – сказала Надя.
– Ага. Нет, давайте, всё-таки узнаем, как завещание будет звучать. Если это не греческий, то какой-то другой. А какой? Что в гимназиях изучали до революции?
– Церковно-славянский, – стала перечислять Надежда, – греческий, латынь, французский и немецкий.
– Нам любой подходит.
Владимир Алексеевич повернулся к компьютеру, долго чего-то там искал, наконец, попросил отпечатать листок.
– Ну, слушайте, – сказал он, взял листок в руки и стал, по возможности, чётко произносить слова, все внимательно слушали.
– Ну? – спросил Владимир Алексеевич, после окончания чтения. – На какой похож? Французский?
– Слишком длинные слова, – усомнился Василий.
– Тогда немецкий?
– Для немецкого – слишком короткие слова.
– На тебя не угодишь.
– Если смягчить окончания, все эти «пос», «кос», «мос», то будет похоже на мордовский язык, – сказала Надежда. – «Пось», «кось», «мось».
– Очень будет похоже, – подтвердила Люба.
– А с какого? Откуда в нашей местности мордва?
– Есть, Володь, – сказал Василий, – это русские здесь пришлые, а мордва испокон веку здесь жила.
– Рядом с моей деревней, было мордовское село, – сообщила Надя.
– И у нас в школе мордва училась, – сказала Люба.
– А в моей – нет. Какое отношение, Вася, к твоему прадеду имеет мордва?
– Его жена была мордовкой. Но это не точно. Русские редко берут мордовок в жёны, но бабка хвасталась, что у её деда было приличное состояние, а её мать единственная дочь, на этом мой прадед поднялся.
– Молодец твой прадед, но это всё лирика, – сказал Владимир и повернулся к компьютеру.
– Так, – вскоре сказал он, – мордовского языка нет. Есть мордовские языки.
– Всё верно, – согласился Василий, – у мордвы два языка: эрзянский и мокшанский.
– Зачем одному народу два языка?
– Они считают себя разными народами – эрзя и мокша.
– А, говорят, есть ещё и шокша, – сказала Люба.
– Ну, это уже слишком, – возмутился Владимир, – два языка для одного народа много, а третий-то куда? Хорошо, допустим. И какой язык применён в завещании?
– Какой-то, – пожал плечами Василий. – Я читал, что во Вторую Мировую, американцы передавали свои сообщения на языке племени навахо и японцы не могли их расшифровать.
– Значит твой прадед придумал это раньше америкосов. Но не будем унывать, мы не японцы.
Владимир Алексеевич вновь застучал по клавиатуре.
– Ну вот, – сказал он, оторвавшись от компьютера, – русско-эрзянский и русско-мокшанский словарь, переводим, утром у меня в офисе сверим результаты.
– Нам тоже приходить? – в один голос спросили Надя и Люба.
– Приходите, если делать больше нечего.
В офисе у Владимира Алексеевича все собрались после десяти часов. Перевод текста был далёк от литературного, да и переводом его назвать было нельзя, так, слова мало друг с другом связанные.
– Чёрт какой переводил с этого языка, – ругался Владимир Алексеевич, – как на нём вообще можно разговаривать?
– В греческом алфавите нет мягкого знака, – сказал Василий, – а в мордовском, если верить словарю, он есть и есть в огромном количестве. Отсюда и трудности перевода.
– При чём тут мягкий знак? К корню прибавляют суффиксы, окончания, ещё какую-то хрень.
– Мальчики, – сказала Надежда, – и попробуем перевести совместными усилиями. Отдельные слова мы же перевели. Язык оказался эрзянский.
– Да какая разница, какой язык. Думаете получиться?
– Думаю – да. Я преподаватель русского языка, во всех этих суффиксах, наклонениях, спряжениях, падежах я разбираюсь.
– Если бы английского, а то русский.
– А чем русский хуже? Я думаю, что первые два слова надо читать как мялень азома, что согласно словарю, означает завещание. Логично?
– Логично, – согласился Владимир.
– Дальше идут слова: мон нумолов дригон каритон. «Мон» – это местоимение «я», а три непереводимых слова – имя, отчество, фамилия.
– У мордвы есть отчества?
– Переняли у русских. Как звали твоего прадеда, Васенька?
– Э-э-э… Харитон Григорьевич Зайцев.
– У венгров, дальних родственников мордвы, имена пишутся не как у русских. Сначала идёт фамилия, потом отчество или прозвище, потом собственно имя. У китайцев также, но это не важно. Посмотрите, Володя, как переводиться слово «нумол»?
