Анатолий Алексеевич Гусев
Мятеж
– И когда это будет?
– Это дело не быстрое. Но надо торопиться.
Крымов в одиночестве, в подавленном состоянии поехал к Керенскому.
Зимний дворец охраняли революционные матросы-анархисты с крейсера «Аврора», пока сам крейсер был на ремонте в доках Адмиралтейства.
Керенский его принял холодно, руки́ не подал, демонстративно заложил ру́ки за спину.
– Вы мятежник, генерал. Вы и ваш Корнилов мятежник. Вы предали дело революции, подняли руку на святое! На правительство. На Россию посягнули!
– Мне больно слышать, что вы подозревали меня в каком-то умысле, тогда как я всю жизнь мою посвятил Родине. О генерале Корнилове я могу сказать то же самое.
Крымов не понимал: в чём его обвиняют.
– С какой целью вы шли на Петроград?
– По приказу Корнилова и вашей просьбе к нему защитить столицу от большевиков.
– Врёте, генерал! Нет в Петрограде никаких большевиков. Вы шли узурпировать власть для Корнилова.
– Но Лавр Георгиевич даже не помышлял об этом.
– И опять врёте! Ваше движение подавленно! И подавлено бескровно исключительно благодаря энтузиазму и единению всей страны, которая соединилась вокруг национальной демократической власти!
– Вы заблуждаетесь, Александр Фёдорович. Мой корпус разложили исключительно большевицкие агитаторы.
– Да, они настоящие патриоты и революционеры!
– Вы теперь с большевиками, Александр Фёдорович?– удивлению Крымова не было предела.
– Я с революционным народом! – пафосно сообщил Керенский. – Вы, генерал, очень умны. Я давно слышал, что вы умный. Этот приказ вами так скомбинирован, что не может служить вам оправданием. Все ваше движение было подготовлено заранее!
– Да конечно! – презрительно сказал Крымов.
Керенский впал в истерику.
– Молчать! – закричал министр-председатель и позвонил в колокольчик.
В кабинет вошёл прокурор Шабловский.
– Вручите ему предписание. И завтра генерал явитесь для дачи официальных показаний.
Шабловский подал Крымову бумагу, тот не глядя подписал.
– Свободны, генерал! По крайней мере, пока. Но вас ждёт суд.
Крымов молча вышел из кабинета. Находился он в крайне угнетённом состоянии. Керенский оказался предателем и лжецом. Поехал Крымов на Захарьевскую улицу к своему знакомому, ротмистру Журавскому. Приехал бледный, растерянный, с потухшим взором.
Ротмистр любопытствовать не стал:
– Чаю?
– Что? – не понял Крымов.
– Чаю, может быть, желаете, Александр Михайлович?
– Да, да, конечно, – сказал Крымов, но по глазам было видно, что вопроса он не понял.
Журавский вышел из комнаты, занялся самоваром. Через некоторое время раздался выстрел. Журавский ворвался в комнату. Крымов лежал у стола с револьвером в руке, на мундире в области сердца расплывалось тёмное пятно. Генерал ещё дышал. Вызванная карета скорой помощи отвезла его в Николаевский военный госпиталь, через несколько часов он там скончался.
Публичные похороны генерала Крымова министр-председатель запретил. Его похоронили ночью. И лишь девять человек получили разрешение от Керенского проводить генерала в последний путь.
Полковника Самарина 4 сентября произвели в генерал-майоры за отличия по службе и назначили командующим Иркутского военного округа.
12
Алексеева 30 августа уговаривали стать начальником штаба у Верховного главнокомандующего Керенского довольно-таки долго. Первым на квартиру к Алексееву отправился Вырубов, но получил решительный отказ, вернулся в Зимний дворец.
– Василий Васильевич, немедленно назад! – взвизгнул Керенский, – и без Алексеева не возвращайтесь!
– Я один не пойду, – решительно сказал Вырубов. – Бессмысленно.
Поколебавшись, Керенский решил идти на поклон к Алексееву вместе с Вырубовым. Алексеева пришлось ждать у входа: генерал был на прогулке. Вернувшись, он молча пожал руки Керенскому и Вырубову и прошёл вперёд и стал подниматься наверх, к себе. И там, повернувшись к Керенскому и Вырубову сказал:
– Раз уж вы ко мне пришли, то извольте выслушать всё правду.
Керенский кивнул, Алексеев начал:
– Вы, Александр Фёдорович, и только вы виноваты в разложении армии и за развал флота. Всегда, во все времена правители опирались на армию. А вы её уничтожили, но подняли Советы. А теперь Советы создают свою армию, именуемую «красной гвардией». Плохо ли, хорошо, но они её вооружают и обучают. В то время как вам опереться не на кого.
Накануне прошли аресты «корниловцев». Арестовали Деникина и его начальника штаба генерала Маркова, арестовали и многих других генералов, Савинкова отправили в отставку и Алексеев знал это.
– А сейчас вы арестовали лучших из лучших, – продолжил Алексеев, – Армия в растерянности и не знает, что делать! Нижние чины запутались в этих лживых обещаниях, как со стороны Временного правительства, так и со стороны большевиков. Солдаты не знают, кому верить, а воевать-то не кому, армии нет. И в этом виноваты вы!
Керенский бледный молча выслушивал нелицеприятную речь пожилого генерала (в ноябре 1917 года ему исполниться 60 лет) и когда тот закончил, тихо произнёс:
– Россию спасать надо.
Алексеев с минуту помолчал и затем сказал:
– Да, лучше поздно, чем никогда. Я в вашем распоряжении, Александр Фёдорович.
И они все трое уехали в Зимний дворец, где Алексеева официально назначили начальником штаба при Верховном главнокомандующем. От главнокомандующего Керенского он потребовал упразднить должность комиссара при Верховном, а посты военного и морского министра заменить профессионалами. Керенский согласился.
Из Зимнего Алексеев направился в военное министерство и по телеграфу связался с Корниловым.
– У аппарата генерал Алексеев.
– У аппарата генерал Корнилов. Фамилия писаря при подполковнике Алексееве?
Корнилов учёл прошлый опыт и на всякий случай решил подстраховаться от провокаций.
– Завьялов, – последовал ответ.
– Слушаю вас, Михаил Васильевич.
– Я, генерал Алексеев, принял после тяжёлой внутренней борьбы предложение Главковерха Керенского стать у него начальником штаба. Но сообщаю вам, что в своих дальнейших действиях буду руководствоваться вашей программой, Лавр Георгиевич. Переход к новому управлению армии должен совершится преемственно и безболезненно, ибо в корень расшатанный организм армии не испытал бы ещё лишнего толчка, последствия которого могут быть роковыми. Согласны ли вы добровольно передать мне дела Ставки?
– Да, – последовал ответ Корнилова, – я подчинюсь, но при определённых условиях:
1) Если будет объявлено России, что создается сильное правительство, которое поведет страну по пути спасения и порядка, и на его решения не будут влиять различные безответственные организации.
2) Приостановить немедленно предание суду генерала Деникина и подчиненных ему лиц.
3) Считает вообще недопустимым аресты генералов, офицеров и других лиц, необходимых, прежде всего, армии в эту ужасную минуту.
4) Генерал Корнилов считает безусловно необходимым немедленный приезд в Ставку генерала Алексеева, который, с одной стороны, мог бы принять на себя руководство по оперативной части, с другой – явился бы лицом, могущим всесторонне осветить обстановку.
5) Генерал Корнилов требует, чтобы правительство прекратило немедленно дальнейшую рассылку приказов и телеграмм, порочащих его, Корнилова, еще не сдавшего верховного командования, и вносящих смуту в стране и войсках. Со своей стороны, генерал Корнилов обязуется не выпускать приказов к войскам и воззваний к народу, кроме уже выпущенных.
В этом был весь Корнилов: только-только преодолев болезнь, имея ещё слабость телесную, имел и железную волю к победе. Его отстраняют от должности, вполне могут арестовать, а он диктует условия.
– Хорошо, я доложу и немедленно выезжаю, – сказал Алексеев. – Продолжайте до моего приезда осуществлять командование войсками.
Главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве Родины с преданием его за это в дальнейшем суду, получил приказание продолжить командование армиями этой Родины.
Алексеев передал условия, а Керенский действительно отдал приказ о выполнении армиями всех оперативных приказаний Корнилова и Ставки.
Днём 31 августа поезд генерала Алексеева тронулся в путь на Могилёв. В ночь с 31 августа на 1 сентября Алексеев из Витебска связался с Могилёвом. У аппарата был генерал Лукомский.
– У аппарата генерал Алексеев.
– У аппарата генерал Лукомский. Какой армией ваше высокопревосходительство командовали на маневрах 1913 года?
– Я командовал 3-й австрийской армией, взявшей Пултуск.
У членов Витебского Совета, присутствовавших при разговоре, вытянулись лица от ужаса: «Перед нами что, вражеский агент?»
– Нет, – ответил Вырубов, сопровождавший генерала, – это была штабная игра, учения ещё до войны.
– Циркулирующие сплетни и слухи, – диктовал Алексеев телеграфисту, – окутывают нежелательным туманом положение дел, а главное вызывают некоторые распоряжения Петрограда, отдаваемые после моего отъезда оттуда и могущие иметь нежелательные последствия. Поэтому прошу ответить мне: 1. считаете ли, что я следую в Могилёв с определенным служебным положением, или же только для переговоров. 2. Предполагаете ли, что с приемом мною руководства армиями дальнейший ход событий будет определяться прибывающей в Могилёв вероятно 2-го сентября или вечером 1-го сентября следственной комиссией под председательством военного и морского прокурора. От этого будет зависеть мое собственное решение, так как я не могу допустить себе, быть простым свидетелем тех событий, которые подготовляются распоряжениями и которых, безусловно, нужно избежать.
– Сегодня вечером, – ответил Лукомский, – генерал Корнилов говорил мне, что он смотрит на вас, как на лицо, предназначенное на должность начштабверха, и предполагал после разговоров с вами и, показав вам ряд документов, которых вы вероятно не имеете, дать вам свое окончательное решение, считая, что, быть может, ознакомившись с делом, вы несколько измените тот взгляд, который, по-видимому, у вас сложился. Во всяком случае, уверяю вас, что генерал Корнилов не предполагал устраивать из Могилёва форт Шаброль и в нем отсиживаться. Я убежден, что ради того, что бы ни прерывать оперативной деятельности и дабы в этом отношении не произошло каких либо непоправимых несчастий, вам не будет чиниться никаких препятствие по оперативным распоряжениям. Вот все, что я знаю. Если этот ответ вас не удовлетворяет, я могу разбудить генерала Корнилова и дать вам дополнительный ответ. Нужно ли?
– Да, придется разбудить, так как всего сказанного вами недостаточно. После тяжелого размышления я вынужден был силою обстоятельств принять назначение, во избежание других решений, которые могли отразиться на армии. В решении этом я руководствовался только военной обстановкой, не принимая во внимание никаких других соображений. Но теперь возникает вопрос существенной важности: прибыть в Могилёв только для оперативной деятельности, при условии, что остальная жизнь армии будет направляться другою волею, невозможно. Или придется взять все, или отказаться совершенно от появления в Могилёве. Я сказал вам, что после моего отъезда из Петрограда, оттуда идут распоряжения, идущие помимо меня, но прямо касающийся событий, которые могут разыграться в Могилёве. Поэтому явиться невольным участником столкновения двух воль, не от меня зависимых, я считаю для себя и недопустимым, и недостойным. Или с прибытием в Могилёв я должен стать ответственным распорядителем по всем частям жизни и службы армии, или совсем не должен принимать должности. В этом отношении не могу допустить никакой неясности и недоговоренности, так как это может повлечь за собой непоправимые последствия. Я понимаю, что документы могут осветить мне ход событий. Думаю, что мой взгляд не идет в разрез с сутью этих документов. Но в настоящую минуту вопрос идет о практическом разрешении создавшегося положения.
– Для получения мне вполне определенного ответа от генерала Корнилова на ваши вопросы было бы крайне желательно получить от вас освещение двух вещей: 1. что делается с Крымовым и 2. решено ли направить сюда что-либо для ликвидации вопроса.
– Я задержал сегодня свой отъезд до 10 ч. утра, что бы дождаться приезда генерала Крымова в Петроград. Видел его и разговаривал с ним. На пути видел бригадных командиров Туземной дивизии и читал записку, присланную им от генерала Крымова. Записка говорит об отводе Туземной дивизии в район станции Дно и о прибытии начальников дивизии и бригадных командиров в Петроград. Сейчас в Витебске циркулируют неясные слухи, что с генералом Крымовым что-то случилось, но слухам этим я не доверяю и предполагаю, что он остался в Петрограде. Крымов говорил мне, что в 12 часов он должен был быть у Керенского. На 2-ой ваш вопрос должен сказать, что при отъезде я заявил, что беру на себя спокойно, без всяких толчков вступить в исполнение обязанностей. К глубокому сожалению на пути узнал, что непосредственно из Петрограда отдаются распоряжения, которые становятся мне известными совершенно случайно, – о направлении средств для насильственной, если нужно, ликвидации. Потому-то я и высказал, что для меня и недостойно, и недопустимо пребывание при таких условиях в Могилёве. Вот причина, вследствие которой для меня необходим ясный ответ. От него будет зависеть мое решение. Но, к сожалению, я не могу сейчас повлиять на остальные распоряжения. Сознаю только глубоко, что допустить до подобной ликвидации было бы большой ошибкой.
– Генерал Корнилов просит вас приехать, как полномочного руководителя армиями. Но вместе с этим генерал Корнилов настаивает, что бы вы приняли все меры к тому, чтобы никакие войска из других пунктов теперь в Могилёв не вводились и к нему не подводились, ибо по настроению здешних войск произойдет кровопролитие, которое генерал Корнилов считает необходимым избежать. Со своей стороны он примет меры, дабы никаких волнений в Могилеве не было. Генерал Корнилов просит вас ответить, можете ли вы ручаться, что эта его просьба, чтобы войска к Могилёву не подводились, будет исполнена?
– Сделаю все.
По окончании разговора Алексеев спросил:
– Василий Васильевич, я узнал, что Витебский и Смоленский военные комитеты собирают войска для похода на Ставку. Что это значить?
– Я об этом ничего не знаю, – пожал плечами Вырубов.
– Хорошо, завтра спросим у Керенского.
В Ставке Корнилов молча выслушал доклад Лукомского о разговоре с Алексеевым и приказал собрать старших офицеров штаба. Штаб собрался. Лукомский ещё раз рассказал о разговоре с Алексеевым.
– Прошу каждого высказать своё мнение об этом, – сказал Корнилов.
Большинство высказались о неподчинении Временному правительству.
– В Могилёве у нас достаточно сил, что бы сопротивляться любому карательному отряду.
– Одним отрядом, боюсь, дело не ограничится, – мрачно заметил Лукомский. – Сопротивление убедит всех, что мятеж действительно имел место. Керенского это очень обрадует. Получается, что он прав. К тому же, при сопротивлении мы потеряем оперативное управление фронтами, а в условиях войны это грозит непредсказуемыми последствиями.
Выслушав всех, Корнилов произнёс:
– Спасибо, господа офицеры, я учту ваше мнение.
Все разошлись, а через час Корнилов вызвал Лукомского к себе.
– Вы правы, Александр Сергеевич, дальнейшее сопротивление было бы глупо и преступно. Пойдите на телеграф и передайте генералу Алексееву, что я и вы ему подчинимся, и ему в Ставке не угрожают никакие неприятности.
В Могилёв Алексеев прибыл в три часа дня 1 сентября, его встречал генерал Лукомский.
В Ставку, в кабинет Корнилова Алексеев зашёл один, Вырубов остался ждать в приёмной. Там же находились адъютанты Корнилова – поручик Долинский и корнет Хаджиев. Спустя некоторое время в приёмную пришли жена и дети Корнилова.
Через два часа из кабинета вышел взволнованный Алексеев, прошёл приёмную и пошёл вниз по лестнице.
Таисия Владимировна бросилась в кабинет к мужу. Корнилов стоял у окна и смотрел на Днепр. Он обернулся на звук открываемой двери. Она бросилась к нему на грудь, разрыдалась. Корнилов обнял её, гладил по волосам.
– Ну, что ты плачешь, Таечка? Не надо, успокойся. Ничего, ничего, всё хорошо. Ты думала, я застрелюсь?
Она замотала головой у него на груди.
– Богатства у меня нет, а честь есть. Застрелиться, значить признаться в собственной вине. А вины на мне нет. Да и как я своих брошу? Они мне верят и пойдут за мной. А ты? А Наташа, а Юра? Нет, Алексеев прав. Будем жить, будем бороться.
– Против Керенского?
– Что Керенский? Он пловец отменный, да воды найти не может. Есть враг и посерьёзней. Большевики! А за ними германцы. Алексеев своим авторитетом спас Временное правительство, но правительство-то временное.
Они вышли из кабинета. Двадцатилетняя Наташа и десятилетний Юра бросились к отцу. Корнилов прижал к себе дочь, погладил по голове сына.
– Как думаешь, Хан, – сказал он Хаджиеву, – что дальше будет?
– Все, что случается с человеком, все к лучшему, ваше высокопревосходительство. От судьбы не уйдешь. Все великие люди страдали.
– Ну, не такой уж я великий.
Генерал был не большого роста.
Алексеев направился в аппаратную и связался с Керенским.
– Александр Фёдорович, я принял на себя обязательство путем одних переговоров окончить дело. Мне не было сделано даже намека на то, что уже собираются войска для решительных действий против Могилёва. Войска идут из Витебска, Смоленска и Москвы, мне полковник Верховский докладывал по телефону из Москвы. Что это значить?
– Михаил Васильевич, нами был получен за эти сутки целый ряд сообщений устных и письменных, что Ставка имеет большой гарнизон из всех родов оружия, что она объявлена на осадном положении, что на 10 верст в окружности выставлено сторожевое охранение, произведены фортификационные работы с размещением пулеметов и орудий. Принимая всю обстановку во внимание, не считаю возможным подвергать вас и следственную комиссию возможному риску и предложил Короткову двигаться. Никаких других распоряжений, каким бы то ни было, другим частям от меня не исходило. Я предлагаю вам передать генералу Корнилову, что он должен сдать вам должность, отдать себя в распоряжение власти, демобилизовать свои войсковые части немедленно, причем ответственность на эти части не упадет, если это будет сделано немедленно. Все это должно быть выполнено в 2-х часовой срок с момента окончания нашего с вами разговора. Если через два часа не получу от вас ответа, я буду считать, что вы захвачены генералом Корниловым и лишены свободы действий.
– Вы там с ума сошли! Должность я принял. Безопасность и свобода действий моя и следственной комиссии вполне обеспечена. В Могилёве никакой артиллерии нет, никаких фортификационных сооружений не возводилось, войска вполне спокойны, и только при наступлении подполковника Короткова столкновение неизбежно. И за два часа я всех офицеров не соберу.
Около часа ночи от начальника кабинета Керенского, полковника Барановского поступила телеграмма-напоминание на имя Вырубова:
Верховный главнокомандующий требует, чтобы генерал Корнилов и его соучастники были арестованы немедленно, ибо дальнейшее промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Демократия взволнована свыше меры и все грозит разразиться колоссальным взрывом, последствия которого трудно предвидеть. Этот взрыв в форме выступления Советов и большевизма ожидается не только здесь, в Петрограде, но и в Москве и других городах. В Омске арестован командующий войсками, власть перешла к Совету. Обстановка такова, что дальше медлить нельзя: или промедление и гибель всего дела спасения родины, или немедленные решительные действия, аресты указанных вам лиц и тогда возможна еще борьба. А. Ф. Керенский ожидает, что государственный разум подскажет генералу Алексееву решение и он примет его немедленно: арестует Корнилова и его соучастников. Сегодня, сейчас необходимо дать это в газеты, чтобы завтра утром об аресте узнала вся организованная демократия. Для вас должны быть понятны те политические движения, которые возникли и возникают на почве обвинения власти в бездействии и попустительстве. Советы бушуют и разрядить атмосферу можно только проявлением власти и арестом Корнилова и других. Повторяю дальнейшее промедление невозможно. Нельзя дальше только разговаривать, надо решаться и действовать.
В Зимнем дворце явно паниковали. Алексеев прочитал принесённое Вырубовым напоминание и успокоил Зимний ответной телеграммой:
Около 12-30 часов главковерху отправлена мною телеграмма, что войска, находящиеся в Могилеве верны Временному Правительству и подчиняются безусловно главковерху. Около 22 часов генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, полковник Плющевский-Плющик арестованы. Приняты меры путем моего личного разъяснения совету солдатских депутатов установления полного спокойствия и порядка в Могиёве; послан приказ полковнику Короткову не двигать войска его отряда далее станции Лотва, так как надобности в этом никакой нет. Таким образом, за семь часов времени пребывания моего в Могиёве были исполнены только дела и исключены разговоры. Около 24-х часов прибывает следственная комиссия, в руки которой будут переданы чины уже арестованные, и будут арестованы по требованию этой комиссии другие лица, если в этом встретится надобность. С глубоким сожалением вижу, что мои опасения, что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы Советов, являются неоспоримым фактом.
В ночь с 1 по 2 сентября арестованные генералы были заключены в лучшую в городе гостиницу «Метрополь». Каждый арестант получил по отдельному номеру. Двери не запирались, и арестованные могли спокойно общаться между собой. Единственное неудобство – родных и близких к ним не пускали. Корнилов потребовал, что бы жена и дети на всякий случай покинули Могилёв.
Гостиницу снаружи охранял георгиевский батальон, внутри, преданные Корнилову текинцы. Текинцы говорили солдатам, щуря глаза:
– Вы керенские, мы корниловские. Резать будем!
Позже арестованных переведут в Быховскую тюрьму.
Мятеж окончен, Керенский победил. Это произошло 1 сентября 1917 года, для Европы – 14 сентября.
Алексеев не смог работать с министром-председателем и подал в отставку. Позже он напишет донскому атаману Каледину:
«Три раза я взывал к совести Керенского, три раза он давал мне честное слово, что Корнилов будет помилован; на прошлой неделе он показывал мне даже проект указа, одобренный якобы членами правительства. Все ложь и ложь! Керенский не подымал даже этого вопроса. Он или кретин или сумасшедший. По-моему – кретин".
