Анатолий Алексеевич Гусев
Мятеж
Корнилов был ошеломлён. Доклад был скомкан и Корнилов его быстро закончил.
4
После окончания заседания в коридоре Зимнего дворца Корнилов спросил Савинкова:
– Борис Викторович, что это означает – «воздержаться от оглашения секретных сведений»? В правительстве – что? Есть предатели?
– Чему вы удивляетесь, Лавр Георгиевич?
– Как чему? Как это может быть? Членов правительства, их имущество, капитал, жизнь, в конце концов, защищает государство! В его распоряжении армия, полиция, суды…
– Армия в развале, вы сами только что об этом докладывали. И, уверяю вас, с полицией и судами дела обстоят не намного лучше. Некоторые задумываются о будущем.
– Но предавать Родину!
– Для нас с вами Родина, а для кого-то это территория, где они, будучи в душе европейцами, по воле злого рока появились на свет.
Корнилов удивлённо и растерянно посмотрел на Савинкова и произнёс красивую фразу на звучном языке.
Савинков не знал персидского языка и спросил:
– Что вы сказали?
Корнилов охотно перевёл:
– Не приложу ума, что с миром стало:
Благонадёжных тьма, надёжных – мало.
– Очень верные слова, Лавр Георгиевич, – с искреннем восхищением произнёс Савинков.
– Да. Это Фирдоуси, великий персидский поэт. Сказано тысячу лет назад, а верно до сих пор. Вот ещё строчка:
– Таков закон дворца, где правит зло:
То ты в седле, то – на тебе седло.
– Красиво, – одобрил Савинков, – и, в принципе, верно. Хотя сейчас во дворце зло не правит. А вот если к власти придут большевики! Вот тогда – да! У них принципов нет, и крови они не бояться! Они порядок наведут! Такой, что Россия содрогнётся. Их мало, но желание захватить власть в стране у них огромное.
Савинков осёкся. Это будет катастрофа, если Корнилов с Лениным договориться. Два сильных и умных человека могут многое сотворить. Правда, Корнилов честен и благороден, хоть и из казаков, а Ленин – нет, хоть и из дворян. Впрочем, этот союз не вероятен.
– Большевики – это передовой отряд германцев, – продолжил Савинков. – Вы, Лавр Георгиевич, читали в «Живом Слове» подборку телеграмм? Статья называлась «Ленин, Ганецкий и K° – шпионы».
– Разумеется. Но там не так всё однозначно.
– А вы хотели, что бы Германский Генеральный штаб подтвердил это? Или расписки в получении денег опубликовать? Так не бывает.
– Это я понимаю.
– Рассудите сами, Лавр Георгиевич. Ленин, русский революционер, из Швейцарии в Швецию, проехал через всю воюющую с Россией Германию беспрепятственно! И ни кто его не задержал. Чудес не бывает, генерал.
– Ленин, конечно, не шпион, но он действует в интересах Германии. Это очевидно.
– Рад, что мы находим общий язык, Лавр Георгиевич.
Савинков действительно был рад, что Корнилов на его стороне и подвержен его влиянию, а то он было засомневался. Теперь осталось подмять под себя министра-председателя, навести порядок в России, а затем встать во главе страны. Хозяин должен был быть один. Савинков искренне считал, что монархия изжила себя, что крестьянам надо дать землю, но не за счёт помещиков, рабочие должны иметь возможность управлять своими предприятиями через акции этих предприятий, но, при этом, суметь сохранить и интеллигенцию, как военную, так и гражданскую.
Корнилов это же ночью уехал к себе в Могилёв. Его переработанная записка легла на стол Керенскому.
А через день в «Известиях» Петроградского совета появились обширные выдержки из записки Корнилова Временному правительству. Левые газеты кричали о контрреволюции Корнилова и попытки установить военную диктатуру.
Савинков клялся, что он тут не причём.
Тогда кто причём?
Поползли упорные слухи об отставке верховного главнокомандующего. Это дошло до Корнилова.
– Я за свой пост не держусь, – с лёгким презрением сообщил он.
Но офицерский корпус России так не считал и на Керенского обрушился вал телеграмм от Союза казачьих войск, Союза офицеров армии и флота, Союза георгиевских кавалеров и прочих им подобных организаций с требованием оставить Корнилова на посту главковерха.
Керенский окончательно потерял доверие к Корнилову. Савинков был в отчаянье – его многоходовка рушилась на глазах.
Но Керенский отдавал себе отчёт, что с анархией в стране он самостоятельно не справиться, что нужна твёрдая рука. Но в тоже время на собрании в Смольном, куда недавно перебрался из дворца Кшешинской Всероссийский Центральный Исполнительный комитет Советов, он клялся в верности демократическим принципам:
– Пока я у власти, товарищи, – говорил он, – я не допущу ни какого проявления самодержавия!
В это же время были выпущены из заключения, арестованные в июле большевики, – Каменев и Луначарский.
А Корнилов в Могилёве уже перестал думать об отставке, полагая, что ни к чему хорошему она не приведёт. А военная диктатура не такая уж и плохая идея. Главное, с какой целью она устанавливается. А цель благородная – спасение России! Главное, это вытащить Россию из болота анархии и не допустить прихода к власти большевиков, этого передового отряда германских войск.
А Керенский? А что, Керенский? И опять в мозгу всплыли строки бессмертного Фирдоуси из его «Шахнаме»:
Так ярко на небе сияла луна
Но солнце взошло, и погасла она.
Всегда после тьмы наступает рассвет.
И только прекрасней кажется свет.
Но он колебался, ещё ничего твёрдо не решив.
Утром, 7 августа, от него поступило распоряжение о выводе с Румынского фронта Третьего конного корпуса и Кавказской туземной дивизии, и разместить их в районе Невель – Великих Лук. От Невеля прямой путь по железной дороге на Петербург, с Великих Лук на Москву, но и Рига не исключена. Вопрос в том, где они больше понадобятся. До Риги около трёхсот вёрст, до Петрограда – пятьсот, до Москвы чуть больше четырёхсот. Но не в расстоянии дело, о чём начальник штаба Корнилова генерал Лукомский не преминул сообщить Керенскому.
5
На следующий день, 8 августа, Савинков стал настаивать, что бы Керенский подписал записку Корнилова и представил её Временному правительству.
– Я никогда, ни при каких обстоятельствах, Борис Викторович, не подпишу эту записку, – упорствовал Керенский.
Он стоял, опираясь кулаками на стол, и из-под лобья смотрел на своего заместителя по военным и морским делам.
– Но почему, Александр Фёдорович?
– Вы хотите, что бы я собственноручно дал добро на установление диктатуры Корнилова? Вот здесь написано: «Введение на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных». И что это, по-вашему, как не установление диктатуры?
– Мы собираемся наводить порядок в России или ну его на фиг?
– Что за выражения, Борис Викторович? Собираемся, но не такими методами!
– А какими?
– Демократическими.
– Если не будет кнута – пряник не поможет!
– Тиранию мы не допустим!
– Тогда я подаю в отставку, Александр Фёдорович!
– Не имею ничего против, Борис Викторович!
Савинков по-военному развернулся через левое плечо и вышел из кабинета.
Керенский смотрел ему вслед и думал, что предложение Корнилова правильное, что так и надо действовать, но Советы не одобрят, а воспримут как наступление на завоевания февральской революции. А этоможет стоить ему кресла министра-председателя.
Керенский был прав – Советы меньшевиков и эсеров были против любой диктатуры. В результате они дождались диктатуры пролетариата, в лице его передового авангарда – Российской Социал-Демократической Рабочей партии (большевиков).
Утром, 9 августа, Савинков связался по прямому проводу с Корниловым и предложил ему немедленно прибыть в Петроград.
– Я вам докладывал, что положение на фронтах сложное, и я бы предпочёл остаться в Ставке, – возразил Корнилов.
Положение на фронтах действительно было сложное, но причина отказа была не в этом. Доброжелатели уже успели нашептать Корнилову, что вагонетка со шпалами была не просто так: а если это неудавшееся покушение? И что дыма без огня не бывает, если говорят, что снимут с должности, то снимут и снимут именно в Петрограде. А могут после, и убить там же. Корнилов был храбрый человек и смерти не боялся, но хотя бы знать: откуда пуля прилетит!
– Лавр Георгиевич, если тыла не будет, то армию ничего не спасёт. Порядок в стране наводить надо, а Керенский осторожничает. Надо, что бы надавили на него своим авторитетом.
Главнокомандующий нехотя согласился и в тот же вечер уехал.
Телеграмма от Керенского, сообщавшая, что правительство не видит необходимости присутствие в столице верховного главнокомандующего, его в Ставке не застала.
Утром 10 августа по улицам Петрограда в направлении Зимнего дворца двигался открытый легковой автомобиль с вооружёнными текинцами, далее закрытый автомобиль с главнокомандующим и свитой, а замыкал колонну грузовик с пулемётами. У Зимнего дворца текинцы как в бою заняли вестибюль, и установили два пулемёта и только потом во дворец вошёл сам главнокомандующий в сопровождении охраны.
Керенский встретил Корнилова холодно и прямо с порога заявил, что он лично не приглашал главнокомандующего и, поэтому, не ожидал его увидеть здесь.
– Но если вы уже всё равно здесь, Лавр Георгиевич, то в 6 часов вечера состоится заседание правительства, где вы можете изложить свои предложения по реорганизации армии.
Корнилов уехал на Мойку к Савинкову. Там главнокомандующий ознакомился с переработанным вариантом своей записки.
– И что вы думаете по этому поводу, Юрий Николаевич? – обратился он к генерал-квартирмейстеру Плющик-Плющевскому, первому автору этой записки.
– Здесь не хватает главного, господа… пардон… товарищи, нет мер, способствующих повышению власти командиров. Не будет этих мер, воинские начальники просто-напросто не смогут командовать. Сознание солдатами своего долга перед родиной, революционное сознание это, конечно, хорошо, но должен присутствовать и страх наказания.
– Я согласен: армия всегда держалась на дисциплине ещё со времён Древней Греции и Рима, – сказал Корнилов.
– Лавр Георгиевич, – взмолился Филоненко, – вы подпишите этот вариант. А в процессе обсуждения, ознакомите правительство с первым вариантом. Всё на словах им объясните.
– Зачем же такие сложности, Максимилиан Максимилианович? Проще сразу показать первый вариант.
– Вы солдат, Лавр Георгиевич, примой и честный, – ответил Филоненко, – а здесь политика. А политика – дело тонкое! Где-то надо уступить в мелочи, что бы сохранить главное, а где-то надо так подстроить, что бы оппоненту казалось, что это не ваше решение, а его. Главное – добиться требуемого результата.
После нескольких часов уговоров Корнилов согласился подписать переделанный вариант записки.
К 6 часам вечера все отправились в Зимний дворец. Но оказалось, что заседание правительства Керенский отменил, решив обсудить записку в узком кругу. В этот круг он пригласил министра иностранных дел Терещенко и министра финансов Некрасова. А Савинкова на совещание не пустили.
– Вы в отставке, Борис Викторович, – крикнул ему Керенский из глубины кабинета.
Савинков был искренне удивлён: он не писал заявление об отставке, а значить, соответственно, Керенский его и не подписал.
Генерал Плющик-Плющевский зачитал текст записки, составленный Филоненко. Керенский молчал, а Некрасов, как бывший инженер-путеец очень возмущался. Ему не понравилось предложенная милитаризация железных дорог.
– Это может привести к развалу транспортной системы и забастовкам путейских рабочих, – сказал он и потом долго и обстоятельно объяснял почему.
Корнилову сложно было, что-либо возразить, поскольку он сам только недавно ознакомился с этим разделом записки и не успел ещё выработать своё мнение о нём.
Предложения о промышленности и транспорте были жёстко раскритикованы, зато военные меры были встречены благосклонно и Корнилову пообещали, что изучит первоначальный вариант записки. С чем Корнилов и отбыл в Могилёв.
Утром 11 августа Савинков принёс Керенскому прошение о своей отставке. Министра-председателя это никак не устроило.
– Вы – террорист, Борис Викторович. Ленин, но с другой стороны! Вы намереваетесь меня убить. Вы выходите из правительства? Ну, что же, теперь вам открываются огромные возможности для независимой политической деятельности. Мы с вами будем соперники.
– Нет, Александр Фёдорович, я уж лучше добровольцем на фронт.
– Ну, конечно! Будущий русский Бонапарт должен сначала заработать воинскую славу.
– Откуда такие фантазии?
– Фантазии? А где вы были сегодня ночью? Корнилова провожали? И что вы ему обещали? Слушаете своего Филоненко, он вам и нашёптывает всякое. Слушайте, слушайте – Наполеоном станете! Терпеть его не могу! Против меня замышляете! Избавьтесь от него!
– Зачем? У меня своя голова на плечах, почему я должен кого-то слушать? А Филоненко человек дельный и расторопный, зачем мне от него избавляться?
Керенский слушал и что-то черкал на листке бумаги, оторвался от своего занятия и показал две большие буквы «КС».
– Вы этого добиваетесь, Борис Викторович? – спросил он и показал буквы.
Не дожидаясь ответа, Керенский перечеркнул косым крестом буквы и сказал:
– Не будет этого! Не будет ни Корнилова, ни Савинкова!
Он перевернул лист и нарисовал на обороте огромную букву «К».
– Будет только Керенский.
Договариваться стало больше не о чем, Савинков ушёл.
Для Керенского утро только начиналось.
Члены правительства из газет узнали, что Савинков подал в отставку, Корнилов вечером был в Зимнем дворце и ночью уехал. Возмущению не было предела: Керенский, опасаясь диктатуры, ведёт себя как диктатор.
Наиболее обиженной посчитала себя группа конституционных демократов (кадетов), входивших в правительство. Кокошкин, лидер этой группы, занимавший должность государственного контролёра в правительстве, ворвался в кабинет к Керенскому.
– Что вы себе позволяете, Александр Фёдорович? Корону на себя примеряете? Александр IV?
– Да вы что, Фёдор Фёдорович? Какая корона?
– Вы вчера отменили заседание правительства, а сами принимали Корнилова. О чём вы с ним договорились?
– Я был не один, а с Некрасовым и Терещенко. Корнилов зачитал нам текст своей записки Временному правительству.
– Вы должны немедленно ознакомить с ней правительство, а иначе фракция кадетов в правительстве, мы, все четверо, подаём в отставку!
Ссориться с крупнейшей правой партией в планы министра-председателя не входило, и он сказал спокойным голосом:
– Разумеется, ознакомлю. Должен я был всё обдумать, составить своё мнение, прежде чем представить её Временному правительству? Мы с вами юристы, Фёдор Фёдорович, мы не можем и не имеем права всё решать с кавалерийского наскока. Сегодня вечером правительство ознакомиться с этой запиской.
Керенский был зажат между эсеро-меньшевистским Советом (будучи сам эсером, став членом этой партии не так давно), кадетами и союзниками. Эсеры – самая большая левая партия в России в случаи чего легко могли вывести на улицы Петрограда возмущённые, революционно настроенные народные массы. Кадеты поддерживались буржуазией, это была её партия, а это – деньги. Они могли их дать, а могли и не дать. У союзников бывшего царского правительства тоже были деньги, и они были заинтересованы в продолжение войны и прямо это требовали. А как воевать с разложившейся армией? У союзников, если что пойдёт не так, можно будет укрыться и, поэтому приходилось соглашаться с их требованиями. Да и Савинкова он не мог прогнать в стан своих врагов.
Вечером, как и было объявлено, состоялось заседание Временного правительства. Зачитали первый вариант записки Корнилова. Керенский дал краткое пояснение, по поводу смертной казни в тылу, он сказал:
– По сути, всё верно. Саботаж в тылу – это преступление, это пособничество врагу. Но обстановка в стране накалена и вводить её сразу преждевременно. Завтра откроется в Москве Государственное совещание, которое, я надеюсь, разрешит все противоречия и сплотит партии. И после этого, когда подтвердятся наши полномочия, можно вернуться к вопросу о смертной казни в тылу в частности и о поставленных Корниловым вопросах, вообще.
В это время в Могилёве Корнилов рассказывал Лукомскому о результатах своей поездки в столицу:
– Алексеев абсолютно правильно называет Керенского болтуном всея России. Говорит много, обещает ещё больше, только ничего не делает. Выжидает что-то. Хитрец из хитрецов. Того и гляди сам себя обхитрит. А время болтовни прошло. Контрразведка мне докладывает, что в конце августа большевики готовятся захватить власть.
– Но их мало. Это не самая популярная партия в России.
– Горстка храбрецов вполне способна опрокинуть полк, если они сплочены в едином порыве. России не везло с правителями. Царь-батюшка был мягок и не решителен. Керенский болтлив и столь же не решителен. А большевики, как я понимаю, собраны в кулак и подкреплены немецкими деньгами и не побояться пролить кровь. А на удар лучше всего ответить ударом. Если выступление большевиков состоится, то я расправлюсь с предателями Родины как следует! Керенский не хочет, что бы я ехал в Москву на совещание. А я поеду и, надеюсь, чего-нибудь добьюсь.
Корнилов не верил Керенскому, Савинков тоже не верил Керенскому. Керенский не верил ни Савинкову, ни Корнилову.
6
Керенский, говоря современным языком, был не легитимным правителем. Его никто не выбирал. Впрочем, и Временное правительство тоже никто не избирал. Оно временно руководило страной до созыва Учредительного собрания. Вот на Учредительном собрании избранники народа и должны были решить, какой будет Россия: конституционной монархией или республикой. И какой республикой: парламентской или президентской.
Но что бы довести страну до Учредительного собрания, требовалось навести в стране порядок. А что бы навести порядок, требовалась общественная поддержка. Вот за этим Керенский и затеял это Московское совещание. Москва считалась спокойным местом и давление «улицы» там исключалось.
На собрание пригласили всех, кого было можно: бывших членов Государственной Думы всех четырёх созывов и представители Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета рабочих и солдатских депутатов, представители торгово-промышленных объединений и крестьянские депутаты, научные общества и депутаты армии и флота.
Государственное совещание открылось в помещение Большого театра 12 августа 1917 года. Здание оцеплено тройным кольцом юнкеров, учащимися московских военных училищ. Другой надёжной охраны у правительства не нашлось.
Накануне газета «Московские Ведомости» писала:
« В помещении Государственного Большого театра в Москве открывается всероссийское совещание, созванное по инициативе Временного Правительства. Нам уже приходилось высказываться, что на данном совещании лежит отпечаток известного политического дилетантизма. Государственный деятель, принимая какое-нибудь важное решение, прежде всего, представляет себе с полной определённостью те цели и задачи, которые он желает осуществить в своём действии.
Но, положа руку на сердце, никто из населения не может сказать, что именно должно дать стране Московское совещание.
Но, может быть, правительство собирается осуществить какие-либо известные ему одному задачи, пока остающиеся скрытыми для посвящённых, и Большой театр – это грандиозная коробка с сюрпризом. Тогда этому можно порадоваться. России нужно теперь только одно дело, и время, потраченное на слова, как бы хороши и красноречивы они не были, следует считать потерянным.
У нас много ораторов, но что-то не видать деятелей».
За несколько дней до этого на Моховой улице в Москве собралось «малое» совещание. Кроме представителей промышленно-финансовых кругов и членов Государственной Думы всех четырёх созывов во главе с её бывшим председателем Родзянко, присутствовали известные боевые генералы: Алексеев, Брусилов, Юденич и донской атаман Каледин. После обсуждения положения в стране, приняли резолюцию: в России кризис власти, разруха в экономики и разложение армии. То есть всё очень плохо и поэтому медлить нельзя, надо действовать и надежда только на одного человека. Корнилову послали телеграмму:
«Совещание заявляет, что всякие покушения на подрыв Вашего авторитета в армии и России считает преступным и присоединяет свой голос к голосу офицеров, Георгиевских кавалеров и казачества. В грозный час великого испытания вся мыслящая Россия в Вашем великом подвиге на воссоздание армии и спасения России»
В день открытия большого совещания московские рабочие и транспортные служащие приветствовали делегатов массовой забастовкой. Делегатам от вокзалов до Большого театра пришлось добираться пешком.
Театральный зал был забит до отказа. Слева от центрального прохода, если смотреть от председательского места на сцене, были отданы представителям левых движений, справа располагались члены бывшей Государственной Думы и представители финансово-промышленных кругов, то есть делегаты правых взглядов.
На сцене появились члены правительства во главе с Керенским, председателем собрания. За спиной министра-председателя стояли мичман Кованько и поручик Виннер.
Керенский, бледный и усталый, открыл собрание вступительной речью. Речь была путанная, порой бессвязная, полная непонятных угроз и картинных поз:
«И какие бы кто бы ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верховной власти и мне, верховному главе ее».
Впечатление глава правительства произвёл удручающие. Стало ясно, что он и всё Временное правительство обречено на поражение, опереться, по большому счёту, им не на кого. Власть есть, а силы у этой власти нет. Весь вопрос был в том, в чьих руках в будущем окажется власть и сила?
В перерыве Керенскому пришла записка от неизвестного. В ней говорилось: «По уставу, парные часовые возможно только у гроба главы правительства. Это репетиция?»
Керенский прочёл и побледнел ещё больше. Мичман и поручик после этого всё дальнейшее совещание скромно просидели в уголке сцены.
Последующих ораторов собрание слушало уже не внимательно. Ждали приезда Корнилова. Что он скажет?
Корнилов приехал в Москву 13 августа. В этот день на совещании пленарных заседаний не было. Делегации обсуждали доклад Керенского. А сам министр-председатель принимал парад войск московского гарнизона.
Встреча Верховного главнокомандующего была обставлена излишне театрально. Сам Корнилов говорил потом: «Это какое-то сплошное сумасшествие!» Почётный караул из юнкеров Александровского училища, дамы в светлых нарядах бросали цветы к ногам генерала, восторженные крики, корреспонденты, фотографы. Наконец, офицеры подняли Корнилова на руки и вынесли на привокзальную площадь. Главковерх к такому не привык и был крайне смущён.
Собрался как бы импровизированный митинг.
– Вы символ нашего единства! Вы наша надежда! Мы верим, что именно вы во главе обновлённой армии поведёте России к победе над врагом! Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!
Но в толпе находились и скептики:
– Надеюсь, у генерала хватит ума не верить всему этому. Если что, его никто не поддержит, все попрячутся, – шептались они.
Весь день к Корнилову шли на приём далеко не последние люди России к невероятной досаде Керенского. Его, лидера революции стали позабывать. Ещё по дороге в Москву министр-председатель направил к Корнилову министра путей сообщения Юренева с просьбой: ограничится в своей речи только армией и её проблемами.
Регламентом проведения Московского совещания заведовал министр почт и телеграфов меньшевик Никитин. Полковнику Пронину, присланному Корниловым уточнить время своего выступления, он сообщил:
– В последний день совещания выступают только представители общественных организаций. От какой организации будет выступать генерал Корнилов?
Эта колкость разозлила Корнилова, и он решил, что, во что бы то ни стало, будет выступать на совещании.
В 11 часов вечера позвонил Керенский и сообщил, что время для речи главковерха будет предоставлено и ещё раз уже лично попросил генерала не касаться политических вопросов.
– Я буду говорить то, что сочту нужным, – резко и холодно ответил Корнилов министру-председателю.
Взаимная неприязнь двух лидеров стало непреодолимой.
Корнилов появился в Большом театре в двенадцатом часу. Его появление было встречено бурными овациями правой половины зала. Левая половина сосредоточенно молчала. Корнилов тут же, через адъютанта был вызван к Керенскому.
– Лавр Георгиевич, ещё раз настоятельно прошу не вносить раскол в наши ряды. Положение архисложное. Только единство спасёт Россию. Все наши с вами разногласия мы решим в Петрограде, так сказать, в рабочем порядке.
Керенский говорил ещё что-то очень убедительное. Корнилов не слушал, он смотрел на министра-председателя, и ему его было жалко. Понятно, что у правительства вообще и у Керенского в частности положение более чем шаткое. Да, наверное, лучше не усугублять положение, не радовать врагов России.
– Хорошо, Александр Фёдорович, политические вопросы затрагивать не буду, – с неохотой всё же пообещал Корнилов.
Около двенадцати часов на сцене Большого театра появилось правительство во главе с Керенским.
Левая часть зала рукоплескала им и криками бурно выражала свои эмоции. Правая часть зала молчала.
Корнилов выступал пятым. При его появлении зал встал, аплодируя главнокомандующему. Но в левой части зала группа солдат в небрежных позах, развалясь в креслах и мусоля папироски в зубах даже не пошевелилась. Справа раздались возгласы: «Позор!» «Встать!» Солдаты презрительно улыбались. Возмущение правой стороны нарастало, левая сторона вступилась за своих. Шум стоял невообразимый.
Керенский неистово звонил в председательский колокольчик. Шум постепенно стихал, Керенский прокричал в зал:
– Предлагаю собравшимся сохранять спокойствие и выслушать первого солдата с долженствующим ему почтении и уважением к правительству.
Публика успокоилась, Корнилов начал читать свою речь.
– Как Верховный Главнокомандующий я приветствую Временное правительство, приветствую все Государственное совещание от лица Действующих Армий. Я был бы счастлив добавить, что я приветствую вас от лица тех Армий, которые там, на границах, стоят твердой и непоколебимой стеной, защищая русскую территорию, достоинство и честь России
Но с глубокой скорбью я должен добавить, и открыто заявить, что у меня нет уверенности в том, что Русская Армия исполнит без колебаний свой долг перед Родиной.
Здесь он красноречиво посмотрел на солдат слева. Раздались крики «Позор!»
Корнилов продолжил:
– Несколько дней тому назад обозначилось наступление немцев против Риги. 56-й Сибирский стрелковый полк, столь прославленный в прежних боях, самовольно оставил свои позиции и, побросав оружие и снаряжение, бежал.
Возгласы с правой стороны зала: «Позор!»
– И только под давлением оружия, после того как по телеграфу я приказал истребить полк, он вернулся.
Возгласы справа: «Правильно!», аплодисменты.
Керенский прерывает выступление:
– Простите, генерал! Я прошу собрание выслушать те места, которые говорят о великом несчастии и страданиях нашей земли, не сопровождая их недостойными знаками внимания.
Зал недовольно загудел, Корнилов продолжил:
– Таким образом, с анархией в Армии ведется беспощадная борьба, и анархия будет подавлена, но опасность новых разгромов еще висит над страной. Армия должна быть восстановлена, во что бы то ни стало, ибо без восстановленной Армии нет свободной России, нет спасения Родины!
Тем, кто целью своих стремлений поставил борьбу за мир, я должен напомнить, что при таком состоянии Армии, в котором она находится теперь, если бы даже, к великому позору страны, возможно было заключить мир, то мир не может быть достигнут, так как не может быть осуществлена связанная с ним демобилизация, ибо недисциплинированная толпа разгромит беспорядочным потоком свою же страну.
