– А вы, наверное, офицер, – сказала Ксения Васильевна солдату средних лет.
Он кивнул.
– И большевик, – сказал Антон Иванович.
– Я скажу больше, – сказал молодой солдат, – он ещё и еврей.
– Как же так? – удивился Антон Иванович, – евреев немцы расстреливают в первую очередь, а тем более большевиков и офицеров.
– Немцы, они хозяйственные, – сказал пожилой солдат, – они просто так пули не расходуют. Газом душат, али так доводят до смерти. Мы в Гражданскую войну шашками рубили, потому, как патронов не было, а немцы вот из жадности экономят.
– Да, немцы, они такие, – согласился Антон Иванович. – А вы казак?
– Так точно, донской казак станицы Новочеркасской.
– На чьей стороне воевали в Гражданскую?
– На вашей, Антон Иванович, на вашей. В плен попал, прям перед самым Крымом, а потом в Польше за красных воевал.
– Понятно, не осуждаю, – сказал Антон Иванович и обратился к бывшему офицеру: – Так как же вам удалось скрыть, что вы еврей? Ведь есть маленькая анатомическая особенность, отличающая евреев от православных. Это не скроешь. Извини, Ксюша…
– Да что ты, Иваныч, – засмеялась Ксения Васильевна, – я всё же сестра милосердия, в анатомии немного разбираюсь. И мужчин голых повидала…
– Что верно, то верно, – сказал казак, – вы меня совсем не помните, Ксения Васильевна?
Ксения Васильевна всмотрелась в лицо казака, нахмурила брови:
– Нет, не помню, – замотала головой, – извините.
– Да чего уж там, благодаря вам и жить остался. Показать шрамы не могу, в таком месте… Хотя вы видели.
Он потрогал ладонью низ живота и продолжил:
– По Екатеринодаром, летом восемнадцатого, когда второй раз его брали.
– А, осколочное ранение, чуть-чуть мочевой пузырь не разорвало. Повезло вам, разорвало, вряд ли бы выжили.
– Так вы меня из боя-то и вытащили. Если бы не вы…
– Да ладно, – отмахнулась Ксения Васильевна, – не вы один.
– Так как же вас в лагере не убили? – спросил бывшего офицера Антон Иванович.
– Ну как? Я представился рядовым, беспартийным и крымским татарином. И сразу же стал почти арийцем, потомком каких-то крымских го́тов. Немцы попервоначалу думали, что все обрезанные евреи, а потом разобрались, что обрезанными бывают ещё и мусульмане. У меня в роте служил один, вот я его именем и назвался. Так оно лучше, у меня семья в Москве.
– Не понял, – сказал Антон Иванович, – причём здесь семья?
– Что тут не понятного, – ответил бывший офицер. – Если я пропал без вести, то мою семью не лишат продовольственной карточки, а если узнают, что я попал в плен, то я сразу же становлюсь дезертиром и предателем, мою семью лишают карточек, и она будет голодать.
– Но надев форму врага, вы на самом деле стали предателем, – Антон Иванович посмотрел на бывшего офицера с некоторым отчуждением.
– Жизнь в лагере уж очень невыносима, – сказал бывший офицер.
– Вы знаете, чем там кормили, папаша? – сказал молодой. – Картошку в чан кинут даже не чищенную, даже не мытую, с землёй и варят её пока она в кашу не превратиться. Вот этой бурдой и кормят.