Анастасия Нуштаева
Огнетрясение
Вообще-то я поклялась себе не показывать другим, как много я на самом деле знаю. Это вызовет вопросы, и, что хуже – лишнее внимание. Одни, думая, что я очень умная, будут просить списать домашку. Другие объявят конкуренткой. Третьи просто почувствуют во мне главную и начнут утомлять. Нет, всего этого мне не надо.
Поэтому я не ответила на похвалу, словно преподаватель не мне ее сказал. Откинулась на спинку стула, желая до конца занятия больше ничем не выделяться. Сложив руки на груди, я уставилась в окно.
За время, что прошло с начала учебы, я ни на йоту не приблизилась к своей цели. Я здесь для того, чтобы восстановить репутацию Земли. Здорово было бы перевоспитать весь мир. И хотя я думала, что, в целом, мне это под силу – просто понадобится много времени и сил, очень много времени и сил – начать я решила с Академии. Это ограниченное пространство, где исправить несправедливость за год вполне возможно.
Особенно если я буду что-то делать, а не ковырять в носу, как эти полторы недели.
В общем-то, я осваивалась. Заново привыкала к расписанию. Оно здесь довольно жесткое. Занятия почти весь день. Но бывают, как сегодня, расслабленные дни, когда из пяти – занято всего две первые пары.
А еще я и правда много думала. У меня уже был некий план того, как я хочу организовать свой бунт. Но четкого расписания действий я пока не составила.
Я понимала: невозможно восстанавливать справедливость в месте, которым «правит» кто-то, у кого понятие справедливости не совпадает с моим. Поэтому первым делом – ну или как получится – я хотела добраться до ректора. Сделать это можно было многими способами. Но я предпочла самый приятный.
Осталось лишь решиться на него. Собраться с силами и принять то, что у меня ничего не получится. Только проиграв в голове худший вариант развития событий, прочувствовав, какими последствиями он обернется, только так можно обрести безразличие, из которого родится смелость, необходимая для моей проказы.
Вот этим я и занималась остаток занятия. Конечно, не приятно думать о том, что тебе может что-то неудаться. Но зато если у меня и правда не получится, я не буду так сильно расстраиваться. Честно – я чувствовала, что сегодня это пригодится. Негативный настрой? Отнюдь. Просто знаки Земли никогда не отличались развитыми коммуникативными навыками. Договариваться – это не про нас. Мы привыкли все делать самостоятельно.
Конец занятия ознаменовал удар гонга, усиленный кем-то из Воздуха так, чтобы звуковые волны хорошо слышались во всех уголках Академии. Я ожидала его, но все равно вздрогнула. Вещи собирать мне не надо было – я их не раскладывала. Так что, подхватив сумку, я понеслась к выходу, сделав вид, что не услышала, как преподаватель меня окликает. Что-то мне подсказывало: он хочет спросить, где я научилась обращаться с песком. Он удивится, и не поверит мне, если я скажу, что самоучка. А раз так, зачем вообще этот диалог разыгрывать?
Я быстро мчала до жилого корпуса, надеясь, что не опоздаю. Не хотелось являться взвинченной. Пусть лучше думает, что я долго ждала его и успела так отдохнуть, что уже замаялась. Да, пусть решит, что я дожидаюсь его с самого утра. Это потешит его эго. Вот уж хороший способ борьбы со Львами – это льстить им так, чтобы голова шла кругом.
По крайней мере мне так казалось. Не учла я того, что даже приятные слова такими не окажутся, если их скажет кто-то, кто человеку изначально не нравится.
Впрочем, попытка не пытка. Я редко когда видела Лео самого по себе. Вечно с ним крутилась эта мерзкая компашка. Я уже всех выучила. Девчонки Стрельцы, крупный парень – Овен, второй, который при мне ни слова не произнес – Лев. Ну и Лео, тоже Лев. Они все меня раздражали, но Лео – чуть меньше остальных. К тому же я понимала, что он будет мне полезен. Подружиться… «подружиться» с ним мне просто необходимо.
Зная, что быстро это не получится, именно с него я и решила начать. Поэтому я высчитала то редкое время, когда Лео будет один. Перемена перед последней парой вторника, физкультурой. Он вернется в комнату переодеваться. И никого с ним не будет, потому что Лео живет один в отличии от остальных студентов.
Выяснилось это простым наблюдением. На каждом этаже в торце коридора находилось техническое помещение. На первом, втором, третьем, но не на четвертом, предназначенном для четвертого курса. Тогда мне стало интересно, что же там находится. По занавескам на окне я поняла, что помещение жилое. А по тому, что туда заходил Лео, и никогда никто больше, подтвердилось мое предположение. М-да, несправедливость в Академии проявлялась даже в этом. Сынку ректора – хоромы. Остальным тесниться с соседями.
Впрочем, вряд ли комната Лео больше остальных. Скорее даже меньше. Но суть остается – он живет один. Я о таком могла лишь мечтать.
В такое время в корпусе было тихо и пустынно. Кое-где хлопали двери и слышались голоса. Но не в том пролете коридора, где находилась я. Даже преодолевая лестницу, я никого не встретила. Все были на занятиях и потому никто не станет свидетелем моего позора. А, может, удачи – кто знает?
Добравшись до торца коридора, я встала у двери без номера. Подергала за ручку – заперто. Значит, он еще не пришел, значит, я успела.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы успокоить дыхание, я привалилась к стене, взяв сумку обеими руками. Впрочем, опиралась я совсем недолго. Почти сразу съехала по стене, сев на пол. Еще немного времени прошло перед тем, как я начала засыпать, прямо как на минувшем занятие. Здесь, как и в аудитории, приятно грело сентябрьское солнышко и слышался отдаленный гул голосов.
Поэтому хорошо, что шаги Лео были твердыми, уверенными, и я услышала их до того, как он свернул в коридор. Только вскочить я не успела. Распахнула глаза, потерла их, прислушалась. А когда сам Лео вышел ко мне, убедилась, что выучила звук его шагов. Я как настоящий сталкер. Призадуматься – так это жутко. Особенно если учесть, что он даже не знает моего имени.
Я осматривала его, отнюдь не стесняясь. Взлохмаченные легким ветром волосы, капельки пота на шее от того, что форма была плотновата для раннего сентября. Дышал он ровно, хотя только что взобрался на четвертый этаж. Я от такого едва не умирала, хотя за время, что провела здесь, стала понемногу приспосабливаться. А для Лео – это было видно по твердости его тела и расслабленному лицу – совершенно не составляло труда.
Он шел к двери, не замечая меня. Кажется, демонстративно. Лишь когда я искусственно прокашлялась, он обернулся. Прищурился, словно для такой букашки, как я, нужно хорошенько напрячь зрение. А потом спросил:
– Что-то не так, Земля?
Я поднялась. Выше него не стала, хотя это сейчас было бы очень в тему. Обращаться по стихии – как же это по-дурацки! Меня покоробило, но я не выдала этого даже взглядом.
– Все так.
Он кивнул с поджатыми губами и шагнул вправо. Хотел обойти меня, чтобы попасть в комнату. Но тогда я шагнула влево, и мы снова стояли лицом к лицу. Затем он шагнул влево, а я вправо. Он повторился, и я тоже.
– Что ты от меня хочешь? – наконец не выдержал Лео.
– Поговорить, – сказала я с легкой улыбкой, стараясь большую часть времени смотреть не на глаза, а на его губы.
– О чем же?
– Да просто о чем-нибудь, – начала я бесхитростным тоном. – Главное, что с тобой. Надоело просто смотреть издалека. Захотелось познакомиться, раз уж ты этого не делаешь первым.
От этих слов во рту стало мерзко. Как закончим – пойду мыть рот с мылом. Но пока что я держалась молодцом. Мой взгляд наверняка был мечтательным, и я переминалась с ноги на ногу, и сжимала ручку сумку, и постоянно опускала взгляд, словно смущалась.
А вот Лео от моих слов явно мерзко не было. Ему было смешно. А это еще хуже, чем если бы ему стало мерзко.
Усмехнувшись, он сказал:
– Я и не собирался. Встречаться с Землей не в моем стиле.
– О! – воскликнула я, возведя руки к потолку, так что сумка съехала, шлепнув меня по бедру, и теперь висела на локте. – Никто и не предлагает тебе встречаться.
– А что же ты предлагаешь?
Лео веселился… нет – он насмехался. Терпеть это было все невыносимее. Если это не закончится через минуту, я плюну ему в лицо. Или ударю. Или коленкой заряжу куда достану. Или насыплю земли за шиворот. Вот уж я бы посмотрела, как он будет доставать ее из своей водолазочки.
– Не догадался еще? – я вскинула брови. – Вроде большой уже мальчик.
Теперь я опустилась взглядом ниже, но всего-то ему на грудь. Когда снова его подняла, смутилась, наверное, как сам Лео.
Хотя доселе я довольно уверенно представляла, как он меня раздевает, как обнаруживает синяк на груди, который сам мне оставил, как спрашивает, откуда он у меня, а я лишь хитро улыбаюсь в ответ.
Или это не румянец смущения? Не думаю, что Лео вообще возможно смутить. Да и все огненные известны своим природным румянцем. Просто такова суть их кожи, как у воздушных – бледность, у земляных – смуглость, а у водных – зелень или синева.
Правда, чем больше я смотрела на него, а он – на меня, тем ярче становился румянец у нас обоих. Я так вообще пылала. Что за хрень я устроила? Откуда во мне такая самоуверенность? Я же не Овен, в конце концов!
Лео качнул головой, глядя на меня как-то… о нет, неужели это жалость? Я бы сквозь землю провалилась. О, я могла – это мне по силам. Но сдаваться… Нет, это не в моем стиле.
Тогда я пошла ва-банк. Сразу знала, что затея дурная. Но что-то меня заставило это сделать. Может, взгляд, каким он скользил по мне. Может, выражение лица, из-за которого я подумала, что он сожалеет о своей холодности. Может, мозг закаменел, так что я не могла размышлять над разумностью своих действий. Но, наверное, просто захотелось.
Я подалась к нему и обвила рукой его шею, крепко, чтобы не сбежал. Он хотел. Дернулся, но я его уже целовала. Ответа не было, но Лео и не отстранялся. Окаменел от шока – так что мне показалось, что это я его силами пригвоздила к земле. На это я тоже способна.
Я так вдавливала пальцы в его кожу, что чувствовала первый позвонок. Его губы оказались такими же горячими, как я и думала. Обжигавшись, я хотела отстраниться, но что-то заставляло меня продолжать касаться их своими губами. Уж точно не сам Лео.
Отстранилась я, лишь когда мне показалось, что он умер, а продолжает стоять, просто потому что забыл свалиться на пол. На миг испугалась, что он перешел в мир иной, хоть и чувствовала его дыхание на лице. Но нет. Вот он живой – я видела, как вздымается от дыхания его грудь. А разве мертвые дышат?
Сердце билось гулко, и у меня, кажется, тряслись коленки. Я сама не понимала, что чувствовала: не восторг, не страх, и уж точно не возбуждение. Ощущение было такое, словно я сделала что-то очень-очень плохое – своровала редкую драгоценность или даже убила кого-то. Но в то же время я была уверена, что поступила правильно. Совсем не долго, но все же эта мысль была в моей голове.
Целую секунду он смотрел на меня, и я все не понимала, что значит этот взгляд. Он, конечно, ошалел. Да так, что у него, всегда такого бравого, отнялся язык. Вот уж что удивительно. И кто его до такого довел? Какая-то там Земля. От этой мысли я улыбнулась.
Оказалось, что зря. Улыбка плохо на него подействовала. Взгляд вспыхнул, как будто Лео разозлился. Потом мне показалось, что он меня ударит, и в испуге я отступила на шаг. Странно, что я так подумала. Он не поднимал рук – вместо этого, как и я, шагнул назад.
Я видела: он хочет что-то сказать. Но тут Лео развернулся и наконец-то добрался до своей комнаты.
Все еще не совсем осознавая происходящее, я подобрала сумку, которая, оказывается, выпала из моих рук. Я не слышала, как она стукнулась о пол, а лишь почувствовала, как что-то путается под ногами.
С каждым мгновение сознание становилось все яснее. Развернуться и бежать – вот какая мысль проступила первой.
Но вдруг щелкнул замок, распознав ладонь хозяина на дверной ручке. В одно мгновение я вскинула голову, а Лео обернулся. Секунда – и он задал мой нелюбимый вопрос:
– Как тебя зовут?
Теперь пришла моя очередь поджимать губы и качать головой. Он ждал, и я сказала:
– Для тебя я останусь неизвестной.
И чтобы не портить такое красивое мгновение, я развернулась и бросилась по коридору. Сумка, которую я повесила на плечо, лупила по бедру. Я разочек споткнулась – о что вообще можно споткнуться на ровном полу? – но выстояла и невредимой добралась до поворота.
Потом замедлилась, чтобы подышать. Дыхание еще не восстановилось после поцелуя, а я сразу на марафон пошла. Правда, боясь, что Лео услышит, как я тяжело дышу, я не остановилась совсем. Быстро добралась до своей комнаты и захлопнула дверь. Потом прислонилась к ней, отбросив сумку.
И с чего я взяла, что у меня получится вот так просто, с первого раза? Так искушенный тип, как Лео, просто не мог соблазниться моим кривым подкатом. Катастрофа! Да я никогда в этом не преуспевала! Почему решила, что с этим выскочкой у меня получится?
Нет, все-таки «тупая» это иногда и про меня.
Глава 3
Кира
В мире было очень мало вещей, которые Кира любила больше одиночества. Например, черный кофе натощак в одиночестве. Хотя такой завтрак почти не содержал калорий, Кире хватало его до обеда. И это несмотря на то, что здесь, в Академии, обед был поздним.
К сожалению, самого желанного компонента этого завтрака – одиночества – Кира уже давно не пробовала. Выносить еду за пределы столовой запрещалось. Хотя многие студенты не соблюдали такое правило, Кира не хотела лишний раз привлекать к себе внимание. Поэтому каждое утро сидела в переполненной столовой.
Часто к гаму, звону посуды, и топоту сотен ног примешивалась тревога, с какой Кира боялась опоздать на первую пару. Но сегодня, в погожее утро конца сентября, Кира никуда не спешила. Пятница была замечательным днем не только потому, что ознаменовывала выходные, но и потому, что лишь в этот день не было первой пары.
С мыслями о том, что ближайшие полтора часа можно никуда не торопиться, Кира пила кофе так долго, что он остыл. Она даже хотела подняться, чтобы взять еще одну порцию. Но тут за продолговатый стол, где Кира сидела сама, потому что больше никто не хотел есть на проходе, сел Киса. В его руках был огромный поднос, доверху заполненный жаренным мясом.
– Бодрого утречка! – сказал он.
Кира лишь кивнула. Знала, что разговор в любом случае завяжется, поэтому не смела начинать его раньше времени.
Однако, Киса не стал больше говорить. Набросился на еду, как кот, которого хозяева на неделю бросили. Наблюдая за ним, Кира сделала что-то совершенно необычайное – заговорила первой.
– Это все тебе?
Киса оторвался от еды и прищурился.
– Сказала бы, я бы и тебе взял… Одним кофе сыт не будешь.
– Это второй, – сказала Кира, как будто не поняла, что Киса имеет в виду.
Тот фыркнул и, отпив из стакана, вернулся к мясу. Смотреть на него во время еды было противно, но Кира поймала себя на том, что улыбается.
– Ты пьешь молоко и ешь мясо?
Киса поднял взгляд и, убедившись, что это вопрос, сказал:
– А я что, виноват, что это самая вкусная еда?
Кира и не спросила бы ничего, если бы хоть раз увидела на тарелке Кисы что-нибудь другое.
Он повадился садиться с ней каждое утро. Сперва Киру это злило. Потом раздражало. А сейчас она даже нервничала, если Киса долго не являлся на завтрак, и не выводил ее своим присутствием.
– Это не очень сбалансированно, – сказала Кира.
Она и сама питалась не очень-то правильно. Взять хотя бы завтрак. Вот и Киса оскорбился. Правда, про кофе Киры больше ничего не сказал. А начал объяснять:
– Что же несбалансированного? Мясо – это белок, правильно?.. Правильно. Молоко по большей части углеводы, правильно?.. Правильно. Ну а жиры есть в масле, на котором мясо жарилось! Улавливаешь?
Кира улавливала, и даже не стала с Кисой спорить. Она вроде понимала, что где-то в его логике есть ошибка, но так и не смогла ее найти. К тому же по нему казалось, что он не миску мяса ест с утра, а ложку йогурта. И это его самый сытный прием пищи за день.
– Как это? – спросила она.
Киса снова оторвался от тарелки и посмотрел на Киру с недоумением. Только сейчас Кира вспомнила, что Киса не следил за ходом ее мыслей хотя бы потому, что она их не произносила.
– Как жарится мясо? Ну, смотри, берется барашек…
– Нет, – сказала Кира, даже не вспомнив улыбнуться. – Как так получается, что ты ешь, как слон, а выглядишь, как…
Кире очень не хотелось делать Кисе комплименты. Его самооценка и без того была так высоко в поднебесье, что ее не достали бы даже воздушные. Но Киса и так догадался, о чем Кира подумала. Он хмыкнул, отложил вилку и, утерев губы ладонью, спросил:
– Как есть и не толстеть, если ты Земля?
Кира кивнула. Постаралась сделать это словно бы нехотя. Как будто ей вообще нет дела до своего веса. Но реальность была такова, что, сколько не голодай, если ты Земля, «стройным» тебя никогда не опишут.
– Все очень просто, – сказал Киса. – Нужно, чтобы твоя мама была Весами.
– Что?! – воскликнула Кира.
Даже кружку с кофе перевернула. Благо, та была уже пустая. Кира со стуком поставила ее донышком на стол. А когда подняла взгляд, увидела, что Киса все это время пил молоко, и смотрел на нее, чуть прищурившись.
Она видела, что тот знает, какой вопрос она хочет задать. Видела, что и ответ на него у Кисы есть. Однако, Кира ждала, думая, что либо сама сейчас все поймет, либо Киса не выдержит и первым заговорит. Но тот, кажется, задался целью выпить как можно меньший объем молока за как можно большее время. Поэтому первой не выдержала Кира.
– Если ты Козерог, – начала она. – Значит, кто-то из твоих родителей Козерог. Если мама Весы, значит, Козерог папа. Вопрос: как так, если эти знаки плохо совместимы?
Киса уже ерзал на стуле, и тут Кира осознала, откуда у него все эти замашки воздушных. Это было очевидно – но все же непонятно, пока в лоб не спросишь.
– Да к черту совместимость! – воскликнул Киса. – Я тебе скажу, как в паре определить совместимость! Надо посмотреть, смеется ли мама с папиных шуток! Вот тебе и совместимость! Такое больше любого гороскопа говорит!
Киса умолк резко, как и заговорил. Затем снова приложился к стакану с молоком, и теперь уже осушил его за два глотка. Он выглядел злым, но Кира понимала, что это он не из-за нее. Даже не из-за ее вопроса – тот был вполне естественным. Просто, кажется, Кису выводило, что все вечно сомневаются в истинности любви его мамы и папы.
У Киры семья была классической, как и у большинства ее знакомых в части Земли. Мама Козерог, папа Телец, и трое детей: старшая Кира, и младшие брат с сестрой, где один пошел в папу, а вторая – в маму. Так что услышать, что у кого-то ситуация иная, было как минимум интересно.
Кира откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, и всмотрелась в Кису пристально, как некогда он смотрел на нее, ожидая вопрос. Она словно по-новому его изучала. Смотрела будто с бо́льшим уважением.
Отставив стакан, Киса словно почувствовал своим долгом сказать:
– Кстати, они развелись.
Прозвучало так печально, что Кира не смогла сдержать смех. Киса не оскорбился. Ему как будто и самому смешно было. Наверное, развелись его родители так давно, что это его уже не тревожило. Однако, словно для протокола, он сказал:
– Ничего смешного!
– Да я не с того, – сказала Кира, уже угомонившись. – Просто можно было догадаться: ты выглядишь, как человек, которому не хватает внимания.
Вот тут Киса уже оскорбился. Может, в шутку, как он делал абсолютно все. А, может, и в самом деле. Он расправил грудь, одновременно с этим натягивая жилетку, отчего та едва не лопнула. А потом заявил:
– Это ты о чем?
– Ну, ластишься ко всем, как бродячий кот.
Киса фыркнул – ну точно бродячий кот.
– Просто чтобы ты знала, – сказал он. – Я такой не со всеми… Только с девчонками.
Кира вскинула брови. Немного потомив ее тишиной, Киса собрал посуду на поднос, захватив даже чашку Киры, а потом сказал:
– Просто жил с папой. Мама ушла. Вот и тоскую по женскому вниманию.
Он говорил это так задорно, что иного ответа, кроме как смеха, Кира и не могла дать. Засмеявшись, она едва различила его последние слова:
– Все-таки она воздушная особа… Я бы даже сказал ветренная.
Затем Киса ушел, оставив Киру в одиночестве, которое было уже скорее тягостным, чем желанным. Он забрал смех – Кира прекратила заливаться, едва потеряла его спину в толпе людей, которая становилась все меньше. Вот-вот начиналась первая пара, и студенты спешили попасть на нее. Кто с тревогой – первокурсники. Кто нехотя – все еще первокурсники. Кто с показушным безразличием – те же первокурсники. Кто без особых эмоций – вот уже студенты со второго по последний курс.
Кире даже захотелось к ним примкнуть. Собственные занятия оказались скучными. Пожалуй, интересным было лишь взаимодействие стихий. Особенно с огнем. Но таких занятий было всего три в неделю. На остальные можно было и не приходить. Только Кира все равно старательно являлась на все, хотя мало четверокурсников отличались такой прилежностью. В особенности Киса. Но ему как-то удавалось становиться в зачетных работах на второе место после Киры. Она недоумевала – как у него это получалось? Все хотела спросить. Но никак не могла – Киса улепетывал прежде, чем эта мысль поселялась в голове Киры.
Решив, что раз спешить некуда, Кира поднялась, чтобы взять еще одну порцию кофе. Нанюхавшись жареного мяса с подноса Кисы, Кира почувствовала, как заурчал желудок. Нужно было перебить это мерзкое чувство. Только есть Кира не собиралась.
Людей стало совсем немного. Кира думала, что, когда она справится с кофе, в столовой уже никого не будет. Людей и правда стало меньше. Но это значило лишь то, что к оставшимся внимания будет больше.
– Земля! – услышала Кира.
Она уже закончила с кофе, и повернулась, чтобы вернуться к столу. Она надеялась, что это не к ней, но все же понимала, что ошибается. Надо было не обратить внимания. Козероги отличались терпением, но Кира постоянно про это забывала.
На раздаче слева от нее стояла компания рыжих. Незнакомые. Вообще, Кире все рыжие были на одно лицо. Но этих она точно раньше не встречала.
Один из парней кивнул ей и сказал:
– Это твой завтрак?
Оказалось, кивал он на кружку. Кира глянула на кофе, словно впервые его видела. Хотя в Академии кофе был вкусным, сейчас Кире захотелось выплеснуть его в рожу этого парня. Он пока ничего ей не сделал. Но Кира уже поняла этих огненных. Поднеси к ним спичку – и пожара не миновать.
Да, можно было не подносить спичку. Можно было вот на этом закончить. Но тут вмешался друг оценщика чужих завтраков:
– Да ладно тебе, не старайся! Все равно никогда не похудеешь.
Кира уговаривала себя, что ей нравится, как она выглядит, что ее тело красивое, по крайней мере по канонам Земли. Но как же досадно становилось, когда кто-то такой по природе поджарый говорил ей меньше есть.
Короче, тема была больной. Но Кира так и не сказала ни слова. Нет, не сдержалась. Просто разговоры никогда не были ее сильной стороной. Вот она решила и не прибегать к ним. К тому же вряд ли на этих оболтусов подействует воспитательная беседа.
Кира просто вскинула руку.
Песка в столовой было достаточно: грязи, которую занесли на ботинках, пыли, которая попала сама собой. Так что, когда Кира захотела, чтобы эти уроды перестали на нее смотреть, они больше не моглиэтого делать.
– Сука! – заорал один.
Его поднос с глухим стуком упал на пол – так быстро этот парень поднес руки к глазам, чтобы попытаться их вытереть.
– Нельзя! – заорал второй. – Нельзя использовать силу на других студентах!
Он тоже тер глаза, пытаясь очистить их от песка. Оба жмурились, растирая по лицу грязь и слезы, поэтому ни один, ни второй не заметили, как Кира ухмыляется.
– А то что? – спросила она, поднеся чашку ко рту.
Но кофе так и не глотнула. И не потому, что заметила, что и туда попал песок. А потому что на плечо легла горячая ладонь.
Сосредоточившись на пакости, Кира не заметила, что все время рядом с ней кто-то стоял. Почувствовав на плече эту тяжелую руку, Киру обуяло такой тревогой, что она услышала, как колотится сердце, хотя в столовой еще было шумно.
Она медленно развернулась. Потом так же медленно подняла голову. Встретившись со взглядом зеленых глаз, особенно ярких на контрасте с медными волосами, Кира сглотнула ком в горле.
– А то придется писать объяснительную, – ответил на вопрос Киры, который она уже и забыла, сам ректор Академии.
***
В кабинете ректора было очень жарко, но Киру все равно било крупной дрожью.
– Первая объяснительная, считайте, я вас просто пугаю.
Кира хотела сказать, что она и так боится его до ужаса без всяких объяснительных. Но сдержалась – продолжила в сотый раз выводить на обычном белом листке обычной черной ручкой, что она клянется больше никогда не использовать свою силу во вред, особенно в стенах Академии, особенно на других студентах.
– Вторая объяснительная идет как серьезное предупреждение.
Кира кивнула, не отрываясь от листка. От усердия она даже кончик языка высунула, но тут же спрятала его, вспомнив, как глупо выглядит.
– Третья – это последнее предупреждение.
Снова кивнув, Кира расчеркнула свою подпись и пододвинула свою объяснительную к ректору. Листок проехал по гладкому столу, заваленному стопками папок и бумаг. Забирая объяснительную Киры, ректор так резко схватился за нее, что задел какую-то другую бумажку. Кира глянула на нее, просто потому что та была такой ярко-белой, на фоне такого темного стола. Она ее не интересовал. Просто взгляд сам собой зацепился за заголовок, где было что-то про выборы.
Но вниманием Киры тут же снова завладел ректор. Он накрыл ту бумагу ладонью и задвинул ее за стопку документов. А затем, глядя прямо Кире в глаза, заговорил спокойным тоном, который, однако, сочился угрозой:
– А потом вы вылетаете из Академии.
Кира едва сдержалась, чтобы не спросить, почему это тогда Киса до сих пор числится в Академии. Он уж точно за четыре года безобразничал больше трех раз.
Но своих не сдают. Так что Кира прикусила язык, стараясь не рассмеяться, и даже не улыбнуться.
Ей и смешно-то не было. Она все еще дрожала. Просто нервная система истощилась за то время, что ректор вел ее в свой кабинет в тишине коридоров Академии, какая бывает лишь во время сонной первой пары в пятницу. Так что теперь Кире хотелось посмеяться. Пускай даже только с того, как солнечный зайчик прыгает по шевелюре ректора, окрашивая ее в светло-рыжий, почти оранжевый. Забывшись, ректор отмахивался от него, но зайчик не упрыгивал.
– Вы меня услышали?
Кира кивнула так резво, что хрустнула шея. Она скривилась. А ректор почему-то ухмыльнулся – верно, подумал, что это она его так испугалась.
– Я могу идти? – спросила Кира.
Собственный голос показался ей незнакомым – слишком высокий. Ей не нравилось, что, сама того не сознавая, она так перепугалась. Подумаешь, попалась на баловстве – с кем не бывает? А все же Кира чувствовала, как трясутся колени, хотя она сидела уже около получаса. Кира ненавидела свое тело за то, что оно так боится, хотя разум кричит, что ничего уж такого непоправимого не произошло. Да, Кира хотела вообще не попадаться. Но, одно дело сделать что-то воистину плохое и понести наказание, и другое – просто по-глупому оплошать.
– Вы меня услышали? – повторил ректор.
Кире захотелось его перекривить. Но язык не слушался. И правильно делал. Единственное, что он позволил сказать Кире, это:
– Да.
Теперь ректор кивнул и Кира поняла, что наконец-то свободна.
Поднявшись, Кире хотелось первым делом ударить ногой в пол. Причем злость клекотала не из-за ректора. Злилась Кира на саму себя. Тупая. Надо же было так подставиться!
Кира не успела подойти к выходу – лишь кулаки сжала, чтобы не разрыдаться прямо в кабинете ректора. Но тут дверь распахнулась. В кабинет дохнуло прохладой коридора, а вместе с тем резким, но приятным запахом пепла.
– Пап, я…
Из-за того, что Кира все это время смотрела на дверь, она сумела рассмотреть смену лица Лео с «радостного» на «потрясенное».
Кира, конечно, не подумала, что это она такая «потрясающая». Просто Лео не ожидал ее тут увидеть… Да и вообще она многовато на себя брала. Лео не думал о ней. Не ждал ее увидеть, и не не ждал ее увидеть. Удивился он лишь тому, что застал папу не в одиночестве.
Потупив взгляд, Кира прошла к двери. Отчего-то ужасно не хотелось ловить взгляд его прищуренных глаз. Могло показаться, что она смущена. Но это скорее был стыд.
– Да, Лео? – сказал ректор.
Но тот уже не обращал на него внимания. Просто Кира как раз миновала порог. Точнее очень хотела это сделать.
Лео до сих пор недоумевал, разглядывая ее, поэтому не пошевелился – так и стоял в проеме. Кира его не ждала. Ей было мало удовольствия стоять в этом кабинете, который походил на клетку, хоть и без решеток на окнах. Да и к тому же в этой клетке было слишком много львов.
Хотя нет, целую секунду она подождала. Ректор как раз успел спросить:
– Что ты хотел? Почему не на занятии?
А потом Кира, задержав дыхание, шагнула в проем. Не дышать приходилось не из-за того, что она втягивала живот. Просто, когда находишься в такой близости к сыну ректора прямо на его глазах, дышать становится тяжеловато.
Но Кире это ощущалось даже как-то приятно. В отличии от Лео. Тот замер, все так же продолжая глядеть на нее. Кира на мгновение разрешила себе подумать, что это все-таки она «потрясающая». Но потом опустила глаза, словно смутилась, и словно случайно провела ладонью по груди Лео. Может, Кире лишь хотелось, чтобы так было, но он тоже забыл дышать.
Нет, конечно, ей просто так хотелось – а желания и реальность редко когда совпадают.
В кабинете было тепло, в коридоре холодно, в дверном проеме – адски горячо. Кира хотела обернуться, просто чтобы убедиться, что Лео вспомнил, как пользоваться носом, и что ему не нужна помощь. Но сдержалась, чтобы не позориться еще больше. Может, она и вела себя сдержанно, но ее выдавал взгляд.
Еще на линейке первого сентября Кира захотела рассмотреть Лео поближе. И вот ее желание исполнилось – но уж слишком буквально. Она оказалась к нему так близко, что и забыла его рассматривать.
Только обожглась о горячую даже сквозь одежду кожу, и вдохнула дымный запах, думая, как же так хорошо может пахнуть кто-то такой плохой?
***
– Ну зачем так меня мучить?
Кира проследила за взглядом Кисы и уперлась прямо в задний разрез юбки-карандаша из коричневой шерсти. Даже преподавателей обязывали одеваться в цвет стихии. Впрочем, Кира была уверена: Киса так очарован не цветом юбки, а ее длиной. Да и не юбкой вовсе, а той, кто в нее нарядилась.
На самом деле Кире тоже нравилась Данаката – преподавательница, которая вела единственный интересный Кире предмет, взаимодействие стихий. Как и любая Дева, она была по-хорошему дотошной, и к преподаванию относилась как к смыслу своего существования. Делала это хорошо и как будто даже с любовью, какой вообще может быть достойно нечто неодушевленное, такое, как предмет в Академии. Да, Кира ее любила. Все Данакату любили. А Киса – больше всех, но у него эта любовь была особенной.
