Анастасия Алексеевна Попова
Пандемия
Страшно даже представить, что таврилось за этими страшными дверьми, когда в их доме не было гостей. А старик оставался наедине со своей мучительницей, которая без стеснения могла отлупить таком бедолагу, на глазах у гостей лишь за то, что он просто пошёл в туалет, когда по коридору проходила она, дама с короной но без головы, звезда позабывшая название Галактики с которой свалилась на ненавистную ей землю.
Все вокруг, кроме неё были глупы, по крайней мере она сама так считала, никто её не понимал, и никогда она не была оценена по достоинству, которое как ей казалось – вполне заслуживала. Не это ли истинное проявление глупости? Один человек не может знать всего и быть прав во всех своих суждениях, даже сильные мира сего иногда заблуждаются, но у них хватает мудрости и смелости духа признать это. Но она не могла, не могла допустить собственной неправоты, поэтому искренне ненавидела тех, кто хоть раз осмеливался сказать правду ей в лицо.
Погрязнув в собственных ошибках, где-то далеко в глубине души может она и понимала это, но была не готова меняться и продолжала обманывать сама себя. Мы чаще врём себе, чем окружающим, убеждая себя в том, что правы, наивно полагая что знаем как лучше жить другим, не оглядываясь на свои собственные промахи и ошибки. Верим в то, что именно это решение является единственно верным, именно этого мы хотим, хотя чего мы хотим на самом деле, знают лишь те, кто способен заглянуть глубоко в себя и разобраться там со своими мыслями и заблуждениями. Что ждёт её в шестьдесят? А в семьдесят? И не дай бог дожить до восьмидесяти. Ведь её собственный сын, на глазах которого она истязала его деда, не забудет ничего и на месте несчастного старика вскоре окажется она сама. Наша жизнь, только кажется нам долгой, а на самом деле – это лишь миг в истории которую пишем мы сами.
Ночь пролетела незаметно. Небо преобразилось, звёзды потухли, а на горизонте разразилось сражение между светом и тьмой. Неповторимое зрелище, рассвет постепенно окрашивал восток в пурпурные цвета, сообщая о наступлении нового дня.
Глава 7
Если хочешь узнать правду – взгляни в глаза.
Если их отводят от тебя, значит, она никому не нужна…
Наступило долгожданное знойное утро. Солнце лишь ступив на небосвод, уже успело раскидать свои лучи далеко за пределы горизонта, словно предупреждая о неизбежной жаре. Дождливые прохладные деньки начала лета сменили знойные солнечные будни. Лето раскрывалось, словно бутон розы, выпрямляя свои лучи, подобно её лепесткам. Город уже не казался таким оживленным, солнце выходя в зенит разгоняло его жителей по своим домам нагревая асфальт в такие часы редкий раз можно было встретить кого-то на улице, даже птицы умолкали, а животные прятались в тени подвалов, ища хоть какую-то прохладу и спасение от неистового зноя.
Суета на городские улочки возвращалась лишь с приходи сумерек, и продолжалась до середины ночи в эти часы город вновь оживал. Оживал, чтобы сладко уснуть и проснуться лишь с рассветной прохладой. Смотря на все это внешнее благополучие улыбчивых масок, играющих свои собственные пьесы на лицах незнакомых людей обретаешь спокойствие, но тут же разочаровываешься в своих собственных заблуждениях. А есть ли он покой, может ли он существовать рядом с правдой? И может ли ищущий ее обрести свой собственный покой?
Я стала искать правду после его смерти. Обычно жизнь человека меняет жизнь другого существа, но тут получилось все иначе, меня изменила его смерть. Из непослушного непоседливого вечно улыбающегося и шкодливого ребенка она превратила меня в монстра – ненавидящего несправедливость и людей, которые ее вершат. Я была одержима, больна идеей отомстить, но не конкретно одному человеку, скорее миру – забравшему его у меня, изменив его существо. Но мир не менялся и люди тоже… Если бы я жила в средневековье, за мои подростковые выходки меня сожгли бы на костре словно ведьму. Перекопав вдоль и поперек не один десяток книг по психологии я наконец научалась видеть. Но видеть не так как нам дано от рождения – так видят все, видеть немного иначе, видеть не то что хотят показать, а то что скрыто под маской и оболочкой. Это было моим оружием, самым страшным для любого человека, ведь она была о нем настоящим, а для многих – не способных признать самого себя это хуже яда. И я убивала ей тех кто был похож на нее, кто поступал так же как она, мучил и терзал своих близких, это была словно болезнь которую не желаешь признавать. Меня боялись сильнее чем ненавидели, из друзей остались рядом только самые близкие и настоящие. И все это продолжалось до тех пор пока я не прозрела.
Это случилось в прокуренном грязном подъезде пятиэтажки на отшибе нашего городка. В котором мы часто собирались нашей подростковой шумной компанией. Не знаю, как терпели нас жильцы, ведь после нас оставались не только груды мусора, но и клубы дыма легким туманом ещё долго стелящиеся по лестнице до пятого этажа, а шумели мы так – словно были одни в глухом лесу а не в многоквартирном доме, но об этом мы даже и не думали. Звон гитар и громкий смех, мат через слово, в общем там было все что так свойственно подросткам от пятнадцати до шестнадцати, даже спиртное, которое приобреталось без проблем, ведь это были двухтысячные и всем было все равно…
Мы опасались лишь брутального коренастого мужичка с третьего этажа, он был суров, не стеснялся в ворожениях и мог оттаскать за шиворот любого из нас. Обычно когда он проходил мимо мы замолкали, расступались – освобождая ему дорогу, и он проходил мимо не проронив ни слова неся свои два болона в предвкушении очередного вечера в одиночестве перед телевизором с верной кружкой пива. Но в тот раз все пошло не так как обычно. Он остановился.
Звуки гитар и смех умолкли. Водрузилась гробовая тишина. И тот его понесло, он кричал так будто мы в его отсутствие проникли в его неприкосновенное жилище и устроили там погром, осквернили стены его квартиры дымом и матом, на который не скупился и он сам, мы выслушали о себе столько нелицеприятного, но слушали и молчали – ведь это была правда, его правда о нас, это были мы – но его глазами. Переходя от одного к другому, тыкая каждому огромным толстым пальцем прямо в лицо вскоре он добрался и до меня. Но он ошибся, то что он сказал не было правдой, ни один мускул не дрогнул на моем лице, ведь я поняла правду о нем… Все то что он говорил было не о нас конкретно, это было о его ошибках, он хотел предостеречь нас от них, но тогда я этого не понимала, видя лишь одну сторону его естества меня понесло.
Стояла гробовая тишина, казалось никто даже не шевелился, только что кричавший во всеуслышание лысоватый мужчина лет тридцати пяти смотрел на меня округленными карими глазами изредка хлопая огромными ресницами… Казалось я говорила сама с собой, но это было не так, я говорила с ним, но не совсем так как говорят обычные люди, говорила с его душой, отклики которой проявлялись на его лице, я ловила её ответы и проговаривала вслух то, что словно скрижаль хранилось глубоко внутри, но он ни как не хотел знать отталкивая от себя эти мысли всеми силами. Я рассказала ему все о нем, не о его маске, которую он носил каждый день на работе и перед соседями, я рассказала правду о нем. Жестокую и обидную истину по которой единственные его друзья, заменившие жену и ребенка стали стакан и телевизор… ему нечего было сказать, ведь раскрыв эту скрижаль я убила его, убила морально, а душевная боль намного сильнее физической.
