Ана Гратесс
Десятое Пространство. Перевертыш
Парень наконец смог выдохнуть, словно таки пробежал десять километров по пустынному и жаркому шоссе.
– Отлично! – Воскликнула Мадам М, целуя Маришека в холодную щеку. Она с довольством в голосе продолжила:
– Давайте теперь выдвинем пару соединительных узелков, которые связывают истории Велатты и Маришека!
Подростки стали переглядываться друг с другом. Через пару мгновений в их глазах заблестели звездочки. Весалиса начала говорить:
– Слизневая кашица, которая фигурировала в первом рассказе розовой нитью связана с черточками из второй истории. Находясь под отравляющими эгоистическими порывами, они хотели уничтожить вторгшееся звено, странника, сулящего глобальную перемену всему миру. То есть, неудовлетворенное нападение на странника в мире Ма вышло удачным в мире Вел. Жижа захватила Дом, став единоличным правителем.
Марика хмыкнула, – хорошая версия. – Она поглядела на остальных ребят, – кто-нибудь еще желает высказаться?
Маришек снова взял словцо за бочок:
– Как по мне, обоим рассказам не хватает третьего, мы еще не услышали слово Весалисы, а уже сыпем предположениями. Было бы лучше, если бы мы могли посмотреть на всю картину целиком. Там и связывать будет легче.
– Не дурно, не дурно. – Ответила Мадам М-Марика. Она обратилась к девушке:
– Милейшая звездочка нашей реальности, Веса, твоего рассказа мы ожидаем!
Краешек чашки с юрким дребезгом встретился с зубом девушки. Весалиса вскрикнула, хватаясь за рот. К ней подплыли Треугольник и Марика. Оба принялись укладывать поранившуюся деву на мягкую и упругую поверхность морской волны.
Велатта с Маришеком наблюдали за всем со стороны, не вмешиваясь, чтобы ненароком не сделать хуже. Весалиса хотела что-то сказать, указывая окровавленным пальцем на белый потолок, но спасатели не обращали внимания на ее жесты.
Зато творившуюся чертовщину приметили чайный сервиз и цветок-папирусопрыть. Они принялись постукивать о столешницу и с хрустом жевать папирусы, желая тем образом привлечь к себе взоры.
– Господа, тут открывается порталья дыра!
– Уважаемые, обратите, пожалуйста, внимание на сочный пирог, который приготавливается над вашими головами!
Но никто ничего не замечал, все взгляды внимали ранению девушки, ее крови и ее всхлипам. А тем временем дыра делалась все больше, приоткрывая своими стенками другой мир с другой мерностью.
В нем показывались картины розовой жижи и белесых черточек, там сяк и сюк пылали космическими водоворотами, а персонажи грубых костей расплавлялись на блистающий металл и невесомость мыльных пузырей. Радужная дымка охватила края портала и вот теперь-то Треугольник наконец ощутил сладковатый аромат происходившего.
Он обернулся в шестиконечную звезду и с размаху впечатался в светящиеся полы портала. Окно портала закрылось, щелкнув на прощанье звуком разбивающегося стекла.
Тут заволакивающий сознание туман рассеялся и Мадам М обнаружила на морских руках целехонькую Весалису. У той на губах не было никакой крови и зуб оказался в полном порядке.
Ребята тоже очнулись и стали испуганно озираться по сторонам. Казалось, им послышался какой-то треск, словно жевали тонкую и ломкую бумагу, а еще звук чего-то разбившегося.
– Хрупкие тела единой нитью связывают истории внешнего мира с параллельными ипостасями своих сестер и братьев. – Придушенным голосом молвила Марика-Мадам. – Исподволь они пробираются к твоему восприятию и греют ручки у костра твоей души.
– Треугольник исчез в портале, Мадам… – Сервиз коротко всхлипывал, не в силах нести такую утрату.
– Я знаю, крошка моя. Я знаю. – Марика пошла к завернутому провалу окна в стене, через которое, недавно, ночь хотела проникнуть на процессию.
– Портал открылся в потолке! Теперь-то воспоминание всплывает в голове. И Весалиса указывала на него, но мы, захваченные гипнозом, не замечали посылаемых знаков. – Проговорил Маришек.
– И мы тоже указывали на порталью дыру! – Взгневались сервиз и цветок.
Все теперь смотрели на девушку, застывшую в упругости морской волны. Она не двигалась, не выказывала и толики духа в своем теле, словно бы из нее вынули батарейки. Марика подошла к ней и принялась растирать ее тонкие тела, приговаривая некие формулы, известные ей одной.
Чашки, стоявшие на столе, звонко затрещали, привлекая к себе внимание.
– Уважаемые, – пискляво говорили они, – нам нужно завершить церемонию, иначе все насмарку.
– Вообще Все! – Вскричал цветок-папирусопрыть.
Мадам умоляюще посмотрела на ребят, а те вмиг вняли немой просьбе подруги. Маришек сказал:
– Мы все сделаем, Марика, занимайся Весалисой. – И повернулся к Велатте, – теперь дело за нами!
– Сделаем что можем.
Они снова взяли чашки в руки, вгляделись в напиток, папирусы внутри уже нашептывали слова, и те потихоньку складывались в связные нити повествования. Велатта сказала, что начнет она, а когда почувствует, что эстафету нужно передать, то Маришек подхватит сочинительский сказ. Словеса поплыли в воздухе, заглатывая электрический свет.
«Творчеством девочка занялась почти что случайно, когда играючи перебирала квадратиками паззла, который той подарили родители. Ей тогда пришло в голову, что из каждой такой «паззлинки» можно создать еще одну или даже две красивые картинки, а из них, в свою очередь, получится еще один или два паззла. В то время она уже умела писать и читать, потому ей не требовались особые навыки, чтобы отображать в блокноте появлявшиеся образы.
Девочка пристально всматривалась в формовочный квадратик, а потом, насытившись его духом, отпускала свое восприятие в свободное плавание, а руки меж тем черкали и черкали, отображая на бумажных просторах искры вдохновенного потока.
Слова складывались в предложения, звездная пыль преображалась в планетарные системы. Чудные картины самозабвенно уносили ее маленькое тело в пространственное путешествие по неизведанным ранее территориям. Паззл открывался с новых сторон, квадратики сочленялись друг с другом самым фантастическим образом.
Течение веков или призрачные тени внешнего бытия распылялись в молодом сознании с силой взрыва, сравнимого с возникновением Сверхновой, а потом схлопывались подобно черным звездам-наоборот. Они светят в другую сторону от нашего воспринимающего аппарата. Девочка понимала, что медленно, но, верно, превращается в такую звезду, но сделать с этим ничего не могла. Течение вдохновения относило ее сущность далеко за горизонт возможного.
– Чего возможного? – Спросила она.
– Возможного, наверно, опыта? – Неуверенно ответила высь.
– Что такое Ты? – Снова вопросила девочка.
Высь задумалась, а сознание, исторгнувшее сей вопрос, полетело дальше, в неведомые области серебристого света. Иногда память опаляла крылья и делалось страшно от размаха уже пройденного пути, но страх тот был мимолетен, как мимолетны летние и солнечные дни в сибирской деревне.
Слова клокотали от невысказанности в теле у молодого сознания, а то разрывалось между вселяющими надежду полетами ввысь и мрачным низвержением в пучины отчаяния. Выбор ожидал за трескотней синего пламени, который выбрал слушателем левое ухо, оставив правое для восприятие звездной симфонии. Девочка уже не писала, реальность в ее голове сама по себе проистекала во внешние структуры космоса, изменяя под себя формы и качества.
– Как забавно, – молвила девочка, – один крохотный квадратик паззла привел к таким катастрофическим последствиям.
– Эффект бабочки, мисс? – Вклинилась тонкая высь.
– Эффект тебя, бабочка! – Ответила мисс.
В невесомом теле девочки обозначилась цель, а такого давно уже не происходило, сколько вселенных было излетано! Цель эта гласила завершить главу о некоем Треугольнике, дав волю другому направлению, которое лучше ответит настоящему вопросу.
– Что за вопрос? – Спросила мисс.
– Мистификации Мистицизма, – ответило Нечто, находившееся за границей любого познания»
Велатта щелкнула пальцами, указывая на рядом стоящего друга.
Мистификации Мистицизма
«Дремота или сонливое присутствие одухотворенной сущности? Знать правду или выглаживать идеальное поведение? И третий вопрос:
– Ваша славность или нежность моих губ? – Спросил молодой голос.
Люди находились в залитой солнцем зале, в пространстве витал аромат готовящихся булочек со сливочным маслом. Лакированные панели из рыжего дерева, инкрустированные снежными цветками, плетенные ковры пестрой терракотовой расцветки и большая люстра в центре потолка, вещающая чувство не то вкусового превосходства, не то погибельной кривизны сознания.
Двое людей стояли как раз под этой самой люстрой, глядя друг другу в глаза. В воздухе повисло молчание и парень, не в силах сносить недвижимость словес, решился подойти чуть ближе к рядом находившейся подруге, надеясь снискать у той живительного внимания. Но девушка смотрела на молодого человека как бы сквозь пальцы, словно бы того и не было в зале.
– Я кажется задал вам вопрос, милая леди! – Взмолился человечек.
Девушка обратила на него лучи блеска собственных глаз и сказала стальным голосом:
– Вам кажется, что вы задали вопрос.
Вот и все. Люстра над их головами качнулась в сторону и треснула с жалобным стоном. Парень испуганно бросился в сторону, увлекая за собой девушку, но та пробралась ледяной заторможенностью и закрыла глаза. Этого промедления было достаточно, чтобы обоих людей придавило упавшей люстрой. Капельки голубоватой жидкости выступили на лбу у девы, она лежала невредимая на коврах, а вывернутая наизнанку люстра обозначила помещение теплым свечением. Парень остался бездыханным, у того из кармана темно-синего пиджака выпали пару монет, а темная кровь густо струилась из разбитой головы, к ней примешивалась алая подруга из бедренной артерии.
Тело девы воспарило над устроившей смертельное шоу золоченой люстрицей, сделало пару взмахов невидимой волшебной палочкой и молодого человека не стало. Растворился он в солнечном свете, блеснув напоследок короткой вспышкой металлической монеты.
– Знала я, что не стоит заводить знакомство близ каменного моста, где некогда ранее подвернула ногу дорогая Претори. Вот так знак и рок материального места. – Сказала дева, бесплотно проникая на верхний этаж, где находилась ее мастерская.
– А еще знала, – продолжала она, – что надо наводить справки перед тем, как обзаводиться размашистой люстрой.
Девушка остановилась перед деревянным мольбертом из светлого дерева, который уже порядком испачкался жирными мазками красок, представляя собой цветастый узорец, повторявший рисунок ковра в зале.
На коротком выступе стоял холст пятьдесят на шестьдесят сантиметров, на белой материи которого обозначились первые сполохи нового образа. Пальцы заскользили по крашеным участочкам, вынимая из памяти переливчатые картины воображения, с чьей помощью и зачалась сия история.
– Изображение прошлого похоже на засушенный цветок в застывшем взоре воспринимающего или на съеденный крендель, который уже давно переварился и сухим остатком вылетел в трубу. – Говорила дева, а вокруг нее стали порхать полупрозрачные феечки с голубыми и лиловыми глазами и такими же крыльями.
Они взяли в маленькие ручонки тонкие кисточки, и, поочередно подлетая к палитре, захватывали краску и укладывали ее, казалось бы, беспорядочным образом. Потихоньку на холсте из абстрактной гулкой пустотности стал возникать образ Треугольника, которого дева возжелала употребить на разговор к сегодняшнему ужину.
– Лепите как можно более тонко этот образ. Пускай он выходит самостоятельно на передний план, пускай красочный слой перекроет его натурную мрачность и преобразит его прозаичную форму в фэнтезийный потрет современности! – Наставляла парящая девушка, окидывая взором получающееся чудо.
«Претерпевайте структурное пиршество!» – Взмаливались старики песочного племени, а молодые особы, подверженные веяниям сменяющихся эпох им отвечали: «От дуремана не укроется и стойкая башня!»
Зачем нужно было претерпевать, если весь мир лежит под демиургом, вечно одурманивающим воздушные замки чувствительного общества? Колесо вертится, скалит зубки, дарит подарки и снова крутится, показывает зеркальные картины сновидящим.
Девушка хорошо знала того Дуремана, который захватил всю видимую реальность. Он был ее другом и недругом одновременно. В его пасть входила добрая часть множителя, с чьей помощью в мире становилось больше творчества и меньше «ума». Оценивающий разум в подобном колесе почти и не нужен, как оказалось. Зеркало само по себе вытаскивает наружу интуитивный сок мыслящих существ, преобразуя сё в идейный океан всевозможности.
Разносился сумрак приближающегося вечера, образ Треугольника был практически готов и оставались последние, весьма будничные штрихи. Феям наказали завершить потрет без присутствия девы, ибо той нужно было принести в порядок залу. Гости не должны видеть хаос.
И вот, спустя некоторое время люстра снова висела на высоком потолке. Мелко покачивались стекла ее стразинок-слезинок от дуновения сквозняка, а на середину комнаты был выставлен продолговатый стол, по периметру которого ожидали скорых гостей резные стулья с мягкими спинками.
На кремового цвета скатерти рассредоточили пять комплектов посуды с приборами, для пяти же персон, по краям стола выставили пару ваз со свежесрезанными цветами, а тарелки увенчали розами из лиловых салфеток.
– От порядка жди нарядных друзей! – Оживший портрет Треугольника, поддерживаемый феями, осторожно влетал в залу, оглядывая свой новый дом.
– Какая прелестная комната, Тема! – Обратился он к деве.
– Да уж, скажешь больше – улетишь прямиком в яму с апельсинами! – Ответила девушка и звонко засмеялась.
Потрет выставили перед столом, чтобы гости могли свободно общаться с Треугольником, влекомые желанием к открытому диалогу с красотой параллельного мира. Лунный месяц выставил вперед золоченую подножку и друзья, шедшие к дому Темы все как один спотыкались, веря в наилучший исход сегодняшней встречи.
Система Трех легко опознавала входивших гостей, и приветствовала каждого из них, посыпая круглые полы шляпок кукурузной мукой. Одна из дам, бывшая в миру замочным ключом от несметных материальных богатств, хотела было воспротивиться от посыпки, говоря, что в том нет необходимости, что она давно знакома с хозяйкой и была тут уже добрую сотню раз, но система была непреклонна и гостье пришлось послушно встать под распределителем.
Порция желтого порошка для всех! После посыпки гости оказывались в просторной гардеробной, где столики из металлизированного шифона представляли собой круто сваренные тугие нити со свойствами крепкого чая. Эти столики можно было кушать, да!
Каждый из гостевого братства-сестринства отщипнул по кусочку данной диковинки и каждый, удивленно попискивая, удивленно же восклицал почти одно и тоже: «Никогда бы не подумал, что обыкновенные предметы обихода могут быть такими вкусными!».
Тем временем главная зала была полностью готова к приему дорогих сознаний. Тема стояла у входа, чтобы встречать подходивших, а феи-прислужницы порхали над потолком, внимательно блюдя обстановку. Ни один волос с головы девушки не должен упасть на цветные ковры, иначе дому придет конец!
– У Треугольника все такая же смешная шляпа, как и раньше, – сказал один из гостей, послав воздушный поцелуй портрету.
– А мне боязно, – вымолвил другой гость, почтенный старец в голубоватом клобуке, – что эта химера вылезет из холста и всех нас разом погубит. – Он перекрестил улыбавшееся изображение, продолжив, – в наше время, когда еще краски не могли ходить под столы, а феи не летали под крышами в качестве прислуги, магия строилась на двух многогранных ипостасях, а именно: Очи Пристрастия и Мистификации Мистицизма.
Тема хохотнула, когда старец изрек последние слова. Он покосился на устраивавшую данный прием деву и чуть нахмурился ее чудаческому виду. В большей степени его занимала не сколько одежда, сколько настроение достопочтенной. А та, завидев, что старец на нее глядит вытащила из-под юбки золотое колечко с камнем и помахала смотревшему. Старец смутился и наконец отвернулся, принявшись шептать что-то себе под нос и оглядывать просторную залу. Хоть гостей было немного, но все они имели исключительный и высокий порядок в царившей при Теме иерархии. Чины расходились по швам и вновь сходились, сшиваясь на манер распоротых юбок платья. Платье это выглядело таинственной вуалью, на которой были рассредоточены блистающие стразины.
Стразины теперь вот находились в гостях у Темы и поглядывали то на стол, где пестрели яства, то на потрет, где заливисто улыбался не то ангельский, не то демонический Треугольник, то на саму хозяйку, которая выглядела так, словно отсчитывала про себя некий музыкальный ритм или такт. И вот все оказались в сборе, хозяйка еще раз в знак приветствия склонила голову и завела недолгую беседу, попутно указывая феям чтобы те показали дорогим гостям их места.
– Уважаемые великосветские, обладающие недюжинным мастерством к выражению творческих порывов, приветствую вас в своем имении! Этот прием означился для тех целей, чтобы чуть ближе познакомить вас с великолепным Треугольником, который в свою очередь поведает всем нам, интересующимся и занимающимся оккультистским эзотеризмом, о таинственных Мистификациях Мистицизма. – Тема указала рукой на старца в голубом клобуке, и смотря ему в глаза продолжила:
– Наш многоуважаемый гость, Вертеп Симонский уже обмолвился об «ипостасях», упомянув М.М. Я смею признаться, что никогда еще слышала от этого человека подобных слов и меня оно заразило веселящим духом. Прошу прощения у нашего духовного маэстро за это выразительное недоразумение! Эмоции часто кажутся нам чем-то невесомым, подвластным управлению, но иногда контроль теряет управление и выходят подобные вещи.
Старец коротко поклонился Теме, и начал говорить, выписывая руками некий полый предмет:
– Все хорошо, уважаемая, не берите в голову. Единственное, что стоит у меня перед глазами и совершенно не хочет уходить с внутреннего взора, так это золотое кольцо, которое вы вынули из собственной юбки. – И Вертеп, смущенно улыбаясь, поднял над столом сцепленные в кольцо кисти рук, осторожно сдувая с них серебристую пыльцу.
Тут решила взять слово дама, которая не так давно у входа в дом мягко протестовала против посыпки. Она подняла палец и указала на громадную люстру, висевшую над столом.
– Наша достопочтенна Тема, я нисколько не хочу умалить вашего гостеприимства и красоту вашей залы, но позвольте поинтересоваться о назначении данной конструкции. – Теперь к показывавшему наверх пальцу прибавился указательный палец еще одной руки.
– Мне эта величавая, светящаяся структура кажется не совсем надежной. Я не так давно слышала, что подобная люстра, имевшая пристальное и восхищенное внимание в гостиной одного светского человека, рухнула прямо на гостей, во время очередного приема, которые так любил тот несчастный хозяин. – Дама наклонилась к столу, чтобы заговоричищеским тоном сказать нечто важное и захватила темно-бардовым платьем блюдо с пюреобразным супом, от чего содержимое размазалось по ткани ее одежды и по скатерти.
– Хочется верить, что ваша люстра не прибьет нас гвоздиком к этому дереву, – и дамка постучала по столу.
Хозяйка быстрым, ловким движением вынула из волос янтарную заколку и, начав говорить, стала показывать блестящий аксессуар всем гостям.
– Эта вещица является для меня важным атрибутом власти над этим домом. Как вы знаете, сё имение досталось мне от родительской любви и мне всегда хотелось быть хорошим домоправителем, чтящим традиции своих любимых и близких людей. Этот прием был созван для одной важной миссии и мне никак не нужно, чтобы хоть кто-то из гостей остался чем-то недовольным и уж подавно чтобы кто-то испытывал в процессе общения и употребления яств волнение за свою драгоценную жизнь. Поэтому, – обратилась Тема ко всем находящимся в этой зале существам и особенно к даме, смотря той прямо в глаза, – можете быть уверенными в наилучшем исходе данного приема. Я гарантирую вам всем защиту от всякого несчастного случая. А теперь давайте обратим наши взоры на портрет и продолжим наш разговор о Мистификациях Мистицизма!
Все повернулись к Треугольнику, который чуть заскучав, принялся лениво пожевывать тонкую зубочистку. Как только он заметил, что на него обращены внимательные взгляды, то мигом выплюнул деревяшку и радостно затараторил.
– О Мистификациях Мистицизма я знаю давно, но чтобы оно переходило границы великовозрастных предубеждений – нет, никогда такого не было на моем веку. Я видел величественную Марику-Мадам М совсем недавно, и многоуважаемых детишек в лице Маришека, Велатты и Весалисы. Они во время церемонии схватили удачную волну. – На этом моменте Треугольник скривился.
– Удачную волну для них и неожиданную ссылку для меня. Я оказался в ином измерении, и, став шестиконечной звездой как бы сам полез к порталу, вдруг открывшемуся на потолке, и вовсе не думал о последствиях. Само собой М.М. прибрало меня к рукам и теперь вот, – он окинул пестрыми цветами свое рисованное тело, – потрет со мной перед вашими многочтимыми глазами!
Мужчина в светлом клетчатом костюме постучал серебряной вилкой по стоявшему слева от него бокалу с фиолетовым вином, тем самым обозначив волеизъявление к высказыванию переполнявших его слов. Все обратились к нему во внимание, и Треугольник тоже. Мужчина начал говорить:
– Мое тело выглядит сумрачным, тучным, тонким или смертельно тусклым, не обращайте же на это внимания, а внемлите словам, которые я сейчас произнесу. О Мистификациях Мистицизма мною было узнано, что окружающая материя отнюдь не иллюзия ума, а сгущенная материя на манер собранных в кучку соцветий сирени. Физика предметов с подобного ракурса предстает в новом свете. А мистер Треугольник, оказавшийся пленником помрачительного случая, – на этих словах мужчина указал все той же вилкой на потрет, – никоим образом не мог отмахнуться или отделаться от случая, так нагло захватившего его пространственную и тонкую формы. М.М., о котором вы ведем речь, не подлежит каким бы то ни было вмешательствам со стороны, ибо оно само выбирает своих «жертв» и «покровителей». – Тут говоривший хохотнул, – на деле же, это суть одно и то же.
Дама в шляпке, собирая пальцами пюре с платья, посмотрела сперва на спокойное лицо молчавшей Темы, а потом на говорившего господина. Ей не совсем было ясно, о чем говорит этот мужчина. Она подобрала полы бардового костюма и встала из-за стола, намереваясь направится к возмутителю, но сидевшему по левую руку от нее старцу показалось сие неслыханной наглостью, и он громким голосом решил предупредить даму:
– Я бы на вашем месте сел обратно, а то чего глядишь получится темная и глупая перепалка!
Женщина вдруг обмякла и села обратно, судорожными руками хватаясь за бокал с питием. Она осушила его в два больших глотка. А старец поправил выбившуюся седую прядь и мягким тоном продолжил, касаясь трясущегося предплечья дамы:
– Извините меня за данное вмешательство, но я не мог позволить вам опростоволоситься, вы сердечно дороги моей душе, поймите же.
Женщина перестала трястись и наконец смогла улыбнуться, и, повернувшись к старцу, любезным тоном сказала:
– Спасибо вам, что предупредили конфуз. Чуть успокоившись, я понимаю, что на самом деле хотела совершить несуразную глупость. – Она кивнула теперь мужчине в клетчатом костюме, а тот положил руку на грудь и склонился в коротком поклоне.
Беседа теперь лилась в непринужденном потоке, с Треугольником вели разносторонние тематические переклички. О М.М. ненадолго забыли. Хозяйка щелкала скорлупу грецких орехов, и бессловесно отдавала приказы феям, чтобы те подавали разнокалиберные блюда дорогим гостям.
Об одном из гостей как-то совсем не обмолвились, а он имел важный статус и почти все длинноплетущееся время приема представительно отмалчивался, наблюдая за остальными. Но вот наконец наступило время и его светоча. Ум раскрылся навстречу игривого настроения успевших захмелеть гостей.
– Важная ремарка, мои дорогие, – мужчина в черном фраке поднял бокал с вином, намереваясь сказать тост.
– Даная вечеря отнюдь не фальшь в глазах натурального веселья, а крестообразная звезда во лбу нашего достопочтенного гостя из далекого запределья. – Он теперь обратился напрямую к треугольной формочке, которая с удовольствием уплетала яичницу с цветной капустой:
– Ваша формация напоминает мне о бренности бытия и в то же время, – хозяйка Тема тоже высоко подняла свой бокал, а за ней и остальные. – И в то же время о вечности непостижимого Сознания, вращающегося под тенью Вселенной. Порой мне кажется, что эта искра в наших глазах не эмоция довольства и радости, а нечто много большее. В такие моменты мы становимся мудрыми соглядатаями космоса, его почти сказочным патронташем с ветвями неумолимой фантастичности, из которых его многочтимое тело и состоит и сияет миллиардами лет тем таинственным блеском, который в моменты блаженствующего понимания обозначивается в наших сознательных взглядах.
Гости внимали словам мужчины с почтительным вниманием и тишиной. Двое из тамошней вечери, мужчина в клетке и дама со шляпкой, захлопали в ладоши, принимая его рассказ близко к своим структурам, надежно тем самым запечатывая их значимость.
А Тема и старец в клобуке молчали, но в их молчании была та щепоть настоящего признания, которого требует каждое Важное слово. Мужчина во фраке вышел из-за стола и благодарно поклонился слушателям. Было видно, как его переполняли позитивные эмоции. Сев обратно, он хотел было начать новый рассказ, но его опередили два голоса, принадлежавшие хозяйке и Треугольнику.
Они, словно спевшись, говорили одно и то же и как забавно звучал их слитый говор, смешиваясь в нечто срединное и от того более громоздкое, чем оно было на самом деле.
– Мистификации Мистицизма – это суть весенняя капель и птичий напев по утру. Ранняя пташка знает цену пробуждению, но никогда не малюет черного фрака в голубоватых сферах материального действа. Ваши слова, уважаемый Фриззи, никак не делают тумана для несведущих, но как они точно хвалят наше предубеждение против Космоса и его физики, о том, что его настоящее бытие суть обыкновенная игра на фоне воспаленного сознания.
Это нити мозговых вращений, нейроны творческого потока, как их называют ученые с улиц лиловых дерев. Цвет окружающего мира не факт, что именно таков, какой предстает перед нашим восприятием, а только его пространственная фикция перемещает клубки внимания по разнотравью воображаемой реальности. Никак нельзя делать из факта существования М.М. какой-либо припудренный важностью фарс, а требуется взять его за его склизкие жабры и тряхнуть о каменную стену, выбив из под мистифицирующих основ всю глупость, навешанную людской фантазией.
Этот Фриззи понимающе улыбнулся и поднял руку в знаке «сдаюсь», и пригубив сладкого вина принялся за горячую еду, которую только что принесли парящие феи. Дама наконец справилась с остатками еды на своем платье и то стало выглядеть так, словно бы и не было испачкано в пюре. Хозяйка сказала, что хочет музыкальной паузы, а несколько из гостей одобрительно запричитали о слишком большой натруге философских инсинуаций и что атмосфера требует разрядки.
Тема и Вертеп Симонский вместе с мужчиной в клетчатом костюме встали и ровным шагом пошли в сторону отделанной золотом и деревом коробке, под которой находилась коллекция с пластинчатыми записями.
– Почему все вычурные и экстравагантные персонажи всегда в клетчатых костюмах? – Внезапно спросила хозяйка, когда процессия достигла аппарата.
– А я никакой и не вычурный, если вы конкретно меня имеете в виду. Самый обыкновенный парень из большого города. – Ответил мужчина в клетке.
– Наверняка у создателя были свои заготовки для этого… – Загадочным тоном изрек старец.
– Подумаю об этом чуть позже, а пока нам нужно выбрать хорошей музыки, чтобы атмосфера в зале плыла и пела! – Тема принялась перебирать пластинки, отшвыривая ненужные в сторону, а феи, летающие рядом, занимались тем, что ловили эти самые пластинки, производя поодаль от проигрывателя блестящую стопку.
– Мои дорогие, – Обратилась Тема к редкой группке гостей возле себя, – как хорошо, что мы все собрались именно в этот вечер. – Она томно вздохнула, поворачиваясь к белой раме высоко окна, из которого виднелся тускло подсвеченный Луной сад с небольшим прудиком. Снаружи стоял глубокий и тихий сумрак. – Он ознаменован блистающей порой, когда птицы щебечут под окнами, а зелень только-только начинает пробиваться к дивному, солнечному свету.
– Весна-с, моя прелестная Темочка! – Воскликнул мужчина в клетке. Он снял пиджак, и, оставшись в двоечке, состоявшей из светло-оливковой рубашки и клетчатого жилета, повторявшего рисунок на пиджаке, подошел к хозяйке, взял ее за руки и они оба принялись кружиться, самозабвенно отдаваясь охватывающему их времени.
Лиричное отступление никак не может помешать изложению. Старец Вертеп вынул одну из зеленовато-бирюзовых пластинок и вставил сю в проигрыватель. Зала означилась первыми звуками веселеющего космоса. Хозяйка сперва удивленно вскрикнула, все еще кружась в танцах с клетчатым гостем, а потом рассказала историю о пластинке.
Данная запись была сделана в открытом звездном пространстве, при доисторической миссии, когда по небу плыли первые космолеты и сколько фантазии было тогда в умах людей! То была очень редкая пластинка, ее выпустили ограниченным тиражом ровно в 100 штук и одна из них в счастливую и удачную пору досталась Теме.
Она берегла ее на случай потери ориентации в пространстве, но вышло так, что запись эта нашла себя много раньше, чем предполагалось и вовсе не при «потере», а как раз-таки при находке.
Остальные гости с превеликим интересом слушали говорившую и тоже встали, направившись к источнику звука. Движения танцующих людей завораживали неискушенный взгляд Треугольника. Он немного жалел, что находился в таком невыгодном положении. Еще бы, найти себя по ту сторону от привычной реальности, да еще и наспех намалеванным на промазанном желатином, загрунтованном холсте. Все это казалось шуткой, сущей нелепицей. Дремотный туман вдруг начал сгущаться вокруг портрета и тот вскоре уже не мог различить, где стол с яствами, а где шастают гости, где его грани краснеющего предубеждения, а где грубые мазки масляных красок, которые во множестве своем торчали из углов и теней сей абстрактной картины.
«Вот же дурость», – продолжал думать Треугольник, – «прием в честь открытия Мистификаций Мистицизма, а вышло так, что гостеприимство с праздными развлечениями и разговорами встали на первый пункт!»
