Ана Гратесс
Десятое Пространство. Перевертыш
Треугольник
Одинокий парень гулял возле здания из светлого камня и мучил его один вопрос: как сделать так, чтобы изловчиться на манер геометрической равнобедренности? Привкус чего-то треугольного плавал в желудке. Некоторое время парнишка разглядывал окно, из которого недалеко как вчера выпала его сумка с книгой. А книга эта была подарком для его девушки. Годовщина как никак, праздник требует внимания. Пара поссорилась как раз в сей знаменательный день.
Не давало ему покоя то, что сумка выпала именно из этого оконца, выкрашенного в зеленый цвет. Оно одно было таким на все стеклянное скопище. Сумка была при нем, на предплечье давил тонкий прутик ремешка и парня взял неожиданный интерес к содержимому.
Книги никогда не были его страстью, нет, напротив, словесным кручениям он предпочитал киношные видеоленты и аудио дорожки. Когда он покупал этот подарок, то даже не посмотрел содержимое. Он сказал тогда продавцу-консультанту, что ему нужен отменный подарок на годовщинку. Так и оказалась сия книжка у него на руках.
Обложка оказалась скользкой и холодной, но парень через пару попыток все же вытащил тяжелую ношу во свет. На промасленной, хлопковой бумаге краснели полоски, складывавшиеся в равносторонний треугольник. Названия не было. Парень пролистнул страницы, а те оказались пустыми. «Дневник что ли?» – Подумал он.
– Не дневник, а ежедневник, – ответила книжка, – точнее было бы сказать – песенник.
Парнишка привык к подобным выкрутасам окружающей материи. Он притопнул ногой и ударом голосовых связок зашелестел:
– А я не пишу ни песен, ни рассказов, ни мыслей! Ни того, ни другого, ни третьего у меня нет и не будет никогда!
– Чего-й это ты о себе подобным образом? – Книга подсветила страницы мягким желтым светом, – погляди на мои внутренности.
Свет стал весьма ощутимо мигать.
– Видишь? Они хотят историй, твоих словес на себе увидать. Твоя девушка большая молодец, что подарила тебе меня, а то ты уже почти что превратился в сухой железняк.
Парень взъерошился, почти выплевывая:
– Не она тебя мне подарила, а я ей! А она обратно сунула тебя мне!
Книга-ежедневник-песенник присвистнула и вымолвила:
– Не так уж это важно, дорогуша, главное, что Я у тебя Есть.
– Мне не нужна бумажная говорунка. – Ответил насупившийся паренек.
– А я хотела к тебе попасть! Нам нужно кое-что важное обсудить!
– А я Хочу, чтобы ты исчезла! Ты мне пытаешься промыть мозги, я это чувствую. – Парень закинул книгу в сумку, последний раз глянул на зеленое окно и пошел по направлению к кофейне, в котором работала его вторая половинка.
Уму вдруг пришла идея поговорить с девой, объяснится и загладить вину, ибо он достаточно трепал ей нервы и все такое-прочее. Внутри стало как-то светлее, и парень начал ощущать окружающий ландшафт более ярче, чем когда бы то ни было.
Насыщенные цвета, летняя прохлада, ветерок на коже приподнимал тонкие волоски на коже. Он улыбнулся про себя и пошел дальше. Теперь ссора со второй половиной ему казалась каким-то бредовым сновидением, ему хотелось как можно скорее увидится с любимой. Ощущения расцветали подобно розовым садам!
Дорога шла вверх, идти стало чуть тяжелее. Из-под сумки временами доносился легкий шорох некоторых фраз. Во всех них фигурировало слово «треугольник».
Мужчина вдруг задумался, а почему он все еще не выбросил сумку с книгой в мусорный бак, ведь той он возвестил, что желает избавиться от ее ненужных наставлений, да и всякая нужда в говорунке как-то совершенно точно отпала. Но ни мусорных контейнеров, ни бачков видно не было, потому парень шел дальше.
Перед мужчиной замерцали картинки, которые являли ему его собственное бытие с его любимой. Он видел, как у них зачинается ребенок, дом и красивый сад. Воображение подкладывало все новые и новые приятные сердцу образы и на душе у наблюдателя становилось все теплее. Ему показалось, что сумки на плече нет, она растворилась, а вместе с ней и книга. Слова превратились в обыкновенные звуки.
«Треугольник» еще с десяток раз напомнил о себе, а мужчина все шагал вверх и казалось ему, что конца этой дороги вовсе не существует. Так и будет он идти вперед, время его состарит, и состарит его воображаемо-реальные картины и разрежется он вместе со своей дорогой семьей на цветочную пыльцу и облачное присутствие, держа в руках треугольное волшебство. Голос из сумки стал доносится все тоньше и отчетливее, а идти становилось все тяжелее и все легче одновременно.
Старик глядел вперед и видел перед собой темное пятно дороги, у которой не было пункта назначения. Он уже давно забыл, что когда-то, еще будучи пареньком, собирался навестить свою любимую девушку. Дорога с книгой заморочили голову, отняв и вместе с тем дав все самое дорогое.
Голос из сумки вещал теперь на всю мощь своих чародейских гланд. Теперь звуки снова стали словами. Старикашка смертельно устал, его изможденно-счастливое лицо выражало столько боли и экстаза, что небеса схлопнулись от подобного взора и с тугим хлопком исчезли с горизонта. Старый человек остановился на обочине, вытащил из материи склизкую книжонку и стал пристально глядеть на обложку, на которой все так же краснел равносторонний треугольник. «Терять мне уже нечего, отдамся-ка я этой бестии и будь, что будет!», – думал starik.
Его ссохшиеся, тонкие руки раскрыли неписанную книгу на первой странице. На ней зияла пустота, но не та, которая кажется чем-то неопределимым и немыслимым, а та пустота из которой исходят космические миры и в которую собираются звезды, в окончании своей жизни. Старик взял ручку из нагрудного кармашка (словно все эти годы она только и дожидалась сего простого жеста) и принялся написывать туда свои мысли, копившиеся долгие и долгие десятилетия.
Книга источала довольствие, ее страницы снова светились тем теплым блеском, который плескался обычно во взорах глубоко влюбленных людей. Существо, писавшее на страницах, потеряло свой человеческий облик. Оно испытывало осторожное давление в области кистей и не могло уже остановить их размашистый полет.
Оно иногда раздумывало о собственном положении: – «раньше меня дорога прибивала к себе, волю забирала, ибо как я вздумал противиться течению Треугольника. А теперь вот книга забрала меня к себе, практически без остатка. Даже эти мысли я отображаю на желтоватых страницах. Моя сущность растерялась. Надеюсь, вскоре это закончится, и я смогу закрыть глаза, чтобы придаться отдыху». Книга неустанно множилась словами. Обложка наливалась цветом, исчезла слизь с пыльной ветхостью, время грубо перевернуло течение восприятия.
Теперь существу казалось, что он превращался в Треугольник. Становился мало по малу продуктом собственного творчества. Трещал медными колокольчиками у врат в вечность. Сыпал многосложные словеса в сердца своих почитателей.
Ему стало все равно на себя, исчезло чувство отделенности. Книга размозжила собой остатки раньше такого чуждого, а теперь такого родного внешнего космоса. Вобрала в себя творящее сознание. Стала им, Оно стал ею. В геометрическую формацию всосалась вселенная, все искрилось на манер праздничного фейерверка.
Треугольник поднял грань над звездным небом и громко возвестил о своем присутствии:
– Дума – порока даль. Дума сделала выбор, а желание окрасилось в красный. Космос Земли, принимай меня с любовными объятьями, ибо я твой сын и дочь твоя!
Книга взорвалась, страницы стали разлетаться по сторонам света. Треугольник истинно радовался происходящему. «Преграды растворяют соль в себе, вот и я превратил книгу себя в общность дружественной грезы!»
Стороннему наблюдателю вся эта картина могла показаться обыкновенной вспышкой гнева расточительного парня. Как только тот услышал голос обложки, то сразу подскочил к ближайшей мусорке, чтобы избавиться от бесовской вещицы. А после того, как сумка с книгой оказалась в отстойниках, пошел к своей девушке, которая работала на ресепшене отеля, дабы извиниться и поговорить о произошедшем.
Чуть позже к мусорке подошел старик, который каждое утро рылся в недрах этой ароматной кучи в поисках чего интересного или ценного. И его взору преставилась новенькая сумка, в чьих материях было завернуто что-то большое.
Сию же минуту материи были отброшены, а книга снова озарилась мягким солнечным светом, и старика поприветствовал бодрый голосок. Обложка призывно блестела красноватым сиянием, треугольник выбелился из общего ансамбля и глядел прямо в сердцевину отыскавшего находку, счастливца человека.
Возвещал голос о скорой отмене всего. Старик улыбался лучезарным цветениям, прижал книжку к истрепанной груди и отправился в свой дощатый домик, который находился всего в паре зданий от осчастливившего его мусорного контейнера.
Сумку старик сразу бросил на плечо, а Треугольник поместил ближе к сердцу, чтобы тот грел душу теплым светом надежды. Когда человек вошел в дом, скинул тряпье на пол, и снова взял в руки книгу, та заговорила с ним уже другим тоном, вещая из недр страничного средоточия пожелание:
– Старче, открой меня на середине, и начни свой рассказ. Ручка у тебя в правом кармашке брюк.
Старик подивился желанию и сокрушенно изрек:
– Но писать то я не умею, красота ты моя!
– А это ничего старче, – продолжала книга, – бери ручку и просто води ею по листкам, буквы и символы сами начнут выводиться, слова польются ручьем, а ты забудешь про все свои горести!
И взялся старик за письмо и правда слова полились от него не ручьем, а морем и нескончаемы были его потоки, а также недра и глубины. Старикашечка забыл про себя, потом забыл про книгу и растворился в потоке идей, оставив после себя дивные города со дворцами неписанной красоты.
Треугольник улыбался с обложки, из страниц вещал свою мудрость, чья творческая искра вдохновляла многих и многих искателей приключений. Книга отдавала себя миру без остатка и все означилось яркой созидательной нотой.
Среди почитателей сего оказалась и великолепная Марика. Она проходила Перевертыш очень давно и теперь с любовью в сердце наблюдала за Треугольником и его красочным движением в миру. Девушка помнила о своих друзьях, особенно о Маришеке, который часто навещал ее в лаборатории.
Одним вечерним днем она бдела у окна своей квартиры, что находилась в монолитном доме и заметила троих подростков, чьи удивленные взгляды касались темноты внешних стен. Через несколько мгновений девушка узнала в подростках своих дорогих друзей. Марика принялась махать обеими руками, чтобы ребята ее увидели.
Те вроде бы глядели на темные параболы, которые весело мотали отростками тел в оконных ставнях, но движения Марики словно бы оставались невидимыми. Тогда она взяла в руки светящуюся урну, в котором плескалась вода для чаепитий и ей принялась размахивать. И тогда ребячливые создания ее увидали, заулыбались добрыми улыбками и пошли к дому.
– Вот и гости скоро пожалуют! – Девушка огласила сё на всю квартиру, а потом добавила: – А Треугольник пускай соберется и отправится вниз, встретит друзей со всем возможным радушием.
Блеснувшая в коридоре сущность просочилась свозь входную дверь, выливаясь на лестничную площадку. Радужные сполохи тут же заиграли на стенах, а из другой двери вылезла одна интересующаяся морда, но тут же захлопнулась, завидев блиставший Треугольник.
Друзья Марики находились на первом этаже, туда и устремился сияющий туманец, выхватив из электрического щитка несколько проводов. Краснота немного поиграла с проводками: и сперва свет в доме погас, а потом снова появился, но уже чуточку другой. Более масляный, тягучий. Такая атмосфера была не то что необходима Треугольничной многомерности, но много облегчала гостеприимное преобразование, навевая тем самым нужное настроение.
Местная «десятка» временами помогала Треугольному кадавру, но чаще всего отдыхала где-то на задах живительного потока, предаваясь заслуженному отдыху. И пускай. Мощи книжного монстра хватит на всех!
Гости Марики попадали в обморочные сновидения, отдаваясь увлекающему потоку грез. Кто из них кто, книга быстро схватила, воссоздать ситуативные секции не составило труда.
Вот Велатта и ее погребок, превратившийся в слезное море и корону, вот Маришек с его извечным ожиданием лучшей погоды, а вот и Весалиса с красивыми мозгами и способностью сглаживать конфликтующие стороны.
Все они получили то, что хотели, все сделали то, что сделать было необходимо. Теперь птенчиков можно было и отпустить, чтобы те поднимались наверх.
Они просыпались по одному, жадно хватая воздух, словно бы казавшаяся им картина душила шейные отделы, не давая сделать достаточного вздоха. В их глазах сперва читалась колючая тревога, которая потом быстро сменилась спокойствием.
Их сущи вставали на расцвеченный пол, нетвердо делали пару шагов и снова падали, потирая влажные глаза, словно бы не в силах вынести произошедший шабаш. Привычная иллюзорность этого мира или зеркальная полость того, что совсем недавно открыл им взгляд на самих себя? Трудный выбор, но делать его придется.
Треугольник сделался незаметным, чтобы не мешать подросткам собирать себя по кусочкам. Ценное было время, каждый раз приносившее с собой любопытную ирреальность и вместе с тем кристальную чистоту веселья. Водяные потоки так и плескались вокруг, скручивались в ленты, блистали переливающими гранями.
Геометрический спектр захлопал по себе, изрекая неслышимую мелодию, а тела отчего-то задрыгались, коротко приподнимаясь над теплым бетоном и снова опадая на него же. Дети видели себя со стороны, гремели костями, издавали слаженную музыкальность.
И вдруг сонливое царство рассеялось окончательно, и они смогли увидеть друг друга, смогли взяться за руки, и пойти вверх. Ведь они собирались в гости, так? То было короткое приготовление.
Фигурка в руках Велатты помогла Треугольнику совершить переход и та, выполнив миссию, потухла. Застекленевшие глаза троих друзей медленно оглядели вдруг померкшее пространство, и так же медленно продолжили восхождение.
– Она – все, – сказала Вел, – теперь это не артефакт, а простая игрушка.
Маришек собрал побольше воздуха, силясь вытолкнуть пару слов, но не смог, за него принялась отвечать Весалиса.
– И пускай оно так, фигурка отыграла свою роль, теперь дело за нами. – Она защелкала деревянными пальцами, разгоняя кровь в жилах, продолжая говорить, – Марика очень давно нас ждет. Гости не должны так задерживаться. Вместо фигурки мы принесем ей самих себя.
Несколько дверей хлопнули, а звуки воспринимались подобно тому, как если бы они с большим замедлением преодоляли пространство. Троица добралась до входа в квартиру Ма и все трое одновременно постучали по крашеному в бардовый цвет дереву.
Дверь отворилась и перед ними возникла девушка в белом платье. Ее пышные волосы пахли апельсином и корицей. Этот аромат навевал некие воспоминания, но друзья так не смогли пройти дальше расплывчатого пятна и решили бросить этот туман откуда он и пришел.
– Привет всем! – Добродушно воскликнула Марика. – Проходите в квартиру, я вижу, вы успели подмерзнуть в пути. – Продолжала она, хватая за рукава неспешных гостей, – заходите, заходите!
Деревяшка хлопнула о проем и ребята, заслышав резкий звук, словно бы ожили от гипнотического сна. Весалиса схватилась за голову, Маришек за шею, а Велатта со всей силы сжала в руке фигурку, и та раскрошилась. Хозяйка квартиры проследовала в главную комнату, где стоял небольшой столик, на котором расположились чашки, блюдца со сладостями и чайничек со светящейся урной водицы.
– Стульев нет, дорогие мои, придется стоя попивать горячий напиток. – Сказала Марика, нахлобучивая на голову белую фату. – Я приготовила особенный чай, – она подмигнула гостям, – и некоторые из вас найдут в нем осколки недавних событий.
Ребята рассредоточились по столу, занимая свои места. Тут из середины столика вышел цветок с лиловым колокольчиком в навершии. Из колокольчика показался тонкий пальчик пестика, а на кончике пестика принялась взрастать тонкая пленка, на которой уже можно было увидать буквенные сочетания.
Через несколько мгновений на столе уже лежал папирус с письменами. Никто из присутствующих, кроме Марики, не знал, что там написано. Треугольник лишь коротко посмеивался, выглядывая из-за угла кухни.
– Церемония завершающего этапа «о преобразовании» объявляется открытой! – Марика выхватила из носогубной складки микроскопический ножичек и взрезала папирус. А когда тот оказался у нее в руках, продолжила:
– Берите стоящие перед вами чашки, глядите в них со всем возможным усердием. Вы должны увидеть в плескающихся водах собственные папирусы. После того, как вы обнаружите сокровища, представляйте, что тяните тонкие тубусы в себя, прямо в свой третий глаз. А после, когда текст из папирусов сольется с вашим существом и станет истинно вами, короткими глотками осушите чашки и тогда вы почувствуете священный трепет, который называется именем Момент. И мы вместе с вами прочтем получившиеся письмена.
Послышался плеск воды, будто бы за спинами гостей воспряли воды глубокого океана, поджидавшего свою добычу. Все было исполнено в точности, как велела Марика, и в решающий момент, когда требовалось начинать рассказ, окно, рядом с которым стоял столик и сама процессия, разбилось и в комнату хлынул ледяной воздух ночи.
Марика громом взревела:
– Треугольник, захлопни прореху, иначе все полетит вникуда и все станет напрасным!
Мерцавшие грани быстрыми движениями залатали образовавшуюся дыру, а после этого стали высасывать воздушные массы, унимая темный предмет хладной ночи. Ни одной капельки не должно было остаться, без этого церемония не продолжится!
– Сделано, Мадам М. – Отозвался красный Треугольник.
Девушка с облегчением оперлась о столик, и после того, как дала себе короткую передышку, снова встала столбом. Ибо время не терпело промедлений.
– Продолжаем уважаемые. Заминка зажата в тиски геометрических соков, нам больше ничто не помешает.
В четком порядке история зачиналась с Велатты, лиловой веточки благоухающей сирени, душа которой так часто открывалась не тем людям и часто невовремя. Девушка принялась рассказывать.
«В месте под названием Апу, над потолочным навершием висело нечто склизкое, напоминавшее сопельную муть или сопящее недоразумение. Будучи в аккурат в гостином помещении, эта слизь каждое утро шмякалась на головы завтракавших там существ. А те очень устали от подобного отношения к себе и позвали экзорциста, чтобы уничтожить бестию раз и навсегда.
Приглашенный маг был одет в пурпурные одежды и хотел было попить сладкого чаю, чтобы подкрепиться, но хозяева ему запретили, ибо то цвело опасным предприятием – слизь могла упасть и ему на голову, тогда миссия будет завершена, не успев и начаться.
– Кто ж на голодный и холодный желудок воюет с нечистью? – Сокрушался экзорцист, – дайте хотя бы сладкой конфеты!
Хозяева вручили пурпурному человеку сладости, а тот с довольным лицом принялся раскладывать на заранее приготовленном столе необходимые в данной работе инструменты. Там был осиновый нож с резной ручкой, оранжевая этикетка от сокового напитка, малиновая накидка на плечи и сачок для сбора слизневых отложений.
Накидку кудесник одел на себя, в правую руке вложил сачок, а в левый осиновый ножик. Этикетку от прилепил себе на лоб. Встал, осмотрелся, сделал жест к молчанию и по деревянной лестнице стал взбираться наверх к потолку. Дорога не заняла много времени и уже через несколько десятков секунд экзорцист находился возле осточертевшей всем слизи.
Ножом он совершал размашистые взмахи, при этом, не забывая громко проговаривать изгоняющее заклинание: «Antenti sasuria et grumaris. Persi gueno in bastie gloria». Слизневая гадость понемногу стала отходить от потолочного навершия, а экзорцист подносил к желающим шмякнуться об пол ошметкам сачок, тем самым собирая данный секрет в заранее заговоренную полость.
Когда все было готово и потолок принял чистенький вид, экзорцист поглядел на улов и присвистнул от количества набранной слизи. На сем он стал осторожно спускаться вниз. Хозяева крепко держали лестницу, чтобы магик внезапно не упал и не расплескал собранную жижу.
Благополучием разрешилось бы данное действо, если бы не одна мудреная оплошность, а именно: хозяйский сынок выхватил из брючных панталон отца, державшего лестницу, кармашек с красной солью и стремглав убежал.
Отец мигом вспылил и погнался за сынком, забыв про предприятие и про экзорциста. А тот, за неимением равновесия, расшатал древко, к которым крепились лестничные ступени и пал на холодный каменный пол, смачно расшибив голову и расплескав собранную было слизь.
Матерь заверещала, захватала руками свою голову, понеслась прочь из залы. А слизь, ухмыляясь, поплелась размножаться по дому, соединяясь с кровавым месивом неудачного магика. Отец все еще гонялся за пропажей, не замечая ничего вокруг, а тем временем у дома назначился новый владелец и им стала достопочтенная Слизь».
Велатта умолкла, чуть потупив взор.
Мадам М смотрела на девушку с материнским обожанием и любовью. Она приобняла ее за плечо и сказала нежным голосом:
– Молодчина, лиловая дева! – Марика сверкнула острым взором и указала пальцем на подергивающегося подростка, обращаясь к нему, – а теперь очередь Маришека. Расскажи нам свою историю, дорогой, а мы попытаемся ее связать с предыдущей.
Парень как-то неловко и смешно взвизгнул и поклонился два раза, а ногу вытянул таким образом, словно бы собирался пробежать десятеричный километраж. Морские волны сзади упруго поддерживали Маришека и тот, подхватив внутренним взором драгоценный папирус, начал свой рассказ.
«На пейзаже, в льдистых лапах которого высвечивалась лиловая с голубым вывеска «Кафе Тристран», собиралось действо с размытым сюрреалистическим духом.
Дремотные края этих мест нисколько не умаляли свободы собственных мнений, но четко давали понять, что чужакам здесь не место и не на йоту приняты те не будут (если конечно такие отважные странники вообще имели смелости заходить в подобные места).
Изумрудные небеса наливались соками, сулящими скорый дождь. Кафе важно плыло над рассеченной, испепеляющей жаровней солнца землей. Клубились пылевые облака, а вместе с ними воспаряли из потерянных недр и неумный поток страсти, всегда желавший чего-нибудь, хотевший прибрать в цепкие лапки чью-то душонку.
Местные нисколько не интересовались подобным и всегда проходили мимо этих клокотавших в мольбе миазмов. Зато редкие странники всегда угадывали кроссворд удачи и угождали прямо в недряные пакости. И, не в силах обрести свободу воли погибали, засыпанные под толстыми слоями жарких поцелуев.
Однажды, в какой-то по-особенному погожий денек данные местности посетил очередной одинокий странствующий. Он оглядывал местные красоты, которые в невеликом множестве цеплялись за внимание ярким красками, боролись с друг дружкой фантастическими и ужасающими картинами материальности, на которые вообще была способна манифестация форм.
Тут были и треноги животных сущей, крашеные в яркую фуксию и иридесцентную зелень, скомканные на манер клочка пожеванной бумаги. Был тут и персонаж по имени Псарня, пасть которого выпрастывала на засушенную землю детей метаморфозы, изгвазданных в кофейных кляксах и с густым птичьим пометом на тонких грудях. Странника подобное ни в коей мере не интересовало, и он шлепал дальше, выискивая то единственное, ради чего он проделывал весь этот путь.
С изумрудных небес посыпались крупные капли дождя, соскучившаяся по влаге сухая земля принялась нетерпеливо шептаться, толкая странствующего человека от кучки к кучке, чтобы тот не закрывал дождевой дозор.
«До чего же грубые и эгоистичные эти земли, никогда такого не видел!» – Думал странник, внимательно блюдя свой путь, чтобы тот его не наколол на острые землистые пакости.
А таких тут было превеликое множество. Он читал об этом в путеводителе, которые ему выдал пограничный отче. Да и сам странствующий по дороге сюда, успел пару раз увидать сие в реальном времени. Пылевые облака сами себя бросали в жаровни низин, чтобы избавиться от лишних ртов и голов.
Впереди заблистала некая вывеска лилово-голубых тонов. К отвыкшему от таких цветов взору пришлось немало поднатужиться, чтобы смочь обработать поступающую информацию и через пару коротких мгновений странник смог прочитать надписи, гласившие торжественное: «Кафе Тристран».
Странник с довольством воскликнул, ведь именно туда он и направлял свое тело, душу и дух. Чудное «Тристран» плыло по миру, облекаясь различными сказками да небылицами. Оно являло собой сердцевину того ушедшего качества, которого так не хватало в потустороннем миру. Качеством этим было «волнение», а также ощущение скорой «слитности», которое в обязательном порядке шло перед тем самым «волнением».
Неведома была слитность в привычном миру, как неведома была и эгоистическая подоплека, чье настроение в таком изобилии напылялось на многие и многие здешние материальные формы. Привычный страннику мир был сухопар и не предопределен в большей степени, чем сам Космос. «Что это за мир такой?», мог воскликнуть сторонний наблюдатель. А ему в ответ бы полетело: «Не забывай, что мозговая функция, которая все вокруг создает, принимает именно те формы, которыми его в изобилии пичкают». Тот мир напичкали срединными конусами и губешками серых плодов, а потому и стали тамошние жители подобны Нулю.
Странствующему человеку это очень надоело, и так как в нем жила искра, которую с такой старательностью выжигали Нулеблюстители, наш герой решил бежать в места, где его искру никогда не настигнут, и где эту самую искорку он мог бы привлечь к делу.
Молва шла самая различная о данных землях, оплеталась небылицами или преувеличенными неважностями. Странник по крупице собирал словеса с идеями и в один прекрасный вечер решился на путешествие. Благо попутный морской ветер благоприятствовал герою.
А отче, что находился на посту на границе благословил смелого человека и одарил путеводителем. «Это чтобы ты не потерялся и всегда находил верные пути», – напутствовал его отец. А потом добавил, – «держи Тристран перед глазами как самое ценное, что есть в твоей жизни и оно обязательно явит свой блистающий лик! Да будет так».
Тогда странствующий еще не знал, что это будет вывеска, а под вывеской означится маленькое, словно бы плывущее в клубах белесого дыма кафе. Ему казалось, что «Кафе Тристан», не иначе как зарница небесного огня, но все оказалось чуть иначе.
«Зайти внутрь нужно будет непременно, это моя стезя, я это четко ощущаю», – говорил себе странник. Человеком быть да не тварью дрожащей намыливать кости! С подобным тоном тот поплелся в отдающую лунным блеском местность.
Великий поход обозначался негаданным шествием параллельных черточек в небесных гладях. Они наблюдали за странствующим в бинокли выпученных глазниц. Говорили шелестящими словами, выплевывали буквы друг другу в рот и желали одного: нагнать странника на переливчатые глади кафе, чтобы тот разменял свое серебристое существо на лунный блеск неотступного желания, которое сулило жаркое помрачение.
Человек подбирался все ближе. Все больше становилась коробка кафе в его восприятии и наконец показался светящийся провал двери. Странник дернул полупрозрачную ручку, и та засветилась розоватым свечением, впуская гостя внутрь.
Странствующий за счастьем дух засмеялся тому, что представилось его взору. Внутренности кафе сияли бело-желтоватым, очень теплым и уютным светом. Столики и стулья медленно переливались молочными реками, а за стойкой высился бармен, с гостеприимной улыбкой протирающий невидимые бокалы.
– Приветствую Вас, уважаемый! Вы искали искры средоточия втуне, которые в вас теплели живым блеском, и я могу вас заверить, что вы отыскали то, что желали! – Поздоровался бармен.
– Мне не то нужно, – отозвался странник, – мне нужна кружка с золотистым напитком и только.
А гость, сказавший это, юлил, но выдавать своего положения вовсе не намеревался, ибо все надлежало сделать самому. Ибо посвященная индивидуальность.
Бармен чуть призадумался и ответил:
– Для вас я найду золоченого соку, а вы пока располагайте с удобством свои кости, здесь у нас не стоят!
И расселся странствующий человек, распахнул кожаную куртку, и молочному свечению показались красноватые внутренности. Никто не побрезговал и даже не «фукнул», когда страннику принесли золоченый напиток и тот влил его прямо в утробу своего светового средоточия.
– Это ведь кафе Тристран, так? – Спросил странник.
– Точно оно, заверяю вас. – Ответил улыбавшийся бармен.
– Хочу блюдо из внутренностей вашего кафе, уважаемый, будьте любезны!
– У нас только индивидуальные черточки в ходу, неназванный сэр.
– Тогда я хочу их.
– Они у вас за спиной, сэр!
Человек обернулся и увидал облачных черточек, а те глумливо скалились, нацеливая лазерное оружие на теперь уже раздетого гостя. Одна из чертей выпнула вперед кругловатую ножку в красной туфельке, рявкнув:
– А ну целуй туфель, а не то размозжим тебе дух твой, и вся твоя эго-светимость вмиг завершит космическое вращение!
Странник спокойным тоном ответил нарушившим покой:
– Не вас я звал и не вами я буду побит, а посему оставьте туфлю и убирайтесь откуда пришли. – Он отвернулся, чтобы дальше продолжить лить золото в молоко.
Черти обиженно ретировались, оставив красную туфельку на светящемся кафеле. Бармен взял обувь и водрузил ее на столик перед странником. Тот довольно кивнул розоватой головой, сказав:
– Оставь нас наедине.
Бармен ушел в подсобку и больше не показывал своего тела, ни видом, ни духом. В это время внутренности гостя призывно налились кровью, вытягиваясь к туфельке.
– Ах, светящаяся моя красота, долго я тебя ожидал, все ноги истоптал и чуть было не угодил в лапы воздушных черточек. – Говорил завершивший странствие.
Туфелька изменила цвет своего платья с красного на лиловый и ответила человеку:
– Твоя правда, любимый, теперь ты мой, а я твоя. Свет сердца проплывет вместе с нами по ароматным рекам нежности. Смелой душой нас вознаградит! – Обувка подпрыгнула на месте, желая, чтобы ее взяли в теплые руки.
Странник выполнил немую просьбу, взяв на руки сю красоту, а та продолжила говорить:
– Мы сольемся с тобой в страстном в поцелуе и растворимся навеки вечные! Ты этого желал так долго, и я хотела того же, из вечности выглядывая, ожидая прихода своего спасителя. Давай же, человек, начнем нашу музыку!
И поцелуй прикрыл собой и кафе, и сюрреализм здешних земель. Потом разросся до масштабов планетарной песни и все стало подобно истовой нежности, утопая в реках любовных потоков, как и завещала туфля!»
