Альманах
Алтарь Отечества. Альманах. Том 4
Письмо сына
Это было на аэродроме Новой Ладоги в 1942 году.
Три молодых лётчика, Борис Копьёв, Виталий Корнилов и Михаил Масленников прибыли из лётной школы на пополнение в 12-ю КОИАЭ. Все лётчики 12-й КОИАЭ в это время находились в Богослово на переучивании, их же временно поселили в землянке и приказали обеспечивать сопровождение на боевое задание штурмовиков 57-го авиаполка.
Они выполнили боевое задание, но в бою потеряли своего друга, Михаила Масленникова.
– Чем будешь заниматься? – спросил Виталий.
– Мне надо написать письмо матери, давно не писал, – ответил Борис.
Виталий ушёл в другую землянку, а Борис достал лист бумаги и начал писать.
«Дорогая мамочка! Давненько не писал тебе писем, прости за это. Я знаю, что ты ждёшь моих писем каждый день. Сообщаю тебе, что я жив и здоров, летаю на боевые задания, бьём фашистов. Целый день нахожусь на аэродроме и поздно прихожу в свою землянку. 14-го марта рано утром в нашу землянку пришёл посыльный штаба полка и сообщил, чтобы мы с Мишей Масленниковым срочно прибыли на стоянку. Мы получили задание сопровождать штурмовиков. Противник пытается прорваться к Московской железной дороге. Штурмовики нуждались в нашем охранении. Снизу они защищены бронёй, а сверху брони нет, их могли сбить немецкие истребители. Мы летели к деревне Кондуя, где было много вооружённых фашистов.
Нас было четверо, два штурмовика и мы с Мишей. Пролетели двадцать минут, увидели скопление техники фашистов и стали перестраиваться для нанесения удара. Наша задача охранять штурмовиков от немецких самолётов. Вдруг я заметил немецких истребителей, дал сигнал Мише, покачал крыльями. Но он, наверно, не заметил сигнал и продолжал спокойно лететь.
«Мессера» пытались подойти к штурмовикам, но я дал заградительный огонь из пулемётов. Немец вышел из-под обстрела, сделав крутую горку. Потом двое напали на меня. Я стал отбиваться, тоже нападал и стрелял из своих пулемётов, завязалась драка. Мне попадало больше, их было двое, зато отвлёк их от штурмовиков. Мишу Масленникова я больше не видел, очевидно, его сбили в начале боя. Фашисты старались разделаться со мной, чтобы я не мешал им нападать на штурмовиков, но сбить меня им не удавалось, я маневрировал. Тогда они изменили тактику боя, один повис надо мной и не давал маневра, другой напал на замыкающего штурмовика. Он заходил сзади, где не было стрелка, самолёт старой конструкции, хвост был уязвимым местом, видно фашист был опытный и знал об этом.
Увидев угрозу штурмовику, я бросился на защиту, позабыв о себе. Вклинился между немцем и штурмовиком. Немец не довёл атаки до конца, сделал крутую горку и пошёл в атаку на головной штурмовик. У него была большая скорость и свобода маневра. Я стал преследовать его. Он сделал левый разворот и аккуратно вписался в ось прицела моего самолёта. Мне оставалось только нажать на гашетки пулемётов, что я и сделал. Я видел, как трассирующие пули гасли в корпусе фашистского самолёта. Мне повезло, и я не растерялся. Фашист завис, потом вошел в отвесное пике.
Второй фашистский истребитель преследовал меня и расстреливал, но я не обращал на него внимания. Наверное, лётчик был молодой и неопытный, не смог попасть в уязвимые места.
В то время как фашисты возились со мной, штурмовики делали своё дело, два раза заходили на цели. Я был предельно внимателен, смотрел во все стороны, но противников больше не видел. Посмотрел на землю и увидел два пламени пожара, перевёрнутые танки, фашистов, которые метались во все стороны, искали и не находили спасения, горели склады с горючим. Это было возмездием за страдания нашего народа.
Штурмовики освободились от груза, сделали своё дело, повернулись на свой аэродром. За ними топал я. Внимание было напряжено. Посмотрел на крылья своего самолёта, увидел четыре пушечных пробоины, обшивка болталась клочьями. Левой ногой стало трудно работать. Боль усиливалась, но я
терпел. В глазах ещё мелькали фашистские самолёты, картины боя. Я думал, почему они не попали в меня, а только угодили в крылья? Если бы их снаряды попали в бензобак, то мне было бы худо. Их пушки «эрликон» стояли в плоскостях, наверно не попадали в фюзеляж моего самолёта, а били по сторонам. Всё время смотрел на штурмовиков и радовался, что все они летели целыми.
Пролетели линию фронта, обозначенную дымами и огненными вспышками. Оглянувшись назад, я увидел фашистского истребителя «мессера», который летел на одной высоте со штурмовиками, он подкрадывался к замыкающему. Приблизившись к нему, я повернул вправо и оказался в выгодной позиции, ось прицела моего самолёта глядела прямо в нужную точку. Я нажал на гашетки, но очереди не последовало, кончились патроны. Я был сзади фашиста на дистанции 50 метров. Фашист не знал, что я обезоружен. Боясь столкновения со мной, он нырнул под штурмовики. Высота была маленькой, он коснулся верхушек деревьев, упал и загорелся. Этим закончились и его зверский план, и его жизнь.
Снова я лечу над заснеженными полями вместе со своими штурмовиками. Показался наш аэродром, штурмовики стали делать посадку. Приземлились все нормально, а мне пришлось идти на второй заход, не выпускалась нога шасси. Мне пришлось сделать несколько фигур высшего пилотажа, чтобы принудительно вытолкнуть ногу, но она не выпускалась. Мотор чихнул белым дымом. Я понял, что искушать судьбу не следует. Решил садиться на одну ногу. Самолёт катился на одном колесе, я выключил зажигание, правая плоскость коснулась земли, самолёт пошёл на крутой поворот и замер. Я пытался выйти из кабины, но нога оказалась непослушной, из неё текла кровь. Приехала санитарная машина и увезла в санчасть. Мама, ты не переживай, рана оказалась небольшой, перебиты только мягкие ткани. Когда техник самолёта Анатолий Бакшаев убрал повреждённый самолёт с посадочной площадки, при осмотре обнаружил семь пушечных пробоин, более двадцати пулевых, повреждён снарядом механизм выпуска ноги, пробита головка верхнего цилиндра мотора. Через некоторое время ко мне в санчасть ворвались лётчики со штурмовиков, обнимали меня, даже целовали. Командование представило документы о награждении меня орденом Красного Знамени.
Мама, ты родила меня счастливым. Береги себя. Обнимаю и целую, твой сын Борис».
Мария Ивановна Копьёва получила в один день два конверта. Одно письмо от сына Бориса, второе с благодарностью от его товарищей – лётчиков, подписанное секретарём комсомольской организации войсковой части № 49280 Егором Бурановым.
В тот же день она села писать ответное письмо.
«Дорогой сыночек, пишет тебе твоя мать. У меня радость, получила сразу два письма, от тебя и от твоих товарищей. Спасибо, что находишь время написать письмо. Передай своим товарищам мою благодарность и пожелание успехов. Горжусь тобой, сынок, ты храбро сражаешься, вступаешь в бой с врагом сильнее тебя, молодец, что выручаешь товарищей, они тебе тоже помогут в трудную минуту. Теперь коротко сообщу о себе и твоих близких. Все мы работаем на своих местах. Твоя крёстная болела, сейчас ей стало легче. Вместе с Тамарой они доноры, вот уже второй год сдают кровь. На днях и я пойду, хоть чем-нибудь помогу фронту. Пусть наша кровь спасёт бойцов, которые защищают нашу Родину и нас от проклятых врагов. Мы счастливы, что живём в столице и участвуем в её обороне. Воздушные налёты на Москву начались 22 июля, до декабря было 122 налёта, в них участвовало 8 тысяч самолётов, к городу прорвались 229. Так передают сводки, мы слушаем каждый день. Москву зорко охраняют лётчики, зенитчики, прожектористы и бойцы Красной Армии. Многих рабочих мобилизовали на фронт, женщины заменили их на производстве. Я дежурю на крыше, тушу зажигательные бомбы. Боря, я очень переживаю за Володю. Давно нет от него письма. Сердце моё не знает покоя, всё время вы у меня в мыслях. Пиши, как только можно чаще. Будь счастлив. Твоя мать».
Мария Ивановна сложила конверт, вышла на улицу и опустила в почтовый ящик.
Много пришлось совершить боевых полётов Борису Сергеевичу, самолёты стали поступать улучшенной конструкции, но бои 1941-42 годов останутся в памяти навсегда.
Михаил Масленников не вернулся с поля боя. Вечная ему память и благодарность потомков за спасённую Родину и жизнь.
Командировка
Егора вызвали на КП.
– Вам предстоит командировка, товарищ Буранов, – сказал инженер Б.А.Срыбник, – на аэродроме Гажданка надо принять самолёт ЛаГГ-3. Принять надо по всем правилам, вас этому не учить. Ответственность большая.
– Постараюсь выполнить, как надо. Когда? – спросил Егор.
– Сейчас же идите, переоденьтесь и на самолёте По-2 вас доставят в Ленинград.
Егор пошёл, переоделся в шинель, сел в самолёт и полетел в непривычном для себя качестве пассажира. Через некоторое время они уже были на аэродроме Гражданка. Егору показали самолёт, который передавался. Раскрыли капоты, и началась приёмка. Дефектная ведомость состояла из нескольких пунктов незначительных недоделок, которые быстро устранили. Для перегонки самолёта прилетел с Новой Ладоги лётчик, сел в кабину и улетел. Сообщили, что посадку произвёл нормально.
– А как со мной? – спросил Егор на КП.
– Оказии не предвидится, – ответили руководящие полётом, – вам придётся добираться автотранспортом.
День подходил к концу, Егор стал искать ночлег. Доехал трамваем до моста Лейтенанта Шмидта, чтобы отыскать гостиницу. Вдруг, по радио начали передавать: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Все соскочили с трамвая и укрылись под мостом. Егор слышал, как пролетела бомба с шумовым эффектом, как она взорвалась совсем близко.
Ноги у Егора промокли, на них стал намерзать лёд. Когда объявили конец тревоги, ноги оказались тяжёлыми от примёрзшего льда, сделались вроде колодок. Егор поспешил найти тепло, чтобы не отморозить ноги. Было совсем темно, когда он вышёл во двор незнакомого дома.
– Мне нужен домуправ, – спросил он первого попавшегося.
– Идите в эту дверь, – ответила женщина.
Егор постучал, дверь открыла женщина лет сорока. Егор объяснил, что ему надо переночевать.
– Надолго ли? – спросила женщина с заметным эстонским акцентом.
– Только до утра, – ответил Егор.
– Ой, да что же я, – спохватилась женщина, увидев мокрые ботинки Егора, – вы же замёрзли, садитесь и разувайтесь.
Егор снял ботинки, опустил ноги в подставленный таз с горячей водой.
– Мой муж моряк, служит на корабле в Кронштадте, дома не бывает, – сказала хозяйка.
Она дала полотенце, налила горячего чая.
– А вот к чаю у меня ничего нет, – смущённо сказала жена моряка.
– У меня есть хлеб, консервы, сахар, – сказал Егор и достал из чемоданчика, – кушайте, пожалуйста.
– Нет, это вам на паёк дали, кушайте сами.
Егор настойчиво усадил её за стол. Из приличия она отломила крохотный кусочек хлеба, постелила постель и ушла. Егор моментально заснул.
Ночью проснулся от страшного взрыва бомбы. По радио передавали: «Покинуть квартиры, перейти в бомбоубежище!». Из другой комнаты пришла хозяйка и в тревоге спросила:
– Вы разве не пойдёте в бомбоубежище?
– Никуда я не пойду, – резонно ответил Егор
– Я тоже не всегда ухожу, – сказала хозяйка, – притерпелись ко всему, пообвыкли и к тревогам и к бомбёжкам.
Рано утром, когда окна стали совсем светлыми, Егор оделся, сердечно поблагодарил хозяйку и вышел на улицу. Первое, что он увидел – соседний дом был разрушен авиабомбой. Стена отвалилась, были видны кровати, домашний скарб. Он шёл по Невскому, который тогда назывался Проспект 25-го Октября. Люди встречались, торопились на работу. Трамваи не ходили. В утренней тишине звучала грустная мелодия песни «Прощай, любимый город». Дошёл пешком до пункта сбора пассажиров, адрес его дали на аэродроме. Подошла автомашина с брезентовым кузовом. Первыми сели в неё дети и с ними воспитательница. Егор посмотрел на детей, им было примерно 11–12 лет, но они были настолько худы и хрупки, выглядели, как восьмилетние.
– В чём только душа держится! – подумал Егор.
Егор взобрался, сел, достал из кармана последний кусочек хлеба и отдал мальчику. Тот не стал его есть, разделил по маленькому кусочку всем поровну. Они сидели молча, будто экономили на этом свою энергию. Смотрели на всех печальным, недетским взглядом.
Въехали на лёд «дороги жизни». Снег растаял, лёд покрылся талой водой. Шофёру трудно было найти обозначенный тракт, где когда-то стояли вешки, снег растаял, и они упали в воду. Шофёр надеялся только на свою память, ему приходилось ежедневно пересекать этот лёд.
Вдруг машину качнуло, пассажиры попадали друг на друга. Остановились. Егор выпрыгнул из машины и увидел, как переднее колесо попало в залитую водой воронку от взорвавшейся авиабомбы. Шофёр сидел бледный, держась за ручной тормоз. Из кузова выскочили несколько исхудавших мужчин, помогли выкатить колесо из проруби. Поехали дальше. Ноги были мокрые, но холода никто не чувствовал. Доехали до Кобоны, вышли из машины. Егор подошёл к шофёру, пожал ему руку и сказал:
– Спасибо. Этот рейс запомнится надолго. Как вас звать?
– Николай Симонов, – ответил шофёр, – родом из Ковылкина Мордовской республики.
– О! Так мы с тобой земляки, я из Чамзинки, из села Соколов Гарт. Вот так встреча!
Долго разговаривать не пришлось, Николай спешил подать машину под загрузку. К Егору подошёл старик интеллигентного вида, в длинном пальто, с резной клюшкой в руке.
– Пожалуйста, найдите мне какого-нибудь еврея, – сказал старик.
– Почему именно еврея? – спросил Егор.
– Сутки сижу здесь и не могу добиться, чтобы меня отправили в тыл.
Этот разговор услышал мужчина с кавказскими усиками. Он взял старика под руку и отвёл в диспетчерскую, оттуда его отправили по назначению. Егор нашёл попутную машину и уехал в Новую Ладогу.
В новой Ладоге
12-я КОИАЭ оставалась на аэродроме Новая Ладога. Лётное поле было шириной примерно 90 метров и длиной 800–900 метров. Эта взлётная полоса тянулась вдоль реки Волхова. Техническому составу здесь было легче, имелись капониры – земляные укрытия для самолётов. Это спасало при штурмовых налётах вражеской авиации и предохраняло от сильных ветров. Но это было не самое главное. Отрадно было то, что питание было нормальное, по фронтовой второй норме. Первоначально не давали наедаться досыта, могли быть плохие последствия после перенесённой дистрофии. Егору принесли сразу восемь писем от Любушки. В блокадный Ленинград их не везли, продовольствие было нужнее, его старались доставить как можно больше. Писем накопилось мешками. Егор пытался связаться телеграфом, но он тоже не работал, и Егор ничего не знал о своей беременной жене. Надо представить радость, когда Егор увидел эти письма. Люба писала:
Мы тебя очень любим и ждём!
«Здравствуй, дорогой и любимый Егорушка! Родной мой, как ты живёшь? Все мысли только о тебе. Закрою глаза, ты стоишь рядом, что-либо делаю, ты подсказываешь. На улицу выйду, ты стоишь за углом и ждёшь меня, а подойду – тебя нет. Я не могу привыкнуть к такой жизни без тебя. Скоро у нас будет ребёнок. Если будет мальчик, назову твоим именем, пусть он будет похож на тебя во всём. Милый, лишь бы победить врага, чтобы снова жить так, как мы жили и любили. Лучшего ничего не надо. Целую, обнимаю, твоя Любушка».
Егор открыл другое письмо:
«Здравствуй, дорогой Егорушка! Любимый мой, у нас родилась дочка. Я назвала её Ниночкой, простое скромное имя, пусть оно принесёт ей счастье. В её крохотном личике я вижу твои черты, и мне радостно ощущать, что теперь нас трое. Это наша кроха, от нас с тобой, и я приложу все силы, чтобы она была здорова. Аты бей врага, чтобы поскорее кончилась война».
В следующем письме Егор узнаёт:
«Егорушка, сообщаю тебе, что я переехала в твоё родное село Соколов Гарт, и начала работать заведующей школой. Здесь всё напоминает о тебе. Представляю, как ты сидел за партой, ходил в лес, вспоминаю, как мы были здесь счастливы. Все думы только о тебе. Доченька наша растёт спокойная, вся в тебя, мой родной.
Желаем тебе бить врага до полной победы».
В другом письме:
«Дорогой Егорушка, письма твои получаю часто, они меня согревают. Сегодня снова ходила с учениками в лес заготавливать дрова для школы. Мужчины почти все ушли на фронт, остались одни женщины. При школе есть земельный участок, как станет теплее, думаю вскопать и посадить какие-нибудь овощи. Мне, как учительнице дают паёк, но он очень скудный. Плохо то, что не смогла взять во время эвакуации тёплых вещей. Всю зиму хожу в демисезонном пальто. Но я согласна перенести все муки, лишь бы ты вернулся домой с победой». И ещё в письме от Любушки: «Егорушка, любимый, ты пишешь, что переезжали Ладожское озеро и попали с автомашиной в воронку от разрыва бомбы.
Знаю, что победа будет трудной,
Трудным будет и последний бой.
Но легко пройдёшь все испытанья,
Потому что сердцем я с тобой.
Целую и обнимаю, твоя Люба».
Эти письма Егор зачитал до дыр, прошло много лет, а он их помнил наизусть. Они приносили ему счастье и радость. Счастье сознавать себя отцом, что есть любимый человек, который ждёт, что есть дочка. Но одно счастье в жизни не бывает, рядом с ним идёт грусть и внутренняя тревога, боязнь потерять друг друга. Это заставляет бороться за жизнь всеми силами, претерпеть всё. А для этого надо победить врага.
Дочурка
Дочка Ниночка 1943 г.
Долго не мог уснуть Егор после того, как увидел впервые во сне свою дочь. Приснилась она не двухлетней, какова была на самом деле, а девочкой четырёх-пяти лет. Она бежала к нему в летнем платьице, как лёгкий ветерок. Он присел, чтобы поймать её, как птичку. Она ударилась о его руки и тихо сказала:
– Мы с мамой ждём тебя!
Прошёл час, Егор лежал без сна, скрипнула дверь в землянке. Миниатюрная лампочка тускло освещала солдатские одеяла, под которыми спали техники.
– Ты чего не спишь? – спросил лежавший рядом техник Алексей Художилов.
– Дочку во сне увидел, после этого не могу заснуть, – ответил Егор.
– Девчонки снятся не к добру, наверно, немцы прилетят бомбить. Жди беды.
– Этот сон добрый, мне бы её видеть каждую ночь!
В маленькое окошко землянки голубым светом заглянуло утро. Техники вставали, быстро умывались и бежали к своим самолётам. Егор увидел возле своего самолёта множество одуванчиков. Жёлтые головки, будто фонарики, радовали глаз и с тоской напоминали о мирной жизни. Он сорвал один, поднёс к лицу и почувствовал детский запах.
– Это дочка мне подарила! – сказал он, но никто его не слышал.
Сделав всё, чтобы самолёт был подготовлен к боевому вылету, сел на
тормозную колодку и начал писать. Писал не в бортжурнале, а в блокноте для стихов. Сами собой складывались строфы:
Побежишь, девчонка,
Садиком – ложбинкой И своей ручонкой Мамочке любимой Наберёшь цветов.
Мамочка за это Нежно приласкает,
К моему портрету Твой букет поставит,
Погрустит без слов.
А меня ты знаешь Только на портрете Часто повторяешь «Папочку бы встретить»,
А меня всё нет.
Папочка в тревоге,
О тебе скучает.
Он сейчас на фронте Родину спасает.
Победит – придёт.
Последние строчки писались в момент, когда лётчики показались на аэродроме. Предстоял боевой лётный день по охране «Дороги жизни».
Военная весна 1942 года
Ласковое солнышко проглядывало в разрывах хмурых туч, играя лучами на зеркальной поверхности красавицы Невы. Город очистился от зимних завалов и грязи, серые громадины-колонны снова приобрели величие и мощь. Окна многих домов застеклили.
Город заметно опустел, по улицам шли редкие прохожие, не было довоенной сутолоки на вокзалах. Основные заводы были эвакуированы вместе с рабочими. Многих стариков, детей, инвалидов и раненых перевезли через Ладожское озеро вглубь страны. Эвакуировались научные работники, студенты, учащиеся ремесленных училищ.
С 24 ноября 1941 года по 21 апреля 1942 года через Ладожское озеро в Ленинград было перевезено 361109 тонн различных грузов, в том числе 262419 тонн продовольствия, 8357 тонн фуража, 22818 тонн угля, 34717 тонн горюче-смазочных материалов, 31910 тонн боеприпасов и вооружения и другие предметы первой необходимости. Обратными рейсами из Ленинграда к 15 апреля 1942 года было эвакуировано 590304 человека, а также заводское оборудование, материальные и культурные ценности. (Данные из книги В.Е.Зубакова «Героический Ленинград»)
К июню 1942 года жители города окрепли, повеселели, стали работоспособнее. Город выстоял! Спасли героические защитники «Дороги жизни».
Личный состав 12-й КОИАЭ производил боевые действия с аэродрома Гражданка. Это было почти в черте города Ленинграда. Полёты производились в основном на отражение налётов вражеской авиации. Аэродром был построен во время войны, многого недоставало для нормальной работы. Рейфуги для укрытия самолётов были маленькие, только для истребителей И-16, а Миг-3 вмещался только до кабины. С мая начались обложные дожди, грунтовая взлётно-посадочная площадка размокла и стала непригодной для полётов. Боевые действия авиации на аэродроме Гражданка прекратились.
Аэродром Выстав. Личный состав 12-й КОИАЭ.1942 г.
Третьего августа поступило распоряжение перебазироваться на аэродром Выстав.
Перелетели. В Выставе площадка оказалась сухой, но не было рейфуг, и была большая запылённость.
Немцев не устраивало нахождение советских истребителей в Выставе. Они готовились к нападению на аэродром, каждый день утром и вечером на высоте 4000 метров можно было видеть фашистского самолёта-разведчика. Назрела необходимость избавиться от шпиона.
Двадцать первого августа два Миг-3 с ведущим Н.Хромовым стали преследовать разведчика. В районе над Путилово они его атаковали, убили стрелка-радиста, но самолёт ушёл на свою территорию. Второго разведчика атаковали успешно в районе Назия. Ведущим пары Миг-3 был Иван Гореликов. Самолёт упал около реки Дунай. Восьмого сентября лётчики Б.Копьёв и В. Корнилов сбили два Ме-109. Потом немцы совершили шесть групповых налётов на Выстав, в каждой группе было от десяти до двадцати семи самолётов. Однако самолёты от штурмовок не пострадали.