Алла Добрая
МОЛЧАНИЕ
– А ты чего не на работе? – удивился Герман.
Эма достала из кармана скомканные купюры и, положив их на колени, разрыдалась.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил Герман, присев перед ней на корточки.
– Меня уволили.
– Как это, уволили? Не имеют права! – возмутился Герман.
– Имеют. У меня нет трудовой, я там была на птичьих правах, будто ты не знаешь.
Герман несколько раз пересчитал деньги.
– Как так? Почему так мало? У тебя же только оклад в два раза больше плюс премии положены.
– Уборщиц премии не касаются.
– Беспредел какой-то, – фыркнул Герман. – А что случилось, почему уволили?
– Потому что я уснула на рабочем месте. А еще вероятно потому, что хозяин кафе пригласил меня в баню, а я отказалась.
– Вот же, козлина, – зло произнес Герман, театрально сдвинув брови. – Ладно. Давай не плачь.
Эма не могла унять слезы.
– Эй, ну ты чего, Рыжик, – обнял ее Герман. – Что-нибудь придумаем.
Он огляделся по сторонам.
– Слушай, где-то я недавно видел объявление…, кажется, в нашем районе дворники нужны. Работа только утром, уйма свободного времени до начала учебы.
Эма резко оттолкнула его.
– Ты с ума сошел?
– Тогда может быть санитаркой? У тебя же два года меда?
– Ты сейчас серьезно? – вытирая слезы, произнесла Эма.
– А чем нам платить за квартиру? – с укором взглянул Герман. – Хозяйка за воду принесла такой счет, словно мы слона каждый день намываем.
Герман требовал, чтобы Эма экономила на всем, даже на бумажных салфетках. «Не выбрасывай, она почти чистая», – говорил он.
Эма не знала, сколько Герман зарабатывает, это никогда не обсуждалось. Но при ней постоянно озвучивались цены на аренду квартиры, воду, электричество, продукты, которые чаще всего покупала Эма.
– Почему бы тебе самому не подработать, Герман? – тихо произнесла она. – Ты же спишь до девяти, потом в ванной плещешься до обеда. Уйма свободного времени.
Герман посмотрел на нее внимательно. Это был первый бунт уже не Рыжика, но еще не Рыжей Королевы. А этого Герман допустить не мог. Он мнил себя творцом, непризнанным гением. Когда он замечал в отношении себя непочтительность, отсутствие пиетета, он принимался унижать всех, кто не мог дать отпор: таксистов, официантов, студентов в редакции журнала. И каждый обвинительный монолог Герман неизменно начинал с любимого «Нда уж».
Герман Василевский считал себя виртуозом казуистики. И если бы однажды, к несчастью, не вообразил талантливым писателем, вполне мог бы стать успешным адвокатом. Его изворотливость в аргументах, заведомо ложных, мог распознать лишь человек проницательный, либо с большим жизненным опытом. Но юная доверчивая Эма верила на слово всему, что он скажет, не замечая в речах откровенного крючкотворства.
– Рыжик, нам же надо как-то выбираться из этой нищеты. Семью строить, деток рожать. На что мы сына кормить будем?
– Какого сына? – не поняла Эма.
– У нас же будет когда-нибудь сын. Вот накопим деньжат, поженимся, родим сына.
– Может, родится дочь, – произнесла Эма, проваливаясь в расставленные сети.
– Нет, дорогая. У настоящего мужика – только сын. Наследник, – нажав пальцем на нос Эмы, произнес Герман и направился в кухню, поинтересовавшись на ходу: – Слушай, а что у нас сегодня на обед?
– Сила мужчины подтверждается не полом ребенка, – тихо произнесла ему вслед Эма и добавила мысленно: «Наследником чего – квартиры в Саратове и ржавого велосипеда? Ребенок может быть либо желанным, либо нет. Третьего не дано».
В тот день ей отчаянно захотелось вернуться домой, в родные запахи гостиной, бабушкиного буфета с печеньем и кофе, маминых пирогов и любимой ветки сирени за окном детской. Но детство закончилось, и Эма это понимала. С мамой отношения как всегда находились либо погранично, либо на линии фронта и из двух вариантов – остаться с Германом или вернуться домой – Эма снова выбрала первое.
Твердо решив больше не соглашаться на предложения грубой физической работы, Эма вскоре нашла заработок по душе и с вполне приличным доходом. В России появилось сразу несколько социальных сетей, и однокурсница Марина нашла вакансии копирайтера.
«Писать надо много, но это не баки тягать и мыть триста квадратов», – сказала она. Эма по-прежнему не досыпала, но теперь ночами, отправив готовые тексты заказчикам, она наливала новую порцию крепкого кофе и садилась за роман.
И время замирало. Эма пересекала границу другой реальности, не замечая вокруг никого и ничего до самого рассвета. На четвертом курсе к соцсетям добавилась внештатная работа в журнале, и теперь Эма могла сама с легкостью оплатить и квартиру, и коммунальные платежи. Она стала позволять себе походы с подругой в кафе и делать Герману дорогие подарки, как всегда ничего не ожидая в ответ.
Герман Василевский по-прежнему оставался для нее кумиром, первым мужчиной и наставником. Она доверяла ему, не замечая, что тексты, которые он просит слегка поправить, затем оказывались полностью написанными ей. Но чего было не отнять у Германа Василевского – это высшей степени орфографической грамотности. «Граммар-наци», – называл он себя гордо, поправляя всех, кто делал ошибки.
Как водится, незаметно пролетело время и Эма, получив диплом, всерьез задумалась о карьере писателя. С мамой на довольно длительное время наладились отношения. Ирина Эдуардовна даже предложила им переехать к ней. Но Эма знала, что это благополучие имеет потенциально шаткий характер и вежливо отказалась, обозначив в качестве причины, близость съемной квартиры к работе Германа. Написание романа близилось к завершению. Заканчивался и календарный год.
Мама не заставила себя долго ждать, в очередной раз, выразив обиду на то, что праздник они отмечают не с ней, и включила любимый режим непрерывного молчания. Но настроение Эмы, казалось, ничто не могло испортить. Она закончила свой первый роман. Ее переполняли гордость и ощущение принадлежности к чему-то очень важному.
Сделав финальную вычитку, Эма распечатала рукопись и красиво вывела перьевой ручкой на второй обложке: «Посвящаю Герману Василевскому». Обернув скрепленные листы в крафтовую бумагу, она аккуратно перетянула упаковку жгутом. К главному подарку она добавила шарф крупной вязки и кожаные перчатки ручной работы. Спрятав все в дорожную сумку, она задвинула ее глубже на антресоли.
Украшая ель, которая с трудом втиснулась в маленькую комнату убогой квартирки, Эма представляла, как подарит Герману роман и, волнуясь, станет ждать рецензии. Он прочитает, произнесет традиционное «Нда уж», а затем, назвав ее Рыжиком, будет хвалить и удивляться, когда она успела написать целый роман. Потом они сядут на диванные подушки под украшенную ель, нальют шампанское и станут обсуждать замысел, героев, сюжеты и Эма заново проживет историю своего первого романа.
Герман читал ее книгу всю новогоднюю ночь. Сначала сидя за столом, потом лежа на диване, потом нервно меряя шагами комнату и выкуривая одну сигарету за другой, забыв о любимой трубке. По первому каналу уже пошел повтор «Иронии судьбы», а он все курил и пил, сваренный Эмой крепкий кофе, не открываясь от чтения и, казалось, не замечая ее присутствия.
Дойдя до финала, он сунул рукопись под мышку, налил водки в фужер из-под шампанского и выпил ее залпом. Мельком взглянув на Эму, он прошел к окну, повернулся спиной и замер. Она смотрела на его затылок, пытаясь угадать реакцию.
– Нда уж, – произнес, наконец, Герман и, развернувшись, небрежно бросил рукопись в плетеную корзину с журналами.
– Что скажешь? – спросила Эма взволнованно.
– Честно?
– Конечно.
– При всем моем уважении, Рыжик, – начал Герман, положив правую ладонь себе на грудь. – Только давай без обид, ладно?
– Конечно.
– Ты, бесспорно, имеешь способности. И не без моей, замечу, помощи из тебя получился неплохой журналист. Но большие литературные работы – это точно не твое. Уж прости. Ты просила честно, я честно ответил.
– Но ты так читал, мне показалось…
– Тебе показалось, – грубо перебил ее Герман.
– Но, скажи, пожалуйста, что в нем не так? – настаивала Эма. – Что тебе не понравилось конкретно?
– Нет изюма, нет оригинальной идеи. И сюжет слабый, и герои невнятные. И потом, к чему там мистика, это я вообще не понял. Как-то вообще не к месту. Прости, но я дочитал исключительно из уважения к тебе.
Расстроившись, Эма стояла рядом с корзиной, из которой торчали, замятые на сгибах, бумажные листы с ее мыслями, словами, выстраданными ночами, сюжетами. В душе Эмы растекались горечь и смятение. Она доверяла Герману, но и не верить в себя уже не могла. Роман был хорош, и Эма это понимала.
Герман подошел со спины и обнял ее за плечи.
– Не грусти, Рыжик. Хочешь, сходим в кино? А?
Эма, молча, кивнула.
– Только я пустой, как барабан. У тебя остались деньги?
Эма была разбита, раздавлена и долгое время не могла писать, хотя сюжеты приходили с неизменным постоянством. Она видела их даже во снах, по привычке просыпалась, но уже не записывала, как раньше. Немного придя в себя, Эма тайком от Германа решила узнать другое мнение и отправила рукопись электронной почтой в крупное издательство. Три месяца не было ответа, на четвертый Эма набралась смелости и позвонила.
– Еще раз, какое название? – спросила редактор отдела художественной литературы.
– Роман «Предел уязвимости». Автор Эмилия Майн.
– Так, «Предел уязвимости», – повторила редактор. – А вам не пришел официальный ответ?
– Нет.
– Ясно. С этого надо было начинать. Смотрите, если ответ не пришел, значит, рукопись не принята. Вы же, наверняка, читали правила, указанные на сайте – «В случае отказа редакция не обязана пояснять причину».
– Простите, а вы уверены, что ее читали? Может она затерялась?
– Ничего у нас не теряется, девушка, – грубо перебила ее сотрудница издательства. – Повторюсь, если не пришел ответ, значит причина одна – издательство не заинтересовано в данной работе. Пошлифуйте мастерство, напишите другую книгу и присылайте на рассмотрение. Всего хорошего.
После того как ее первенца отвергли дважды, Эма попыталась убить в себе писателя. Но игнорируя эти попытки, герои новых книг проникали в мозг, выстраивались в нужном им порядке и начинали жить своей жизнью. Эма вновь и вновь проигрывала варианты сюжетов перед сном, во время прогулок, на работе, но, уже не посвящая в это Германа. А спустя время, в канун следующего нового года роман под названием «Предел уязвимости» появился на полках книжных магазинов страны.
За несколько часов до праздника, Эма и Марина решили встретиться в любимом кафе, обменяться подарками и проводить старый год под кофе с пирожными. Дома Эма накрыла белой скатертью стол, приготовила новогодний ужин и положила под ель подарки. Герман ушел неожиданно рано, пообещав вечером новогодний сюрприз.
В кафе все столики были заняты студентами. Было шумно и весело, царила атмосфера непринужденности и беззаботности, когда можно в удовольствие, не торопясь посидеть с сокурсниками в последний день уходящего года.
– Итак, подруга, чем мы завершаем этот год? – торжественно произнесла Марина, подняв чашку с латте.
Она любила подводить итоги, писать ежедневные длинные планы и редко воплощала их в жизнь. Марина жила с родителями, встречалась с однокурсником Максимом и считала, что в жизни больше всего нужно любить себя.
– Слушай, я сегодня составила карту желаний, – поделилась она. – На ватмане разбила цветные квадраты. В каждом – своя сфера. Теперь это надо визуализировать, и исполнение не заставит себя ждать. А ты приготовила мечты на следующий год?
– У меня одно желание.
– Секрет?
– Нет. Я мечтаю стать свободной.
– В каком смысле? – удивилась Марина.
– Хочу заниматься только тем, что мне по-настоящему нравится.
– А, так это супер! А чем?
– Стать настоящим писателем и только созданию романов посвящать все свое время. Чего я точно не хочу – мыть полы и вести аккаунты в соцсетях.
– Ты пишешь романы? – удивилась Марина.
– Пока написала только один. Еще год назад, – нехотя ответила Эма. – Но он, к сожалению, не был принят издательством.
Она взглянула в окно, за которым весело хороводили снежинки.
– И Герман оценил его, как слабый, – с сожалением добавила Эма. – Но, знаешь, я поняла, что не могу остановиться и продолжаю писать. Именно в эти моменты я чувствую ту самую свободу и абсолютную гармонию. Только я и вдохновение.
– Вот это здорово, Эмка! Дай почитать мне тот роман! Обязательно дай, слышишь?! Если понравится – а я в этом не сомневаюсь – я покажу его всем друзьям и через сеть рукопожатий мы добьемся его издания. У Макса полно знакомых. Никогда нельзя отчаиваться! Так…., – Марина поискала взглядом официанта. – Давай за это по бокалу шампусика?
– Давай, – улыбнулась Эма.
После встречи с Мариной Эма забежала в книжный, чтобы купить Герману пару новинок на каникулы. Он вечно жаловался, что читать нечего. Праздновать решили вдвоем. В этот раз мама обиделась не на шутку – второй новый год она будет одна – и традиционно перестала отвечать на звонки.
Прослушав знакомое «телефон выключен или находится вне зоны», Эма отправила ей сообщение с поздравлением и, взглянув в заснеженное небо, пообещала себе, что этот новый год точно станет особенным.
Непривычная для Питера погода радовала обилием снега и крепким морозцем. И лишь ветер неизменно напоминал о том, что ты в северной столице, а зимнее великолепие продлится недолго. Крепче затянув шарф, Эма быстрым шагом направилась к книжному магазину. Люди двигались навстречу, держа в руках пакеты, из которых бодро торчали копченые колбасные головы, облаченные в фольгу бутылочные горлышки шампанского и еловые ветки. Мимо проезжали машины с привязанными к багажникам елками, и будоражащая атмосфера вселяла надежду на лучшее, которое непременно ждет за последним в уходящем году поворотом часовой стрелки.
Ветер усиливался, и пальто на синтепоне не справлялось с его ледяными объятьями. Эма стряхнула с капюшона снег и, вбежав в магазин, с удовольствием вдохнула книжный запах.
У кассы была длинная очередь. Многие покупатели, поглядывая на часы, держали в руках книги в красно-синей обложке. В зале стоял привычный гул. У полок с детскими книжками толпились мамы с малышами. Всем хотелось прихватить на длинные праздники книжных новинок. Мужчина в дорогом пальто рассматривал на застекленной витрине раритетные издания.
«Кому-то повезет с подарком», – подумала Эма, взглянув на него.
Она подошла к стенду с новинками, посмотрела на название книг в красно-синей обложке и почувствовала, как разом пропали запахи и звуки. Мир замер. Она потерла глаза, решив, что померещилось. Прижавшись друг к другу яркими картонными боками, перед ней в несколько рядов стояли книги с одним названием. «Предел уязвимости».
Эма решила, что фантазия сыграла с ней злую штуку – подсунула картинку жизни, о которой она мечтала совсем недавно. Эма огляделась. На кассе стояла все та же очередь, и все те же люди держали в руках книги в красно-синей обложке.
В метре от Эмы женщина в длинной норковой шубе и очками, сдвинутыми на лоб, близоруко щуря глаза, читала аннотацию к детективу известной писательницы. Пренебрежительно фыркнув, она задвинула книгу обратно на полку и подошла к стенду с новинками.
– О, «Предел уязвимости», – произнесла дама. – Событие в литературном мире, оглушительный дебют молодого автора. Сегодня из каждого утюга посыпалась реклама.
Она взяла книгу в руки.
– Читали? – обратилась она к Эме и та кивнула, убедившись, что это не сон и не шутка.
Еще оставалась слабая надежда на совпадение названий – такое бывает – и Эма медленно перевела взгляд на поле с именем автора. Там красивым шрифтом было выведено «Герман Василевский», а на задней обложке размещены его биография и фото.
Эма почувствовала, как холодеют ладони, а тело начинает бить дрожь. У нее дрожали руки, губы, колени, от лица отхлынула кровь и только сердце, не желая участвовать в общей гонке, уверенно замедляло ритм.
– Вам плохо? – участливо поинтересовалась женщина в шубе.
– Да, – выдавила Эма чужим голосом.
– Ай-яяй. Что же вы, такая молодая, а здоровье уже пошаливает, – посочувствовала дама. – У меня нитроглицерин есть, дать?
Эма отрицательно качнула головой, взяла книгу, оплатила на кассе покупку и, споткнувшись о высокую ступеньку, вышла из магазина. В пальто нараспашку, с непокрытой головой она прошла четыре автобусные остановки, прежде чем поняла, что двигается в другую сторону. Уже сидя в вагоне метро, Эма листала страницы, понимая, что в романе изменены лишь имена персонажей. Обида капала с ресниц, оставляя крупные размытые следы на страницах с ее мыслями, ее героями, выстраданными ею сюжетами. Эма смотрела на фотографию Германа и отказывалась верить в происходящее.
«Может, это ошибка или новогодний розыгрыш? Он не мог так со мной поступить». Но Эма снова и снова читала имя автора и всех, кто принимал участие в создании книги и себя среди них не находила.
Герман лежал на диване в любимой позе, закинув руки за голову, и мечтательно смотрел в потолок. Рядом, на икеевском табурете стоял подарок от папы Эмы – ноутбук с гравировкой «Мечты сбываются».
Герман знал, что сегодня начнется масштабная реклама книги. Она появилась во всех крупных магазинах страны, и он понимал, что впереди его ждет непростой разговор. Герман подготовился к нему заранее, проконсультировался с юристом, вооружившись, как ему казалось, весомыми доводами. Он ждал Эму дома, привычно надеясь, что согнет давлением, силой убеждения и, как ему казалось, абсолютной властью над ней. Он понимал, что талант Эмы, вырвавшись на свободу, сметет все на своем пути, и прежде всего его – Германа Василевского, а потому неуклонно выстраивал с Эмой отношения моральной зависимости, сознательно и старательно обесценивая все, чем она занимается.
Не снимая верхней одежды, Эма прошла в центр комнаты и положила книгу на стол.
– Подпишешь? – произнесла она.
Герман не ожидал такого поворота, подскочил с дивана и принялся хлопать себя по карманам в поисках ручки. Найдя, он открыл книгу.
– Что написать? – спросил он, не поднимая глаз.
Эма устало присела на стул.
– Неважно. Главное, не забудь добавить – от вора Германа Василевского.
Герман медленно отложил ручку и, сложив губы трубочкой, как он делал всегда, когда был особенно зол, произнес:
– Послушай, если ты хочешь скандала, то у меня для тебя плохая новость. Теперь на меня работает профессиональный юрист. Очень опытный. Она еще и присудит тебе покушение на мои права, как автора и ты останешься должна.
– Присуждает что-либо не адвокат, а суд.
Он посмотрел на нее долгим укоряющим взглядом, поднялся, встал за спиной и попытался обнять. Эма брезгливо сбросила его руки.
– Слушай, Рыжик, ты же сама мне его подарила. Не хорошо требовать подарки назад, – пытался отшутиться Герман.
Эма поднялась со стула и взглянула на него. И во взгляде этом, кроме презрения Герман увидел что-то новое, совсем незнакомое.
– Я посвятила тебе свой первый роман, но не дарила права на него, – произнесла Эма и, развернувшись, направилась к кладовке.
– Ничего не докажешь! – перешел на прежний тон Герман. – Я пробил этот роман и меня напечатали. Меня! Я, кстати, знаю, что ты отправляла его в издательство и что тебе отказали. Я заскринил то письмо, все доказательства у меня на руках, имей в виду. Ты это сделала через месяц после того, как я отправил его в другое издательство. Это ты воровка! А я автор, имя которого скоро прогремит на весь мир!
Эма уже не слушала его. В голове пульсировала единственная мысль «Я этого не выдержу, не смогу, мне это не по силам». Достав дорожную сумку, она покидала в нее одежду. Проходя мимо дивана, на который снова улегся Герман, она взяла ноутбук и вышла из квартиры, не закрыв за собой дверь.
Герман с сожалением проводил взглядом ноутбук и громко крикнул Эме вслед:
– Имей в виду, попробуешь заявить, тебе же хуже будет! Уж тогда точно тебя нигде и никогда не напечатают. Плагиаторы в наших литературных кругах не в почете, так и знай!
Эма вышла из дома-колодца в промозглый питерский вечер. Большую часть денег она потратила на подарки, новогодний стол и оплату аренды квартиры. В кошельке осталось пятьсот рублей. Пройдя через мост в Митрополичий сад, Эма села на ледяную лавочку напротив кладбища и, прикрыв глаза, пожелала себе скорой, легкой смерти.
Ноги в демисезонных ботинках быстро онемели, но Эма не ощущала холода. Ветер утих. С неба медленно падали снежинки, покрывая ее лицо прозрачной пленкой. Рядом с лавочкой, вылепленный кем-то снеговик весело подмигивал картофельным глазом. До нового года оставалось два часа.
Эма все глубже проваливалась в вязкую как сироп темноту. В памяти замелькали картинки детства. Вот они с Глебом в парке у большого искусственного озера. Вот Эма с папой на даче. Он несет ее на руках к речке. Потом снова Глеб. Они вальсируют, кружатся, кружатся и вдруг все замирает.
«Почему ее все так боятся? – подумала Эма. – Это же совсем не страшно. Просто засыпаешь, ничего не чувствуя. Ни страха, ни боли. Только покой. Покой и тишина».
Но тогда Эма еще не знала, что мир устроен иначе, и когда ты вполне уверен, что это конец, он напомнит: «Ночь обязательно сменит рассвет, и все важные мечты рано или поздно сбудутся», и для убедительности отправит персонального ангела.
– Девушка!
Эма с трудом разлепила ресницы. Перетаптываясь с ноги на ногу, перед ней стоял мужчина в сером пальто и кепке не по сезону. В руках у него был старомодный портфель, из которого как павлиний хвост, торчал банный веник, и свешивались алые атласные ленточки, какими перетягивают упаковки с подарками.
– Девушка, прошу прощения за беспокойство. Не подскажете, как мне отсюда добраться до Московского вокзала? Звоню в такси – все либо заняты, либо ожидание в течение двух часов. А мне край как надо попасть в Москву. Хоть ночным поездом, но надо.
Учтиво спросив разрешения, мужчина присел рядом. Снег, не успев лечь, начинал таять.
– Представляете, я здесь в командировке и время вылета перепутал. Решил до аэропорта в баню сходить и понял свою ошибку только, когда сообщение пришло.
Он достал старенький мобильный телефон и прочитал: «До завершения регистрации осталось пять минут». Теперь новогоднюю ночь в лучшем случае, я проведу в поезде.
Эма смотрела на него непонимающим взглядом, пытаясь определить, в каком из миров она сейчас находится. Ангел поднялся с лавочки и принялся стряхивать с рукавов серого пальто мокрый снег.
– Нет, вы только взгляните – уже тает! Что за погода! А в Москве минус восемнадцать и снега-а-а. Красота! Не то, что здесь, совсем другой мир.
Ангел взглянул на дорожную сумку Эмы.
– Вы сами-то куда собрались?
– В другой мир, наверное, – неуверенно ответила Эма, с трудом шевеля замерзшими губами.
– Тоже в Москву? – улыбнулся Ангел.
Эма пожала плечами.
– Если в Москву, то нам надо поторопиться. Последний в этом году поезд отходит через два часа, если верить расписанию.
Вместе с ангелом, командированным из Москвы, Эма уехала в другой мир, совсем не надеясь на то, что там ее ждет счастье. По дороге на вокзал, в полупустом автобусе, ангел в сером угостил Эму горячим кофе с бутербродом, очистил мандарин, и салон автобуса дерзко заполнил новогодний запах.
На вокзале ангел усадил Эму на скамью в зале ожидания, купил в кассе билеты и полдороги до Москвы рассказывал веселые истории, пока не заснул, доверчиво притулив голову ей на плечо. Стараясь его не разбудить, Эма тихо плакала, а с соседнего ряда на нее внимательно смотрел молодой мужчина. У его ног стоял портфель, полный денег – платы за потерянную жизнь.
Судорожно вздохнув, Эма вытерла слезы и отправила сообщение Глебу. Через минуту родной голос из детства произнес: «Привет, Рыжая Королева! На твое счастье я в городе. Приедешь, жди на перроне, встречу».
***
Деревня Гора. Настоящее время.
Подгоняемая ветром Быструха упрямыми волнами накатывала на берег. На мелководье стайками плескались длинноносые уточки с бирюзовыми боками.
«Тишина и покой», – подумал Иван.
– Как я сказал, первое время в Москве Эма жила у меня, – продолжил рассказ Глеб. – Я ее к себе в издательство устроил, в отдел рекламы, и, представляете, она мне ни слова об украденной книге не сказала, и вообще о том, что пишет.
– А с этим Германом Василевским вы знакомы очно?
– Тогда еще не был, но «Предел уязвимости», конечно, читал. Еще удивлялся, что после выхода такого великолепного романа об авторе больше не слышно. А Эма продолжала молчать. И почему из дома ушла, тоже не признавалась. Но я понимал, что это серьезно. Она всегда была очень домашней девочкой, послушной, застенчивой и очень доверчивой.
Глаза Глеба вдруг потускнели, а лицо словно состарилось, четче обозначив носогубные складки.
– Она точно не из тех, кто выносит свою боль на люди. Все держит в себе. Это сейчас в Москве она закалилась, стала жестче, научилась говорить нет и давать отпор.
– Это я заметил, – улыбнулся Иван.
Глеб кивнул.
– А потом произошел неожиданный и стремительный взлет. Мы издали ее первый роман, разумеется, если не считать «Предел уязвимости», и нам сразу предложили экранизацию. И дальше один за другим, все перешло в серию. А в прошлом году объявляется это шут гороховый, лошадь одного трюка. Суд мы, конечно, выиграли, экспертиза все подтвердила – стиль Эмы Майн во всех романах. И у этого Германа, кстати, отсудили права на первую книгу Эмы, по которой уже успели снять фильм. На этом карьера Василевского закончилась. Но представляю, сколько он ей крови попил.
– У вас есть контакт этого лжеавтора? – спросил Разумов.
– Да, конечно.
Иван записал номер и снова прошел на пирс. Глеб остался на берегу, достал смартфон и с озабоченным видом принялся листать страницы. Деревянные доски самодельного понтона были весьма потрепаны временем и водой, в отличие от ротанговых шезлонгов – новеньких, добротных. Иван еще раз внимательно осмотрел пирс.
«Если этот любитель ночного плавания оставил вещи здесь, то при сильном ветре их могло легко снести волной», – снова подумал Иван. Он открыл приложение «Погода» и полистал архив за три дня. В ту ночь был дождь и гроза с ветром до двадцати метров в секунду. Разумов прошел до конца пирса и, развернувшись, взглянул на Глеба.
– А что за тем обрывом? – уточнил Иван.
Глеб Бабицкий оторвал взгляд от телефона.
– Не скажу точно, но думаю, что продолжение песчаной полосы. Можно дойти и посмотреть.
Они неспешно пошли вперед.
– Глеб Анатольевич, а что вы думаете об исчезновении Олега Макеева?
– Если честно, я думаю, утонул, – ответил Глеб – Даже, учитывая, что он профессиональный пловец. Алкоголь и большая вода – жидкости несовместимые.
– Считаете, что он отправился на реку в тот вечер?
– Я думаю да.
– И никто из вас не слышал?
– Я быстро уснул. Эма пошла к себе, работать. Она в это время не услышит запущенный рядом фейерверк. А я спал в правой башне, там гостевые комнаты. Уснул быстро. Один раз за ночь, правда, вставал. Разбудил ураган. Спустился в кухню выпить воды. В доме было тихо.
– Муж впервые напился, а она спокойно пошла работать?
– Совсем даже не спокойно. Эма очень расстроилась. Но работу никто не отменял. Вышел новый роман «Два лица» и было заявлено продолжение. Есть сроки, жесткие графики, выбиваться из них нельзя. От писателя такого уровня постоянно ждут новых книг. И их надо выдавать одну за другой. Так что, извините – кровь из глаз, а работай. Но срывы, конечно, бывают. Потеря вдохновения, личные проблемы, неприятности. Как вот это всё сейчас Эма переживет, я вообще не знаю, – с огорчением говорил Глеб Бабицкий.
Они дошли до середины пляжа. У Глеба телефон снова запел знаменитую песню. Он несколько секунд слушал собеседника, потом резко произнес:
– Я же сказал, бери тот, что выбрал я. Естественно, бизнес. На одного. Нет, она не летит. Все, давай. И не звони по ерунде.
Положив смартфон в карман, Глеб Бабицкий пожаловался:
– Завтра рейс в Лондон. Должен был лететь сегодня, но, естественно перенес. У нас обсуждение контракта на экранизацию нового романа. Эма должна присутствовать, но она даже слышать ничего не хочет о поездке.
Его телефон снова издал мелодию.
– Извините, – вздохнул Бабицкий, отошел на пару метров, но быстро вернулся.
– Все это, честно говоря, так некстати, – произнес Глеб, завершив очередной телефонный разговор.
– Вы о чем? – не понял Разумов.
– Да все это, – он указал рукой на реку, – исчезновение Олега. Англичане невероятно щепетильны и очень не любят непредвиденные обстоятельства.
– Так вы это называете? – усмехнулся Иван.
– Я имел в виду, что непонятно это все, – начал оправдываться Глеб, – то ли утонул, то ли просто ушел из дома, никого не предупредив.
– Вы и это допускаете?
– Я все же склоняюсь к тому, что утонул. Если можно было вызвать водолазов без участия органов, мы бы вас и не побеспокоили, честно говоря. Сами бы заказали. Но вы знаете, когда речь идет об исчезновении человека, мы обязаны сначала заявить.
Иван слушал Глеба Бабицкого, понимая, что исчезновение Олега Макеева волнует издателя в последнюю очередь. Не дойдя до обрыва, они остановились, услышав за спинами окрик.
– Товарищ майор!
По лестнице, смешно размахивая фуражкой, спускался человек в форме. Глеб близоруко сощурил глаза.
– Это участковый Миронов. Мы сначала к нему обратились, но он сказал, что раньше трех суток не примут заявление.
Телефон Бабицкого снова запел, теперь голосом Леди Гаги. И снова извинившись, Глеб отошел, чтобы ответить на звонок.
Участковый, мужчина лет сорока пяти, с рыжими усиками и залысинами на крупной голове, шел в их сторону широким размашистым шагом, держа в руках фуражку. На коренастой фигуре с начинающим полнеть животом ладно сидела летняя форма – рубашка белого цвета с короткими рукавами, темно-синий галстук и синие брюки. Под мышкой он держал коричневую папку.
Подойдя ближе, он надел фуражку, поправил форменный галстук и козырнул перед старшим по званию.
– Здравия желаю! Капитан Миронов Георгий Иваныч!
Разумов поморщился от громкого приветствия.
– Виноват, – понизил тон участковый.
– Разумов Иван Константинович.
Миронов пожал протянутую руку и посторонился, пропуская Ивана вперед.
– Что интересного расскажете, Георгий Иванович?
Миронов откашлялся и поправил фуражку.
– Два дня назад в установленном порядке общался с гражданкой, проживающей на подведомственном мне участке по адресу деревня Гора, дом номер один.
Миронов заглянул в заявление.
– Эмилией Леонидовной Майн. Ее муж, Макеев Олег Васильевич, пропал, и она потребовала принять официальное заявление. Я, как положено, уведомил, что, мол, через трое суток соответственно можно, в установленном порядке…
