Алия Есенгельдовна Агисова
Игра с нулевой суммой
Внимание!
Автор не призывает играть в азартные игры на деньги, а использует элементы игры, как художественные приемы.
Игра с нулевой суммой – это состязание, в котором проигрыш одного игрока равнозначен выигрышу другого игрока.
А я живу в пальто и в штанах
И мне золото ваше не нужно нах…
То, что просто звенит в карманах …
Одни зовут бомж, а другие монах…
Зимавсегда
Часть первая.
Угловой удар1
1.
«Деньги – это вирус, поразивший человечество. Вирус, который попал в человеческие головы через глаза, смотрящие на витрины с красивыми вещами и на миниатюрные изображения товаров на сайте интернет-магазинов; вирус, залетающий в человеческую душу через уши, через ушную раковину, в которой словно в амфитеатре по всем канонам акустики звуки доходят до самых высоких рядов и отзываются многократным эхо одного-единственного слова, состоящего из шести букв» – эти слова Игорь Владимирович напечатал в заметках своего смартфона. Таких обрывочных, словно лоскутное одеяло, порой ничем не связанных друг с другом абзацев, у него, в виртуальных шуфлядках скопилось немало – за последние пару лет около двухсот. Никакой цели Игорь Владимирович не преследовал, не мыслил себя философом и, что показательно, в социальные сети, на всеобщее обозрение, свои маленькие творения не выкладывал. В социальных сетях он вообще больше не присутствовал, а раньше, когда и имел профили – не опознаваемые по никам и никак не соотносившиеся с его персоной – использовал их только по сугубо рабочим вопросам. Никакого рупора для провозглашения своих мыслей и идей ему не требовалось. Небольшое словоблудие ему было нужно лишь для того, чтобы разгрузить голову от назойливых предложений, крутившихся у него в голове, да и чтобы оформить их для себя в законченную форму. И в этот вечер, уже практически обессилев, он бросил смартфон куда-то на пол, после того как напечатал эти слова. Прикрыв глаза, он подумал, что вот сейчас, через пару минут, как ему казалось, он встанет и пойдет в душ, а после ляжет спать, там, в комнате…
…Комната была небольшой и узкой. По периметру стен, кроме одной – где была небольшая сцена – стояли длинные черные кожаные диваны, перемежавшиеся с такого же цвета креслами. Прямо над одним из кресел по левой стене, горела неоном, разлитым по узким трубкам, бледно-розовая надпись на английском языке, которая то ли по задумке дизайнера, то ли из-за небольшого замыкания в системе ритмично мигала почти что в такт музыке. Игорь Владимирович смотрел. Она танцевала.
Лучи фиолетового и синего света словно пронзали кожу девушки и скользили по плавным изгибам ее тела, сияющего блеском клубного масла. Свет представал в разных вариациях: он отсвечивал холодно-белыми, бегающими квадратами на стенах, потом двигался большими тепло-белыми кругами прожекторов и ослеплял, если ты попадался в его широкий фокус, затем густым веером желтых, красных, оранжевых потоков будто бы разрезал плотную толщу воздуха, в котором местами, кое-где, плавали облака белого дыма. Все происходящее здесь походило на центрифугу, от которой кружилась голова. Без легких и крепких напитков он пьянел. Он смотрел на неоновую надпись и понимал, что буквы в его глазах расплывались – текст был совсем не читаем. Музыка словно контузия опускалась на его тяжелую голову, а сердце где-то под грудной клеткой билось в такт, выдавая четкий ритм, и постепенно входило в резонанс с танцем, который исполняла девушка. Кожа на его спине – там, под белой рубашкой и пиджаком – покрылась маленькими каплями пота. Он очень быстро дышал, но словно не ощущал своего дыхания.
Она всё танцевала. Ее плечи, талию и бедра обвивали массивные цепи, которые от резких движений звенели. Грубый металл входил в контраст с хрупкостью ее стана и лишний раз подчеркивал нежность и уязвимость женского тела. Она ему улыбалась и ямочки на ее щеках становились глубже, а тело приближалось все ближе. Он уже чувствовал жар ее тела, склонившегося над ним сверху и видел ее глаза, сверкавшие посреди тонкой кожаной маски, покрывшей лишь верхнюю часть лица. Кисти ее рук, которые она переставляла все дальше вверх – по ходу своего движения над ним – были одеты в черные полуперчатки, гармонировавшие с таким же черным топом, прикрывшим вздымавшуюся грудь, и короткими шортиками. Ее лицо находилось над его лицом, и он видел ее губы и неистово ждал, когда она его наконец поцелует…
…Игорь Владимирович открыл глаза. В комнате было темно. Слышался крик. Детский надрывный плач, который доносился из другой комнаты. Бешеный стук сердца отдавался барабаном в висках мужчины – казался пулемётом, выплевывавшим тоннами кровь. Вся кожа – ото лба и до кончиков пальцев ног – обложилась влагой. Игорь Владимирович смотрел в потолок и учащенно дышал: он еще не понимал, где находился, мысленно пребывая все в том сне, который так неожиданно прервался. Он почувствовал привычное напряжение в нижней части тела, которое в это утро было чуть сильнее обычного. С усилием выдохнув, он опустил глаза ниже, окинув взглядом комнату: диван, на котором он сейчас проснулся, и небольшое зеленое кресло в углу комнаты, в котором он вчера долго сидел вечером. Он понял, что лежал под теплым одеялом. Вспомнил он это не сразу, а лишь немного поразмыслив, изучая своими большими голубыми глазами потолок. Отбросив одеяло в сторону, Игорь Владимирович обнаружил, что на нем всё та же вчерашняя одежда. Электронные часы на левой руке, обжимавшие его запястье, от легкого касания по ним указательным пальцем показали время. Семь сорок пять. Потом та же правая рука опустилась на диван и вдруг нащупала мягкую шерсть. Рослый абиссинец, спавший у ног Игоря Владимировича, от неожиданного прикосновения испуганно открыл веки: своими зеленовато-желтыми глазами он быстро просканировал пространство и поняв, что опасности нет, и, потянувшись, встал и через пару секунд плавными движениями устроился у Игоря Владимировича на груди. Черный свитер вмиг покрылся кусками рыжевато-дымчатой шерсти по обе стороны от маленького тельца животного. Кот щурил от удовольствия глаза, периодически прикрывая их, когда знакомые, давно родные ладони скользили по его мохнатой одежде, а пальцы хозяина мяли его кошачий подбородок и шею. Большие уши словно две огромные раковины, казалось, слышали всё вокруг и поворачивались кончиками в нужную сторону. Кот замурлыкал. Игорь Владимирович вдруг подумал, что когда-то давно люди приручили домашних животных любовью и лаской и теперь им эти чувства стали жизненно необходимы. Они, животные, любят людей любыми. Любят больных, уставших, злых, успешных и одновременно также, с той же самой преданной любовью любят тех, кто ничего в этой жизни не добился. Любят предателей и изменников, убийц и воров – точно так же, как и святых – благородных и незапятнанных.
Кот любил Игоря Владимировича: всегда спал только рядом с ним, а часто и на его груди. Маркиз – так звали кота – опустил мордочку Игорю Владимировичу на плечо. Теплая шерсть мягкими ворсинками впивалась мужчине в шею. Надо было вставать, но бремя ласки не отпускало Игоря Владимировича. Он вдруг понял, что детский плач прекратился. Все затихло, и он услышал движение секундной стрелки на настенных часах над диваном. Наваждение сна еще было сильно, от чего Игорь Владимирович находился в небольшом изумлении и легкой прострации. Ему было неловко за увиденное, хотя он понимал, что кроме него про этот сон никто ничего не знал.
Через десять минут Игорь Владимирович все-таки поднялся с дивана, мягко переложив кота со своей груди на одеяло. Полость рта обволакивал нехороший привкус, который хотелось смыть как можно скорее. Игорь Владимирович еще раз осмотрел комнату: медленно, не спеша, будто бы видел ее в первый раз. Возле зеленого кресла, на маленьком журнальном столике на фоне ровной деревянной глади высилась бутылка из зеленого стекла с остатками коричневой жидкости на дне. Хрустальный, украшенный резными лабиринтами узоров стакан стоял здесь – рядом с квитанциями и белым кабелем телефонной подзарядки. Игорь Владимирович привычным внимательным взглядом изучил содержимое стола и все вспомнил, тем более сверлящая головная боль уже дала ему о себе знать.
Выйдя в прихожую, он остановился. Все внутри под черепом сильно гудело, костяной круг будто сжимался, сдавливая вялые, еще не проснувшиеся внутренности. Превозмогая боль, он шагнул дальше и заглянул в соседнюю комнату.
– Привет, – шёпотом произнес он.
– Привет, – женщина, не услышав его тихих шагов по комнате, резко подняла голову от неожиданности, и отозвалась. Она посмотрела ему в глаза, и он снова почувствовал неловкость за свой сон. Женщина сидела на кровати. На ней был нежно-голубого цвета хлопковый сарафан с заклепками на бретельках. Ее длинные светлые, русые волосы, перемежавшиеся с прядями, отливавшими в блонд, уходили далеко за макушку, образуя хвост. Левой рукой она держала младенца, одетого в розовый комбинезон. Белоснежная кожа, которая выступала на незакрытых одеждой местах ее тела, вся была подчинена этому маленькому человеку, на которого она смотрела неотрывно – всё время – пока не появился Игорь Владимирович. Когда-то бывший розовым и потемневший за последние месяцы круглый участок кожи ее левой груди только слегка выделялся на белом полотне плоти, а своим маленьким кончиком прятался во рту младенца. Возле кровати, на которой она полусидела, стояла еще одна – небольшая, деревянная детская, с белоснежными перекладинами.
– Ты уходишь? – чуть слышно произнесла женщина.
– Нет, – Игорь Владимирович смотрел на жену и ребенка, не отводя глаз, все также говоря шёпотом, – так уснул вчера, – говорил он, имея в виду свою помятую за ночь одежду: черный свитер и голубые джинсы. Он чувствовал, что боль огромным пятном распласталась по всей его голове изнутри. И только сейчас, спустя пятнадцать минут после пробуждения, он осознал, что была суббота и ему не нужно было ехать в офис. От этой мысли стало значительно легче. Следом за этим он вспомнил, что собирался сегодня съездить к родителям.
– Я вчера не заметила, что ты там уснул, – сказала она, опустив глаза, – извини. А потом будить тебя было жалко, поэтому я тебя накрыла.
– Да ничего, – ответил Игорь Владимирович и снова почувствовал укол неловкости, – спасибо.
Молча Игорь Владимирович шагнул в ванную. Сняв с себя одежду и отодвинув стеклянную перегородку, он шагнул через небольшой, выступавший в полу порожек, и ступил на керамическую зелено-бордовую мелкую плитку. Тело требовало прохлады и Игорь Владимирович, долго не раздумывая, повернул никелированный рычаг. Вода брызнула. Она начала обволакивать его тело, которое за секунду покрылось армией мурашек. Вода лилась по мощной спине, грудной клетке, стекала по ногам вниз – к пяткам. Вода лечила: забирала разбитость от алкоголя, сонливость, придавала сил и боль наконец-то начинала отпускать свой короткий поводок. Всё постепенно прояснялось, но мужчина все равно не мог до конца сосредоточиться, поэтому пустил рой мыслей в своей голове на самотёк. Он достал электрическую зубную щетку и нажал на кнопку. Вкус ментола уносил вчерашние помыслы.
С мокрыми, чуть взъерошенными волосами, завернувшись в темно-синий халат он босиком зашел на кухню, прикрыв за собой белую деревянную дверь. Через пару шагов, которые он успел сделать, его ступня угодила во что-то склизкое. Щёки скривились. Игорь Владимирович посмотрел на ногу, а потом достал салфетку со стола и убрал с конечности коричневую жижу. Пока кофе-машина изливала из себя кофе, мужчина не спеша достал мобильный телефон из кармана халата. Разблокировав его впервые после пробуждения, Игорь Владимирович тут же наткнулся на чат мессенджера и слегка удивился. Чат был пуст, а с фотографии чужого профиля на него смотрела девушка с волнистыми, цвета каштана, волосами и небольшой, но выделяющейся родинкой под уголком правого глаза. Чуть улыбающаяся. «Была сегодня в семь десять» – информировала сеть. Мужчина одним движением указательного пальца смахнул чат и приложение целиком с экрана. Телефон опустился обратно в карман.
Он почувствовал свое сердцебиение: живое, быстрое, выбивавшее ритм, увеличивавшее скорость. Дышать стало труднее и в этот момент он уловил едкий запах кофе, которым наполнилась белая керамическая кружка. Игорь Владимирович не понимал, почему и что его вывело из равновесия. Почему это странное волнение было таким незнакомым, почти забытым, но таким приятно щекочущим его чугунные нервы. Он посмотрел вдаль – начал скользить взглядом по крышам старых панелек. С высоты шестнадцатого этажа кирпичного, относительно нового дома, в котором он уже жил несколько лет, было видно многое: широкий проспект, оживленный перекрёсток, масс-маркеты и потоки спешивших куда-то людей. Игорь Владимирович вдруг вспомнил, о чем думал вчера, лёжа на диване. Он даже не пытался пробудить свои прошлые мысли – осознание пришло само и паззл сложился: алкоголь, чужая фотография, сон. Игорь Владимирович достал смартфон, открыл чат и еще раз посмотрел на него. Чат был пуст. Ему снова полегчало и телефон опять беззвучно исчез в кармане.
– Наконец-то уснула, – его жена Марина внезапно проникла на кухню и вырвала Игоря Владимировича из глубоких мыслей о себе самом, – всю ночь сегодня не спала толком, – она взяла из шкафа белую кружку и, открыв маленький тоненький кран, соседствующий рядом с большим – основным – наполнила его водой. Сделав глубокий глоток, женщина со звуком выдохнула, – Игорь, давай поменяем в той комнате мебель? Кожаный диван, – она чуть остановилась, – уже обтерся.
– Давай, – равнодушно произнес он, все стоя к ней спиной. Она подошла к кофе-машине и вытащила с поддона практически до краёв полную чашку с кофе и опустила ее на столешницу.
– Кофе сварился, – сообщила она ему, – ты Маркиза не кормил?
– Нет, – равнодушно ответил он.
Марина хотела открыть шкафчик, в котором лежали пакетики с влажным кошачьим кормом, и уже потянулась к нему, но Игорь Владимирович внезапно повернулся к ничего не ожидающей жене и одним рывком придвинул ее к себе, а затем резко, сжимая руками ее талию, он повернул ее лицом к окну и, когда она оказалась между ним и подоконником, прижался своими бёдрами к её бёдрам. Она не сопротивлялась, только немного задрожала в коленях. Игорь Владимирович своей крупной большой левой ладонью нежно водил по округлостям в верхней части её тела; он почувствовал, что тонкая ткань, облегавшая грудь жены, намокла от молока. Правая рука мужчины задирала подол ее шёлкового халата, нащупывая нижнее белье.
Солнце еле-еле выходило из-за громоздких питерских серых туч, лучами освещая всё те же крыши и скользя светом по проржавевшей жести. Пролетали птицы, гудел где-то ветер, приводя в движение провода.
Женщина задрожала сильнее, ее пальцы сжимали угол небольшой цветастой подушки, лежавшей на подоконнике. Она прикрыла рот рукой. Пальцы ослабли, а оба тела обмякли. Правая рука Игоря Владимировича уперлась в подоконник, а левая все еще обхватывала жену через весь ее еще округлый живот и держала за бедро. Головой он припал к её спине, вдыхая через тонкую ткань халата нежный её молочный запах.
Кофе так и остался не выпитым.
2.
Подземный паркинг был безлюдным и слегка пахнущим бензином. Автомобили в отсутствие людей тихо спали в своих коматозных снах, словно драконы на цепи, охранявшие сокровища, только здесь – пригвожденные к полу силами электроники: сигнализацией и противоугонными механизмами. Игорь Владимирович ставил свой автомобиль всегда на одно и то же место – у стены. Было удивительно, но это место никто и никогда не занимал, в какое бы время суток он ни приезжал на стоянку. Он любил этого черного «немца», любил всей душой, понимая, что это всего лишь груда железа, но воспринимал его как друга – тихого, спокойного, всегда слушающего и понимающего. Друга верного и сильного – сильного в пару сотен лошадиных сил. Черный «немец» стоял среди таких же тихих, чужих железных друзей – экспатов российского автомобильного рынка. Боковые зеркала были прижаты к большому телу машины, будто уши собаки, которая чего-то испугалась. Игорю Владимировичу нравилась эта бездна черного цвета, покрывавшая автомобиль. В черном цвете он видел какую-то силу, холодность, элегантность и отчужденность, но в то же время он находил в черном цвете и глубину, и вместе с тем и загадку. Почти так же, как черный, он любил только синий.
Сработала сигнализация: звук, появившись в пустом пространстве отскочил эхом о бетонные стены подвала и Игорь Владимирович взялся за ручку двери, потянув ее привычным движением на себя. Дверь открылась, обнажив безжизненное нутро автомобиля, а сам Игорь Владимирович устроился на сиденье и замер. Сон все еще маячил перед глазами. Она, танцевавшая перед ним, какая-то незнакомая и фантастическая комната и волшебство разнокалиберного света словно в психоделическом дурмане – все это было странно, ново и необычно, и невольно эта заблюренная картинка без четких контуров за пару часов бодрствования раз за разом прокручивалась в его голове в режиме слоу-мо. Головная боль утихла: спряталась в каком-то маленьком уголке мозга и больше не высовывалась, однако, Игорь Владимирович понимал, что это, скорее всего, было ненадолго. Приступы мигрени преследовали его всю жизнь: особенно сильной боль становилась после выпитого алкоголя. Он вставил ключ в разъем зажигания и вся приборная панель поприветствовала его, переливаясь разноцветным спектром огней: красным, желтым, зеленым и оранжевым. Машина рада тебе, думал он, в каком бы настроении ты к ней ни пришел, и встречала радостно – как собака, но без обезоруживавшего виляния хвостом, а холодным и резвым урчанием мотора, фейерверком цветов, которые уже на миллионный раз исполнения превратились в рутину и повседневность. Пальцы без сознательных команд, автоматически, сами тянулись к нужным кнопкам, к верным рычажкам и пластмассовым приборам. Игорь Владимирович пытался сосредоточиться на том, зачем он, собственно, ехал к родителям, но мысли в его голове сбивались в стаю словно мотыльки в свете фонаря и боролись в этом хаосе одна с другой как потные боксеры на ринге. Направлялся он к ним, потому что его уже долго не отпускало странное ощущение от их поведения – он в последнее время чувствовал холод между отцом и матерью: видел ее грустные глаза и его – вечно смотрящие вниз. Они приезжали и не разговаривали друг с другом, и думали, что в хаосе голосов Игорь Владимирович не замечал их отчужденность друг от друга. Он все это видел, чувствовал кожей, но не решался спросить, что было не так. И сейчас, сидя в пустой машине, Игорь Владимирович не торопился ехать. Его будто разрывало противоречие: с одной стороны, он понимал, что ехать было необходимо, так как тянуть с этой непонятной вещью уже нельзя – он хотел знать, что происходит на самом деле, с другой – он что-то чувствовал, какая-то догадка уже жила в нем и он от нее в своей голове бежал. Бежал, как можно быстрее, чтобы она его не догнала и не опутала в свои тяжелые и мучительные цепи. И больше всего на свете он боялся, что окажется прав. Вроде бы правота должна приносить удовольствие: можно упиваться собственной, пусть и иллюзорной, но победой. Но не в этот раз. Когда от правды его отделяло несколько десятков километров и почти час езды, он медлил. Он тянул время: растягивал его как тесто, в которую еще не добавили муку, и как жевательную резинку, которую перемалывали во рту битый час – он понимал, что встреча с правдой была неотвратима, тем более, когда ты сам стал ее инициатором.
Но наконец-то, спустя десять минут нахождения в тишине кожаного салона, он надавил на педаль и мотор в миллисекунды отозвался ревом. Вся машина зашлась в движении: детали закрутились, начали тереться друг о друга, неслышно стуча и соприкасаясь под капотом. Автомобиль наконец-то тронулся с места. Шины поскрипывали, переминая своим весом песок и частицы земли, принесенные в подземный паркинг случайными воздушными массами.
Последние полгода выдались для Игоря Владимировича сложными. В начале осени родилась их с Мариной дочь – Вера и жизнь их за одну неделю резко изменилась. В ноябре прошлого, уже ушедшего года Игорю Владимировичу исполнилось тридцать девять лет и за несколько месяцев до дня рождения его ум стали посещать нерадостные, порой даже тоскливые, а иногда и вовсе депрессивные мысли. Все, чего он достиг к своим почти сорока годам, вдруг почему-то перестало его радовать, он ощущал, что все это осталось в прошлом и он просто, по инерции, не задумываясь, пожинал плоды своих прежних заслуг. Он откровенно скучал на совещаниях, приходил на работу позже начала рабочего дня, а в своем кабинете, распределив все задачи между подчиненными, часто тосковал, не находя своей деятельной душе применения. И всю эту неудовлетворенность, которая с каждым месяцем разрасталась в его душе и поглощала его силы, словно чёрная дыра, можно было бы направить в конструктивное русло, он сам это понимал, вот только он не знал, куда ему двигаться дальше. А двигаться, в этом сомнении у него не оставалось, было просто катастрофически необходимо.
Игорь Владимирович посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Его темные каштановые волосы уже тронула седина. Она задела отдельные участки волос и походила на небольшие подпалины, словно на шерсти у котов. Он смотрел на свое отражение и будто спрашивал себя сам о чем-то и словно не решался ответить себе на эти вопросы.
Через полчаса, пробиваясь сквозь движущийся поток автомобилей, он выехал из города. Урбанистический пейзаж, состоящий из камня, стеклянных фасадов, шлагбаумов и вывесок пропал из его поля зрения. По обе стороны дорогу окружал хвойный лес: ровные, вытянутые фигуры сосен и елок, равнодушно сторожили каждый километр магистрали. Игорь Владимирович сильнее давил на газ и стрелка закономерно задвигалась на спидометре, догоняя очередное двузначное число.
В этом году случился абсолютно бесснежный январь. Весь месяц снегоуборочные машины простояли в своих холодных ангарах и, кажется, только раза четыре за тридцать дней вышли на работу – слегка примять снег. Игорь Владимирович вспоминал ее – манящую, интригующую, зовущую к себе, и свой сон, сконструированный его подсознанием, которое не стеснялось сюжета и который прервался звуком детского плача. Ему бы очень хотелось досмотреть тот сон, но он одновременно с этим и боялся его. Проезжая мимо знакомых, но давно не виденных улиц маленького городка, он достал телефон из кармана куртки. Нет, никто ему не звонил. И сообщений тоже не отправлял. Игорь Владимирович снова открыл тот чат с фотографией брюнетки, увидел в чате «была в сети в 10:10» и закрыл его.
Наконец, въехав в небольшой городок, выйдя на главную магистраль населенного пункта, он завернул на знакомую улицу. Дом, в котором жили его родители, был двухэтажным, деревянным, окруженным зеленым жестяным забором. Игорь Владимирович дернул калитку и увидел худую фигуру матери, чьи плечи покрывала коричневато-серая, пушистая, торчащая в разные стороны ворсинками шаль. Видимо, подумал он, мать, как только услышала звук мотора, сразу поняла, что он приехал и вышла его встречать.
– Ты чего без куртки? – кинул сын матери сразу, пока она смотрела на него в ожидании.
– Я быстро, – она обняла его. Виктория Андреевна положила свои руки на плечи сына, образовав на его шее кольцо, и Игорь Владимирович вдохнул запах матери, уткнувшись носом куда-то ей в светлые крашеные волосы.
Еще несколько лет назад мать Игоря Владимировича работала преподавателем в педагогическом университете имени Герцена, но достигнув пенсионного возраста, профессию оставила и ушла на заслуженный отдых. Она имела ученую степень доктора филологических наук и благодаря матери Игорь Владимирович хорошо знал всю русскую литературу, прочитав в детстве, а затем и в юности все книги, находившиеся в семейной библиотеке. Недостатка книг в их доме не было никогда. Мать любила свою работу, и их небольшая кухня в старой квартире в центре Петербурга часто была полна молодых студенток, которые при появлении Игоря Владимировича дома, тоже недавно вышедшего с пар, смущались и смотрели на него с интересом и даже, как выражалась сама довольная мать, с придыханием. Но не смотря на интерес противоположного пола к нему, Игорь Владимирович жениться тогда не торопился и в ЗАГС отправился, когда уже отчасти сделал карьеру.
Они зашли в дом. Снимая свои черные ботинки, Игорь Владимирович услышал доносившийся из глубины дома скрип деревянных дощечек – лестницы, волокна которой напрочь высохли и ломались в бесконечном столкновении внутри бревен друг с другом. Владимир Иванович, отец Игоря Владимировича, был на удивление веселым. Его усы, раскинутые надо ртом небольшими седыми полосками, шевелились – хозяин дома то и дело постоянно улыбался и был в приподнятом настроении. Даже слишком, подумал Игорь Владимирович и отметил в его глазах уже забытый, прежде им когда-то видимый, но он не мог вспомнить, когда, блеск. Что-то тревожное ежом зашевелилось в душе Игоря Владимировича в ту минуту. Будто унесло его назад. В те времена, когда он был мальчиком, а отец казался взрослым умным мужчиной, на которого Игорь Владимирович всегда хотел быть похож. Что-то брякало по пыльным клавишам детства и смутное предчувствие чего-то нехорошего, а что еще хуже – неотвратимого, занозой впилось в его внутреннюю кожу. Он ощутил, как внутри него все задрожало. Он будто уменьшился в размерах и вдруг оказался в той старой квартире в центре Петербурга, в которой вырос.
На отце были явно новые брюки и красный, с молнией на горле, шерстяной свитер. Они обнялись. Отец все также улыбался, но почему-то не смотрел сыну в глаза. Игорь Владимирович это тоже заметил. Отец ему казался счастливым, но отчего-то немного словно стыдящимся этого. А вот мать – напротив – не выдавала никаких эмоций. Ее лицо оставалось неподвижным: без мимики, без скачков, без еле уловимых всплесков. Сплошная отрешенность и равнодушие.
Затем они прошли на кухню. Мать гремела кастрюлями и плошками, а отец искал пульт от телевизора, чтобы выключить наконец-то источник раздражающих звуков.
Все трое сели за стол – продолговатый светлый деревянный стол с ажурной салфеткой посередине, на которой стояла миниатюрная пустая ваза. Возле нее находилась плоская хрустальная чаша с несколькими печеньями. Перед Игорем Владимировичем опустилась на стол дымящаяся тарелка с супом, которую принесла мать. В бульоне плавали картофель, кусочки грибов и слегка разварившийся овес. Он взял ложку и стал поглощать горячее снадобье, от запаха и вида которого в животе уже начинали скручиваться стенки. Всю дорогу, пока он ехал к родителям, он мечтал о супе из-за всё еще мучившего его легкого похмелья. Пока они обсуждали бытовые проблемы, работу Игоря Владимировича и его недавно родившуюся дочь, сын заметил, что родители странно переглядываются. Отец будто взглядом задает матери какие-то вопросы, а та безмолвно, глазами ему отвечает. Клапан в грудине Игоря Владимировича стал перекачивать кровь быстрее. Владимир Иванович сделал несколько тяжелых вдохов, готовя выбросить из себя слова, но в конце все-таки останавливался. Глаза бегали – изучали лакированную поверхность стола. Мать временами поглядывала на отца с ожиданием. Воздух сжимался. Игорь Владимирович вдруг снова почувствовал себя ребенком: будто он пришел из школы домой, и они всей семьей ужинали – не хватало только сестры. И вот сейчас семья засела в каком-то непонятном ожидании, готовясь сообщить ему новость и с каждой секундой Игорю Владимировичу казалось всё больше, что новость эта будет неприятной.
– Игорёш, – начал отец, сделав глубокий вздох, – мы с твоей мамой разводимся.
Игорь Владимирович застыл. Кусок картошки по инерции провалился в желудок, и он почувствовал его явственно, будто это не картофель падал между стенок пищевода, а он сам падал в какую-то бездну, словно Алиса, следуя за своим неумным любопытством. Жизнь будто в миг превратилась в стоп-кадр. Никто не мог этого видеть, но под его пиджаком и рубашкой по коже забегали маленькие предатели-мурашки. Игорю Владимировичу казалось, что его счастливое детство в одночасье разбилось на куски. Осколки полетели в разные стороны, царапая деревянную столешницу кухонного гарнитура, падая на кафельный пол, и улетая куда-то под холодильник и шкафы. Все его воспоминания, которые он прятал от себя уже всю взрослую жизнь, казавшиеся ему теперь собственными выдумками и бредом, снова стали явью. Они снова обрели свои четкие контуры в реальности.
– Это зрелое решение. Мы его приняли с мамой вместе, – Владимир Иванович только один раз глянул сыну в глаза, а все остальное время смотрел в сторону.
Сын бросил взгляд на мать. Его детская душа после долгого вопрошающего изучения отца автоматически искала ответа у матери. Но та не смогла ответить ему. Она молчала и в итоге опустила глаза. Игорь Владимирович понял, что не отрешенность и равнодушие это были, как ему показалось еще полчаса назад. В ее глазах он увидел разочарование, смешанное со старой, глубоко запрятанной болью. В убийственной тишине несколько секунд никто не произносил ни слова и можно было различить, как капала в раковине с крана вода в наполненную той же самой водой кастрюлю.
Игорь Владимирович не мог выдавить из себя слов. Даже не пытаясь сформулировать свои мысли, он резко встал и направился к выходу, снял с вешалки свое черное пальто и стремительно его надел, а вслед за этим и натянул ботинки, не застегивая боковой молнии на них. Дверь распахнулась. Свежий воздух ударил ему в лицо, но легче от этого не стало. Он шарил в карманах пальто и быстро нашел маленький пульт. Машина снова щелкнула.
– Игорь, стой, – кричал ему отец, который выбежал сразу же за ним, не надев ничего поверх красного свитера. Игорь уже открыл дверь, повернулся к отцу, а потом произнес:
– Это все из-за нее, да? – по лицу пробежала нескрываемая конвульсия. Он стиснул зубы, и поджал губы, – скажи, из-за нее?
Владимир Иванович опустил голову. Он молчал и будто изучал сырую землю, которая увлажнилась дождем, которого они не заметили, пока были дома. Потом он решился и поднял голову и посмотрел сыну в глаза.
– Да, – ответил он.
Несколько секунд Игорь Владимирович смотрел на отца, опустившего голову и не смевшего посмотреть сыну в глаза. Но всё же через мгновение он взглянул на Игоря Владимировича и увидел на его лице нескрываемое презрение, которое исказило все его еще достаточно моложавое лицо без каких-либо морщин. Сын, удостоверившись в своей догадке, сел в машину и завел мотор. Автомобиль вздрогнул, ручник пошел вверх. Владимир Иванович перегородил дорогу автомобилю: его рука хлопнула по капоту, давая понять этим жестом Игорю Владимировичу, что разговор еще не окончен. Отец обошел машину и быстро запрыгнул в салон, сев на пассажирское сиденье.