Алина Сергеевна Ефремова
Маленькие люди великой империи

– Милёк, неужели нельзя ничего изменить?!! – всхлипывала она. – Неужели мы живём в таком безразличии? Я хочу уехать отсюда, я не хочу так жить! Мне так жалко этих детей! Они никому, совершенно никому не нужны!

Милослав сел рядом с ней, обнял свою любимую девочку, гладил по волосам, плечам. Сделал самое лучшее, что мог сделать, – просто молчаливая поддержка в безвыходной ситуации. «Какая же она ещё наивная у меня», – лишь подумал он.

Дело было не только в наивности. Диляра была продуктом большой пробоины в государственной системе Хазарии. Таких, как она, молодых, горячих, неравнодушных, даже в наши дни было довольно много. Государство, которое заблокировало международной интернет, разрешая людям пользоваться лишь внутренней сетью; полностью закрытое государство – выехать можно было только по выездным визам, а въехать практически невозможно; государство, которое держалось на строгой кастовой системе и религиозных догмах (пусть и с некоторыми поблажками, как дань современности). Это государство упустило одну вещь – силу образования.

В школах классы делились по кастам. Ребёнок учился только с детьми из своей касты, но по окончании школы мог перейти в другую, сдав дополнительный экзамен по «Основам христианской религии и кастовому строю Великой Хазарии», либо остаться в своей.

Дальше любой желающий мог поступить в университет. Не все профессии были доступны, также существовало определённое деление по кастам. Научные профессии, медицина, образование были доступны только сведущим. Военное дело и работа на МХП²⁰ – естественно, только воинам и т. д. Тем не менее некоторые факультеты современной Хазарии остались оплотами инакомыслия и внутренней свободы для всех желающих. Журналистика, иностранные языки, юриспруденция, социология и искусство – кто-то из старых преподавателей, работающих ещё со времён ДНССВЕ, потихоньку рассказывал студентам о демократических ценностях, кто-то позволял высказывать своё мнение, да и молодые студенты из разных каст в университетской атмосфере общались друг с другом куда больше, чем люди более взрослые, чья жизнь была ограничена рамками их кастовой принадлежности.

Многим государственным институтам Хазарии была присуща закрытость, это не могло не коснуться и университетов, которые находились под управлением представителей сведущей касты в Смрадной палате. Вышел парадокс: высшие учебные заведения оказались достаточно закрытыми от самого государства, никакие духовники и воины не могли этому помешать, хотя очень хотели.

Представители воинской касты заправляли в военных вузах, но их руки не дотягивались до гражданских профессий. Синод много раз предлагал власти передать высшие учебные заведения под его контроль, намекая: то, что происходит в их стенах, может быть губительным для новой, молодой системы государства и для «развития духовной нравственности в молодых людях».

Сведущие стояли до последнего, и государство пока что было на их стороне. Отчасти потому что дорожило «мозгами». Власть Хазарии понимала, что вера – это, конечно, очень важно, но технологии, которые сейчас продавались на весь мир, передовая медицина, производство – этого церковь обеспечить и поддержать не сможет. Все элементы системы, все касты были важны как детали механизма, которые должны взаимодействовать друг с другом. Власть понимала это и давала каждой касте определённые преференции, которые были подобны маслу, которое смазывало порой скрипящие шестерёнки хазарской государственной машины.

Могло ли современное положение университетов изменить как-то Хазарию? Наверное, в перспективе нескольких десятков лет – да, если спрут не сможет дотянуться и до этой части своих владений. С другой стороны, было два важных фактора. Во-первых, довольно малая часть юных хазар шла получать высшее образование, это было не столь популярно среди молодёжи. Во-вторых, большинству выпускников волей-неволей после выпуска из университета приходилось приспосабливаться к реальной жизни, где не очень много места было для их свободы. Можно сказать, что власть добровольно закрывала глаза на очаги непокорности, не считая их пламя слишком уж опасным для ханства.

Первый серьёзный провал охладил пыл борьбы Дили с Левиафаном²¹. Девушка с головой ушла в свои первые серьёзные отношения.

В свои двадцать семь Милослав успел нагуляться, влюбиться, жениться, разочароваться в браке, развестись и поставить крест на идее большой и светлой любви; так по ней истосковаться, что новые чувства сбили его с ног – вроде бы твёрдо стоящего на земле, самоуверенного, молодого мужчину. Уже через месяц он шептал на ушко признания, а через три – предложил руку и сердце.

Спустя полгода после этой истории со статьёй они поженились, и ещё через два месяца Диля радостно сообщила новоиспечённому мужу о своей беременности.

Небо их счастья было почти безоблачно. Почти. Беременность Диляры остро поднимала вопрос финансов. Милослав не бедствовал, в очередной раз сменив работу, зацепился за позицию риэлтора, продающего коттеджные дома, в небольшом агентстве недвижимости. Как сказал ему Марат, предлагая сотрудничество:

– Ну ты же разбираешься в домах?

– Ну разбираюсь, – ответил тогда Милош, не представляя, о каких домах идёт речь.

Встретив Диляру, он съехал от отца, к которому не так давно вернулся из квартиры бывшей жены, в приличную съёмную однушку в хорошем районе Итиля и столкнулся с потребностью не только оплачивать жильё, но и готовиться к родам будущего ребёнка. К этому добавлялось ещё и то, что он финансово помогал своей бывшей жене, в одиночку воспитывающей маленького мальчика, которого Милослав за пару лет их отношений полюбил как своего собственного. Конечно, он не был обязан этого делать, совместных детей у них не было, но почему-то оставить женщину один на один со своими проблемами Милошу не позволяла совесть. Он понимал, как тяжело быть матерью-одиночкой, и они так сблизились с её сыном, что больше всего он скучал именно по нему, чувствуя вину за конец отношений с его матерью, будто перед родным ребёнком.

Совсем молодая Диляра совершенно не готова была ни к тому, чтобы стать матерью, ни к мысли, что Милослав сохранил связь с бывшей женой, ни к горькой правде, что парень он не такой уж и перспективный, как ей казалось: квартиры своей нет, карьеры нет, машина, как выяснилось, была подарена братом, позже отдана ему же за долги (Милош занял у Зорана крупную сумму на роды и первые вещи для будущего малыша; сами знаете, сколько сейчас всё стоит: одежда, кроватка, коляска, памперсы).

Лодка безоблачного счастья проплавала где-то год, быстренько разбившись о рифы голой житейской правды. Начались серьёзные конфликты, наверное, пара бы разошлась, если бы не определённые обстоятельства. Во-первых, они не настолько давно были вместе, чтобы Диляра успела сменить очарование на презрение. Во-вторых, они не настолько были зрелы, чтобы поставить крест на надеждах. В-третьих, влюблённость их была такой феерией, что на отголосках её ещё годы можно было бы сосуществовать в мире и понимании.

Всё это помогло им пережить тяжёлые первые годы брака с новорождённым ребёнком на руках. Юный возраст особенно хорош тем, что все трудности воспринимаются как приключения. Тогда, узнав о своей беременности, Диляра смотрела на Милослава ещё наивным, совсем не знающим жизни взглядом, который обычно бывает у девушек, по молодости ещё уверенных, что в этой жизни всё устроится само собой наилучшим образом просто потому, что они того заслуживают. Милош изо всех сил старался оправдать её ожидания. Именно поэтому он так решительно согласился на очередное авантюрное предложение Марата, уверяющего его, что они «поднимут нормальных бабок» на этой стройке.

Глава 7. Выйти из зоны комфорта

– Что, у нас новая девочка на ресепе? – спросил Зоран Елену, «которая по кадрам».

– Да, вчера взяли, Зоран Михайлович.

– И как она? Как зовут?

– Роксана. Пока обучается, но вроде соображает.

– Хорошо, хорошо… – сказал он, задумчиво глядя через стеклянную дверь переговорки напротив приёмной на профиль новенького секретаря.

Лена принесла начальнику портфолио нового кандидата на должность финансового директора, который прошёл все предыдущие этапы собеседования и теперь должен был встретиться непосредственно с начальством.

Зоран повертел папку в руках, но даже не открыл, отбросив её от себя подальше на стол. «Роксана, значит… – подумал он, – а она ничего». Тоненькая брюнетка, южная хазарская кровь. Густые вьющиеся волосы ниже лопаток; запоминающиеся, чуть грубоватые черты лица: фигурные скулы, нос с горбинкой, пухлые губы, словно очерченные контуром светлее цвета самих губ, от чего они казались ещё пухлее. Роксана забрала волосы в высокий толстый хвост. «Какие смешные у неё уши, как у Будды», – подумал Зоран. Уши у девушки действительно были необычные: крупные, оттопыренные, вытянутые в длину, будто на полголовы, с длинными мочками; серьги с камушками болтались на самых кончиках мочек, оттягивая их ещё ниже. Эта деталь её внешности почему-то очень рассмешила.

Зоран провёл собеседование быстро и без интереса, всё время не сводя глаз с приёмной, где суетилась новенькая. Он не особо вникал в то, что говорит ему кандидат, подумав: «Ладно, утвержу его, а там посмотрим, как будет работать».

После собеседования Зоран попросил секретаря Диану принести ему кофе в переговорку, выпил его, покурил прямо там (только он и Тимур позволяли себе подобную вольность: курить и бухать прямо на рабочем месте). «Через полчаса начнут стекаться замы и топы компании на еженедельное совещание, уходить в кабинет смысла нет, потуплю тут», – решил он. Новенькая девочка должна была зайти, расставить всем бутылки воды и стеклянные стаканы, разложить чистые скрипящие листы бумаги и красивые тяжёлые ручки с золотой гравировкой названия компании.

Зоран с интересом и садистским удовольствием наблюдал, как девушка под его пристальным и тяжёлым взглядом заливается едва видным на смуглой коже румянцем, путается, мешкается и смущённо улыбается, постоянно поправляя неловким движением выскакивающие из-за ушей пряди. «Нет, ну какие смешные уши», – эта мысль так веселила, что весь оставшийся день он смеялся, когда в голове возникал образ ушных раковин.

Всё время, пока Роксана, не поднимая глаз, суетилась вокруг стола переговорной, Зоран открыто смотрел на неё, глупо улыбался и наслаждался её смущением, от которого, казалось, девушка вся стала какого-то розово-коричневого цвета, как румяный пирожок из печи. Казалось, что с минуты на минуту заискрит и застрекочет ток, пробегающий между ними: между его полюсом расслабленности и её полюсом напряжения. Зорану даже стало немного жаль девушку.

– Ну здравствуй. Ты новенькая?

– Я… эм, да. Я первый день. А вы – Зоран Михайлович?

– Он самый, – Зоран расплылся в широкой улыбке, поставил локти домиком на стол, положив подбородок на скрещённые между собой пальцы, как бы вопросительно глядя на дальнейшие действия Роксаны.

В этот момент она всё суетилась у стола: не поднимая головы, согнув спину, поправляя все разложенные предметы, чтобы те лежали симметрично и ровно. Вдруг девушка выпрямилась, надула щёки и громко дунула на кучерявые пряди, упавшие ей прямо на лицо, из-за чего они естественным образом разлетелись, открыв необычные, очень светлые для смуглого человека, серо-зелёные глаза. Резко повернулась к Зорану, смело улыбнулась и сказала:

– Ну, приятно познакомиться!

– И мне… Приятно… – не поднимая подбородка от рук, произнёс он, выдерживая паузы между словами и всё так же пристально смотря на неё.

Роксана замерла, прищурилась, прямо глядя ему в глаза, хмыкнула, развернулась на каблуках и вышла, виляя бёдрами так, что Зоран аж рот приоткрыл. Закрывая дверь, она ещё раз глянула ему в глаза, хитро улыбнулась, кивнула головой на прощанье и плотно закрыла дверь.

«Ну зараза! Вот алмаз! – подумалось ему. – Его бы только огранить – и будет королева». Назойливые уши вновь всплыли перед глазами, и он рассмеялся. В дверь постучали, совещание началось, и прошло оно на редкость легко и быстро.

После обеда Роксану знакомили с компанией, водили по кабинетам. Привели к Зорану Михайловичу.

– Зоран Михайлович – наше всё! – восторженно представил Камал, бойкий продажник, молодой паренёк, больше всех веселящийся на корпоративах.

– Спасибо, Камал, – со смехом ответил Зоран.

– Мы знакомы, – улыбнулась девушка.

Она смотрела прямо в глаза начальнику. Ни тени того стеснения, что он наблюдал в переговорке. Зоран улыбнулся в ответ и кивнул:

– Очень приятно. Надеюсь, вам у нас понравится.

– Я тоже надеюсь, – ответила она с нагловатой ухмылкой.

На этом их общение вроде бы закончилось. Сухое «слава Хазарии!» каждое утро, «Хазарии слава!»²² каждый вечер. Зоран замечал, что Роксана строит ему глазки, улыбается, кокетничает. Когда он проходит мимо, она провожает его взглядом, надевает юбки покороче, вырезы поглубже. Молодая девочка. Одна из доброго десятка предыдущих секретарш, поведение которых ничем не отличалось. «Что-то в ней всё-таки есть…» – иногда думал он, но в череде рабочих проблем ближайших недель для мыслей о сотруднице совершенно не было времени.

– Есть у меня для тебя один вариант, – Тимур с хитренькой улыбочкой плюхнулся на кресло по ту сторону рабочего стола Зорана, закинув ноги на стол, а руки заложив за голову.

– Тимур, ноги убери! Ты же знаешь, меня это бесит!

– Прости, прости, брат. Слушай. Номерок один есть. Девочка. Зовут Карина. Да ты подожди, – замахал он руками на друга, стоило ему увидеть его недовольную физиономию, – послушай! Молоденькая, хорошенькая, время проведёшь приятно, гарантирую. И это не то, что ты подумал, другое! Своди её куда-нибудь, пообщайся!

– Тима-а-а-а. Мне не до этого сейчас! Сделка горит! Ты же сам знаешь, Кату с детьми на море отправлять.

– Ну вот, отправишь и встретишься!

– Ох, Тимур! – Зоран спрятал лицо в ладони, глубоко вздохнул, вынырнул, нахмурив брови, и замахал на друга. – Всё, иди, пожалуйста, иди! Работать надо! И тебе тоже вообще-то, а не о девках думать!

– Подумай, Зоран, подумай, – Тимур бодро встал, расправил складки брюк, поправил галстук, налил в пластиковый стаканчик воды в кулере у двери кабинета, – я тебе фотки скину, а ты подумай!

– Иди! – Зоран шутливо запульнул в друга скомканным листом бумаги, Тимур рассмеялся, скомкал пластиковый стаканчик и пульнул в ответ, успев выскользнуть за дверь кабинета до того, как вторая бумажная граната до него долетит.

«Вот придурочный, иногда думаю – и зачем я его держу?» – спросил Зоран сам себя и задумчиво уставился на фотографию семьи, находящуюся слева от монитора: жена со стоящими по обе стороны от неё сыном и дочерью, Ката властно положила руки им на плечи. Волосок к волоску, приталенное платье – элегантное и скромное, юбочка треугольником, белый тонкий поясок. На лице дежурная однотипная улыбка, больше похожая на оскал. Одна и та же поза, которую она принимала, стоило ей попасть под прицел объектива: правая ножка согнута в колене и выставлена вперёд на носок, поворот туловища три четверти, голову чуть склонила, плечи расправила. Ката вся была какой-то сплошной геометрией, а его жизнь с ней – алгеброй. («А так хотелось попасть на факультет искусств! Но жизнь не повернуть вспять, не отменить выбор, который сделал тысячу лет назад».)

Зоран перевёл взгляд на монитор, открыл свёрнутую вкладку браузера. На экране всплыл альбом со страницы «ВДрузьях»²³ , в альбоме – больше сотни фотографий Роксаны: в купальнике, в коротких платьях, в позе сидя, стоя, лёжа, боком, со спины, в весеннем цвете вишен, в танце, в разноцветных огнях ночного клуба, с коктейлем в руках. Лукавая улыбка, игривый прищур с высунутым языком, растрёпанные локоны, красивая укладка, небрежный пучок, разноцветные африканские косички – сотни фотографий, которые он рассматривал второй час, попросив начальника безопасности прислать файлы соцсетей всех сотрудников компании. Везде она была живой и искрящейся, непринуждённой, смешной, дурачащейся. Фото человека в соцсетях – мелочь, говорящая о многом. Подруги, какие-то парни, весёлые поездки. Одним словом, молодость.

Зоран не пользовался соцсетями, у него была лишь секретная страница, с которой он наблюдал за виртуальной жизнью своих детей и жены. Иногда он пользовался программой, купленной у одного старого знакомого воина из МХП, которая отслеживала всю онлайн-активность другого пользователя. Зоран судил так: «Доверяй, но проверяй, и не останешься в дураках!»

У жены всё было глухо, максимум сайты с астрологическими прогнозами, рецепты и тупые светские сплетни, он и проверить-то заходил от силы раз в год. Однажды встретил в онлайн-активности его жены кое-что интересненькое, что взволновало его: сайт с жёстким порно. Правда, отметка «время посещения – три минуты» быстро разочаровала. Он так живо представил, как презрительно искривился её тонкий рот – «фу, гадость какая», что его аж самого передёрнуло.

Зоран смотрел на фото Роксаны, читал комментарии к ним, просматривал профили тех, кто ставит сердечки и лайки… и не мог избавиться от дурацкого колющего чувства ревности, которое он впервые ясно осознал, когда увидел на её странице активность от каких-то молодых парней. Такая же глупая ревность, что и в моменты, когда он ловил сальный взгляд своего товарища на округлостях Роксаны.

Тимур определённо поглядывал в её сторону (хотя в чью сторону он только не поглядывает, ни одну юбку не упустит, засранец!). Зорану впервые захотелось соперничать с другом. До этого он относился к похождениям Тимы снисходительно, считая его чрезмерное увлечение женщинами большой слабостью. Сейчас же сальные взгляды друга в сторону Роксаны почему-то раздражали его и пробуждали доселе неизвестные, первобытные чувства.

Зорану было смешно и тошно от самого себя: заинтересовался секретаршей. До прихода Роксаны он бы отмахнулся, сказав, что это не достойно его. Слишком скучно. Молоденькие девушки на административных должностях смотрят на таких, как он, глазами недоенных коров. Это, конечно, льстит, но со временем приедается и начинает раздражать. Да и вообще, Зоран не считал достойным пользоваться служебным положением, нередко делал выговор Тимуру за то, что в очередной раз крутит с кем-то роман на работе:

– Тим, я всё понимаю, тебе тяжело держать член в узде, но ты пойми – это вредит рабочему процессу! Атмосфера накаляется, одна половина женского коллектива будет злорадствовать, другая – ревновать. Ты её кинешь, и баба вылетит из рабочего процесса на два месяца, пойдут косяки, ну сколько можно!

– Конечно, конечно… да там ничего серьёзного! – отвечал друг, но продолжал.

Зорана это сильно злило. Буквально недавно, после очередного корпоратива, арендодатель выкатил компании штраф, предоставив Зорану видеозапись: ночь, в лифт вваливается пьяная парочка с бутылкой шампанского в руках, сношается прямо в лифте, шампанское разливается, мужчина… кхм, как бы не сдерживает себя прямо на пол…

– Друг… – Зоран не выдержал, позвал Тимура и попросил его глянуть эту запись. – Ну это уже совсем, ты меня позоришь просто! Ты же знаешь, Нагим Таирович – мой давний знакомый, у нас аренда и так по ставке в два раза меньше, чем у остальных… Косячишь ты, а стыдно мне, как подросток, ей-богу! Отвёз бы Милю в «Империю», ну ё-моё, это же неуважительно даже к ней…

Тимур старался выглядеть виноватым, но не мог сдержать самодовольной улыбки. Так и хотелось треснуть ему по шее!

Прошло несколько недель. Зоран злился, что Роксана постоянно цепляет его взгляд. Сгоряча даже подумывал о предлоге, под которым можно было бы её уволить. «Чёрт, почему я вообще об этом думаю? Она заняла слишком много места в моей голове, сложно концентрироваться на задачах, это нехорошо», – однако уговорить себя не получилось, он нутром чувствовал кровь, которая способна обжечь, чувствовал нрав, проявленный в каждом жесте, а особенно в едва уловимом покачивании бёдер: не заученном и отлаженном, а данном от природы.

Бывают такие девушки – всё при них: фигурка спортивная, ухоженные от и до, поясочек на юбочке в тон сумочке и туфелькам (обязательно лакированным на высоком каблуке), идеальный тон помады, волосы, маникюр. На таких оборачиваются, но с такими удавиться хочется уже через месяц. В постели такие барышни думают о том, не помялась ли их причёска и не заметил ли любовник растяжек на попе или лёгкого целлюлита на бёдрах.

В жизни, как и в постели, хороши те, кто без промедления в белых брючках да на грязный итильский парапет, кто по Яровой площади²⁴ босиком, держа босоножки в одной руке, а в другой – открытую бутылку шампанского. Просто потому что раннее утро, идёт дождь и сладко пахнет летом. Такие девочки готовы на приключения – страсть в тёмной арке, в укрытии от проливного ливня, в машине – когда от прохожих вас отделяют только затонированные окна, а хазары любили так глухо тонировать машину, что все окна были – непроглядно чёрные прямоугольники.

Таких девушек видно по глазам. Зоран видел это в открытом взгляде Роксаны, во всём её образе: растрёпанные кудри, небрежность случайно расстегнувшейся пуговицы, оголяющей чуть больше, чем надо. Бегает курить украдкой за углом, тонкая сигарета в руке очень ей идёт. Нагловатость и свобода. Очень многообещающая свобода. Он знал, что преграда формальных отношений между ними рухнет, стоит ему бросить один многозначительный взгляд, и что это будет незабываемое приключение. Он чувствовал это сердцем (ха, сердцем ли?).

В один из вечеров после тяжёлого окончания рабочей недели, многочасовых переговоров, навязчивых мыслей о секретарше Зоран пришёл на отчётный концерт сына в растрёпанных чувствах, сел на продавленное бархатное кресло с третьего раза: два раза пытаясь расправить брюки и пиджак, недовольно фыркая от того, как они предательски подминаются каждый раз. Два раза во время представления ему звонили, и он выбегал, начав срочный разговор, попутно чертыхаясь и извиняясь перед сидящими в их ряду родителями. Возвращался, весь раскрасневшийся и ещё более встревоженный, чем до этого, плюхался на кресло, пыхтя да хмуря брови на цыкающую и ворчащую на него жену.

– Слушай, ты можешь хоть иногда отложить свои дела и спокойно провести с нами время? – не вытерпела наконец Катарина, когда они сидели в машине спустя полтора часа.

– Нет, не могу. Ты же знаешь, какие у меня дела.

– И какие такие дела?

– Бл*ть, зайка, не начинай. Я зарабатываю деньги. И есть разговоры, которые я не могу отложить! Неужели это не понятно?

– Настолько важный разговор, что нельзя перезвонить чуть позже?

– Да.

– А сейчас ты сидишь с таким лицом, будто это я что-то делала не так и я в чём-то виновата!

– С каким лицом я сижу?! Обычное у меня лицо!

– Такое!

– Какое?

– Каменное! Недовольное! Злое! Что, я не вижу, что ли? Почему ты всегда начинаешь отнекиваться?

– Так, всё, я не собираюсь это обсуждать. Надоело уже, – резко отрезал Зоран.

Катарина отвернулась в окно, пейзаж расплывался из-за капель дождя, повисших на боковом стекле. Скорость была высокой, капли подрагивали, застыв на стекле, в глазах от этого рябило. Она отвернулась и уставилась на дорогу, стараясь даже боковым зрением не смотреть на супруга. Если бы не дочь и сын, притихшие на заднем сиденье, она бы ответила. Или расплакалась.

Не от обиды, нет, скорее от раздражения, которое подступило к самой глотке, перекрыв дыхание. Такое сильное, что одна за другой полетели мысли: «Вот разведусь с ним, будет знать!»; «Да как же он надоел, сил нет!»; «Ненавижу его “не собираюсь это обсуждать”, почему он всегда так говорит? Почему нельзя просто обсудить?!» и т. д. Всем этим словам суждено было остаться лишь мыслями, которые с завидным постоянством возникают в головах обоих супругов в каждом браке. Ох, если бы люди озвучивали всё, что они думают. Наверное, дольше всех протягивают только два типа брака: в котором никто ничего не озвучивает и в котором всё обсуждается. Первый тип, к сожалению, встречается намного чаще.

Они никогда не доводили конфликты до конца, не обсуждали, не решали их. Зачастую все ссоры и распри просто заминались, копились внутри Катарины и Зорана. Одно на другое, одно на другое – пока что-то мелкое, незначительное не послужит поводом, и весь этот ворох молчания вспыхнет вулканом, извергающимся десятками обвинений, оскорблений, претензий.

Зоран скажет:

– Сколько же зла ты копишь!

Катарина ответит:

– Да потому что, когда я пытаюсь обсудить, – сразу ты меня затыкаешь!

Он парирует, что это не так, она – что это так. Спор опять ни к чему не приведёт, они оба в очередной раз потушат в себе все чувства, решив, что он всё-таки «хороший отец и муж», она всё-таки «хорошая мать и жена», в целом всё неплохо, наверное, не стоит снова заводить разговор на неприятные темы.

Однако проблемы никуда не уходили. Они просто засыпали на время в твёрдых скалах их уступок и молчания, изредка шипя и коптя безоблачное небо семейного счастья, предупреждая о грядущем извержении.

Вечер прошёл напряжённо. Ката молча подала еду к столу, не сев при этом сама. В середине ужина шумно встала с дивана в гостиной, велела Лилии Рамильевне собрать тарелки и приборы в посудомойку по окончании трапезы и удалилась в спальню. Когда Зоран пришёл наверх, она лежала на боку и делала вид, что уже спит. Он, конечно, сразу понял, что не спит, но предпринимать каких-либо шагов навстречу не хотел. С подчёркнутым обыкновением разделся, принял душ и лёг рядом, повернувшись к ней спиной. Впрочем, ничего необычного, они спали спинами друг к другу уже много лет. Сон в тесных объятиях – это удел влюблённых, как минимум так спать жарко и неудобно.

Вроде бы такая мелочь, обычный небольшой бытовой конфликт. Сколько их в семейной жизни? Сотни и тысячи. Однако Зоран прекрасно понимал, что в последнее время слишком раздражителен с домашними. Он будто срывается на них, хотя, во-первых, ничего такого не происходит, бывали времена и в сто раз сложнее, во-вторых, они уж точно ни в чём не виноваты и правда не понимают, что происходит. Да что уж там, он и сам не очень понимал, почему злился всё больше. В первую очередь на себя за то, что ему тягостно стало возвращаться домой, дома всё сразу же начинало его раздражать, а их непонимающие, виноватые, удивлённые взгляды вызывали чувство вины, которое раздражало ещё больше. В последние недели он просто варился заживо в этом замкнутом круге.

«Жаль нельзя прожить две параллельные жизни! В одной всё как есть сейчас: семейная жизнь, супруга, дети, все наши счастливые моменты вместе, коих очень и очень много. В другой: я свободен, делаю что хочу, живу для себя, встречаюсь с молодыми девушками без обязательств. И та и та по-своему прекрасна. И та и та про счастье, но к сожалению в жизни выбор стоит «или-или» – в сердцах сетовал Зоран. Такие вещи они никогда не обсуждали бы открыто, даже подумать об этом было невозможно.

* * *

«Чертовка, никак не отпустит!» – подумал Зоран как-то утром, украдкой поглядывая на стройный стан Роксаны, склонившийся над письменным столом по ту сторону стойки регистрации и приёмов. Изящные пальцы без колец (по протоколу компании) со страстными алыми ногтями формы миндаля перебирали какие-то бумажки (ох, а как вальяжно она набирала текст на клавиатуре с этими ногтями; прямыми, как веточки, оттопыренными пальцами), а круглый задок, обтянутый атласной строгой юбкой (такой узкой, что он буквально слышал, как трещит ткань, когда она садится за стул, хоть и находился за прозрачными звуконепроницаемыми стенками переговорной), был занозой в его глазу, который никак не мог найти ничего другого, чтобы зацепиться в этот томительный час нудных переговоров.

«Зацепи-и-ила…» – медленно протянул он, обращаясь сам к себе бесшумной перебежкой губ, и тряхнул головой, словно пытаясь очнуться от сновидения. Нахмурился, скрестил ладони, вытянув указательные пальцы вверх, и уставился на них с видом человека, который внимательно слушает говоривших, но на деле вообще не вникал в суть беседы.

«Слишком много усилий…» – в очередной раз повторил Зоран про себя, пытаясь забыть этот задок, эти кудри, эти смешные уши Будды и эти алые ногти формы миндаля. Это стало требовать слишком много усилий… стараться не срываться на домашних; злиться и стыдиться собственной неожиданной слабости; скрывать своё раздражение каждый раз, когда Тимур разглядывал Роксану как экспонат в грёбаном музее. Тимур говорил с ней, громко смеясь, флиртовал с ней на кухне или за углом, где курят сотрудники («этот гад всегда курит в кабинете, какого хрена он начал шастать за угол с подчинёнными?!»). Слишком много усилий: не думать, не смотреть, избегать, не обращать внимания, ругать себя за безразличие к работе. Всё стало слишком сложно.

Что делает мужик, когда становится слишком сложно? Правильно, решает проблему (ищет лёгкий путь). Сначала Зоран хотел её просто уволить, не в его правилах было крутить романы с подчинёнными, он считал, что это вредит репутации руководителя успешной современной компании, да и вообще, какие к чёрту романы? Зоран искренне мнил себя порядочным семьянином, а связи с продажными женщинами – это так, маленькая слабость, которую он может себе позволить, «она же никому не вредит». На этот раз, к сожалению (или к счастью?), было явно нечто большее…

В итоге задок в юбке, уши Будды и красные ногти взяли верх, и через два месяца с момента вступления Роксаны на должность младшего секретаря Зоран выбил через знакомого духовника выездные визы в дружественную Хазарии социалистическую Кубу и увёз туда девушку.

Свой порыв он объяснил Роксане тем, что она успешно прошла испытательный срок; жене свой резкий срыв тем, что нужно срочно лететь на восток Хазарии на сделку; а себе тем, что иногда можно сделать исключение из правил и вырваться за пределы установленных рамок. «Выйти из зоны комфорта», – как посоветовал ему семейный психолог, к которому их затащила жена в прошлом году. Роксана и не думала отказываться, жена ничего не заподозрила, а совесть, сука, почему-то молчала.