Алина Сергеевна Ефремова
Маленькие люди великой империи
Славия и Чернославия стали не просто равными партнёрами, они потребовали выплату компенсаций за своё колониальное прошлое.
В первые годы казалось, что равенство людей растёт. Что отсутствие кастовости даст каждому жителю ДНССВЕ больше возможностей, что Союз станет единым организмом, который наконец задышит свободно. Что же получили люди на самом деле?
Конечно, вопрос сложный, о нём до сих пор спорят историки. Одни действительно говорят о «заговоре коллективного Запада», другие делают акцент на трудностях резкого перехода к либеральной экономике, третьи винят неэффективное управление во всех трёх странах. Как это всегда бывает, единой правды не существует, скорее истина где-то между.
Если смотреть только на Хазарию, то страна совершенно точно променяла свою автономность на гражданскую свободу. Большой вопрос, что важнее – сила и независимость системы или права и свободы каждого индивида в ней? Люди стали равны, но справедливо ли общество равенства? Обладали ли равными правами и свободами граждане Хазарии или все граждане ДНССВЕ? Были ли равны между собой люди ДНССВЕ и граждане западных стран? Считали ли западные государства равным себе этот Союз? Слишком много граней, слишком много углов.
Граждане ДНССВЕ оказались совершенно не готовы делать осознанный выбор. Они не понимали, как это – избранная власть? Да и могла ли она избираться в стране, где никто никогда ничего не выбирал, с самого рождения, веками и поколениями просто следуя по предначертанному пути? Запад диктовал свои правила, подчиняя экономику Союза, лоббировал выгодные ему законы, скупал ресурсы за копейки.
Простой люд Союза верил президентам. Сознание народа не могло столь стремительно поменяться, каждый новый правитель по-прежнему воспринимался как Хан, наместник божьей воли на земле. Тяжело было понять, что голос по радио или говорящая голова по телевидению – лишь ставленник банкиров, работающих в угоду их капиталам.
Если Хазарию раз за разом потрясали экономические кризисы, то в соседних союзных странах – Славии и Чернославии – дело доходило до голода, тотальной безработицы и ещё большего процветания криминальных структур. Западные капиталисты полностью контролировали всю промышленность союзных стран, покупая ресурсы и продукцию за копейки, чтобы поставлять её всему миру по тройной цене, вводя весь ДНССВЕ в тотальную зависимость от импорта (причём нередко импорта товаров, произведённых из собственного сырья).
ДНССВЕ лишь формально был объединением равноправных членов. Запад ставил нужных правителей в Хазарию, а хазарские президенты, в свою очередь, назначали в Славии и Чернославии уже своих ставленников, контролируя тем самым весь Союз, что, конечно же, приводило граждан Славии и Чернославии в бешенство.
В какой-то момент экономика ДНССВЕ оказалась на грани краха. Все значимые отрасли производства – промышленность, сельское хозяйство, транспорт, строительство, торговля, а также социальная сфера – здравоохранение, образование, наука и культура, технологии; сфера услуг и финансов, – всё это принадлежало иностранцам, зачастую огромным монополиям, конкурировать с которыми у небольших молодых местных предприятий не было возможности. Монополии постепенно захватили весь рынок, открывая на территории Союза предприятия, где была возможность платить людям нищенские зарплаты, не соблюдая при этом никакие нормы безопасности и трудового права. Работали все: женщины, дети, старики.
Валюта обесценилась, искусственно созданные экономические кризисы оставляли людей без крова и средств к существованию, молодёжь старалась уехать на заработки в другие страны. Многие женщины начали продавать свои тела, появились легальные бордели, Хазарию захлестнул опиумный бум. Править всем стал внекастовый частный капитал и финансовый сектор. Демография достигла минимума: пустые детские сады и переполненные дома заботы – государственные учреждения, куда дети сдавали своих пожилых родителей, так как ни их зарплаты, ни пенсии старшего поколения не хватало на элементарное покрытие базовых потребностей.
Дома заботы были одними из немногих государственных институций социальной поддержки, существовавших во всём ДНССВЕ. Было четыре вида таких домов: для пожилых, для инвалидов, для умалишённых и для детей-сирот. На них выделялся бюджет, который бесконечно разворовывался и едва доходил до учреждений. Холод, сырость, скудное питание, тараканы, крысы, протечки, потрескавшаяся краска – антураж типичного регионального дома заботы.
Армия стала наёмной и являлась чуть ли не единственным социальным лифтом для среднестатистического жителя ДНССВЕ. Таким образом, мужчины Союза были вовлечены в выгодные Западу войны на Востоке, в Африке и Азии. Они оставляли там своё здоровье и жизни только лишь бы прокормить семью. А вместе с жизнями оставался и никем неосвещенный вопрос – за кого и для чего мы постоянно воюем? Мировые лидеры именовали ДНССВЕ гордым званием «союзника», «партнёра», но ни о каком союзе и партнёрстве речи не шло, это был регион дешёвой рабочей силы и цены за душу населения, которую можно потратить во имя достижения ещё большего влияния и богатства представителей мировых элит.
Всё это, конечно, случилось не сразу, потребовались десятилетия. В обществе постепенно росло недовольство. Всё меньше веры было в идею равенства и братства. У людей не было ни денег, ни возможности их заработать, ни доступа к социальным благам: медицине и образованию.
* * *
На данном этапе мнения историков расходятся, одни утверждают, что стремительно развивающиеся на тот момент Китай и страны Ближнего Востока видели в Хазарии потенциального экспортёра сырья, которое до этого им приходилось закупать через западных посредников. Также они были заинтересованы в ослаблении Запада, и распад ДНССВЕ напрямую означал крах западного главенства в мире.
Другие историки большее внимание уделяют самим гражданам Славии, Чернославии и Хазарии, росту протестных настроений, образованию так называемого общества краснотысячников – основанной потомками духовной касты, но быстро набирающей популярность подпольной террористической организации, выступавшей за независимость Хазарии, в основу своей идеологии ставящей принципы хазарского христианства, национализма, кастовости и ханства.
С обширной агентской сетью по всей стране, с подпольными типографиями они оказали огромное влияние на умы молодёжи, родившейся в шестидесятых годах двадцатого века. Кто-то считал, что организация финансируется Китаем, кто-то говорил, что организация финансировалась из-за границы бывшими высокопоставленными чинами Великого Синода, которые спрятали деньги национального банка в ожидании лучших времён, – версий было много. Однако факт остаётся фактом: в ряды краснотысячников вступало всё больше и больше хазар и хазарок. Они поджигали, подрывали и разбивали витрины западных коммерческих организаций, особенно страдали банки; учреждали еврейские погромы; устраивали теракты в государственных ведомственных зданиях, захватывали иностранцев в заложники, в какой-то момент оказались совершенно не управляемыми.
Так, уже в конце двадцатого века, в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, во всех трёх странах вспыхнули протестные акции за суверенитет Хазарии, Славии и Чернославии. В Хазарии разразилась настоящая революция. Сначала это были акции краснотысячников, потом их подхватили антиглобалистские и антикапиталистические студенческие протесты, их поддержала большая часть населения, требующая возвращения на независимый от кого-либо путь государственного развития.
Хазарское общество охватили прорелигиозные настроения, требования вернуть кастовую систему, вернуть власть Синоду (по мнению бастующих, именно религиозные догмы могли сдерживать алчность капиталистов и чиновников), установить главенство религиозного закона, социалистический строй, национализировать все крупные предприятия, занимающиеся добычей ресурсов: «Это наша общая земля, и всё её богатство принадлежит каждому из нас в равной степени!»
В Славии и Чернославии же люди требовали независимости не только от Запада, но и от Хазарии. Звучали националистические лозунги с требованиями обеспечить «независимым национальным государствам право на историческое самоопределение». Они получили то, что так хотели, став при этом некой буферной зоной между Востоком и Западом. Новые избранные народом правительства, национальные парламенты с разделением власти между прозападными и прохазарскими фракциями, система выборов, новые конституции. Однако осталась прежняя экономическая зависимость как от западных демократий, так и от религиозной социалистической Хазарии. Неизменными остались и привычные гербы лунницы и восьмиконечной звезды, которые укоризненно связывали прошлое с настоящим.
В Хазарии национализировали экономику, в том числе весь промышленный сектор, изгнаны были все иностранные компании, вернули дореволюционную систему – духовную, правящую, сведущую, воинскую и рабочую касты. В Хазарии был провозглашён новый строй – религиозный социализм с главным лозунгом: «всё что даёт земля Хазарская принадлежит хазарам!» И это была пленительная идея. Социальная справедливость, уверенность в завтрашнем дне, религиозная нравственность помноженные на равное распределение доходов от добычи ресурса и экспорта, осуществляемого государственными монополиями.
Люди говорили: «Сильный Восток – сильная Хазария!»; «Под Яром едины!»; «Сильная каста – независимая Хазария!», «Наконец наступила эра справедливости и спокойствия!» и т. д. Простые люди получили главное – надежду. Надежду на стабильность и развитие. На то, что можно будет спокойно растить своих детей, что образование, наука, медицина снова станут доступны, что они снова выйдут на передовую мировой экономики, как это было когда-то, когда деньги не правили всем и вся. Надеялись, что шелег снова станет сильной и независимой валютой, а спортивные достижения – предметом гордости для всех хазар. Что окрепнет армия, что быть причастным к касте воинов вновь будет почётным, как это было когда-то. Освобождение от капитализма казалось всем возможностью обращаться к более возвышенным материям. «Мы будем строить новое, уникальное общество!», «Беспрецедентный цивилизационный виток» – вещали краснотысячники с экранов телевизоров.
Люди верили и готовы были бороться за это. Люди вверили свои жизни Синоду с Ярпископом Добромиром (до революции носившим имя Калым Абырбаев), который на тот момент являлся ещё и главой общества краснотысячников.
И потекла история по совершенно иному руслу.
Глава 4. Маленькая империя
Компания «ХГМ-корп.», аббревиатура от вымученного Хазгидромонтажкорпорация, была принята Зораном Михайловичем и Тимуром Динаровичем в качестве итогового варианта названия после долгого поиска среди уже зарегистрированных в реестре: Хазгидросистемы, Хазгидромонтаж, Теплостарт, Гидротепломонтаж, Гидротех и проч. Все эти компании, как и «ХГМ-корп.», – шестерёнки огромной машины, неустанно отмывающей, распиливающей и рассовывающей по карманам бюджет гигантской страны, изобилующей ресурсами. Про плодородные почвы говорят: куда палку ни воткни – дерево вырастет. В Хазарии дело обстоит ещё лучше: где ни копни – бабла нароешь.
Компания «ХГМ-корп.» обслуживала энергетические объекты, прежде принадлежавшие частным иностранным компаниям, ныне – государству. Поставка и установка оборудования на гидроэлектростанции, проведение монтажных работ, инжиниринг, реконструкции всех видов ГЭС и ТЭЦ. Другими словами, небольшая компания-подрядчик, участвующая в государственных тендерах и выигрывающая их за счёт вербальных договорённостей с теми или иными «начальниками» из правящей касты (за приличный откат в случае победы). Главную роль в успехе компании играли: способность соответствовать государственной системе и талант руководителей налаживать связи. Как и многие хазарские компании, «ХГМ-корп.» началась со связей, а не уникального предложения на рынке.
Зоран, по окончании университета устроившийся работать в крупную государственную корпорацию на скромную должность, быстро зарекомендовал себя как исполнительный, честный, а главное – умный парень, про которых обычно говорят: «Далеко пойдёт». Через год он «подтащил» в компанию своего лучшего университетского друга Тимура, обладавшего совершенно иными, но не менее полезными качествами: Тим был общительный, не боялся рисковать, легко находил язык с «полезными людьми» и хорошо продавал. Была и ещё одна важная особенность: Тимур был плоть от плоти хазарский человек, коренной итилец, что открывало для этнического славийца Зорана многие хазарские двери.
Внешне – рафинированный столичный франт, кутила и мот; человек мира, прекрасно чувствующий себя за границей в обществе иностранцев (во времена, когда выехать из страны было ещё не так сложно), – в нём никогда не угадывали национальность: принимали Тимура то за француза, то за итальянца, то за англичанина (ещё бы – статный, с тонкими чертами лица, холёный мужчина, следящий за своей физической формой). Он вырос в центре Итиля; закончил французский лицей при посольстве (когда ещё открыты были посольства западных стран и при них были бесплатные школы), знал три языка – французский, английский и хазарский; выходец из касты сведущих (его отец был академиком, а мать доктором наук) – интеллигентная и обеспеченная семья, но сын выбрал другой путь, отказавшись от всех кастовых благ.
Ох какой скандал был в семье Тимура, когда молодой человек заявил, что оформит официальный переход в рабочую касту и последует за своим другом Зориком – простым работником итильской компании. Ему пророчили такое будущее! Рабочие парни редко поступают в высшие учебные заведения, чаще в средние специальные, а если и поступают, то учатся не дальше бакалавриата. Тимура с детства готовили к научной деятельности, с детства объясняли, кто он есть и какова роль сведущих в процветании Великой Хазарии.
Тимур Динарович же был другим человеком. Совершенно другим. Часто бывает так, что ожидания затмевают взгляд родителей на собственных детей. Мы не можем разглядеть истинную природу человека за тем, что хотим в нём видеть, за тем, что считаем правильным и лучшим для него.
– Будь проклято это чёртово разрешение на межклассовый переход! – кричал отец на сына. – Из-за него сведущих скоро не останется, никто не хочет работать головой, все хотят лёгких денег и жить для себя, забывая, что у нашей касты особая и важнейшая миссия – процветание нашей страны! На наши плечи ложится огромная ответственность, а ты отказываешься от неё! Ради чего? Ради сиюминутных удовольствий? Ты плоть от плоти представитель нашей касты, откуда в тебе эти низменные желания? Ты же был таким… таким умным и светлым мальчиком!
Возмущения, крики, увещевания отца и матери молодой юноша, каким тогда был Тимур Динарович, пропускал мимо ушей. Он понимал, кто он есть и чего хочет, лучше кого-либо другого. Казалось бы, где он и где простой рабочий народ? С самого детства до настоящего момента жил, не зная ни забот, ни лишений, вдали от нужды и тягот, но каким-то образом душа его всё это понимала и принимала, а сам он никогда не мог помыслить о своём существовании в отрыве от простого народа или за пределами родины.
Распад ДНССВЕ пришёлся на время, когда Тимур был ребёнком, но даже во времена демократии семья его принадлежала высшим слоям общества. Потомственные сведущие – прадед и дед – сколотили во времена демократии состояние на сотрудничестве с западными энергетическими компаниями, хозяйствующими тогда в Хазарии. Они отлично чувствовали дух времени, дух грядущих перемен – дали отцу Тимура Динару отличное заграничное образование и вернули его на родину, в Итиль, готовя к светлому будущему в христианском социализме.
Тимур сдружился с Зораном с самого первого курса университета. Они были из совершенно разных миров: Зоран – простой рабочий парень из Славии, еле-еле поступивший в университет, и он – гордый носитель благородной фамилии, молодой человек, перед которым открыты все двери, социальный рост для которого был не ступеньками лестницы, а гладкой дорогой, по которой тебе надо лишь прийти из пункта А в пункт Б.
Почему-то Тимур ненавидел эту гладкую дорогу. Ему не хватало острых ощущений, азарта, он стремился почувствовать себя причастным к простому рабочему народу своей страны, всегда мучился вынужденной отдалённостью от него, потому что всю жизнь душа его была именно такой – простой, открытой, готовой на безрассудства.
Тимура восхищал стержень в характере Зорана, которому изначально пришлось выгрызать зубами дорогу к лучшей жизни, казалось, ничто не могло его сломить, он был «настоящим мужиком», по мнению друга. Восхищала широта души Зорика, и он много раз говорил в пьяном порыве искренности:
– Брат, вот за это я тебя и люблю – ты настоящий хазарин!
– Да какой я хазарин, я ж славиец! – со смехом отвечал ему Зоран.
– Славийцы остались там, а ты – хазарин! Веселович! Люблю тебя, Веселович!
Строго говоря, никто точно не мог сказать, кто такие «настоящие хазары». Да и что такое вообще национальность? Самый эфемерный элемент самоопределения человека. В каждой стране это слово имеет своё обозначение, каждый человек понимает его по-своему. Где-то это этническая принадлежность, где-то – общий язык, где-то всего лишь гражданство. Национальность даёт ощущение сопричастности, общности: ты – часть целого, одной группы.
Национальность – удобный инструмент манипуляции. Объединяй людей вокруг национальности / разделяй их по национальному признаку / меняй понятие национальности – ты сплотишь общество или заставишь одних броситься с вилами на других. От братского народа до совершенно чуждой нации – один шаг, пара лет, несколько слов политиков.
Нация определяется этносом, религией, языком или внутри одной нации может быть много этносов, религий, языков? Границы определяете не вы, они закладываются вам в голову. На защиту этих выдуманных границ от вас могут потребовать пожертвовать жизнью. Вы умрёте за то, чем по факту не являетесь, но во что свято верите. Вам в голову вселят идею о превосходстве. Власть пользуется этим инструментом испокон веков. «Разделяй и властвуй»: раздроби общество на разные части – и ты сможешь им управлять. Достаточно поселить в умы масс идею, что их группа важнее, лучше, больше, – и большинство готово разорвать меньшинство. Большинство будет плясать под чужую дудку в твёрдой уверенности, что это они заказали музыку.
Зоран не был хазарином. Хазары от природы черноглазые, черноволосые, кучерявые, жилистые, но территории Хазарии претерпевали столько изменений, столько в них приходило и уходило этносов, столько было смешений, завоеваний и потерь, что теперь уж и не разобрать было, кто настоящий хазарин. Важно было лишь то, кто чувствовал себя хазарином, вёл себя как хазарин: плевал на правила, гнул свою линию, был угрюмым, но при близком общении – очень открытым и душевным человеком. Таким был представитель нации, по мнению самих хазар, но иностранцы скорее дали бы другие определения: закрытый, грубоватый, наглый, агрессивный, прямолинейный, пренебрегающий общественными правилами, при этом фанатично религиозный. И они были не менее правы.
Хазария представляла собой дикий коктейль, в котором одновременно могли уживаться внешне строгие религиозные догмы и негласное разрешение ими пренебрегать. Причём какими можно, а какими нельзя – известно было только самим хазарам. В этой стране всё подчинялось строгой иерархии, классовости, но при этом были неслыханные возможности и свободы. Для человека всё было определено и предначертано, но никто не знал, чего ждать от грядущего дня. Писаные законы сильно отличались от тех, по которым реально жило общество. Этакая смесь, в которой духовные предписания были помножены на современные нравы и природные богатства. Прав тот, кто понял своё место, принял правила игры. У каждого есть шанс стать кем-то, но не все смогут им воспользоваться. Чёрт ногу сломит, пытаясь понять этих хазар!
Тимур Динарович с одинаковым наслаждением как глушил горючую, словно проклятый, не пьянея, так и смаковал дорогой коньяк, любуясь на город с пятидесятого этажа небоскрёба. Он расхваливал аляпистых жён правящих из далёких регионов (которые зазывали его «обмыть новые турбины ТЭЦ») в леопарде и золоте; восхищался утончённостью спутниц итильских руководителей в шикарных, но нарочито скромных контрабандных брендах и бриллиантовом обвесе, – всё с одинаковой искренностью. Купался в дорогих саунах, отделанных мрамором, и в частных кочевых банях на аргале8 в охотничьих юртах на севере Хазарии.
В любом регионе Хазарии, с любыми начальниками и подчинёнными, с попами в алых рясах или мускулистыми представителями полицмейстерства, обладающими нужными связями; в безвкусных ресторанах со вкусной едой, в банях, бильярдах, стрип-клубах, богатых и бедных домах на семейных обедах, – он везде чувствовал себя как рыба в воде, везде приходил чужаком и всегда прощался «своим в доску». Для всех Тимур был парнишкой (даже в сорок лет), который чуть-чуть раздражает чрезмерной болтливостью, но никто не в силах был побороть напор его обаяния. В этом была его сила. Он рано понял это и принял тот факт, что только в касте рабочих перед ним откроются многие двери.
Так и получилось. Пока Зоран наполнялся техническими знаниями, Тимур обрастал связями. Зоран был способен взять на себя обязательства, Тим – риск. Зоран людей объединял, Тимур мог ими манипулировать. Когда Зоран решил основать свою компанию, он, конечно же, позвал с собой друга; тот претендовать на равную позицию даже не стал, так как привык идти за Зораном. Единственным страхом в его жизни был страх ответственности, привитый ему с детства бабушкой и мамой, взрастивших его (пока отец работал) в теплице женской заботы и уверенности, что всё для него уже уготовано, – в столь губительных для мужского естества условиях.
Зоран Михайлович был строгим, но понимающим, Тимур Динарович – вспыльчивым, но весёлым. Зоран Михайлович приглашал к себе в кабинет для тяжёлого разговора, Тимур Динарович – орал при всех. Зоран Михайлович назначал щедрый социальный пакет, Тимур Динарович устраивал шумные корпоративы. За первые пять лет существования компании Зоран Михайлович шагнул из сорок восьмого в пятьдесят второй, а Тимур Динарович усох в кокаиновом угаре. Сотрудники любили Зорана Михайловича (сколько коньяка было налито подчинённым в именные стаканы и выпито почти по-братски за столом Зорика!), а сотрудницы – Тимура Динаровича (сколько любви повидал чёрный кожаный диван в кабинете Тима!).
Компанию «ХГМ-корп.» после успешного старта ждал не менее стремительный взлёт на гребне денежной волны, хлынувшей в Хазарию в начале нового тысячелетия. Захлебнувшись в неожиданных, доселе невиданных ими деньгах, Зоран с Тимуром пустились во все тяжкие потребления благ этой новой углегазометаллической цивилизации, в которой успех не столько зависит от потраченных усилий, сколько от умения лавировать в этом цунами бабла.
Тимур считал своим долгом переспать со всеми красивыми женщинами в его поле зрения, и двигал им скорее инстинкт охотника, чем какие-либо чувства. В отличие от него, Зоран первые годы брака был искренне верен своей жене и открещивался не только от каких-либо действий, но даже от помыслов о супружеской измене.
Однако время шло. Менялся Зоран, менялась Катарина, менялась их жизнь, отношения. После десяти лет брака Зоран начал гулять. Не слишком много, без азарта, скорее от скуки и для разнообразия, находя этому однотипные оправдания: «Все счастливы, никто ничего не знает, это никому не мешает, жена чувствует себя любимой, а значит, я всё делаю правильно». Спустя время постоянные походы на сторону переросли в дурную привычку, которая раздражала её обладателя.
– Понимаешь, Тим, – делился он с близким другом, – девки тянут деньги. Они тянут, я трачу. Они тянут, я трачу. Проститутки, эскортницы, содержанки. Сколько их было? Раньше мне было не жаль, а теперь жалко.
– Стареешь, брат.
– Понимаешь, дело даже не в жадности… а в бессмысленности. Ну куплю я ей айфон, она со мной будет тра*аться. Кто-то другой оплатит ей страховку на машину – она и с ним будет тра*аться. Третий отвезёт на моря – она и с тем переспит. В чём смысл? Я просто один из многих, не первый, не последний. Они даже не чувствуют благодарности, просто негласное правило: ты мне – я тебе. Нет, они делают вид, «благодарят» прямо в машине, восхищённо закатывают глаза, имитируют оргазмы, но я-то знаю. Знаю, что выйдут, включат звук на мобиле и начнут отвечать на пятьдесят входящих сообщений от таких же папиков, как я. Мы все делаем вид, что так и должно быть, понимаешь. Все играем в эту игру. Просто раньше было интересно, а теперь – нет.
– Ха, да-да, я понимаю, о чём ты говоришь. Ведёшь в ресторан, а она телефон кладёт экраном вниз. И вы оба делаете вид, что всё ок.
– Ну да… или отвечает на сообщение спустя пять часов: «Прости, милый, телефон разрядился». Только я-то знаю, что она из-под земли зарядку достанет. Весь ТЦ на уши поднимет, если на трубе меньше пяти процентов.
– Ну да…
– А мы делаем вид, что так и надо. Потому что так и надо. Таковы правила.
– Зор, да ты в депрессии.
Зоран осушил ещё одну стопку горючей.
– Бухло, бабы, бабки – вот моя реальность. Я ведь думал, что всё будет по-другому, но никогда не думал, как именно. Я думал, что я – другой, понимаешь…
– Ха-ха, когда думал?
– Когда на Катарине женился…
Тимур пожал плечами. Его внутренний голос не задавал ему столь глубоких вопросов. Да что уж там, он умел только поддакивать. Искренне хотел помочь другу, но не знал как. Сам он тоже был женат и изменял жене всегда.
Виктория – жена его – прекрасно об этом знала и соглашалась. Между ними был негласный договор: он ей деньги, статус, поездки, а она ему – свободу в любовных похождениях. Без лишней рефлексии. Оба объясняли свои отношения примерно так: «Всё пройдёт. Пройдут годы, пройдут страсти, уйдут силы и желания, а мы будем друг у друга». Зачем разводиться, когда у всех отношений один итог: привычка, быт, партнёрство, дружба, родство. Разводами ничего не изменишь, одинокая старость – вот что ужасно, а они будут друг у друга. Так оно и было, они были парой, были партнёрами, близкими людьми (знаете, когда в браке человек становится тебе по-настоящему родным, как брат или сестра), добрыми друзьями. Они доверяли друг другу. Они были свободными. Как бы это не было смешно, но именно про их пару можно было сказать, что там царит уважение, любовь, забота, взаимопомощь.
Тимур подозревал, что у супруги тоже были любовники. Когда он об этом думал, его кололо что-то вроде ревности, взгляд невольно кидался к телефону Вики, доверчиво лежавшему «лицом» вверх на полке у входа в квартиру, прикроватной тумбочке или на обеденном столе. Вибрация, загорается экран, всплывает прямоугольник нового сообщения – Тимура так и подмывает подойти и заглянуть, но он не делает этого. Они давно договорились: личная жизнь каждого – его личная жизнь; он прекрасно знал, что на соблюдении договора зиждется покой их семьи.
Виктория была женщиной яркой, статусной. Выглядела моложе своих лет благодаря строгому питанию (её рацион состоял из круп, запечённой рыбы, куриной грудки, минимум двух литров воды в день, брокколи, шпината и прочих зелёных неприятностей); спорту; дорогому косметологу и тайному пластическому хирургу, о визите к которому она не говорила даже близким подругам; дорогому салону красоты, где она была постоянным и любимым клиентом.
Всегда с красивой укладкой, стильно и современно одета, моложе своего мужа (но моложе прилично – всего на девять лет, не на двадцать, как любовницы Зорика), успешна в своей собственной карьере (архитектура и дизайн интерьеров), всегда с аккуратным и лаконичным маникюром, дорогой, но не вычурной ювелиркой, преподносимой супругом без повода в качестве неизменной благодарности за понимание и любовь.
Любовь. У них с Тимуром не было детей. Хотела ли Вика? Она до сих пор не знала ответа на этот вопрос. Гормональные требования потомства окончательно стихли несколько лет назад, и отсутствие наследников перестало быть для Вики болезненной темой.
– Пф-ф, не понимаю эту историю про наследника! Он хан какой-то, что ли, вали9 или паша10? Владелец многомиллионной корпорации или глава национального банка? Что в наследство-то останется наследнику – долги и пиджаки? – презрительно иронизировала она всякий раз, когда речь заходила о детях.
С каждым годом она всё больше училась наслаждаться собой, своей жизнью, своими любовниками. Последние случались с ней, конечно, не так часто, как любовницы у мужа, но романы были красивее и страстней, тогда как Тимурик (как называла она любимого мужа) вёл себя «словно тупое животное» (так говорила она об изменах своим самым близким подругам). Это превосходство над мужем безмерно радовало и придавало ещё больше уверенности в себе.
Её любовники… Один был намного старше, солидный чиновник из касты правящих с личным водителем, домами, прислугой, восьмью детьми от трёх бывших жён, секретными счетами по всему миру. Другой – довольно известный актёр, моложе её, с ним случился один из самых запоминающихся романов в её жизни. Третий – партнёр по бизнесу. Четвёртый… впрочем, не стоит говорить больше чем о трёх мужчинах в жизни женщины.
Она не афишировала, что у них с мужем «открытые отношения», предпочитая считать их «демократичными» (у большинства хазар от этого слова дёргался глаз, и она каждый раз смаковала его, громко произнося в обществе). Вообще, по её мнению, такой формат отношений был единственно верным в современном мире.
Катарина – жена лучшего друга её мужа – была понятна и скучна ей, именно поэтому она держала её довольно близко. Вике нравилось, с какой искренностью Катарина верит в верность их мужей («наивная, ха-ха»). Вика не стремилась развеивать её иллюзий, оберегая её от правды, словно дитя, которому не говорят, что Хаджибая Ферро11 не существует.
Было в Катарине что-то такое блаженное, будто из прошлых веков, какое-то старинное понимание уклада жизни, который, конечно же, совершенно был невозможен в современности («и как можно этого не понимать?!»).
Вика с радостью смаковала с подругами воспоминания о том, как Катарина впервые узнала о серьёзной измене мужа («одной из сотни, наверное» и «спустя чуть ли ни полтора года, как он связался с этой Даниёй», – так говорила она женщинам, которые от предвкушения свежих сплетен расплывались в широченных улыбках). Как страдала Ката, как разочаровалась тогда, как Виктория её утешала, как искреннее ей было жаль подругу и какое удовольствие испытала она от злорадства, сообщая Катарине предположения о прочих похождениях её благоверного. Впрочем, этот эпизод позже был вычеркнут подругой из памяти, что искренне удивляло Вику.
