Алеся Лисовская
Виверна. Пламя миров
– Тебя казнили бы за его смерть. Это было глупо. Спустя мгновение здесь бы уже были каратели и нас даже слушать не стали бы, выжгли бы вместе с постояльцами, как рассадник чумы, – голос отца, такой сухой, надломленный.
– Лиена, – брат позвал меня, уткнулся лицом мне в бок и не сдержал рвущийся наружу звук, то ли крик, то ли вой.
– Хватит стонать! – рявкнул ловец. – Хватит, я сказал! Вы совершили покушение на мою жизнь!.. Нет, я просто не могу поверить. Вы отдаёте себе отчёт, в том, что произошло? И какие должны быть последствия? Вы понимаете, ЧТО… Я… ДОЛЖЕН… СДЕЛАТЬ?
Тишина. Мне казалось, что я слышу стук сердец и шелест скользящих и разбивающихся о столешницу слёз.
– Терри, – прошептала Мия, и у меня сжалось всё внутри, столько боли прозвучало в этом тихом слове, столько боли вырвалось из уст матери, прощающейся со своим сыном. – Лиена.
«Мама», – отозвалось моё сердце. Меня накрыло такой волной, что стало больно дышать. Я называла Мию тётушкой лишь потому, что все вокруг знали, жизнь мне подарила другая женщина, но Мия была мне настоящей матерью, лучшей из матерей. Я почувствовала её руку на лбу, её тепло. Вспомнила, как она пыталась защитить меня, закрывая собой, поняла, что отец толкнул меня у стойки специально – он хотел меня спрятать! Они все знали и никогда не говорили, что я – другая. Но никогда я не чувствовала себя чужой.
Как же это страшно умирать. Страшно оставлять тех, кого так сильно любишь. Свою семью.
– Нет, ну это просто немыслимо! – возмутился ловец, с трудом сдерживая нервный смех. – Мне кто-нибудь объяснит, зачем вы вырастили виверну, как родную дочь?
Глава 2. Отец. Исповедь
Я лежала на стойке, скорее догадываясь об этом по каким-то едва уловимым подсказкам (как падал приглушенный свет, где стояли родные, как они касались меня), чем зная точно. Сознание блуждало, то покидая моё тело, то возвращаясь. Не было сил даже открыть глаза. Но через закрытые веки я видела силуэты людей, неясными тенями они все были здесь – моя семья и человек, принёсший смерть. Никого другого я не ощущала рядом, должно быть посетителей давно разогнали.
Голос отца дрожал. Чтобы скрыть это, он прочистил горло:
– Однажды это должно было произойти. Только кто мог знать, что вы найдёте нас в этой глуши и что это случится так скоро. Я расскажу всё. Пусть это будет моя исповедь. Я ничего не скрою. Многоликий мне судья…
– Меня вырастила Агнес. Моя родная бабка. Лаской не баловала. Чтобы держать в узде, могла и огреть чем-нибудь, а-то и приказать высечь Эдвилу – единственному своему слуге. Должно быть оттого и я не прикипел. Уважать – уважал. Видел в зеркале и в манерах общие черты, подарки дарил на праздники – из дерева вырезал кораблики – от души. И она бережно хранила их. Стояли на видном месте, возле старинных картин и ваз из Заморья.
Говорить про родителей было непринято. Что о них говорить? Обоих похоронили. На кладбище я место знал, Агнес ходила к ним по выходным. Стояла на коленях, прижимая к глазам платок, потом запиралась в комнате, было слышно, как она вздыхает. Иногда просила бокал с вином покрепче. Если попадался ей на глаза, могла схватить, прижать к себе и долго держала. До сих пор помню запах её платьев. Она шептала: «Как ты похож на отца!». Не знаю, что лучше – когда она так прижимала меня к себе, что я боялся задохнуться и вскоре начинал вырываться, либо когда Агнес была не в духе и могла наорать, мол: «Что ты таскаешься без дела, как призрак?! Нечем занять себя – на кухню иди, хоть какой-то от тебя прок!».
Кулачки у неё были маленькие, руки тонкие, кожа синяя, как у несвежей куриной тушки. Она сжимала их, сотрясая воздух. Помню глаза её – распухшие, раскрасневшиеся, блеклые, влажные, каждая жилка видна. На груди висел медальон. Какой шум она подняла однажды, когда он закатился за кровать, пожар бы был – не так бы кричала. Иногда она разрешала мне сесть рядом и, теребя цепочку пальцами, говорила: «Здесь моё сердце!».
Со временем я понял, что ей больно смотреть на меня, и старался держаться подальше. По сути, я вырос на кухне. Кухарка – её звали Эми – была добра ко мне. С ней было весело, и она быстро обучила меня своему мастерству. Да и нравилось мне готовить. Когда подрос, ко мне стал приходить учитель. Агнес поощряла мои успехи в учёбе и давала денег на «ярмарку».
Когда Агнес умерла, я был ещё молод и, что скрывать, глуп. Мне достался дом и небольшая сумма в наследство. Эдвил не стал мне служить, а Эми решила остаться. Мне казалось тогда, что вот наконец – сейчас заживу, но деньги разлетелись быстро. Я сам не понял, как это вышло.