Алесто Нойманн
Стая
Кто приходит ночью
1
– Стены давят на меня! Я умираю, спасите!
Плачет по мне театр, рыдает кинематограф. Задумчиво шмыгнув носом, окидываю взглядом громадный холодильный шкаф, который мне удалось почти бесшумно придвинуть к двери, открывающейся внутрь. Вроде бы крепко стоит. Не должен рухнуть, когда они начнут таранить дверь с той стороны. Теперь главное орать правдоподобней.
– Пожалуйста, не паникуйте! – раздается громкий голос работника станции. – Мы вас вытащим!
Забравшись в генераторную под видом электрика, пришедшего посмотреть, что случилось с освещением, я прикрыл дверь и подтащил к ней громадный холодильник, который нормальному человеку даже с места сдвинуть не удастся. У людей от такого усилия может вылезти грыжа, но я оборотень. У нас такое в крови. Теперь главное натурально имитировать панику. Давайте, дилетанты, спасайте меня.
Первая часть моего гениального плана почти завершена. Теперь вторая.
Залезаю на стул и принимаюсь аккуратно раскачивать болты приличного размера вентиляционной решетки. В общем-то, металл отойдет как по маслу, но придется наделать прилично шума, прежде чем я ее окончательно оторву.
– Вы в порядке?! – Заботливый приторный голос вырывает меня из задумчивого спокойствия. Точно, я совсем забыл, что играю тут умирающего от клаустрофобии.
– Ой-ой-ой, быстрее, я сейчас упаду в обморок! – Слегка напрягаю руку, чтобы сорвать решетку и понижаю голос до натужного шепота. – Тяни-и-и-ись…
Болты гнутся с адским скрипом, и я морщусь, представляя, что услышу в свой адрес от Вальтерии, когда выберусь. Она сказала действовать тихо, несмотря ни на что. Дверь перестают атаковать, работники станции вслушиваются в скрежет металла и на мгновение затихают.
– Что у вас там?!
– Ноги не держат! – Я, наконец, отрываю решетку и бездумно откидываю в сторону. О том, что решетка железная, вспоминаю, когда она уже с грохотом бахает об пол. Вот тебе и ой. Нужно было просто слезть со стула и осторожно положить ее на пол.
За дверью стихают разговоры. Еще раз бесцельно клацает прижатая шкафом ручка непокорной двери, словно кто-то самый неутомимый все еще надеется попасть внутрь. Давай, дерни еще раз десять, на одиннадцатый получится.
Когда думаешь, что ты последний дурак на земле, то кто-нибудь всегда с энтузиазмом тебя в этом переубеждает.
– Кажется, он потерял сознание. – Любитель клацать ручками говорит так, будто я уже закончился.
Приподнявшись на руках, втискиваюсь в вентиляционную шахту. Тот редкий случай, когда я рад, что не родился с ростом под потолок. Вперед придется ползти гусеницей. Главное, чтобы они не услышали, как мое пузо шаркает по металлу над их головами. Поэтому сейчас на сцену драмкружка должна выйти моя нежная драгоценная Вальтерия.
– Господи, да достаньте его кто-нибудь оттуда!
Аж уши заложило, заорала так заорала. Слегка переигрывает, но для дебюта очень даже недурно. А еще называла мой план дурацким. Ухмыльнувшись в темноту, я продолжаю настойчиво ползти вперед, собирая локтями пыль и паутину. Еще пару метров и потом направо…
– Мисс Рихтенгоф, не поддается! – оправдывается кто-то из работников.
– Притащите двухметрового, пусть ломает дверь!
– Не положено!
– Вы вообще соображаете?! – Она разворачивается куда-то позади себя. – Хэлл! Иди сюда, черт побери, у меня там пациент без сознания!
Вошла во вкус. Ну, пускай хотя бы выпустит пар, мне меньше достанется за брошенную на пол решетку.
С другой стороны вентиляционный люк выходит в коридор, ведущий к нужной нам лестнице. Решетка тут уже заботливо сдернута, и я замираю, слегка высунув голову наружу. Мимо тяжело протопал Байрон Хэлл, ради трудоустройства которого это все и затевалось.
А возле стены напротив стоит Вал, нетерпеливо ожидая, пока доблестный охранник на испытательном сроке дойдет до места назначения. Заметив мое перепачканное лицо, она быстро подмигивает, не меняя непроницаемого выражения лица.
Господи, надо будет напомнить ей, чтобы поспала хотя бы пару часов. На вид нам обоим примерно по тридцать, но со своими уставшими черными глазами она умудряется выглядеть на все сто. Галстук уехал куда-то в район ключицы, бейджик «медперсонал» грустно повис на груди. Стоя на фоне белой кафельной плитки, Вальтерия кажется бледнее раза в два.
Может, потому что она вампир. Но мне кажется, что она просто перестала себя жалеть.
Хорошо, что у нее есть я. Друг всегда познается в беде.
Когда Байрон скрывается за поворотом, я торопливо спрыгиваю на пол и стряхиваю с одежды налипшие паутину и пыль.
– Зря сомневалась в твоих умственных способностях, – шепчет Вал.
– Я же говорил, что прокатит. Ты придумала, как сломать замок?
– Нет нужды его ломать.
Мы останавливаемся возле тяжелой железной двери. Быстро набрав код на панели, Вал дожидается зеленого сигнала лампочки в дверном косяке и толкает громадную створку плечом.
– Ах, да-а-а-а! – Я ударяю себя по лбу рукой. – У нас же Байрон на испытательном сроке.
– Естественно. – Вал воровато оборачивается. – Теперь быстро меняем бумаги в папке и лезь обратно.
2
– Я принесла тебе кофе. – Вал ставит передо мной пластиковый стаканчик и мрачно смотрит на обеденный поднос. – Почему ты даже не притронулся к еде?
– Да я там столько паутины на себя намотал, что весь аппетит пропал. – Морщусь и придвигаю к себе стакан с кофе. – Мне же еще обратно пришлось ползти, чтобы было кого вытаскивать.
– Да, было бы странно, если бы Байрон вынес дверь, а там пусто. – Вал вздыхает.
– Тогда даже они бы смекнули, решетка-то на полу осталась. – Я смеюсь. – За американо спасибо. Не угостишь сигаретой?
– У тебя все дома? – Она указывает рукой на бензиновые генераторы, выстроившиеся вдоль стены в паре метров от нас.
– Ой…
Вал присаживается на стул напротив и тоже сжимает в руке стаканчик, хотя я уверен, что он абсолютно пуст. Вампир никогда не ходит обедать с остальными, но, по ее словам, люди стали замечать, что она практически никогда не покидает рабочее место, а это выглядит подозрительно.
По правде говоря, сборище столов с садовыми стульями возле блока и столовой-то назвать было нельзя. На мой вопрос, почему им не есть внутри – Вал объяснила, что она тут не работает, а только временно помогает, поэтому они могут столовку развернуть хоть в туалете.
– Ну и день… – Я задумчиво откидываюсь на спинку стула, покручивая в руках стакан с кофе. – Не брать человека на научную станцию, потому что у него природоохранная организация в послужном списке…
– Будь любезен, веди себя тише. – Вал хмуро смотрит на мой форменный комбинезон. – Для сотрудника энергокомпании ты слишком много знаешь.
– Ах, да, прости. Маскировка. – Я делаю вид, что прячусь за своим пластиковым стаканом. – Мы ведь суперагенты на задании.
Вампир закатывает глаза. Я наклоняюсь над кофейным стаканом так, что приятный горьковатый аромат слегка щекочет нос.
– Когда было последнее обращение? – внезапно спрашивает Вал. Настолько внезапно, что застает меня врасплох.
Я тяжело вздыхаю, сцепляя пальцы в замок.
– Ты действительно решила обсудить это прямо сейчас?
– Я должна знать.
Организм оборотня устроен практически так же, как и человеческий, исключая пару мелких деталей, которые здорово портили жизнь. Во-первых, я не переносил серебряные предметы и религиозную символику. Бежал от японской посуды и новомодных сплавов как от чумы. Один вид ножа, не требовавшего заточки, вызывал зубной скрежет. Но весь кошмар состоял даже не в этих банальных признаках нечисти.
С самого детства я страдал от того, что обращался в зверя. Мои приступы никак не соотносились с фазами луны, а приходили вместе с приливом негативных эмоций. Одним словом, если я злился, то тут же чувствовал, как дрожат руки, и организм готовится к превращению. Я столько раз пытался найти хоть какой-нибудь способ контролировать свою звериную натуру! Однако долгая жизнь издевательски усмехнулась и показала, что это невозможно. Неудивительно, что я был сам себе противен. Но жить любил гораздо больше.
Такое странное сочетание мальчишеского оптимизма и траура по невозможности что-то исправить. Кто угодно мог попасть под мою звериную лапу, когда вскипала кровь.
– Земля вызывает Джексона.
Встряхиваю головой, прогоняя навязчивые мысли. Вампир выжидающе смотрит на меня, все еще ожидая ответа.
– Извини, задумался. – Грустно вздыхаю и опускаю взгляд. – Вспомнил ту ночь, когда я едва не…
– Снова начинается навязчивое самобичевание?
– Конечно, начинается! – громким шепотом отвечаю я. – Ликантропия хуже лишая, от нее не излечиться. Вспомни, когда я кинулся на тебя, а ты даже не пыталась защищаться! Сколько раз говорил – лучше пристрели.
– Столько драмы, Бруно, остановись, – резко обрывает меня Вал. – Во-первых, ликантропия – это не болезнь, а врожденная особенность. Во-вторых, я бы ни за что не причинила тебе вреда.
– Есть еще и «в-третьих»?
– Есть. Твой инфантилизм порядком достал.
– Прости, – невесело улыбаюсь я.
– Принято. – Вал разминает затекшую шею. – Ты проигнорировал мой вопрос об обращениях. Я должна быть уверена в том, что переливания облегчили тебе жизнь, а не наоборот.
Вампир часто приносила пакеты человеческой крови из клиники и закачивала ее мне, чтобы снизить риск обращения. Черт знает почему, но это действительно помогало. Даже не помню, кому из нас пришла в голову эта идея.
Однако при каждом переливании приходилось сталкиваться с массой неудобств. И дело даже не в том, как сильно расширялись зрачки Вал при виде свежей человеческой крови. В ее выдержке я не сомневался.
Тонкая игла, которую Рихтенгоф вводила мне под кожу, ужасно жглась. С развитием медицинских сплавов меня все меньше пугало серебро. Вторым большим минусом переливания стало ощущение похмелья. Часто сразу после принятия человеческой крови я убегал в туалет или на следующий же день падал в лихорадке и валялся в кровати до тех пор, пока мой организм не соглашался, что новые клетки крови не такие уж и противные.
Ну а третьей и самой большой занозой в исподнем стало то, что Вал запрещала мне пить. Алкоголь негативно влиял на качество крови, снижал самоконтроль, и я мог запросто пустить под откос все переливание одним бокалом виски. Если иглой в руке меня напугать нельзя, то сухим законом – ой как можно.
Со временем мы сократили количество переливаний. Последний раз я получал человеческую кровь больше двух месяцев назад. Пусть так оно и остается, хочу попробовать справиться со своими демонами самостоятельно.
– Один раз я почти превратился.
– Сколько раз говорила, чтобы ты не пил перед сном!
– Мне плохо спалось.
– Не ищи оправданий своему алкоголизму. – Вал отводит взгляд, наблюдая за бригадой, толпившейся вокруг кофеварки. – Хотя главное, что ты сдержался. Возможно, когда-нибудь мы найдем способ полностью подчинить твой неуправляемый рептильный мозг. И чужая кровь тебе не потребуется.
– Звучит здорово.
Мое внимание привлекает хруст гравия под колесами увесистого черного внедорожника, приближающегося к посту охраны. Вал тоже заметно напрягается, заметив подъезжающую машину.
– Кого это сюда принесло? – спрашиваю я.
– Служебная, – быстро отвечает Вал, выбрасывая стаканчик в урну. – Начальник станции. Мы вовремя успели.
– Давай свалим куда-нибудь в тень.
– Согласна.
Внедорожник въезжает в послушно распахнутые железные ворота. Мы даем неплохой крюк и встаем за железной стеной блока, спрятавшись под навес. Вал останавливается так резко, что я врезаюсь в ее спину, едва не расплескав горячий кофе.
– Смотри, – шепчу я. – Это у него аллергия на лесников?
– Ага. – Вал прищуривается. – Лицо знакомое, но вспомнить не могу.
– И чем ему лесники не угодили?
– Пойди спроси. Но Байрону нужны деньги, он сильно сюда рвался. – Вал усмехнулась. – Твой спектакль, возможно, спас его от финансовой ямы.
Из внедорожника выпрыгивает сначала водитель, суховатый старик с седой козлиной бородкой. За ним появляется среднего роста крепкий мужчина. Мне не удается хорошо его разглядеть – мешают солнечные очки на половину лица и шляпа, тень от которой закрывает все остальное. Роскошный зеленый костюм отдает духом мафии – цепи, медальоны, черные перчатки. Отряхнув брючину, он шагает в сторону станции.
– Джон Уоллес, – тихо говорит Вал.
– Вырядился как Коза ностра. Он кто вообще такой?
– Не особо за ним слежу. Знаю только, что инвестор. Вкладывается в селекционные исследования.
– Посреди леса?! – Я фыркаю. – И что, он тут новые сорта елок выводит?
– Хороший вопрос.
Пару долгих минут мы ожидаем возле стены, буравя взглядами блок станции. Через минут пять оттуда появляется огромная фигура Байрона Хэлла. Он торопливо проводит рукой по коротко остриженным белесым волосам и чуть не падает с крыльца. Явно перенервничал во время моего спектакля. Ему еще и финальную часть собеседования сейчас устроили.
Когда Байрон замечает нас в тени навеса, то останавливается, забыв, куда шел. Его круглое загорелое лицо озаряет дружелюбная улыбка, в синих глазах искрится благодарная радость.
– Зайцы вы мои! – радостно восклицает Хэлл и стискивает меня в медвежьих объятиях так основательно, что у меня даже очки с носа съезжают. – Ох, не знаю, как вас благодарить-то теперь. Ты просто гений.
– Стараюсь, – хрипло выдавливаю я.
– Прости!
Хэлл выпускает меня из своей мертвой хватки и протягивает увесистую ладонь Вал.
– Рада, что смогли тебе помочь, – говорит вампир, и они обмениваются рукопожатиями. – Они тебя взяли?
– Уоллесу как будто резко стало не до инспекций. – Байрон вздыхает. – Он просто спросил у меня, кто это такой приезжал на станцию. Я ему так и ответил, что врач Вальтерия Рихтенгоф. Он хотел с тобой пересечься, но я смекнул, что нужно соврать. Сказал ему, мол, вы уже уехали. Похвалил, что я нашел своего специалиста вместо вызова скорой. Так-то.
– Как документы? – спрашивает Вал.
– Ой, пять баллов! – Хэлл сияет. – Не знаю, чего ты там переписал, Бруно, но они сказали, что такого охранника надо брать с окладом повыше. С вами мне ни черта не грозит. Спасибо.
С Байроном Хэллом мы были знакомы уже много лет. Это был один из немногих людей, знавший нашу тайну и не пытавшийся ее выдать. До этого мы относились к охотникам как к машинам для добычи трофеев, но Хэлл заставил нас совершенно иначе взглянуть на все человечество. Он трепетно любил природу, оружие использовал лишь для самозащиты и был, скорее, опытным рейнджером или егерем, чем зверобоем. Неудивительно, что мы быстро сдружились и нашли общие темы для разговора.
И когда ему потребовалась работа в частном научном проекте, мы с радостью помогли. Уоллес, как оказалось, не брал на работу людей с опытом лесника, а документы Байрона уже попали к нему на стол. Пришлось тихо навести порядок в послужном списке Хэлла, начав день с театральной постановки.
– Мы тогда поедем, – говорит Вал. – Не хотелось бы пересечься с Уоллесом и испортить впечатление. Там и так не все особо в историю с обмороком поверили. Да и какой-то свой врач вместо бригады скорой помощи… Белыми нитками шито, будет лучше, если все об этом забудут.
– Ну, давайте прощаться. – Хэлл снова стискивает меня как куклу, и я издаю звук собачьей резиновой игрушки, на которую со всей силы наступают пяткой. – Буду рад вам в любое время, заходите в гости!
В росте я сильно уступал Хэллу, упираясь ему взглядом куда-то в грудь. Одно радует, я еще не самый мелкий, Вал была почти на целую голову ниже.
Если снова этому вслух порадуюсь, то моя звезда закинет меня в лес, и рост ей не помешает.
3
Мы вернулись обратно в город по запруженному машинами шоссе – час-пик даже в нашем маленьком Сьеррвуде ощущается скверно.
Почти всю дорогу до моего дома мы провели в молчании. Я устало поворачивал ручку радио, стараясь ловить только те песни, которые мне нравились. Наткнувшись на "Beggin you", начинаю громко подпевать и барабанить рукой по всем поверхностям, до которых дотягиваюсь. Вал не обращает никакого внимания и просто устало смотрит на дорогу, давно привыкшая к моим неистовым танцам.
Преодолев пробку, мы въезжаем в знакомый квартал, где я уже пару лет снимал небольшую комнату над автомастерской. Вонь бензина помогала мне заниматься любимым делом – моделированием. Я мог раскрашивать солдатиков или собирать какую-нибудь ерунду из картона целый день, и никто особо не жаловался на едкий запах клея или грунтовки.
Вал останавливает машину напротив обшарпанной деревянной двери, ведшей в многоквартирный дом-улей, набитый бедностью и тараканами. Заглушив мотор, еще минуту задумчиво барабанит пальцами по рулю, невидяще глядя перед собой. Как я и предполагал, мысли вампира витали где-то далеко. Не сомневаюсь, если вместо сна и отдыха она снова поедет что-то доделывать.
– Сладких снов. Если хочешь, заберу тебя завтра утром.
– А ты отдыхать не собираешься? Выглядишь отвратительно.
– Спасибо, Бруно. Очень тактично и обходительно с твоей стороны.
Под глазами Рихтенгоф залегают глубокие черные круги. Скорее всего, работает без сна уже недели две, а то и больше. Конечно, вампирам нужно спать гораздо реже, чем обычным людям. Вал хватило бы одного анабиоза в неделю, но она даже этим злоупотребляет.
Я так долго не протяну и буду громко причитать, что умру, если не посплю хотя бы одну ночь за четверо суток. И ничего зазорного в этом не вижу. Женевской конвенцией запрещены пытки в виде лишения сна, а к себе их применять и того ужасней.
– Тебе точно не нужна моя помощь? – уточняю я. – Понятно, что спорить бесполезно…
– Бесполезно, – вздыхает Вал. – Поэтому не будем тратить драгоценное время. В твоем присутствии нет необходимости, я сама прекрасно справлюсь.
– Фиг с тобой.
Устало вздыхаю и потираю опухшие глаза. Мои возражения смысла не имеют. С аналитическим мозгом выигрывать споры гораздо проще, чем без. Лишь бы ее аналитический мозг не отказал от усталости.
– Ладно, пойду посплю. – Я широко зеваю и потягиваюсь с характерным придушенным звуком. – Оставлю телефон включенным. Звони, если что.
Вал медленно кивает.
– Доброй ночи.
Я уже сто лет борюсь с мыслью целовать тебя на прощание. Успокаивает лишь то, что у тебя есть только я и работа. Никого на горизонте. Год от года – легче не становится, но я уже привык. Мне просто страшно разрушить то, что между нами есть. Проще расшифровать клинопись на глине, чем понять, о чем ты думаешь, поэтому я не пытаюсь.
Уставшим взглядом провожаю отъезжающую машину, машу рукой и плетусь к двери. Свидание с подушкой сейчас будет не менее актуально.
4 (Прошлое Рождество)
То Рождество мы отмечали вместе с Вальтерией, Байроном и его дочкой Оливией. Ближе к ужину появился Джейсон, наш общий с Оливией приятель. Праздновали мы в Грауштайне, большом доме Вальтерии, но сама хозяйка почти все время просидела в своей лаборатории в подвале.
После плотного рождественского ужина у Байрона внезапно звонит телефон. В праздники люди пытались уничтожить местный национальный парк с еще большим рвением, поэтому ему нехотя пришлось собраться и уехать. Чтобы другу не было так скучно, Вальтерия предложил свою помощь. Вампир не выпила ни капли глинтвейна и была единственной, кто мог сесть за руль, но дело было не только в этом. Работа заменяла вампиру прочие радости жизни, в том числе и празднования. Грауштайн и так превратился в уютное рождественское гнездо, увитое гирляндами. Мне не хотелось травмировать Вал еще сильнее, поэтому я не настаивал на том, чтобы она осталась.
Когда Хэлл выходит на крыльцо, она словно нарочно не торопится с пуговицами на своем пальто. Убедившись, что Байрон нас не слышит, Вал наклоняется к моему уху:
– Приятного вечера.
Сердце неприятно переворачивается в груди, улыбка на моем лице меркнет. Подмигнув, Рихтенгоф выходит вслед за Хэллом. По крайней мере, получит то, чего хотела весь вечер. Долгожданное уединение с работой.
Не со мной.
Джексон, уйми свое бешеное сердце. Чем ты можешь удивить женщину, прожившую на этом свете половину тысячи лет? Любовь приходит и уходит, попробуй переключиться.
Только вот я уже пробовал. Закончилось скверно. Лучше уж молча любить ту, кто не интересуется отношениями, чем искать ее отражение в чужих глазах.
Хорошо, что сегодня я проведу этот вечер с другом и бывшей девушкой, к которой никогда не питал ничего большего, чем звериное любопытство. Тот самый скверный эксперимент переключения. Зато им можно будет вскользь пожаловаться на разбитое сердце. Оливия сама признавалась, что не хочет обзаводиться бойфрендом, а Джейсон подтвердил – от женщин одни неприятности.
Не помню, зачем я вышел из дома. Было далеко за полночь, мы долго сидели на софе возле камина, обсуждая все на свете. Оливия рассказывала нам с Джейсоном о своем детстве, вспоминала смешные истории об отце. Потом я принялся вещать о том, как когда-то работал в мастерской, как неудачно учился играть на гитаре. Джейсон и Оливия были невероятно приятными собеседниками. Впрочем, я выпил уже достаточно глинтвейна, чтобы меня окончательно накрыло дружелюбием и желанием общаться.
Скрипя кедами по снегу, возвращаюсь обратно в дом, ощущая спокойное счастье, переполняющее грудь. По крайней мере, в это Рождество я остался не один, со мной друзья. Отношения с Джейсоном налаживались, я почти перестал считать его позером и придурком.
Честное слово, я не помню, зачем покинул дом. Если бы я задержался еще на десять минут, то не мучился бы так сильно. Но все мы в тот вечер выпили больше нужного.
Аккуратно приоткрываю входную дверь, чтобы в шутку напугать своих друзей и столбенею возле порога. Притаившись в тени, вжимаюсь спиной в стену, не совсем понимая, что происходит.
Джейсон и Оливия стоят напротив камина, глядя друг другу в глаза. На лицах обоих танцуют таинственные отблески пламени.
– Здесь был мой отец, и ты даже не рискнул сказать ему.
– Ты права. Как только он вернется, я обо всем ему сообщу.
Он протягивает руку и осторожно касается запястья девушки.
– Зачем ты ушел из команды? – упавшим голосом спрашивает Оливия. – Зачем бросил работу?
– Больше никаких разъездов по стране. Мое место рядом с тобой.
Долгий болезненный вдох сводит грудную клетку, громко свистит в горле. Однако они не замечают моего присутствия, поглощенные вниманием друг друга.
Слегка наклонившись к лицу Оливии, Джейсон прикрывает глаза и припадает к ее губам целомудренным поцелуем. На их лицах – резная тень от крошечной веточки омелы, божественного благословения, которое так жестоко обошлось с тем, кто принес его в этот дом.
То была не ревность, а черная отравляющая зависть. Не вы двое должны были сегодня соединить свои сердца под символом Рождества. Господи, почему жизнь настолько несправедлива?
Я должен отвернуться, потому что внутри все рушится. Но я не в силах не смотреть. Зависть обхватывает сердце хищной ладонью. Замахнувшись ногой, врубаюсь во входную дверь, и та оглушительно хлопает. Влюбленные вздрагивают и оборачиваются на меня.
– Бруно? – сипло осведомляется Джейсон.
– Собственной персоной. – Кривлю натянутую улыбку. – Прошу прощения, что помешал.
– Ты не…
– Не беспокойся, я просто накину куртку и пойду прогуляться.
Дрожащими руками стягиваю с вешалки верхнюю одежду. Сердце колотится в груди как сумасшедшее, в горле застревает комок обиды.
– Все в порядке? – осторожно спрашивает Оливия.
Я замираю возле входной двери, распахнув ее ровно наполовину. Снаружи рвется холодный ветер, разбрасывающий перья свежего снега. Душа надломлено хрустит.
– Нет. Я вешал эту омелу не для вас.
Внутри кипит странное чувство горечи, смешивающееся с алкогольным дурманом. Толкнув деревянную дверь, практически вываливаюсь на улицу и тут же запрокидываю голову, с наслаждением втягивая прохладный ночной воздух.
Сегодня на редкость светлая ночь. Качаясь поломанной шаландой, шагаю вперед, не разбирая дороги. Земля трясется под ногами, мотая тропинку то вправо, то влево. Я не мог залить за воротник столько глинтвейна. Со мной явно что-то не так. Слабость приливает к сердцу холодной волной. Остановившись, хватаюсь за куртку и тяжело вздыхаю, борясь со странным ощущением, ломающим ребра. А потом ноги продолжают нести меня в сторону леса.
Что-то невероятно яркое светит мне прямо в лицо. Я слепну от резкого красного сияния, ударившего по глазницам. Оно такое мерзкое и ядовитое, совсем как одиночество в рождественскую ночь.
– Да что за…
Не договариваю и громко вскрикиваю. Грудь пронзает острая боль. Охнув, сгибаюсь пополам и едва не оседаю на землю. От невыносимого жара, поднимающегося в груди, меня бросает в пот. Это чувство было мне известно. Слишком хорошо.
Мы были знакомы с ним уже больше ста лет.
Повалившись в снег, выгибаюсь дугой, силясь прервать мучительные судороги. Издав пронзительный крик, смотрю на горизонт, будто пытаясь зацепиться за его ровную линию. Последнее, что видят мои глаза – громадные лапы елей, безжизненно опустившихся над сугробами.
Больше ничего.
Взор застилает красная яростная мгла.
5
– Да чтоб тебя!
Роняю бутылочку клея и торопливо вытираю лужу рукавом. Сложив руки на деревянном столе, уныло смотрю на синеватое мерцание старого телевизора. Звук убавлен почти на минимум, оставляя лишь фоновый шум. Без него я просто не мог ничего клеить.
Который день пытаюсь придумать, что можно сделать из этого куска гофрированного картона, но в голову ничего не дельного не приходит. Сначала хотел носорога, потом замок, а сейчас на меня смотрит недоделанный лебедь, которого как будто лоб в лоб сбил грузовик. А потом сдал назад и еще раз сбил.
За спиной скрипит приоткрывшееся окно, громко бряцает подоконник. Резко обернувшись, смотрю на медленно отходящую створку, впускающую в душную комнату ночной ветер. Белый тюль надувается парусом, и я торопливо поднимаюсь со стула, чтобы закрыть окно. Не хватало еще нюхать машинное масло и бензин. Скорее всего, очередная птица не рассчитала траекторию и врезалась в подоконник. В Сьеррвуде даже птицы какие-то психованные.
Остановившись посередине комнаты, я сладко потягиваюсь и смотрю в пустой лист с маленькой завитушкой в правом верхнем углу, где я пытался начертить макет. Она плывет перед глазами, улетает за границы, потом снова возвращается назад, когда я резко встряхиваю головой. Похоже, кому-то и вправду нужно хорошо выспаться, пока пол с потолком не улетели как эта завитушка.
Вернув листы картона в папку, скидываю махровый халат и присаживаюсь на жесткую кровать со старым матрасом. Еще пару секунд смотрю в мерцающий экран телевизора, даже не соображая, что показывают. Потом щелкаю кнопкой пульта, и в комнате повисает приятный бархатный мрак.
Устроившись под тонким одеялом, прикрываю глаза, стараясь расслабиться и отпустить мысли в свободный полет. Мобильник молчит, значит у Вал все в порядке. Или она опять геройствует, не считая нужным звать меня.
Хорошенько выспаться я не мог уже дня три, поэтому, перевернувшись на бок, проваливаюсь в глубокий сон.
Надеюсь, что завтра я склею какой-нибудь танк из своей картонки.
Мне снился ад, в котором горели грешники, скукоживаясь от страха и боли. Мрачная бездна без конца и края. Громкие крики и раскаленный металл котлов, в котором вращалась бесконечность пороков. Нужно немедленно просыпаться.
Слишком жарко. Обжигающее пекло неприятно стискивает кожу, и я нервно подскакиваю на постели, возмущенный реалистичностью кошмара.
Оборотням они не снятся.
Потирая глаза в полусонном бреду, я с трудом разлепляю глаза. Густой белесый туман, в котором погрязла вся комната. Горло наполняется едким запахом гари, от которого перехватывает внутренности.
Пожар.
Перемахнув через письменный стол, в один прыжок оказываюсь у двери и наваливаюсь на нее всем весом тела. Оттуда тянет невероятным жаром, пахнет бензином и машинным маслом. Если вовремя не вырвусь отсюда, то погибну как печеная картошка в бензине – тут все на воздух взлетит вместе с моей квартирой. Несмотря на адские усилия, дверь не поддается, словно ее подперли чем-то тяжелым с другой стороны.
– Черт!
Я едва успеваю отпрыгнуть в сторону, когда изношенный пол прошивает здоровенный язык пламени, вырвавшийся с автомастерской. Едва не падаю навзничь, пораженный злобой огня.
Пламя тут же перекидывается на деревянный стол, охватывает бумаги. Меня обдает пеклом пожара, задевая кожу руки. Вскрикнув от боли, пячусь в противоположную сторону. Через мгновение половина комнаты тонет в черном дыму, а стол разламывается пополам, взметнув в воздух сноп обжигающих искр.
Человек бы давно задохнулся в этом горячем смраде, но я сумел проснуться. И теперь пора бежать, пока не начал рушиться пол.
Времени нет, поэтому я разбегаюсь, насколько это возможно, и выпрыгиваю из окна. Сверкает стекло, в обожженной руке застревают осколки. Автомастерская полыхает сверхновой звездой. Перед приземлением меня обдает обжигающим воздухом, полоснувшим по обнаженной спине.
Рухнув на землю, почти теряю сознание от боли и удара об асфальт. Озираясь по сторонам, вижу паникующих людей и гигантский черный внедорожник, остановившийся прямо там, где мы с Вал распрощались до утра.
Это просто дым, я просто надышался…
Плохо соображая, что делаю, перекатываюсь на живот и упираюсь руками в асфальт. С трудом поднявшись на ноги, ковыляю к можжевеловым кустам возле соседнего дома. Рухнув в изгородь, оцарапываю руки кривыми ветками. От ожога саднит кожа, в груди застревает густой дым, покрывая внутренности сухой горькой резью.
Приподнявшись на локте, смотрю в сторону горевшей автомастерской. Интересно, каким чудом я вообще выбрался?
Судорожно выискиваю черный внедорожник, но тот словно пришел следом за кошмарным сном – его и след простыл. Облегченно уронив голову на мягкую землю, я понимаю, что спасен. Просто привиделось.
Слишком тяжело оставаться в сознании. Голова тяжелеет, раны ноют, осколки впиваются в кожу. Потерявшись между сном и реальностью, я закрываю глаза.
6 (Прошлое Рождество)
– Спокойно, Бруно. Без резких движений. – Ровный голос Вальтерии кажется гулким, словно кто-то вставил в уши стальные трубки для усиления звука. – Глаза открыть можешь?
Шуршание медицинского халата и тихие шаги по голому кафелю. Обострившийся слух тут же улавливает эти детали. Мышцы одеревеневшего лица отказываются слушаться, и я едва выдавливаю несколько слов:
– Где… я… сейчас?
– Ты дома.
Щелчок выключателя. На потолке в тысячу светил полыхает лампа, сработавшая катализатором моего воскрешения. В эту же секунду распахиваю глаза.
– Вот дьявол!
Операционный свет слепит, и каждый лучик электричества выжигает в глазах слезы. Переборов свинцовую тяжесть мышц, я неловко протягиваю ладонь и смахиваю скопившиеся в уголках глаз соленые капли.
