Алексей Владимирович Зелепукин
Огарочек
Глава седьмая.
Благодарность Падишаха
Плов удался на славу. Лук и морковь растворились, и на больших лаганах дымились рассыпчатый рис и нежнейшее мясо.
Олекша даже расстегнул пряжку на поясе штанов из-за обилия принятой пищи. Журчала вода фонтана. В голубой лазури неба плыли белоснежные облака. Всюду звучали музыка и смех. Вино лилось рекой. Это было торжество жизни. Не показушное, не напускное. Сытый желудок умиротворенно звал мозг в объятия Морфея. Когда карнаи вновь заиграли у ворот чайханы, все тот же глашатай вновь зычным голосом объявил волю падишаха:
– Наш достопочтимый владыка, прослышав о ваших жертвах и нужде, прислал за вами носилки. И распорядился одеть героев Гулябада в царской гардеробной.
Хаттаб потер руки от удовольствия и толкнул разомлевшего Ульфрика.
– Вот теперь пора.
Ульфрик подал знак рыцарям и, вместе с Олекшей и ученым, залез в носилки.
Как только четверка уселась на роскошные бархатные подушки устилавшие сидения носилок, тяжелые парчовые шторы багрового цвета с шумом опустились, отгородив пассажиров от уличных зевак. Носилки плавно подняли, и процессия двинулась во дворец, петляя по узким улочкам торгового квартала. Сытость и плавное покачивание носилок убаюкивало. Чтобы совсем не разомлеть, Олекша обратился с вопросом к рыжебородому:
– Так, по-вашему, всемирный потоп – не байка?
– Думаю, нет. Говорят, даже Гиркайское море и его меньший брат Арал – это остатки воды из небесных хлябей.
– Да выдумки все это, – вставил Хаттаб.
– Реки, что питают эти моря – полноводные, и вода в них живая, пресная. А вода самих морей мертвая, соленая, – продолжал Давид, несмотря на подколку ученого.
– Но ведь и в соленой воде живности немало? – не унимался Хаттаб
– Мертвое море посреди халифата. Соленое, как сама смерть. Напоминание людям о наказании за грехи.
Тут и Ульфрик оживился.
– Я видел это море своими глазами. Вода настолько соленая, что человек в ней не тонет. Ватикан считает, что Содом и Гомора сокрыты под этими водами. Так или иначе, потоп или огонь небесный, море – мертво. Во все остальные воды жизнь приходит через пресную воду.
– Так соль – олицетворение смерти?
– Я бы сказал, избыток— вот истинное воплощение смерти. Отсутствие меры. В мелких дозах даже змеиный яд лечит недуги.
– А без меры смертельна даже вода, – захохотал рыцарь. – Утонуть можно.
Остальные никак не среагировали на его шутку.
– А что потом? После потопа? – не унимался Олекша. Его юный ум впитывал информацию, словно губка.
– Почему у каждого народа свои боги? Кого ни возьми, все стараются насадить свою веру, огнем и мечем. Что христиане, что мусульмане воюют между собой; нет единства даже внутри религии, не говоря уже о идолопоклонниках.
– Когда вода всемирного потопа вернулась вновь в границы берегов, то и слуги сатаны устремились в девственный мир, пытаясь отвлечь на себя внимание людей от молитв Отцу-всесоздателю.
Злая ухмылка исчезла с лица Хаттаба. Давид не пал лицом в грязь невежества, как ожидал гулябадец.
– Духи стихий, боги Египта, Древней Греции и великого Рима – все они не более, чем ставленники Сатаны в бесконечном споре с Всевышним. Господь создал людей из грязи, вдохнув в них божественную душу. И с тех пор Вельзевул трудится, не покладая рук и пытаясь скомпрометировать детей Адама. Пытаясь заглушить в них голос божественного. Поклоняясь фальшивым богам, люди позволяли слугам тьмы менять себя изнутри. Многочисленный пантеон буддистов изменил население Китая. Магия вуду очернила людей Африки, а культ Кали – народы Индии. Мнимые боги изо всех сил пытались исказить образ великого Творца. Так родились нации и народы. И каждый народ строил храмы мнимым богам.
– Вы верите в это? – спросил озадаченный столь неожиданной трактовкой рыцарь.
– Все люди на земле – дети Адама и потомки Ноя. Но мы все не похожи друг на друга. И этому должна быть веская причина.
– Должна… – почти прошептал Хаттаб.
– Я ведь не настаиваю на правильности своей гипотезы, с ней можно соглашаться, можно и не соглашаться. В Триполи, например, горожане в праве практиковать любую религию.
– А во что верят хазары? – спросил ученик звездочета, раздираемый любопытством.
– Хазары поклоняются Богу-отцу. Говорят, это часть народа, что отбилась от Моисея и долго плутала по степям Каркарии, пока наконец не осела на берегах Гирканского моря.
– Хазары – иудеи? Вот это новость, —удивление Ульфрика было слишком явным.
Давид продолжал, немного смутившись.
– Вы же христианин? И, наверняка, сами читали Писание?
– Читал, конечно.
– Говорят, Хазария – остаток империи Давида. А великий каган носит на указующем персте кольцо Соломона.
– М-да, пути Господни неисповедимы. На все его воля.
– Тут не поспоришь, на все воля Аллаха.
– А почему степи Каркарии обходят стороной?
Молчание тяжелым гнетом наполнила кабину носилок.
– Безводные пески Каракумов и мертвое плато Устюрт, – начал Давид, но запнулся, подбирая правильные слова в попытке описать эту жуткую местность. Хаттаб ибн Рахим пришел ему на помощь:
– Гиблые места. Солончак, дэвы и гарпии, пери, свирепые гунглы.., монстры потустороннего мира – правят в этих землях. – Хаттаб сбился на шепот, словно боясь привлечь к себе внимание тех о ком говорил.
– Смерть всего лишь естественный процесс нашего мира. Но там, в этих проклятых землях можно потерять душу, а не только жизнь. И если есть хоть малейший шанс обойти это место, надо им пользоваться.
Ульфрик яростно стукнул кулаком по колену.
– Обходной путь слишком долог. А время – сейчас наш самый страшный враг. У Темного перед нами серьезное преимущество. Мои рыцари двинутся через Триполи в Ватикан. Нам же следует запастись храбростью. Хаттаб и Давид – добровольцы, и не мне им указывать. Но ваша помощь, Олекша, мне очень нужна. Один я не справлюсь. Да, и в случае моей неудачи, мор накроет весь мир. Йотуны ненасытны, а некромант беспощаден.
– Вы что, на самом деле собрались в Каркарию? – глаза торговца наполнились ужасом, зрачки расширились, а лицо покрылось испариной. Он взял Олекшу за рукав. – Это самоубийство.
– Пусть даже нам придется идти долиной вечной тени, сквозь сонм врагов рода человеческого. Не убоимся мы. Ибо с нами Бог и дело наше правое.
Ульфрик смотрел на северянина с надеждой. Ученик звездочета долго молчал, взвешивая все «за» и «против».
– Меня совсем юнцом захватили половцы, а бабка Кампыр вырастила. Кормила, заботилась, учила, оберегала, все это во предки желанию хана лишить меня жизни, знаете сколько раз хан хотел принести меня в жертву? Взамен я собирал травы в степи. Она погибла, спасая меня. Я попал на невольничий рынок. Но старый звездочет Агробы спас меня. А когда тучи сгустились над ним, отослал в Гулябад. Если быть честным, не встреться нам Ульфрик у того оазиса, мы бы сгинули в песках. Да и вернуться в Агробу без линз для телескопа учителя я не могу. А бумаги с параметрами увеличительных стекол сгорели вместе с рекомендательными письмами. Так что, Давид… Да, мы пойдем сквозь пески Каракумов, через степи Каркарии к устью великой реки и дальше, вверх по течению. Это мой шанс попасть домой. Вступить на родную землю. Мне надо в Славию. И я пойду с тобой, сир Ульфрик, магистр ордена лангольеров.
Олекша протянул ладонь рыцарю. Ульфрик улыбнулся и пожал крепкую длань юноши. Давид, недолго думая, положил свою руку сверху.
– Ты не оставил меня в пустыне, я не оставлю тебя сейчас. Тем более без меня у вас совсем шансов нет.
Тройка мужчин посмотрела на ученого.
– Нет, нет-нет, даже не рассчитывайте. У меня дел не в проворот: должность при падишахе и минарет отстраивать надобно. Я, безусловно, премного вам благодарен за освобождение от чар, но самоубийство, это без меня, уважаемые.
Тираду Хаттаба прервал зычный голос глашатого, возвестившего о прибытии носилок к сокровищнице падишаха. Парчовые шторы взмыли вверх, и куча дворцовой прислуги кинулась к гостям, обмеряя им все, что можно. Портные что-то кричали, перебивая друг друга. Олекша и Хаттаб, знакомые с дворцовой суетой, смирно стояли, позволяя мерщикам выполнить свою работу. Для рыцаря и Давида это было диковинкой, они поначалу отмахивались от назойливых слуг, но потом, следуя примеру искушенных дворцовым этикетом товарищей, замерли по стойке смирно.
Портные отхлынули так же неожиданно, как и набежали, а в комнату к гостям вошел пожилой мужчина с пергаментом и пером.
– Королевский счетовод, – шепнул на ухо Олекши старый ученый.
– Прошу вашего внимания, достоуважаемые воители, – голос счетовода был чересчур сладок, а в словах звучала показная вежливость.
Счетовод уточнил, как кто из гостей хотел бы выглядеть перед падишахом, и удалился. Олекша вернулся к носилкам и уселся на мягкие подушки.
– Они что, это шить нам будут? – спросил рыжебородый, усаживаясь на мраморный пол залы. Ульфрик и Хаттаб тоже вернулись в повозку.
– Это вряд ли. Подберут что-нибудь из гардероба стражи или дворцовой челяди. Главное, чтобы на выходе обратно не отобрали.
Северянин аж подпрыгнул от удивления:
– Как так, отобрать подарки? Это же…
– Что поделать. К величайшему сожалению, жадность власть имущих не знает границ. Особенно ярко это выражено у своры, что поедает крохи со стола правителя. Они могут есть с золота, но удавятся за медный ломаный грош.
Высокие резные двери распахнулись, и стая шебутных и расфуфыренных слуг, с одеждой, перевешанной через локоть, снова ринулась на гостей. Затем вернулся и счетовод, пристально оглядев каждого из гостей. Потом, довольный проделанной работой, кивнул вооруженным мамлюкам, стоящим в дверях. Стражи отступили, отворили резные створки дверей в тронный зал. Запели сурнаи, застучали дойры, и под ликующие крики зевак и приглашенных, победители мора предстали перед глазами падишаха.
После всех дворцовых этикетных обрядов падишах дал слово Хаттабу, желая услышать из первых уст историю столь славной победы. Старший хранитель архивов записывал историю ученого на большом лощеном пергаменте. Хаттаб витиевато и с преувеличениями рассказал падишаху о сражении с темным колдуном, особенно преумножая потери, понесенные им самим. Правитель слушал молча. Юркий, похожий на сороку, визирь что-то прошептал на ухо владыке в гробовой тишине, повисшей в тронном зале по окончании рассказа ученого старца.
– Если минарет так сильно пострадал, значит, вы временно не можете служить Шахристану и Гулябаду в прежнем сане?
Хитрому Хаттабу ничего не оставалось, как послушно кивать в такт словам падишаха, злясь на прозорливость царского визиря.
– А раз волей Аллаха у лучшего ученого моего государства выдалось свободное время, назначаю тебя, Хаттаб ибн Рахим, наблюдателем всего Шахристана и моим представителем в путешествии сих благородных воителей. Ваша мудрость и знания помогут прославить Нас и одолеть злые чары темного колдуна.
Ученый хотел что-то возразить, но жест правителя оборвал его.
– А заодно и составите карту земель, по которым будете идти.
Визирь вновь склонился к уху падишаха, что-то шепча. Но тот отмахнулся, словно от назойливой мухи.
– Сгинут в пути – мы ничего не приобретем, но и не потеряем. – прошептал правитель.—А вот разведчики и первопроходцы важны, особенно перед большой войной. Что поделать, потомки помнят лишь величайших завоевателей. Остальные канут в забвение. Да, и скажи архивариусу, пусть текст подправит. Имена этих проходимцев замените на мое. Если кто и способен победить холеру, так только я, падишах Шахристана, властитель Гулябада.
Визирь склонился в поклоне.
–И проследите, чтобы эти дервиши лишнего в поход не набрали, все одно сгинут в песках, а чего добру зря пропадать? – добавил падишах.
– Как пожелаете, ваше величество…
Правитель Гулябада взмахнул десницей еще раз, освободив гостей от необходимости присутствия. Щиты стражи сомкнулись и начали, как бы ненароком, теснить разношерстную толпу гостей и зевак к выходу из дворца.
Глава восьмая.
Сквозь пески
Не успела осесть пыль от отряда лангольеров, поспешивших вернуться в Ватикан с сообщением, как на остатки экспедиции начали сыпаться беды и неприятности. Проводник, самый опытный из всех ходоков, отравился алкоголем и был не в состоянии не только кого-то вести, но даже самостоятельно подняться с кровати. Торговая гильдия Шахристана прислала замену – человека из разряда «кого не жалко». Бывший стремянной главы Торговой гильдии слишком вожделенно смотрел в сторону молодых и очаровательных жен своего хозяина. И как только выдался случай спровадить нерадивого слугу без лишней шумихи вокруг достопочтенного семейства, горемыка-стременной получил свежеподписанную грамоту и был сослан с глаз долой, в гиблые пески Каракумов.
Маруф, никчемный человечишка, карьерист и бабник, пытавшийся взобраться на вершину жизни, паразитируя на других, вынужден был подчиниться строгому ультиматуму разгневанного господина.
Отряд из четверки отважных, абсолютно не похожих друг на друга людей, ведомых стремянным, в окружении десятка копейщиков из стражи Гулябада, при шести вьючных ослах вышли из западных ворот столицы Шахристана и взяли курс на северо-запад.
Отношения у нашей четверки и Маруфа не задались сразу. Пытаясь показать свою значимость, проводник уселся на осла, велев страже разделить груз между другими ишаками. Негодованию Хаттаба не было предела. Он, великий мирза, член гильдии магистров идет пешком, а этот выскочка уронил ягодицы в седло. Таких затрещин и пинков проводник, наверное, не видел за всю свою жизнь.
Ульфрик и Олекша еле-еле оторвали разъяренного Хаттаба от Маруфа. Униженный и оскорбленный проводник плёлся, ведя под уздцы осла с восседавшем на нем Хаттабом, подгоняемый его окриками и пинками. Правда, надо отдать должное, Хаттаб менялся с Давидом, позволяя ему тоже дать отдых уже немолодым ногам.
Как только зелень садов цветущей долины осталась позади, в лицо путешественникам ударил знойный, раскаленный, с крупинками песка ветер пустыни. На третий день пути вьючные животные встали, как вкопанные, оглашая степь диким ором. Не помогали ни увещевания, ни кормежка, ни удары палкой. Вой стоял жуткий. Даже кровавые уколы копий не могли заставить ишаков сдвинуться с места. Часть конвоя начала причитать и молиться. Паника в их глазах была заразна настолько, что заронила зерно сомнения даже в сердце бесстрашного Ульфрика. Тучные стражи, привыкшие обирать торговцев и дехкан, причитали хуже базарных бабок.
– Это проклятие, колдовство!
Крики становились все громче. Трусы, подбадривая друг друга, искали отчаянного, готового ослушаться приказа.
Давид взглянул на растерянного Олекшу, затем на Ульфрика.
– Что-то очень сильно напугало ослов. Что-то, чего они боятся больше хозяйской палки. Они не сдвинутся с места.
– Это не колдовство, магию я бы учуял, – пробурчал сквозь платок христианин.
– Берем самое необходимое из того, что сможем унести. Дальше можем рассчитывать только на себя. —Давид вдруг стал необычайно энергичен. – Ничего лишнего и тяжелого. Главное в пустыне – вода. Без нее – мучительная смерть, а латы и доспехи лишь усугубят мучения.
Ульфрик нехотя стащил с себя панцирь и начал снимать поножи.
– И кольчуги тоже. Если это то, что я думаю, времени у нас в обрез, а дел куча.
Давид развернулся к страже.
– Трое из вас возьмут ослов и вернутся в Гулябад. Остальные идут дальше.
Стража заколебалась, уставившись на Маруфа. По закону он главенствовал над охраной. Проводник мешкал. Но властный окрик Хаттаба пробудил в нем чувство долга, и охрана начала разгружать тюки.
Животные, поняв намерения людей, перестали кричать и начали мирно пощипывать молодую траву у большого арыка. Хаттаб затеял спор с Давидом по поводу распределения груза между членами отряда. Воду распределили поровну, и каждый нес свой бурдюк сам. Олекша набросал в котомку лепешек и курта – шарообразного кисломолочного сыра, высушенного на солнце. Перекинул через плечо перевязь палаша, бурдюк закинул за спину наподобие рюкзака и повязал на голову платок. Давид, проходящий мимо, сунул ему одеяло из верблюжьей шерсти.
– Днем жара жару режет, а ночи в пустыне холодные. Одеяло – второе богатство после воды.
Иудей сделал рез по центру своего одеяла и просунув в него голову, начал наматывать на голову платок. Олекша вынул нож, следуя примеру торговца. Разобрав поклажу, отряд гуськом двинулся дальше, то и дело оборачиваясь вслед уходящим верхом на ослах трем счастливцам.
* * *
Давид не ошибся: песчаная буря накрыла отряд в полдень. Знойное дыхание пустыни, напичканное песчинками, срывало обожженную солнцем кожу с незащищенных участков. Завывания ветра сливались в дикую песнь, под которую пустыня наступала на земли людей, Барханы шагали, меняясь местами, песок засыпал арыки и посевы. Но парусина палатки успешно противостояла натиску природы, прогнувшись под массой нанесенного сверху песка: ткань провисла, но выдержала, укрыв собой небольшой отряд от разгула стихии.
Пустыня – жестокое место. И она не прощает ошибок, даже самых, вроде бы, незначительных. Один из стражей вышел в бурю по нужде, небрежно завязав узел на запястье. Назад он уже не вернулся.
Буря бушевала двое суток, меняя ландшафт на своё усмотрение. Но ничто не вечно под луной, стихла и буря, а наш отряд двинулся дальше, перераспределив вещи погибшего. Давид освоился в роли караван-баши, благо его немалый опыт хождения по пустыням хранил отряд от многих бед и напастей, правда, именно это и вызвало зависть со стороны проводника, назначенного гильдией. Маруф, ловелас и повеса, был одержим манией собственного величия и жаждой власти, как, впрочем, и любой, ничего не представляющий из себя, индивидуум. Шли от вечера до зари. Интриган и прощелыга, он сеял раздор, стараясь заполучить расположение стражи и отомстить ненавистной ему весьма странной компании. Он громче всех кричал о бедах и горестях, особенно когда обнаружилось, что первый же колодец на пути следования экспедиции оказался засыпан. Страх запал в сердца людей. Но авторитет ученого позволил отогнать странные сомнения: Хаттаб легко объяснил происшествие, сославшись на разбушевавшуюся стихию.
Отряд двинулся дальше, введя лимит на использование воды. Бурчание стражей, считавших себя истинными мусульманами, усилилось, так как их лишили воды на омовение перед молитвой. Но клинки Ульфрика и Олекши, грозно побрякивавшие на боках воинов, сдерживали ропот. Переход к следующему водопою прошел в гробовом молчании и при тяжелых мыслях. Правда, вид обмазанных глиной высоких стенок колодцев развеял мрачные домыслы. Пара стражников с радостными криками бросилась вперед, принявшись пить воду прямо из ведер колодца, обливая себя холодными струями. Но когда остальная группа достигла колодцев, эти двое уже валялись замертво.
– Отравились, – констатировал смерть ученый Гулябада.
Олекша хотел сразу уйти из этого гиблого места, но возраст Хаттаба и усталость Давида, а также изнеженные тела стражей требовали отдыха. И Ульфрик объявил привал. Небольшая площадка, огражденная по периметру плетеной изгородью, имела три колодца в середине, корыто для животных и небольшую глинобитную мазанку. С десяток ив стояли чуть поодаль, прижавшись к друг другу и свесив свои ветки до самой земли. Стан экспедиции раскололся на два лагеря: четвёрку путешественников, расположившихся в тени хибары, и стражу, подстрекаемую горе-проводником, расстелившую дастархан среди ив.
– Ой не к добру это. Дело кончится бунтом. Или того проще, наберутся храбрости и перережут нас во сне.
Давид был очень серьезен.
– А может, открутить башку этому баламуту?
– Нет человека, нет проблемы, – деловито произнес Ульфрик, ломая лепешку на равные части. Странно, но лепешки сохранили свежесть в сумках путешественников.
Хаттаб почесал затылок и ответил рыцарю:
– Ну, во-первых, минус носильщик, а может, и не один. И потом, трусость хватается за кинжал быстрее храбрости. Отваги они могут никогда не набраться, а вот пырнуть нас со страха за свои шкуры смогут, это как пить дать.
Давид вытащил кусок вяленого балыка и принялся стругать его тонкими ломтиками.
– Тем более нас четверо против пяти. Без весомого численного перевеса они не посмеют противится. Страх перед убийцей колдуна сделает своё дело. Эти люди всю жизнь охраняли ворота и обирали бедный люд. Они не воины, хоть и увешаны оружием, они не посмеют напасть. Но дежурство я бы все-таки организовал.
– Так и поступим…
Но закончить Ульфрик не успел. Тяжелый гул наполнил воздух. Иудей встал, озираясь вокруг, пытаясь найти источник звука.
– Что за чертовщина? Похоже на жужжание пчел в улье.
Гул нарастал. И тут глаза Хаттаба округлились от ужаса.
– Все вовнутрь, живо, – заорал он.
Оставив пожитки, четверка бросилась в мазанку. Тень накрыла колодцы. Лишь один силуэт вырвался из ивовой рощицы и устремился к хибаре, подгоняемый страшными нечеловеческими воплями. Маруф врезался в Олекшу, державшего калитку открытой, свалив его на пол. Плетеная дверь из толстых ивовых ветвей захлопнулась. Скрежет хитина, крики стражников, гул крыльев – все смешалось в жуткую какофонию. Маруф, зажав лицо руками, дико орал от боли, катаясь по полу. Насекомые, словно слыша его, забарабанили в плетеную дверь. Но щели между прутьями были слишком малы, и насекомые с глухим стуком падали на землю, на ходу врезавшись в преграду. Ульфрик коротким, но мощным тычком справа вырубил проводника. Люди затаились. Насекомые, потеряв интерес к затихшему Маруфу, вернулись к кричащим от боли стражникам. Вскоре стражи затихли, а гул исчез. Дождавшись звезд, путешественники выбрались наружу и двинулись в глубь Каракумов.
