Алексей Витальевич Мекка
Папа будет ругаться
Он тут же отпрыгнул и, что-то крича, принялся счищать выделения сухой травой.
Девочка залилась смехом.
Палочник хихикнул и продолжил тащить тело сам.
Тяжелое.
Невероятно тяжелое.
Точно мешки с песком, которые папа заставлял его таскать летом на частной стройке.
Точно бремя, которое ему предстоит нести всю оставшуюся жизнь.
Мужчина вышел из дома, потер затылок, потоптался на месте, почесал зад, оглядел черные ботинки на ногах – шнурок развязался – и пошел в сарай.
Дверь открывалась тяжело.
Надо бы смазать.
Скрипит.
Он корчился от звука, который резал ножом.
Внутри было слишком темно, лампочка давно перегорела, поэтому он подпер дверь первой доской, что попалась под руку, и, надеясь на лучшее, шагнул в темноту.
Под ноги сразу же бросился табурет, а деревянная полка атаковала сверху, целясь прямо в левый глаз. Сарай, не в силах удержать поток ругани, заходил ходуном. Заскрипел и затрещал.
Лопату мужчина нашел только спустя десять минут.
Очкарик все время шмыгал. В больнице сказали, что у него искривление носовой перегородки. Сказали, что это серьезно. Что нужна операция. Ему не хотелось, поэтому мама поговорила с врачом, и операцию делать не стали. Все равно страховка ее не покрывала, а Он слишком сильно боялся холода операционного стола.
Холод заставлял его нервничать.
Прямо, как сейчас.
Мужчина положил лопату в кузов пикапа и вырулил на проселочную дорогу. Он все время поглядывал по сторонам, боясь, что кто-то может его увидеть.
Никого тут нет.
На островке, покинутом миром. Отброшенном на задворки. Оставленном наедине с бесконечным и бескрайним морем.
Лишь холмы вокруг.
Невысокие.
Укрывающие редкие домики и небольшой городок с единственным магазинчиком где-то вдалеке.
