Алексей Уразов
Время перемен
Тональность официальной ноты, направленной в Вашингтон, разнилась с текстами, направленными в столицы стран-агрессоров. В обращении к президенту США Эйзенхауэру отмечалось, что развязывание войны против Египта является «разбойничьей войной». Чтобы предотвратить происходящее, Советское правительство предложило США объединить усилия для принятия мер по пресечению агрессии, вплоть до совместного применения своих вооруженных сил по решению ООН[216].
Советская сторона ограничилась лишь предупреждениями, не прибегнув к широкомасштабной помощи Насеру[217]. Определенную роль в этом сыграло и то, что синхронно с Суэцким кризисом в Венгрии, стране соцлагеря, началось восстание (октябрь – ноябрь 1956 г.), усмиренное при помощи силы. Но в конкретном историческом моменте совпадение по времени двух кризисов фактически ограничило поле действия для СССР. Трудно утверждать наверняка, но динамика кризиса и линия поведения Вашингтона показали, что американская сторона старалась сознательно избежать лобового удара с советскими «специалистами» или с более серьезной советской поддержкой. Такие позиции сверхдержав привели к быстрой локализации кризиса и его скорому разрешению.
Принципиальным моментом в анализе англо-американских отношений является то, что против агрессии в Египте выступил и президент США Д. Эйзенхауэр, заявивший, что «… эти действия стали результатом ошибки … и они вряд ли совместимы с принципами и целями ООН, к которой мы все принадлежим»[218]. В принципе такую реакцию США могли ожидать и в Лондоне, и в Париже. На консультативных встречах США, Англии и Франции Джон Фостер Даллес постоянно подчеркивал, что «не рассматривает военную акцию как возможную меру»[219], но США тем не менее будут всячески содействовать Великобритании и Франции.
Поведение госсекретаря США в ходе Суэцкого кризиса вновь подтвердило правильность вывода о Даллесе, как о «государственном секретаре периода ранней “холодной войны”, не считавшего, в отличие от Дина Ачесона, необходимым консультироваться по важным вопросам с союзниками США и в первую очередь с Великобританией»[220].
Обтекаемость формулировок Вашингтона оставляла массу вопросов. Англия и Франция были убеждены, что, будучи союзниками по НАТО, США автоматически поддержат военную акцию. Однако в данном случае речь шла о более тонкой игре США. Вашингтон рассматривал НАТО как сугубо европейский военно-политический блок по сдерживанию СССР[221]. На территории Ближнего Востока США руководствовались иной логикой и не собирались рисковать собственными государственными интересами во имя Англии и Франции. Более того, еще в первый день Суэцкого кризиса 27 июля 1956 г. заместитель госсекретаря США Герберт Гувер мл. заявил на официальном заседании в Белом доме, что США не рассматривают механизм НАТО как недопустимый к использованию, ибо в вопросе имеют интерес несколько европейских держав[222].
Столкнувшись с серьезными трудностями, Великобритания и Франция были вынуждены формально подчиниться резолюции ООН от 2 ноября. Решение о прекращении огня принято Великобританией 6 ноября, а Францией и Израилем 7 и 8 ноября соответственно. Согласно выработанному механизму войска Англии и Франции покинули Египет в декабре 1956 г., а войска Израиля – в марте 1957 г. Вдоль согласованной линии перемирия были размещены миротворческие силы ООН[223].
Каковы же итоги Суэцкого кризиса для западных держав?
В итоге англо-франко-израильская агрессия не принесла ощутимых результатов ни одной из сторон, которые были вынуждены повиноваться резолюциям ООН и за которыми явственно стояли действия США и СССР.
Вопреки всему, неожиданно для Англии и Франции, США отошли от политики нейтралитета в ходе кризиса и приложили ряд усилий по противодействию Англии и Франции. Это не вписывалось в представления элит западноевропейских стран о «союзничестве по НАТО»[224]. Результатом стал кризис доверия в НАТО, который на недолгий период охладил англо-американское сотрудничество, в том числе и на территории Ближнего Востока, где стороны стали проводить более независимую внешнеполитическую линию.
Суэцкий кризис 1956 г. оказал значительное влияние на настроения внутри французского кабинета. Не удалась попытка трехсторонней интервенции сил Великобритании, Франции и Израиля, на которую во французских властных кругах возлагали надежду на восстановление «диктата трех» в рамках НАТО. Но именно давление Вашингтона, начавшееся в конце октября 1956 г. на Кэ д’Орсэ, заставило стороны объявить о прекращении огня, а впоследствии пойти на полный вывод войск из зоны конфликта.
События в зоне Суэцкого канала спровоцировали внутриполитический кризис IV Республики. Для французской элиты провал, к которому привел суэцкий конфликт, означал не только неудачную попытку по «усмирению Насера», но и неудачу в деле решения «алжирской проблемы», ставшей к 1956 г. для официального Парижа настоящей головной болью. «Неудача в осуществлении военного усмирения насеровского Египта стала для Республики символом ее бессилия в бывшем колониальном мире. Это было настоящей трагедией», – сказал философ и один из самых видных французских международников Раймон Арон[225].
Коалиционное правительство расползалось, а на сцену вышли унилатералистские и антиамерикански настроенные силы. Но главное, довлеющей тенденцией на политическом поле Франции стал умеренный антиамериканизм, который поддерживался как правыми, так и левыми. Представители политического спектра Франции начали понимать, что Суэцкий кризис подвел черту не только под английской моделью взаимоотношений с Ближним Востоком и Северной Африкой, но и над французской схемой культурно-политической унификации, ставшей неприемлемой для региона в реалиях 1950-х гг.[226]
Суэцкий кризис подвел черту под «английским веком» на Ближнем Востоке, что выразилось в стремительной сдаче английских позиций как в военном, так и в экономическом аспекте. Участие Великобритании в тройственной агрессии незамедлительно отразилось на национальном фондовом рынке, поставив курс фунта стерлингов на край полного обвала[227].
Окончательный пересмотр английских стратегических построений на Ближнем Востоке произошел уже в ходе Июльской революции в Ираке 1958 г.
Экономически проблемы, вызванные Суэцким кризисом, внесли изменения в общемировой статус-кво[228].
В результате Суэцкого кризиса Соединенные Штаты укрепили свое влияние в регионе. Это касалось и отношений с Египтом. На встрече с американскими дипломатами в середине декабря 1956 г. Г. А. Насер заявил, что не ожидал, что США будут действительно сдерживать Израиль в случае нападения на Египет[229]. Но вместе с тем США явственно утратили свободу дипломатического маневра, которую ранее им создавала активная политика Великобритании, чей престиж в регионе теперь был подорван[230]. Как заметил в связи с этим глава аппарата Белого дома при администрации Д. Эйзенхауэра Ш. Адамс: «После Суэца американское правительство обнаружило себя в аномальной для себя ситуации, когда оно публично наказывало своего лучшего, но нерадивого партнера; и одновременно в экстренном порядке пыталось придумать способы вывода из той патовой ситуации, в которой оказалась Великобритания»[231].
Безусловно, кризис привел к изменению картины на всей территории Ближнего Востока. Борьба за национализацию Суэцкого канала способствовала подъему освободительного движения в арабских странах. На протяжении 1956 г. независимость обрели Судан, Марокко, Тунис. Начавшаяся в 1954 г. вооруженная борьба алжирского народа вступила в новый этап: в 1956 г. состоялся конгресс Фронта Национального освобождения Алжира. В ноябре того же года началось вооруженное восстание в Ираке против Нури Саида, которое, однако, было жестоко подавлено[232]. Для Ирака, в частности, последствия событий Суэцкого кризиса были чрезвычайно тяжелыми. Ничто не могло более дискредитировать Англию в глазах арабов, чем совместная военная кампания с Израилем. Разразившийся Суэцкий кризис солидаризировал короля Хусейна с Насером. В Иорданию вступили войска Сирии, Саудовской Аравии и Ирака. Иордания порвала дипломатические отношения с Францией, но не с Англией, объявив, что не намерена использовать находящееся у себя на территории английское оборудование против Египта.
Суэцкий кризис ненадолго солидаризировал антиимпериалистические силы в регионе – панарабистов, националистов, баасистов, коммунистов – в их нелюбви к западным державам[233]. В этом контексте слова Г. А. Насера, написанные им в 1955 г., зазвучали по-новому: «То, что произошло в Египте (революция 1952 г. – А.У.) имеет серьезную почву и в Дамаске, Бейруте, Аммане и Багдаде, ведь имя тому, с чем мы боремся, – империализм»[234].
27 ноября 1956 г. по инициативе иорданской стороны был расторгнут англо-иорданский договор 1948 г., что стало прямым следствием политической нестабильности в Иордании и радикализации политической оппозиции. Одновременно внутриарабские противоречия не позволили Великобритании осуществить ввод иракских войск на территорию Иордании, воспользовавшись механизмами организации Багдадского пакта для стабилизации ситуации в стране[235].
Безусловно, после событий 1956 г. Г. А. Насер стал одним из самых популярных политических руководителей арабского мира. Даже при том, что египетские войска проиграли военную кампанию Израилю и фактически не смогли ничего противопоставить Англии и Франции, визуальный эффект от событий Суэцкого кризиса был совершенно другим. В массовом сознании Насер выглядел героем, выстоявшим под натиском колониальных держав.
После Суэцкого кризиса окончательно оформилась доктрина панарабизма, включавшая три ключевых элемента, переплетенных воедино и в той исторической атмосфере составивших единый, но одновременно эклектичный идейный сплав, а именно: идея неприсоединения, арабское единство, элементы социалистической идеологии.
После Суэцкого кризиса СССР получил широкую поддержку во многих странах. Египет и Сирия были прямыми импортерами вооружений из СССР; в Ираке, Ливане к концу 1950-х гг. коммунистические силы заметно укрепились и начали претендовать на реальную роль в политике своих стран.
Таким образом, события Суэцкого кризиса изменили политический ландшафт Ближнего Востока настолько, что это потребовало от Великобритании и США внесения реальных корректив в свой внешнеполитический курс в регионе.
Глава 2
Затяжной ближневосточный кризис 1956–1958 гг. Новые внешнеполитические инициативы США и Великобритании в регионе
§ 1. «Ветер перемен» во внешней политике Великобритании после Суэца
События Суэцкого кризиса показали, насколько «старая» колониальная логика с ее силовым подходом к решению политических задач не соответствовала реалиям Ближнего Востока середины 1950-х гг. Провал англо-франко-израильской кампании усмирения Египта показал истинное положение вещей, как в отношениях союзников по НАТО, так и в рамках «особых» англо-американских отношений, но главное – Суэцкий кризис изменил баланс сил в регионе.
Великобритания вышла из Суэцкого кризиса проигравшей стороной. Проигрыш был очевиден и руководству Великобритании. Дискредитировав себя в глазах арабов и не сумев провести силовую акцию должным образом, Англия была вынуждена умерить свои аппетиты и отказаться от роли «полицейского» на Ближнем Востоке. 9 января 1957 г. с поста премьер-министра Великобритании ушел Энтони Иден, его место занял «умеренный консерватор» Гарольд Макмиллан, входивший в кабинет Идена.
Анализируя военный аспект «поражения», Иден говорил, что если бы Великобритания имела политическую возможность, то военная фаза самой операции закончилась бы за несколько недель, но это не привело бы к таким ужасным последствиям[236]. Но главной своей ошибкой как бывшего главы Великобритании Иден считал то, что «мы слишком поздно прочитали работу Насера «Философия революции»[237]. Желая не допустить разрастания «огонька в лесной пожар», Великобритания была вынуждена выступить в защиту «тех принципов свободы», которые Лондон, как выразилcя в обращении к британскому народу Э. Иден, «пытался воплотить в течение 10 послевоенных лет»[238].
В долгосрочной перспективе Иден, безусловно, прав. Великобритания слишком поздно разглядела в действиях Насера знаки качественно нового явления – панарабизма, которые вкупе с дилеммой глобального американо-советского противостояния поставили вопрос об уходе Англии из региона в плоскость реальной политики.
Однако Иден находил и позитивные элементы в англо-французской операции против Египта. «Главная угроза заключалась в том, что движение во главе с Насером и фактически с СССР во главе могло выйти в мир неприкосновенным <…> раз ООН не смогло стать инструментом мира, мы взяли на себя эту миссию»[239]. Действия Англии и Франции «отрезвили» США, продемонстрировав невозможность одностороннего силового действия, и заставили американскую сторону искать новые ключи к политическому доминированию в регионе, но уже на новых условиях, когда СССР стал реальным игроком на территории Ближнего Востока.
Как уже было сказано, в англо-американских отношениях в рамках НАТО произошло очевидное охлаждение, что не могло не сказаться на межгосударственном сотрудничестве в целом. Становилось понятно, что за десять послевоенных лет отношение Вашингтона к своим партнерам стало избирательным.
Разницу в стиле дипломатии администраций Трумэна и Эйзенхауэра ярко иллюстрируют слова видного американского дипломата Джорджа Фроста Кеннана. На некоторый период времени Великобритания была «вычеркнута» из списка активных партнеров США и в том числе на территории Ближнего Востока. О координации политических действий между Англией и США удалось договориться лишь в марте 1957 г. на Бермудской встрече сторон[240].
Суэцкий кризис оказал также воздействие и на один из трех «столпов» британской политики в мире, а именно на систему Британского Содружества наций. В ходе кризиса английский Форин-офис не смог добиться всеобщей поддержки своих действий среди бывших стран-доминионов. Структурный кризис спровоцирован логикой Нового века в мировой политике. Государства Содружества являлись одновременно и основателями движения неприсоединения (Индия, Пакистан, Цейлон (Шри-Ланка), Бирма (Мьянма)), которые уже в рамках 1950-х гг. перестали ассоциировать себя с британской сферой влияния и на деле начали проводить независимый внешнеполитический курс. В итоге в ходе кризиса Великобритания пользовалась безоговорочной поддержкой лишь у Австралии и Новой Зеландии[241] (эти страны к этому моменту уже являлись членами СЕАТО).
Глубинной причиной внешнеполитических неудач, которая оказывала влияние на внешнюю политику Великобритании во всех ее составляющих, было состояние национальной экономики, характеризовавшееся постепенным замедлением темпов развития. В течение 1950-х гг. ежегодный прирост экономики составлял 2,2 % (ФРГ – 4 %). Хотя экономика Великобритании и продолжала удерживать второе после США место (12 %) в экономике капиталистического мира, хронический дефицит платежного баланса и энергозависимость делали ее все более уязвимой к внешним воздействиям. В условиях высоких темпов гонки вооружений Великобритания была вынуждена тратить до 37 % госбюджета на военные расходы, в том числе на содержание и обслуживание зарубежных баз[242]. Именно это заставило Г. Макмиллана констатировать, что «именно оборонные расходы сломали нам хребет»[243].
Пришедший на смену Идену Гарольд Макмиллан, учтя ошибки своего предшественника, утвердил курс на восстановление отношений с Вашингтоном и приведение модуса «особых отношений» в состояние начала 1950-х гг., однако на основе нового политического базиса. Внешнеполитический курс с приходом Г. Макмиллана изменил свою тональность не только на риторическом уровне.
Уход Э. Идена с поста премьер-министра ознаменовал победу новых тенденций в глубинах Форин-офиса, и прежде всего в его аналитических отделах. Почти за год до января 1957 г., 9 октября 1956 г., постоянный заместитель главы Форин-офиса сэр Фредерик Миллер выступил с инициативой по модернизации внешней политики Великобритании. Корень зла высокопоставленный дипломат видел «в хронической бедности бюджета, не дающей <…> пространства для маневра»[244].
В условиях падения влияния Великобритании в арабском мире для руководства государства актуальным стал вопрос о выборе приоритетов в политике на Ближнем и Среднем Востоке. В глобальной стратегии Англии этот район уже не играл ключевой роли, особенно после вывода британских войск из военной базы в районе Суэцкого канала, завершившегося летом 1956 г. за несколько недель до национализации Египтом компании, контролировавшей судоходство по каналу. Британское руководство вынуждено было считаться прежде всего с экономическими реалиями – значительные финансовые затруднения не позволяли Англии держать в регионе крупные военные силы. Речь шла о снижении роли Великобритании в международных делах. В то же время необходимо было избегать действий, которые могли бы навести на мысль о поспешном и полном уходе Англии из Ближневосточного региона.
Кабинет Макмиллана развивал новый принцип британской внешней политики – «к востоку от Суэца». Новая внешнеполитическая концепция выражалась в стремлении остаться в пуле великих военных держав мира, но добиваться этого при меньших финансовых издержках, чем это пытались сделать послевоенные кабинеты Черчилля и Идена.
Английская дипломатия должна была сосредоточить усилия на максимальной поддержке военно-политических блоков с широким числом членов, таких, как организация Багдадского пакта, добиться удержания как можно большего числа зарубежных баз, а также участия в превентивных военных операциях стран Запада[245].
Еще одним уроком Суэца для британских элит было полное осознание того факта, что в условиях биполярного мира все внешнеполитические действия Лондона должны быть скоординированы с Вашингтоном. В отличие от Ш. де Голля, демонстративно дистанцировавшего Францию от действий в рамках НАТО, Г. Макмиллан на Бермудской встрече с Д. Эйзенхауэром (март 1957 г.) заверил президента США в полной лояльности к американской внешнеполитической линии[246].
После прихода к власти Макмиллана Великобритания взяла курс на стремительное возрождение принципа «особых отношений» в диалоге с Вашингтоном (март 1957 г. – Бермудская встреча).
Гарольд Макмиллан не только возродил «особые отношения» с США в их докризисной форме, но и попытался наполнить их новым содержанием «стратегической взаимозависимости». Так, в течение шести лет пребывания на посту премьер-министра Макмиллан инициировал покупку ВС Ее Величества ракет американского производства, военного космического спутника, а также запустил формально «независимый» проект создания Великобританией средств ядерного сдерживания. В условиях биполярного мира эти шаги означали четкую привязку не только к политической, но и к военной доктрине США[247].
В области внешней политики, по мнению руководства Великобритании, следовало сделать ставку на укрепление «особых» англо-американских отношений, в рамках которых необходимо согласовать интересы двух стран на Ближнем и Среднем Востоке. После провала англо-франко-израильской агрессии руководство Великобритании решило сконцентрировать усилия на достижении наиболее значимых для страны целей – обеспечении безопасности поставок нефти из района Персидского залива, а следовательно, на укреплении своих позиций в Кувейте, Ираке и княжествах Аравийского полуострова.
Возможности британской дипломатии после Суэцкого кризиса значительно осложнились тем, что в арабском мире ее не только ассоциировали с колониализмом классического вида, но и рассматривали как проводника интересов Израиля. В этих условиях остро стоял вопрос о возможностях Великобритании контролировать ситуацию там, где этого требовали государственные интересы страны. Как подчеркивал в специальном докладе британский министр иностранных дел С. Ллойд, для Англии в будущем крайне сложно будет осуществлять военные действия в случае необходимости без поддержки или по крайней мере без благожелательного нейтралитета США[248].
Представители Великобритании в странах так называемого Северного Яруса, прежде всего посол в Ираке Р. Стивенс, считали, что наиболее важная задача для Англии – укрепление организации Багдадского пакта. Британские дипломаты предполагали, что наилучшим вариантом развития ближневосточной политики ведущих стран НАТО было бы вступление в эту региональную организацию США.
В Соединенных Штатах в рамках развернувшейся по окончании военных действий на Ближнем Востоке дискуссии по вопросам внешней политики также рассматривался вариант вхождения в состав членов Багдадского пакта. В частности, Объединенный комитет начальников штабов (ОКНШ) США настойчиво рекомендовал решить положительно вопрос о членстве США в этой организации, считая, что тем самым можно наиболее эффективно сдерживать распространение влияния СССР в регионе. Кроме того, ослабление позиций Великобритании на Ближнем и Среднем Востоке, как опасались американские военные, могло привести страны Багдадского пакта к политической и военной изоляции. За вступление США в Багдадский пакт выступали и американские представители в регионе. Так, посол США в Багдаде В. Голлман доказывал, что членство Соединенных Штатов в этом региональном пакте могло бы помочь эффективно бороться не только с советским влиянием, но и с распространением арабского радикального национализма, что, по мнению американского дипломата, весьма актуально для Ирака[249].
Эта точка зрения не встретила положительного отклика в американском правительстве и, в частности, в руководстве Госдепартамента. Как напомнил В. Голлману глава ближневосточного отдела американского внешнеполитического ведомства У. Роунтри, концепция блока стран «Северного Яруса» изначально вообще не предусматривала участия в нем западных стран[250]. Учитывая членство в Багдадском пакте Великобритании – агрессора в недавней военной операции против Египта, – вступление в пакт США на данном этапе, несомненно вызвало бы определенные трудности для американской дипломатии в регионе. Однако наиболее важным аргументом против вступления в Багдадский пакт было то, что подобное действие отрицательно сказалось бы на отношениях Соединенных Штатов с ключевыми для них странами в регионе – Израилем и Саудовской Аравией. Американское руководство полагало возможным вступление в пакт только в случае угрозы распада этой организации.
Возможность дезинтеграции Багдадского пакта вызывала крайнее беспокойство правящих кругов США. На сессиях этой региональной организации 8 ноября в Тегеране и 23 ноября 1956 г. в Багдаде уже прозвучало требование правительств Ирака и Пакистана исключить Великобританию из Пакта. И хотя администрация Д. Эйзенхауэра осознавала, что главы этих ближневосточных стран руководствовались внутриполитическими соображениями, во избежание разногласий внутри Багдадского блока было решено оказать публичную поддержку Пакту. 29 ноября 1956 г. американское правительство заявило, что «угроза территориальной целостности или политической независимости странам – членам пакта будет рассматриваться Соединенными Штатами со всей серьезностью»[251].
Обсуждение ситуации вокруг Багдадского пакта было частью дискуссии о стратегии ведущих стран НАТО на Ближнем и Среднем Востоке. Необходимость добиваться вступления США в Багдадский пакт или по крайней мере увеличения американской экономической и военной помощи странам «Северного Яруса» была следствием признания британским руководством ограниченности своих военных ресурсов в регионе. Основные военные базы Великобритании были расположены в Адене, на Кипре и Мальте. Кроме того, для поддержки военных действий на Ближнем и Среднем Востоке британские военные были намерены активно использовать свои армейские подразделения в юго-восточной Африке. По оценке министерства обороны Великобритании, по состоянию на октябрь 1956 г. для военных нужд страны на Ближнем Востоке требовались три полноценных дивизии, в то время как для обороны этого региона Англия могла предоставить максимум три бригады, но и для этого пришлось бы перебросить резервы из Западной Германии и Кении[252].
Соединенные Штаты также не имели на Ближнем и Среднем Востоке значительных вооруженных сил. Военные контингенты США в регионе были сосредоточены на двух базах военно-воздушных сил в Ливии и Саудовской Аравии. Кроме того, в Средиземном море дислоцировался 6-й флот военно-морских сил США. Этих ресурсов вкупе с британскими военными возможностями, по мнению американских военных, было достаточно для обороны нефтеносных районов Ближнего Востока и его основных коммуникаций, а также для нанесения ударов по южным районам СССР. Суэцкий кризис продемонстрировал ограниченность возможностей вооруженных сил лидирующих стран НАТО действовать в рамках локального конфликта. Это обстоятельство требовало модернизации американской и британской стратегии на Ближнем Востоке, в зоне Персидского залива и на Аравийском полуострове.
Военная акция против Египта показала неподготовленность Великобритании к операциям подобного типа. Провал тройственной агрессии вызвал оживленную дискуссию в военных и политических кругах Англии. Главный итог этой дискуссии сводился к подтверждению ранее возникавшего у британских военных вывода о необходимости развития небольших, мобильных сил быстрого реагирования для проведения локальных операций. Для решения оперативных задач в Ближневосточном регионе признавалось необходимым сохранение существовавших в этом районе военных баз. По замыслу британского министерства обороны и министерства иностранных дел наличие вооруженных сил Великобритании на островах Средиземноморья и в районе Персидского залива способно оказывать ощутимое воздействие на ситуацию в странах региона. Размер этих сил, как полагали в Лондоне, напрямую зависел от степени вовлеченности США в защиту интересов ведущих западных стран на Ближнем и Среднем Востоке[253].
В начале 1957 г. комитет по планированию политики при правительстве Великобритании пришел к выводу, что стратегические цели США и Англии в Ближневосточном регионе и в Северной Африке, в частности в Ливии, близки. После эвакуации британских войск с Суэцкой базы ливийская военная база США рассматривалась в Вашингтоне и Лондоне как ключевая для обороны южного фланга НАТО[254]. Потеря этой стратегической позиции крайне осложнила бы военные возможности лидирующих стран Североатлантического альянса в регионе. Однако для британских правящих кругов проблема заключалась в том, что не существовало консенсуса между Англией и Соединенными Штатами в вопросе планирования стратегии на Ближнем и Среднем Востоке. В период развития Суэцкого кризиса попытки британского руководства довести информацию о военных приготовлениях против Египта до администрации Д. Эйзенхауэра неизменно наталкивались на сопротивление американского правительства. В Лондоне не знали, как Соединенные Штаты будут действовать в чрезвычайной ситуации на Ближнем Востоке. Этим и объяснялся шок, который испытала британская правящая элита в связи с позицией США во время тройственной агрессии.
Суэцкий кризис 1956 г. стал окончательной точкой отказа Великобритании от своих притязаний на глобальное военное доминирование. В 1957 г. Великобритания подписывает с США декларацию «взаимозависимости» об объединении английских и американских ядерных сил для решения единых стратегических задач.
В этом же году Великобритания сократила численность своих регулярных войск с 690 тыс. чел. до 375 тыс. чел.[255] В связи с этим в официальном докладе Министерства обороны Великобритании «Состояние войск Ее Величества в 1956–1957 гг.» сообщается, что меры по сокращению кадрового состава офицеров и рядовых «обусловлены общим ростом цен на расходные материалы и уменьшением ежегодного бюджетного финансирования»[256].
В опубликованной 24 января 1957 г. долгосрочной программе по национальной обороне говорилось, что в условиях пост-Суэца министерство обороны будет вынуждено повсеместно сократить число расквартированных частей в этом районе[257]. В документе констатировалось также, что многие британские зоны влияния ныне заняты США либо державами, ассоциирующими себя с Вашингтоном. Принципиальный момент, который подчеркивался в документе, заключался в том, что Англия продолжала рассматривать Ближний Восток как сферу своих интересов, правда, уже при гораздо меньшей степени военно-политического контроля над регионом[258].
В масштабе Ближнего Востока Суэцкий кризис подвел черту под региональным доминированием Великобритании. Великобритания лишилась своих баз в районе Суэцкого канала; смещение полковника Глабба с поста командующего Арабским легионом лишало Англию механизмов прямого контроля над военным и политическим положением в Иордании. Единственным проанглийским режимом в регионе, а скорее его верхушкой после Суэцкого кризиса была Хашимитская династия в Ираке. Однако положение принца Нури, стоявшего во главе государства, было непрочным, что показали события июльской революции 1958 г. в Ираке. Великобритания продолжала входить в организацию Багдадского пакта на правах одного из пяти участников. Однако после Суэцкого кризиса вокруг этой организации был создан ореол еще большей «прозападности», что не способствовало улучшению позиций Великобритании в регионе.
Таким образом, Великобритания в силу объективных причин была вынуждена отказаться от роли «первой скрипки» на территории Ближнего Востока, отдав первенство США как лидеру «свободного мира». Дальнейшие события покажут, что Вашингтон привлечет Англию для проведения внешнеполитической линии на Ближнем Востоке, но на правах «младшего партнера» и исключительно в зонах, бывших сферами влияния Великобритании.
Между тем бывший посол США в Москве Джордж Фрост Кеннан заметил о влиянии ближневосточного кризиса 1956 г. на англо-американские отношения: «Я считаю и считал непозволительным со стороны Джона Фостера Даллеса пренебрегать братскими узами с Великобританией. Я продолжаю чувствовать, что отсутствие взаимодействия с Лондоном в период Суэцкого кризиса 1956 г. <…> продемонстрировало чрезвычайно низкий уровень развития внешней политики США в течение всех лет послевоенного периода»[259].
Отказавшись от модели «ближневосточного партнерства» с Великобританией, истеблишмент Соединенных Штатов к концу 1956 г. фактически встал перед проблемой выработки полностью самостоятельного и эффективного курса в Ближневосточном регионе. В этом смысле Ближний Восток продолжал оставаться для американцев tabula rasa.