Алексей Сухаров
Не оставляй меня одного. Сборник
– Все в порядке, парни. Просто не выспался.
Коллеги расходятся по кабинетам, тревожно оглядываясь.
Усаживаюсь на свое рабочее место. Не могу сконцентрироваться на простейших задачах. Смерч в голове усиливается. Пространство вокруг плывет и сжимается. Гул в ушах нарастает и становится невыносимым. Похоже, что сегодня – тот самый день, когда нужно обмолвиться с коллегами хотя бы единой фразой.
Подхожу к заму. Прошу отгул. Он, не замечая меня, продолжает что-то печатать.
– Эй, шеф?
Он отвечает на звонок и упрямо делает вид, что меня здесь нет.
– Алло? Да, все готово. Занесу после обеда. Давай.
Да что с вами такое???!
Плевать. Быстрым шагом двигаюсь к выходу. Свежий воздух не приносит облегчения, смерч не утихает, и меня по-прежнему сильно кружит. Рябь в глазах захламляет обзор. Сквозь смерч я слышу странные, перебивающие друг друга голоса; они вперемешку шепчут, кричат и смеются. Сквозь рябь я замечаю идущих вдоль улиц и левитирующих в небе антропоморфных существ; они спешат, шумят и ведут себя так, будто попали на какой-то дикий, бессовестный балаган. Срочно домой. На тяжелых, свинцовых ногах я пересекаю площадь: призрачные пары в дорогих нарядах танцуют вальс меж торопящихся на обед горожан, молочного цвета моряки дерутся друг с другом на ножах и заливают в глотки смердящие спиртом напитки, прозрачные, искаженные горем лица молодых девушек пронзительно визжат и отчаянно мечутся в хаосе метели. Я сжимаю череп обеими руками как можно сильнее, чтоб не слышать, не видеть, не чувствовать, и как могу быстро, метр за метром, квартал за кварталом ковыляю к родному подъезду.
Один, два, три, четыре пролета наверх. Изможденный, я прислоняюсь к стене у открытой нараспашку двери ванной комнаты. До моих ушей доносится веселая перекличка ведущих по телевизору. Кулон направлен в сторону окна. Девушка-призрак наблюдает за разыгравшейся по ту сторону стекла пургой.
– Вика?
Я становлюсь свидетелем совершенно невероятной картины. На моих глазах пространство вокруг кулона начинает материализовываться. Русые вьющиеся локоны, прямая спина, пышные бедра – поначалу такие бледные и едва уловимые, они все больше формируются, оживают, обрастают плотью. Я впервые вижу Вику, как я вижу любого другого человека, и это приводит меня в ревущий, злобный восторг.
– Вика!
Я не могу просить ни о чем ином. Просто ответь мне.
– Ответь же мне наконец!
Бросаюсь к ней вперед, чтобы схватить, привести в чувство, заставить заметить себя – и с силой падаю на пол прямо сквозь сформировавшееся тело своей юной сожительницы.
6
Безучастно сижу на полу и смотрю, как вполне осязаемая Вика готовит ужин. Она одета в обтягивающие шорты и светлую майку поверх бюстгальтера.
К окну подлетает дух. Сквозь стекло он пялится на меня и Вику, довольно улыбается и летит дальше по своим призрачным делам.
Я имею в виду, она выглядит вполне осязаемой. Я неоднократно пытался ее потрогать, и каждый раз моя рука проваливалась внутрь ее потрясающего тела.
К слову, я начал еще и слышать ее. Вика периодически покашливает, зевает и неразборчиво напевает что-то под нос во время готовки. Это здорово, но проблема в том, что теперь она не слышит меня, как бы сильно я ни старался ее окликнуть.
Этот ужин точно не на одного. Наверное, она и понятия не имеет, что я здесь – и что был сегодня здесь не единожды. Наверное, она ждет меня с работы, чтобы вместе поужинать, посмотреть какой-нибудь фильм и, возможно, обсудить вчерашнее.
Похоже, что уже не дождется.
Ужин готов. Вика моет руки в раковине, и тут же раздается звонок в дверь.
Не мог даже предположить, что у меня, и уж тем более у девушки-призрака, бывают гости.
Вика, вытерев руки, идет открывать.
– Здравствуй, Вика.
В мою крохотную квартирку входят двое.
– Здравствуйте, Евгения Анатольевна.
Вот тебе и раз.
– Здравствуйте, Вадим Петрович.
Семейная пара, мужчина и женщина средних лет, владеющая этой квартирой – это мои родители.
Вадим Петрович, то есть мой отец, неловко кивает в ответ на приветствие и бьет сединой бороды себе в грудь. Выглядит заметно постаревшим.
Какой же приятный у Вики голос.
– Мое полотенце! – радостно восклицает Евгения Анатольевна, то есть моя мама, заглянув в открытую нараспашку ванную комнату. – А я то думала, ну куда же я его подевала.
– Оно все время было тут, – отвечает девушка-призрак. – Проходите в комнату, пожалуйста. Я как раз приготовила ужин. Обсудим все за столом.
Я приподнимаюсь с пола. Мне очень любопытно, какого рода общие дела могут быть у моих родителей и Вики.
Евгения Анатольевна возбужденно оглядывается по сторонам. Шепотом спрашивает расставляющую тарелки девушку:
– Получается, он сейчас здесь?
– Ушел вчера вечером и до сих пор не вернулся.
Вадим Петрович потоптался на месте, не зная, куда себя деть, и, наконец, сел за стол. Вика пододвинула к нему полную тарелку салата и стакан морса.
Я здесь. Но вы меня не видите и не слышите.
– Начни с самого начала, Вика, – просит моя мать. – Мы хотим знать все.
Я тоже.
Отец несмело поддакивает. Вика собирается с мыслями.
– Вскоре после того, как вы разрешили мне тут пожить, я начала замечать странные вещи. Например, компьютер сам по себе выходил из спящего режима, а на кухне пищала микроволновая печь. Честно говоря, я думала, что это полтергейст.
– Это же очень страшно, – вставляет Евгения Анатольевна.
– Но деваться мне было некуда. И вот однажды я пошла мыться в ванную, и он открыл дверь. Стоял рядом как обычный человек, понимаете, только полупрозрачный и с легким синеватым оттенком по краям. Я, конечно, испугалась, но он сказал: “Извини”, – и вышел из ванной.
Моя мать слушает рассказ Вики с легкой и довольной, но при этом грустной улыбкой.
– Я долго собиралась с мыслями, прежде чем выйти из ванной в тот вечер. Решила: будь что будет. Он вызвал меня на разговор и сообщил, что это его жилище, сказал, что не любит компании, и попросил покинуть квартиру. Ну, я не растерялась, ответила, что идти мне некуда и я буду здесь оставаться, пока мне разрешают хозяева квартиры. Кровать он уступать не захотел. Долго не могла уснуть, прислушивалась, принюхивалась и старалась представить, что все это – дурной сон или галлюцинация. Но нет. Когда я уходила на работу, он по-прежнему спал. Поняла, что жива и здорова и что бояться больше нечего – он вполне дружелюбен, хоть и упрям. А еще мне подумалось, что нет ничего плохого в том, что со мной поживет кто-то еще. Пускай даже призрак.
Отец недоверчиво всматривается в лицо девушки. Вика встает из-за стола и берет в руки пачку исписанных бумаг.
– Кстати, он не видел и не слышал меня. Я отвечала ему на этих листах.
Она кладет бумаги на стол подле моей матери и подходит к шкафу.
– А вот его легкая осенняя куртка. Видите, синеватое свечение? Такое же, как и у него самого.
Не вижу.
Прищемив рукав куртки дверцей гардероба, Вика возвращается к столу. Отец внимательно изучает записи девушки.
– И посмотрите на этот кулон. Он подарил мне его вчера. Крупный. Блестящий. И тоже отдает синевой.
Мать наклоняется над тарелкой и с любопытством всматривается в украшение на груди Вики.
– На самом деле, мы сильно сдружились, – признается девушка. – Знаете, у вас замечательный сын. Был, конечно, но еще остается, пускай и в такой форме. После работы – да, он продолжал ходить на работу – мы вместе ужинали, смотрели фильмы по телевизору и здорово проводили время. До вчерашнего вечера. Он сказал, что не может быть тут со мной и ушел.
Евгения Анатольевна утирает набежавшие слезы.
– Вы были бы такой замечательной парой.
Непередаваемо шокированный, я продолжаю жадно впитывать диалоги между моей матерью и Викой.
Отец встает из-за стола. По всей видимости, он решил, что сейчас – самое время для серьезного и рассудительного мужского слова.
Вика, ты не так меня поняла!
– Вероятно, мой погибший сын даже и предположить не может, что является призраком, невидимым и неслышимым существом, застрявшем в междумирье, – отец задумчиво расхаживает по комнате. – Вероятно, по этой же причине он продолжает ходить на работу. И ему, конечно же, неизвестно о том, что, будучи призраком, он имеет определенные преимущества и способности.
Поверь, отец, уже догадываюсь.
– Было бы глупо его разочаровывать. Было бы жестоко рассказать ему о том, что он умер и не знает об этом. То, что его родители, знакомые и друзья считают его погибшим. То, что ему вовсе не обязательно спать, есть, пить и, уж тем более, работать.
Мне никогда не нравилась эта его особенность – умение с серьезным видом объяснять очевидное.
Не хочу и думать, что со мной могло произойти – и без этого голова разрывается от вопросов. Как давно я погиб? Как давно я невольно играю в живого человека? Я черт пойми сколько времени не общался с коллегами и пользовался бесконтактной выдачей и оплатой по карте – как давно я в действительности не контактировал с людьми? Как давно меня сопровождают иллюзии вместо реальности? И почему именно сегодня, после вчерашнего поцелуя с Викой, эти иллюзии разрушились?
Родители и девушка ужинают и продолжают что-то обсуждать – но я не обращаю на это внимания. Подхожу к столу. Наклоняюсь над каждым из них и, напрягаясь, что есть сил, неотрывно смотрю в их глаза – но каждый из них видит прямо сквозь меня.
– Увидь меня, – обращаюсь к матери.
Сверлю взглядом их лица.
– Увидь меня, – обращаюсь к отцу.
Лучом пробиваюсь в головы за столом.
– Увидь меня, – обращаюсь к Вике.
Ноль реакции. В очередной раз за сутки меня охватывает приступ неописуемой злобы.
– УВИДЬТЕ МЕНЯ, ЧЕРТ БЫ ВАС ПОБРАЛ!
Одним движением я смахиваю тарелки со стола. Собравшиеся за ним разбегаются в панике. Салат застревает в седой бороде отца.
– Я ЗДЕСЬ!
Выливаю на себя сверху весь имеющийся за столом морс.
– УВИДЬТЕ МЕНЯ!
Родители и Вика прислоняются к стенкам. Разбросав по комнате посуду, я подскакиваю к умывальнику. Засовываю голову под бьющий струей кран и, разбрызгивая по сторонам воду, прыжком настигаю испуганных родных.
– СМОТРИТЕ, Я ТУТ, ПЕРЕД ВАМИ!
Бросаюсь к выходу. Бегу по лестнице вниз. Толкаю входную дверь прямо перед носом пожилой призрачной дамы в огромной шляпе с полями. Подгоняемый ветром, я набираю нечеловеческую скорость, готовясь выпрыгнуть, разорвать пространство вокруг, сломать, растрескать воздух на части, но спотыкаюсь – и падаю на брусчатку с запорошенной снегом скамейки.
Я приподнимаюсь на ноги и присаживаюсь обратно. Мелкие царапины от снега обжигают щеки. Замечаю, что уличное освещение уже погасили, а вдоль площади первые, еще редкие горожане спешат по утренним делам. Ратуша по-прежнему горит красными, желтыми и зелеными огоньками.
Выдыхаю от спасительного осознания нереальности кошмарного сна. И спустя секунду – вспоминаю про Вику. Срываюсь с насиженного за ночь места и несусь домой сквозь метель счастливым локомотивом надежды. Как могу быстро, метр за метром, квартал за кварталом лечу к родному подъезду.
Один, два, три, четыре пролета наверх. Только бы все было хорошо.
Дверь в ванную закрыта. Чайник не подает признаков жизни.
Я осматриваю свою крохотную квартирку. На столе – чистые листы бумаги и авторучка. Кулона нигде нет. Нет тарелок с едой. Нет бутылки вина. Нет даже маминого полотенца. Нет и самой Вики.
