полная версия

Алексей Сергеевич Архипов
Сквозь лёд и снег. Часть VI. Наследие Вермахта

– Я подбит, Ганс! – послышался его тревожный крик в радиоэфире, – правый реверс заклинило на тридцати процентах! Испытываю серьёзный крен вправо, машина теряет скорость!

С горечью осознав неизбежную потерю напарника, Ганс резко бросил досадный взгляд на правый монитор бокового заднего обзора. Не дождавшись его ответа, Йозеф тут же продолжил:

– Всё! Иду на критический встречный удар с резкого разворота!

В этот момент он перевёл всю тягу на левую сторону и воткнул правые тормозные упоры в снег до предела. Машину с визгом и остервенение развернуло на сто восемьдесят градусов, подняв огромный столб снега, который тут же разнесло и вытянуло назад в текущем инерционном потоке встречного ветра, полностью закрыв обзор преследующим сновигаторам американцев. Через мгновение из растворяющегося снежного тумана показался нос стремительно движущегося вперёд сновигатора «Джокера». На кураже только что проведённой успешной атаки он не сбросил скорость и не успел вовремя сообразить, что задумал его противник в ответ на удачное попадание. «Уходи вправо!!!» – единственное, что успел прокричать «Джокер» в эфир своему напарнику, перед тем, как попасть в шквальный расстрел в упор с неизбежным столкновением. Перед манёвром Йозеф успел активировать на панели управления режим фиксации боевой гашетки и, дождавшись появления врага, нажал на курок и выдернул рычаги катапультирования. Стеклянная крышка кабины отлетела в сторону, а выстрелившее вверх кресло пилота взорвало пиропатроны раскрывшегося парашютного купола, и Йозефу представилась исключительная возможность наблюдать финальное сближение двух сновигаторов с высоты двадцати метров, медленно спускаясь вниз на парящем оранжевом парафойле. «Джокер» же, получив в упор серию катастрофических для машины повреждений, увёл её влево, зацепив своим правым бортом левую сторону отстреливающего весь свой боевой ресурс «Juger Wolf». От сильного удара по касательной немецкий сновигатор развернуло и оставшимся правым орудием он ещё успел несколько раз попасть в упор с близкого расстояния в сопла энергетических установок затухающего американского «Antarctic Fantom», который, потеряв инерцию и скорость на разрушенной и просевшей подвеске начал зарываться в снег, как американский буйвол, поверженный индейскими стрелами и падающий вниз на подкошенные передние копыта. Судьба «Джокера» в этой схватке была решена, а «Малыш Хью» стремительно пролетел мимо, едва успев уйти вправо от столкнувшихся машин, хаотично извергающих заряды, разрывающие снег вокруг.

ГЛАВА XVII. ФИНАЛЬНАЯ РАЗВЯЗКА

Как обычно и бывает после всех ярких событий, происшествий и поединков в самом конце остаются два главных героя один на один, и этот случай не стал исключением для тех, кто, так или иначе, был в курсе острого столкновения интересов двух мощных государственных систем, которые происходили сейчас на необъятных снежных просторах в центре огромного антарктического материка. Если бы кому-нибудь представилась возможность описать те эмоции, которые за всё это время испытали пилоты обеих команд, то он наверняка бы отказался в виду необъятности всех чувств и высочайшей степени переживаний, связанных с упорным внедрением в колоссальную систему острого противоборства двух профессиональных структур, окружённых плотным кольцом серьёзных идеологических противоречий, включая и собственное мнение, которое всегда почему-то должно было оставаться позади, как самый ненужный и незначительный фактор происходящего. Стоило ли бы при этом объяснять, что могли чувствовать два человека после всей этой тяжёлой и затянувшейся высокоскоростной полярной «резни», используя высокие технологии и сложные механизмы, оставив позади своих друзей и напарников, поверженных в смертельно опасном бою именно в тот момент, когда один и из них, вырвавшись навстречу антарктической пустыни, стремился лишь к тому, чтобы поскорее убраться отсюда к себе на станцию целым и невредимым, а второй – догнать и уничтожить его, чего бы это ему ни стоило. Но в любом случае оба пилота вышли из зоны Трансатлантического хребта и теперь продолжали свою свирепую гонку, продвигаясь по Полярному Плато в направлении Западной Равнины, расстояние до которой от места выхода из области гор составляло пятьсот шестьдесят три мили. Естественно, что скорость, с которой двигались оба участника погони, была максимальной и не опускалась ниже ста девяноста миль. В таком скоростном режиме на преодоление этого расстояния им потребовалось бы чуть больше двух с половиной часов, и это было очень важным фактором, потому что порог допустимости продолжения этой схватки теоретически заканчивался именно на границе Полярного Плато и Западной Равнины. Естественно, что Брайн Хейс по кличке «Малыш Хью» не получал чётких указаний по поводу допустимых территориальных пределов для выполнения своей миссии, но в то же время он, как и все остальные хорошо понимал, что слишком удаляясь от границ своей станции «Амундсен-Скотт» и приближаясь к области расположения немецкой станции «Ноймайер» даже при положительном исходе операции, в случае повреждения немецкого сновигатора с последующей его остановкой, он просто рискует потерять основную цель потому, что, в конечном счёте, её отобьёт эвакуационный отряд противника, который достигнет места поражения раньше, чем его собственный именно по банальной причине разницы расстояний.

Не смотря на, казалось бы, простую тактику исхода двух противостоящих позиций, оба пилота столкнулись с довольно сложным анализом стратегии продолжающейся погони в новых условиях. «Малыш Хью», двигаясь по открытой практически ровной снежной поверхности и периодически проводя огневые прицельные атаки сзади, используя для подхода к цели форсаж, осознал, что таким образом он тратит огромную часть драгоценной энергии, которая супротив высокому профессионализму Ганса Майера, просто улетала даром, в разы снижая потенциал к продолжительному преследованию. Поэтому через несколько серий таких атак, он прекратил свои попытки, чтобы в устоявшемся режиме скоростного преследования обдумать другую технику достижения необходимого результата.

Ганс Майер тоже сидел, как на иголках, каждую минуту держа на остром контроле приёмы резкого вступления в бой, которые сразу подразумевали под собой разворот и боевую атаку по противнику. В этом случае ошибки были не допустимы и цель однозначно должна была быть поражена, поэтому для тонкого расчёта, необходимо было постоянно прокручивать в голове целую серию тактических расстановок и вариантов, учитывая внутренние технические параметры и внешние факторы меняющегося ландшафта до мелочей, таких как лёгкие прыжки на небольших снежных сдвигах, надутых ветром и спрессованных временем. Одним из таких вариантов был как раз резкий разворот сразу же, после прохождения такого естественного трамплина, когда преследующий противник выходит на прыжок и не подозревает о внезапном манёвре впереди идущего сновигатора, при этом он, находясь уже в прыжке, теряет прицельную возможность, а с нею вместе и встречное отражение огня. Этот приём немцы отрабатывали неоднократно, его коварство заключалось в том, что машина после приземления и разворота уводилась не прямолинейно назад, а плавно в сторону, таким образом, находящийся ещё в прыжке противник, шёл прямолинейно по всей прицельной линии и практически становился удобной пересекающей фронтальную линию огня мишенью. Практика показала, что любые манёвры противника после приземления слишком растягивались по времени, позволяя удобно обстреливать цель в хорошем горизонтальном интервале, двигаясь назад. Разворот был достаточно сложным и начинался ещё в прыжке с использованием боковой аэродинамики и выполнением частичного воздушного кручения. Основной проблемой при выполнении такого манёвра был быстрый и чёткий переход на реверс, чтобы при приземлении не потерять инерцию машины, уходящей в разворот на сто восемьдесят градусов. Каждая новая ступень снежного наста, выше полу метра, являлась для Ганса Майера натянутым спусковым курком, который оставалось только дожать до конца, но риск совершить хотя бы малейшую ошибку при достаточно стабильном движении с максимальной скоростью, держал его, как строгий ошейник немецкую овчарку, натянувшую цепь в атакующем рывке. Параллельно с таким напряжённым состоянием, он не прекращал анализировать общую ситуацию, приходя при её классическом анализе к единственному вопросу о том, у кого из них двоих с американцем больше топливных запасов и заряда батарей. К этому также добавлялись и общие познания о технических особенностях американских машин, которые обладали очень хорошей динамикой разгона и устойчивой стабильностью движения, что делало американцев чрезвычайно серьёзным конкурентом. Единственно, чего не мог просчитать Ганс, так это различного рода мелочей в управлении сновигатором такого типа, так как при всех возможностях и попытках, получить в распоряжение американскую модель «Antarctic Fantom» для этих целей у немцев так и не получилось. Приходилось рассчитывать только на исключительные свойства собственной техники и надеяться на то, что приоритет энергетической ресурсности находится на его стороне.

После часа раздумий над вариантами результативного удара, «Малыш Хью» так и не пришёл к какому-то определённому решению. Сказывалось вчерашнее веселье во время церемонии закрытия, которое на фоне общего утомления не давало той самой искры в мыслительном процессе, затуманивая и притормаживая головной мозг, который при текущей нагрузке ощущался неким комком разбухшей ваты. Настойчивость характера и жвачка не помогали, а уже наоборот создавали излишнюю нагрузку на весь физиологический потенциал его черепной коробки. Единственным, что могло радовать, была техническая стабильность машины, позволяющая без лишних усилий удерживать позицию преследования. Но за одним часом, неизбежно наступил второй, а на такой скорости и сосредоточенности внимания время летело незаметно. И вот уже позади осталась граница расположения станции «Амундсен-Скотт», а за ней планомерно с каждой минутой всё ближе и ближе становился край Западной Равнины.

Эфир молчал… Единственным, кто реально мог что-то сказать сейчас Брайну, был Джек Райт, но для его уровня вмешиваться в ситуацию в такой момент было абсолютно бессмысленно и неуместно. Глядя на монитор спутниковой навигации в Офисе Системного Контроля вместе с Биллом Фишером и ещё несколькими парнями из его команды, Джек хорошо понимал, что текущая ситуация настолько же сложна по-своему статусу выполнения задачи, насколько и прост будет судьбоносный фактор её развязки. Здесь всё было, как в покере на двоих: или ты возьмёшь куш или в конце тебе просто придётся спокойно встать и выйти из-за стола. Никакие советы или системные опросы в радиоэфире не помогли бы в разрешении данной ситуации, а скорее только усугубили бы её пошатнув внутреннюю напряжённую карму боевой обстановки в кабине пилота.

Примерно с каждым истекающим десятиминутным периодом вся американская сторона осознавала очевидное выскальзывание контроля над ситуацией из собственных рук. Долгое упорное наблюдение за сменяющими друг друга стадиями миссии с вовлечённым в этот процесс фактором текущего анализа в итоге довольно подло и издевательски свелись к банальной надежде на чудо. «Чудо» Джек Райт не любил больше всего, его никогда не устраивало «чудо». Это был стопроцентный тактик с многоступенчатым принципом расчёта, и когда дело доходило до «чуда», он практически умывал руки. Но это ни в коем случае не позволяло ему проявлять хоть каплю внешнего эмоционального разочарования, чтобы ни в коем случае не пошатнуть командный боевой дух. Время продолжало идти, погоня не меняла темпа и общей формы, граница с Восточной Равниной была уже пересечена и общий исход в перспективе менял свою итоговую форму с той же плавностью, с которой всё дальше друг за другом продвигались два сновигатора к Земле Королевы Мод. В этот момент в том же направлении уже около двух часов от станции «Амундсен-Скотт» двигалась американская эвакуационная группа для перехвата инициативы на месте в том случае, если немецкий сновигатор удастся всё-таки остановить. Хотя на территории Восточной Равнины, ближе к её центру в некотором смысле уже возникал территориально-политический фактор, когда нападение, захват и прочие действия с немецкими машинами всё чётче и чётче приобретали форму ярко выраженного нападения на всю Германию со стороны США, а не просто остановку пилота в плане проверки и личного досмотра с последующим разбирательством по причинам, носящим, как это водится в таких случаях, случайный характер.

Надежда и неизбежно возникающее капризное упорство американцев по естеству житейского проведения уже потеряли личину допустимого дипломатического предела и перемешались между собой в коктейль наглой затеи. Пилоты шли напролом друг за другом у самого края «Восточной Равнины» в нескольких милях от линии гор Пенсакола. Среди множества координатных точек движущихся объектов вокруг эпицентра событий, никто поначалу и не заметил, что навстречу движущейся паре сновигаторов через Землю Котса, незаметно прокравшись сквозь этот горный район, вышел неизвестный объект без спутниковой идентификации, который внезапно ускорился, и, сделав небольшой крюк, зашёл с тыла сновигатора «Малыша Хью», подобравшись к нему вплотную. Используя последнюю возможность Брайн Хейс начал вновь остро атаковать Ганса Майера, интенсивно оперируя форсажем при сближении с целью, пока вдруг устремлённому локомотиву его усилий и морального напряжения не «сорвали стоп-кран» несколькими предупредительными дальнобойными выстрелами сзади вскользь по левому флангу. Ошарашенный от внезапного появления ещё одного участника в этой затянувшейся игре, «Малыш Хью» взглянул на левый монитор заднего обзора. Сквозь снежный хвост на скорости двести узлов, между проступающими интервалами пустого пространства в левую сторону как грозная маниакальная акула из тёмных глубин океана выплыл шведский сновигатор «Snoslag» Ларса Олофсона и снова повторил угрожающую прицельную атаку на подавление боевой активности. Это был беспрецедентный случай абсолютно независимой в политическом отношении развязки. Какие-либо правила не имели здесь своей актуальности с самого начала, и весь текущий инцидент по всем объективным показателям был положен на произвольное истечение событий. Следующей такой серией уже активных ударов «Малышу Хью» разнесло бы в клочья всю тяговую способность его машины, поэтому, как и водится в таких случаях у адекватных бойцов, он просто вывернул штурвал вправо, переходя на ретирующийся поворотный манёвр с плавным разворотом для того, чтобы лечь на обратный курс. Никто из действующих лиц в активной степени участия сейчас даже не догадывался, чем было это внезапное нападение шведского полярного викинга. Об этом даже не догадывался Уолтер Кик, если бы стоял у монитора спутниковой навигации в Офисе Системного Контроля и наблюдал за происходящим вместе с остальными. Зато об этом хорошо знал «Чернокнижник», находясь сейчас за тысячи километров от всех этих событий в совершенно другом обществе и обстановке. Глубина этого вопроса лежала не только в политических интересах или приоритетных задачах технологического прогресса. Она упиралась в историю и культуру целого средневекового клана с его корнями и национальным наследием на протяжении почти целого тысячелетия. Сэр Томас Уиттл знал и с горечью осознавал, что сейчас в Антарктиде был положен ответ и проведена граница внутри западной системы между интересами ещё достаточно молодого американского дома масонов и так называемыми «наследниками магистров Тевтонского Ордена» старой Европы, которые очень ревностно относились к собственным артефактам и ни в коем случае не позволяли вторгаться в эти интересы тем, кто не имел на них достаточных исторических оснований!

Так закончилась великая история, получившая своё судьбоносное начало ещё в первой половине двадцатого века, ставшая продолжением развития технического прогресса в области освоения полярных материков и послужившая в дальнейшем одним и главных факторов развития новой фазы космических технологий будущего, которые легли в основу освоения космоса представителями следующих поколений. Фундаментальность текущего вклада в будущие процессы не осознавал ещё ни один человек на планете, но были люди, которые уже догадывались об этом или предполагали, какими научными формами смогут оперировать их потомки, спустя десятилетия. Эпоха сновигаторов только расцветала и имела в будущем такой же яркий и насыщенный спортивно-приключенческий характер, но то, что стояло дальше событий на планете Земля на порядок превышало формы простого человеческого осознания. Эти вопросы в не столь далёком будущем должны будут лечь на плечи уже не главных героев всех произошедших событий в Антарктическом мире, а их детей и потомков, которым предстоит представлять великую идею «Полярной Навигации» не только как формат, но и как пример развития всей человеческой расы при освоении космического пространства Солнечной системы. И возможно, что эти шаги в будущем станут причиной для необходимости встречи и познания иных цивилизаций с раскрытием новых форм взаимоотношений и новых проблем, вытекающих из стремления человека познать необъятные просторы Вселенной.

ГЛАВА XVIII. НАСЛЕДИЕ ВЕРМАХТА

Стабильный жёлтый свет двадцати четырёх вольтовых лампочек прямого накала в клетчатых фонарях, упорядоченно свисающих с потолка, сквозь каналы зрительных нервов насильственно бурили психику Ральфа Зигерта именно сейчас, когда это было так неуместно, не вовремя и в то же время неизбежно. С самого утра, когда он проснулся его начало нестерпимо мучить чувство настигающего фатального итога. Получив последние шифровки из Берлина, он целую неделю вынашивал это решение, как вынашивают раковую опухоль, постоянно напоминающую о неизбежном конце. Целую неделю, пока остатки штата собирались к отплытию, он вставал каждое утро и принимал смену у вахтенного дежурного, а вечером того же дня самолично делал записи в своём журнале по поводу всех произведённых на базе работ уже по отчёту другого офицера. Каждое утро и каждый вечер он смотрел им в глаза, фиксируя тонкости в мимике хладнокровных лиц офицеров «SS» и нестерпимо не верил в то, что там в его родной Германии пришёл конец великому делу Фюрера, великому времени расцвета немецкой нации и великой истории Третьего Рейха, в которой он начинал своё участие с самых её истоков. Его до дрожи мучила боль за то, что такой великий народ и такое великое дело приняли на себя угасающий итог поражения, в котором он просто не мог видеть своего места. Каждое утро, просыпаясь и выпивая на ужин чашку чёрного кофе, он насильственно запихивал внутрь себя ещё одну личность, ещё одного человека, который имитировал его обычное поведение, оставляя снаружи хладнокровное спокойствие и размеренную рассудительность. На самом же деле ему хотелось реагировать на всё резко и с нестерпимой яростью. Так выглядела последняя неделя его жизни, превращённая в адскую пытку. Ему никто не приказывал, нет. Последнее сообщение не содержало никаких распоряжений, а просто раскрывало суть текущих событий в Берлине. По директивам Вермахта он не терял своего командного статуса и задач по строгому сохранению секретности. Естественным для выполнения этих условий была эвакуация оставшегося штата базы в страны латинской Америки под видом команды подводной лодки, потерявшей своё приказное подчинение, выполняющей наблюдательное пограничное дежурство без конкретных боевых целей, в случае её надводного перехвата флотом противника. Все подготовительные работы были выполнены, и база была подготовлена к консервации, оставалось только дождаться окончания обеда, до которого решено было оттянуть время отплытия, чтобы лишний раз не нагружать этой процедурой единственного кока в стеснённых условиях подводного судна.

Сегодня был вторник – время заводить круглые настенные часы с военного парохода, которые висели прямо над входом в кают-компанию, поэтому Ральф следуя с камбуза мимо складских столов, где производилась сортировка, учёт и выдача продовольствия предусмотрительно оторвал от рулона большой кусок упаковочного пергамента, чтобы застелить им сидение стула, с которого совершал эту процедуру с регулярной систематичностью один раз в две недели. Сегодня вообще был необычный день, Ральф надел свой парадный китель с наградами и даже захватил с собой перчатки. Всё должно было быть торжественно, несмотря на трагическую энергетику в атмосфере общих всем уже известных событий.

Завершив процедуру с часами, Ральф поставил стул на место к торцу стола, который находился ближе к входной двери. Затем смял пергамент, выкинул его в корзину для мусора, стоящую рядом с кухонным гарнитуром и, открыв дверцу серванта, достал оттуда два коньячных бокала и бутылку коньяка. Всё это он размеренно и аккуратно поставил на стол и сел рядом у изголовья, где обычно сидел всегда лицом к дверям. Справа от него на столе лежал вахтенный журнал в чёрном кожаном переплёте. Ральф придвинул его к себе, открыл и нашёл страницу с последней записью. Вынув из бокового кармана на стол пенал, он открыл его и достал перьевую ручку, уже заправленную с утра чернилами. Сделав все необходимые служебные записи, касающиеся выполнения плана эвакуации, Ральф отступил от последней заполненной графы несколько строк вниз, и, открыв кавычки, начал писать:

«Я вспоминаю те времена двадцатилетней давности, когда мы собирались в пивных на выступлениях Гитлера и его соратников. Я никогда не забуду то прекрасное время зарождения новой жизни немецкой нации, нового строя, при котором Великая Германия наконец-то сделала свежий вдох и стряхнула с себя бремя семитских оккупантов и иностранных захватчиков! Я помню эти родные немецкие лица, я помню, как мы клялись перед Фюрером в верности своему делу и преданности совей партии. Всего двадцать лет понадобилось нам, чтобы преобразить Германию и поднять её из пепла разорения и упадка до высочайших ступеней социалистического развития немецкого трудового народа! Люди встречали нас на площадях немецких городов с настоящими не поддельными улыбками! Я видел в их глазах радость и непринуждённое стремление к жизни! Они ликовали и приветствовали нас! Я всегда верил и продолжаю верить в великое дело Фюрера и НСДАП! Для меня никогда не будет другого смысла в жизни, кроме как служить делу процветания Третьего Рейха! Я не хочу возвращаться в другую Германию и именно поэтому я остаюсь здесь, на базе «Новый Берлин», строительство которой я курировал с самого начала и которой командовал на протяжении нескольких лет. Именно здесь для меня остаётся неприкасаемой та Германия, которую мы строили, в которую мы верили и ради которой умирали! И пусть моя смерть здесь станет символом сохранения этого непреступного статуса!»

Бригадефюрер «SS» Ральф Зигерт

Прочитав ещё раз своё прощальное послание пока на бумаге подсыхали чернила, Ральф аккуратно убрал ручку обратно в пенал и, закрыв журнал, отложил его в сторону. В этот момент из-за двери донёсся шум, дверь приоткрылась, и в комнату вошёл заместитель Зигерта по административно-штабной части штабсфюрер Гейнц Кальттенхопф.

– Всё готово, бригадефюрер! Команда построена в доке и ожидает вас, – строго доложил он с армейской выправкой.

– Спасибо, Гейнц, – спокойно и равнодушно ответил Зигерт, но я не выйду к команде. Я не хочу официальности, для меня это слишком пафосно выглядит, думаю, вы поймёте. Давайте лучше выпьем с вами на прощанье коньяка.

– Конечно, бригадефюрер, – уже с другой более грустной и сконфуженной интонацией произнёс Гейнц.

Зигерт наполнил оба бокала до половины и передал один Гейнцу. В оперативном штате конечно же были ещё офицеры. Неделю назад, когда была получена последняя шифровка из Берлина, все шесть старших офицеров находились здесь на совещании, и именно тогда Зигерт сразу сообщил всем о своём намерении остаться. Для этого контингента людей, собравшихся вместе, такое заявление было понятным и категоричным и по своей сути, и по причинам, и по критерию абсолютной необсуждаемости. В тот момент это выглядело, как затянувшаяся тишина, которая как ключ или как какой-то внутренний выключатель сразу изменила настроение каждого из тех, кто долгое время работал с Зигертом рука об руку. Это было что-то наподобие тонкой границы между осторожностью и страхом. Скорбь и печаль перемешивались с осознанием серьёзности намерений на фоне хорошо известных всем внутренних качеств бригадефюрера, а также и ещё одного фактора. Дело в том, что пол года назад Ральфу Зигерту сообщили, что его жена погибла во время бомбардировки. Единственным, что смягчало эту ситуацию в некотором роде, было отсутствие у них детей. Теперь Зигерта ничего не сдерживало на этом свете. Никто не задавал ему вопросов всё это время, как раз в виду той самой осторожности и только сегодня, уходя с камбуза он подошёл к дежурному вахтенному офицеру, которым был Гейнц и тихо сказал ему: «Пусть в конце ко мне зайдёт кто-нибудь один». Ральфу было тяжело, но ещё тяжелее для него было бы видеть в последний раз лица всех хорошо знакомых и уважаемых коллег. Для него было всё уже решено и слишком шумные похороны были излишними. Допив коньяк, Зигерт учтиво забрал пустой стакан у Гейнца и довольно легко и спокойно сказал:

– Всего хорошего, штабсфюрер, и спасибо за службу.

– HEIL HITLER!!! – в положенной форме чётко отдал честь Гейнц Кальттенхопф, придя в строгую позицию, топнув ногой и вытянув вверх правую руку.

– Sieg Heil, – с сохранённым положенным напряжением в голосе, ответил Зигерт, прощально поворачиваясь к столу и ставя на него один бокал.

Гейнц развернулся и вышел наружу, а Зигерт подошёл к мойке, вымыл бокал, протёр его насухо полотенцем и поставил на место в сервант. Затем он развернулся, подошёл к краю стола, взял свой бокал и посмотрел на глобус, который стоял рядом.

– SIEG HEIL!!! – прокричал он с явной злостью и истерикой в голосе, ударив со все силы по глобусу рукой наотмашь так, что глобус треснул и отлетел в сторону на пол.

Затем, вернувшись в прежнее спокойное состояние, он подошёл и сел на своё обычное место. Налив полный бокал коньяка, он вынул из внутреннего кармана парадного кителя ампулу, надломил её и вылил содержимое в бокал. Затем надел свои кожаные чёрные перчатки, последний раз взглянул на часы над входом, на которые точно также смотрел все эти годы, и одним залпом выпил весь коньяк. После этого он, закрыв глаза, отвалился к спинке стула, опустив голову и уронив руки вниз на колени, как будто от неимоверной усталости. Так он и просидел около пяти минут, пока не уснул навсегда.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ЭПОПЕИ «СКВОЗЬ ЛЁД И СНЕГ»