Алексей Птица
Вождь чернокожих
Девушка была лёгкая, и какое-то время я нес её на руках, но бежать из-за этого было скорее не тяжело, а неудобно. И я перекинул её на плечо, стараясь не задеть сломанную руку.
Временами я останавливался, чтобы передохнуть. Тридцать километров – это, все – таки, не та дистанция, чтобы на одном дыхании её преодолеть. Девушка была, по-прежнему, без сознания. Взяв её опять на руки и прислонив к плечу, я пошёл дальше уже спокойным размеренным шагом.
Вскоре дыхание Нбенге стало более размеренным, а потом её правая рука дрогнула и обвила мою шею, а лицо прижалось к моей груди, по которой потекли её горячие слёзы. Что это были за слёзы, я не знал, но думал, что от боли. Не знаю, как принято утешать в племени своих женщин, но я умел только ласково нашептывать в её маленькое ушко успокаивающие слова.
Может, мне показалось, но её ухо было постоянно развёрнуто к моим губам и, кажется, даже увеличилось в размерах. Наконец, долгая дорога по саванне подошла к концу, и я прибыл в селение.
Увидев меня, с безвольно лежащей на моих руках Нбенге, все всполошились. Женщины стали метаться в разные стороны, бестолково суетясь и выкрикивая противными визгливыми голосами. Пока я не прекратил это безобразие, наорав на них, и не стал раздавать приказы, подкреплённые не только громким голосом, но и затрещинами.
После моих указаний всё пришло в норму, и женщины быстро нашли и воду, и настой лекарственных трав, и сонное зелье, чтобы пострадавшая сильно не мучилась. Уложив Нбенге в хижине скорой медицинской помощи, которую я не так давно организовал, путём практически сверхъестественных усилий, и, призывая всех духов на головы бестолковых негров, я стал оказывать ей помощь.
Проверил и наложил новую шину, омыл ей руку от крови, дал сонное зелье, чтобы она могла спокойно уснуть, и вышел из хижины, уловив на прощание от неё такой полный обожания взгляд, от которого мне стало не по себе. Нет, я, конечно, любил девушек, по – своему, и они меня любили, но как-то привязываться к конкретному человеку мне никогда не хотелось. Весёлая жизнь, без всяких обязательств, была мне дорога, как золотая монета скупердяю.
В этом плане я удивлялся своим бывшим подругам, мне – то это было выгодно, я получал от любви не только чисто эстетическое удовольствие, но и вполне приземлённое, а вот чем это было выгодно самим девушкам, которые менее зависимы от физиологии, чем мужчины, так и осталось для меня загадкой.
Но сейчас всё было несколько по-другому, и когда человек, изначально не предназначенный для войны, готов отдать за тебя жизнь, это внушает к нему разные чувства, но все очень сильные.
Где-то там, в глубине моей груди, что-то всколыхнулось, но я отмахнулся от этих мыслей и переключился на текущие события. Весть о том, что я лично копьём убил белого носорога, вскоре прилетела в селение, принесённая одним из воинов, который, как последняя скотина и сволочь, постоянно прячась в траве, бежал позади меня и ни разу не помог мне, пока я нёс на руках раненую девушку.
Жители возликовали и стали танцевать на улицах, выражая таким образом свою невиданную радость и удивляясь силе и храбрости своего вождя. Мой авторитет, который и так был на большой высоте, взлетел, наверное, до небес.
Толпа жителей ломанулась на помощь в разделывании и транспортировке туши, и на мои крики, что мясо носорога надо будет промывать от яда, прежде чем употреблять его в пищу, никто не обратил внимания. Все были охвачены буйной радостью и предвкушением сытой недели, в течение которой можно будет есть каждый день сочное и вкусное жареное мясо.
Плюнув, я направился в свою хижину, мечтая отоспаться после всех пережитых волнений. Но не тут-то было. У входа меня ждала Мапуту, с делегацией наиболее авторитетных женщин. Увидев меня, они упали на колени и Мапута подползла ко мне, заливая слезами землю и пытаясь поцеловать мои ноги, изрядно запачканные грязью и кровью, благодаря за то, что я спас её любимую и единственную внучку.
Я был ошарашен и оказался не готов к такому повороту событий, а женщины продолжали меня благодарить и возносить хвалу моим подвигам. Мне, конечно, было приятно, но я уже устал и такие откровенные женские унижения меня напрягали и были не нужны.
Я сознавал себя той ещё сволочью и циником, но всё старался делать в меру, и ни с чем не перебарщивать. Правда, у женщин был ещё один повод меня благодарить. Роды для африканских женщин всегда протекают обыденно, легла, напряглась, родила. Но так происходит не всегда, и тогда на помощь приходят знахарки, у которых познаний почти нет, кроме самого опыта многочисленных родов.
Ну а всё, что нетипично проходит, то заканчивается всегда летально, и это без вариантов. Как-то раз, проходя по селению, я вдруг услышал душераздирающие женские крики. Заинтересовавшись, что за беспредел происходит, а я об этом не знаю, я направился в сторону раздающихся звуков.
В хижине рожала женщина, и все это происходило очень тяжело. Мучаясь и разметавшись по полу в бреду, она кричала, не в силах вытолкнуть из себя крупного ребёнка. По её лицу лился крупными каплями пот, рот был широко раскрыт, а глаза бешено вращались в своих орбитах, грозя из них выскочить.
Рядом сидели две знахарки и удерживали её широко раскинутые ноги, вся помощь их на этом и заканчивалась. Вид рожающей женщины надолго отбивает у мужчин желание размножаться, но мы ещё в институте проходили курс помощи при родах, и я твёрдо его запомнил, не знаю уж, почему.
А крепко вбитая в голову обязанность всегда оказывать помощь пострадавшему, если что-то умеешь, сидела в моей чёрной голове, как гвоздь в дереве (клятва Гиппократа). Пришлось прикладывать к этому делу обе руки, хотя, при этом, в голове билась глупая мысль, что кто-то получал удовольствие, а мне теперь расхлёбывать.
Страдающую женщину было реально жалко и я, надрезав ножом проход для ребёнка и предприняв другие действия, смог, наконец, вытащить его на свет и прекратить нечеловеческие муки негритянки.
Дальше обе старухи были мною выволочены на свет и, дрожа от страха, выслушивали мои приказы, что и как им надо делать, чтобы спасти и мать, и ребёнка. После этого случая, вся женская половина селения слушалась меня беспрекословно, и звали каждый раз, при трудных родах.
Хотя, всё и всегда шло по старой схеме, сначала мои крики и тумаки, а потом работа, под моим чутким руководством, и так, практически, всегда. Негры, что с них взять. Мальчика, кстати, назвали Счастливчик.
В общем, выслушав делегацию женщин и саму Мапуту, я не дал ей целовать ноги, а приказал приготовить мне вкусный ужин, когда я проснусь, и непременно, с тушеными овощами. Остальным сказал, чтобы они агитировали за меня своих мужей, сыновей и прочих родственников, выявляли предателей в наших рядах и боролись с извечным вероломством, и с этими словами отпустил их, а сам добрался, наконец, до хижины и завалился спать.
Глава 12. Разведка боем.
Вечером опять были пляски у костра, вызывание духов, танец раскрашенных в боевой грим воинов, отчего их рожи напоминали черепа, размалеванные для устрашения своих врагов, таких же, как и они, любителей выпендриваться на ровном месте. Вечером, покачиваясь от усталости и сытости, они разошлись по хижинам. Меня ждала моя хижина и очередная добровольная помощница, желающая скрасить мой досуг, а может, даже родить, от могучего воина.
По окрестным племенам давно стали ходить слухи, что я удачлив в охоте и жизни, и мне стали поступать предложения от разных вождей, взять в жёны одну из своих дочерей. Но, много женщин – много интриг на пустом месте, всяческих необоснованных требований и разборок, а оно мне не надо. Да ещё и клановых распрей между собой мне не хватало.
Так что, женщины будут, но позже, и без всяких обязательств перед их отцами и дележа имущества. Все, что было их, станет моим, в том числе, драгоценные дочери, если конечно, там есть на что посмотреть. А то, видали мы тут таких, вся из себя, губы оттянула, шею удлинила, мочки ушей больше сделала, а итог такой, что некоторые обезьяны, и то покрасивее будут.
Следующие дни были посвящены подготовке к повторному походу и задуманной разведке боем. Сначала я хотел взять с собой проверенных и опытных воинов, которые прошли со мной немногочисленные битвы, но потом отказался от этой идеи.
Главное было не захватить власть мне, а не дать захватить власть другому, а там посмотрим. Поэтому я взял с собой тех, кого не жалко, разбавив их своими молодыми воинами, которым доверял. Всего нас набралось двадцать пять человек, что, в принципе, меня устраивало, и отряд не маленький, и не сильно, к тому же, заметный.
Ну, а если бой будет тяжёлым и неравным, то мы всегда сможем убежать, и на этот счёт я собирался тщательно подготовиться, чтобы не стать жертвой собственной глупости и самонадеянности. Погранвойска быстро меня отучили надеяться на авось. По горам наскачешься, как козёл, будешь потом всё заранее продумывать, чтобы в пропасть не свалиться, или на растяжку, забытую ещё с первой чеченской, не нарваться.
Через несколько дней отряд был готов, и мы вышли из селения, провожаемые жителями. Нбенге, которая уже к этому времени стала чувствовать себя намного лучше, а её рука стала постепенно срастаться, попыталась было броситься мне на шею, но я отодвинул её рукой, прислонившись к едва заметным припухлостям её груди.
Расставания и слёзы на публику мне тут не нужны, тем более, от малолетки, не доросшей до серьёзных отношений, которой и похвастать – то ещё нечем.
Отряд бодро шел по саванне, вытянувшись цепочкой, со мной во главе. Каждый нёс большой и крепкий щит, способный выдержать удар копьём, а может, даже выстрел из ружья, если стрелять издалека. Кроме этого, у каждого воина был лук или дротики, и копьё. У некоторых был, кроме этого, ещё меч, или топор.
Каждый из воинов мечтал прославиться, что было весьма похвально, и каждый, так или иначе, боялся своего вождя. Я шёл сбоку колонны, забросив винтовку на плечо. Мою руку оттягивало тяжёлое копьё, с длинным мечевидным лезвием, а на левой руке висел недавно сделанный круглый щит.
Щит был знаковый, если не сказать больше. Сделанный умелыми руками ремесленников моего селения, он был идеально круглым, белого цвета, с чёрным кругом посередине, и испещрен внутри змеевидными узорами. Вокруг круга шла корявая надпись на русском, которую я сделал собственноручно – «ВПЕРЁД К ПОБЕДЕ», ничего более умного мне в голову не пришло, и после долгих раздумий, я оставил эту надпись.
Щит был сделан из кожи белого носорога, причём, из самой толстой ее части, благодаря чему он мог остановить и пулю из винтовки, не говоря уж о банальном африканском копье или мече, и он был трёхслойным.
Мы продвигались уже знакомым маршрутом, легко шагая по саванне, преодолевая знакомую местность значительно быстрее, чем в прошлый раз. Мелькнуло и пропало место, где я бился с леопардом, чья шкура пошла на мою безрукавку и тунику. Их я оставил в своей хижине.
Прошли удобный водопой, на который, по-прежнему, ходили все окрестные животные, включая людей. Наконец, мы подошли к тому месту, где устраивали засаду и ловили там местных негров, чтобы добыть полезную информацию.
Так же мы поступили и на этот раз, бесшумно расположившись в густой траве и высматривая незадачливых крестьян, работающих на клочках полей, разбросанных, как попало. Но никого не было и, просидев безрезультатно в засаде полдня, пришлось идти дальше, крадучись, чтобы ненароком не попасться на глаза врагам.
К вечеру на горизонте показалось большое селение, которое было ставкой старшего вождя. Оно находилось в удобной излучине реки, и было защищено от неё высоким берегом.
Перед ним саванна заканчивалась, а позади него уже были видны далёкие не очень высокие горы, и проглядывал узкой тёмной полоской густой тропический лес. Заночевав вблизи селения, я решил проникнуть в него ранним утром и разобраться там с всякими нехорошими людьми, которые решили меня побеспокоить и узурпировать не для них предназначенную власть.
Ну, мы ещё посмотрим, кому она достанется, а сейчас надо было подготовиться к завтрашнему дню и хорошо выспаться, а там, глядишь, что и получится, ну а не получится… Недаром, я в свой отряд набрал, в основном, молодых воинов, уж бегать – то они точно умеют, да и стрельбой из луков неплохо владеют, для боёв местного значения.
Ночь прошла спокойно и мы, пробудившись вместе с первыми лучами солнца, которое показалось еле заметной светлой полоской на востоке, тихо вошли в селение.
Селение мирно спало, собаки не брехали, хотя, какие собаки. Эти несчастные животные, если бы сюда попали, то были бы тут же безжалостно съедены. Так же, как кошки и морские свинки. Исключение составляли только попугаи, и то, в силу своих небольших размеров и многочисленности.
Но селение словно вымерло, а немногочисленные кривые улицы, между убогими хижинами и навесами, были, в основном, пусты. Только в центре наблюдались обитаемые хижины. Туда-то мы и направились. Здесь уже были построены более долговременные сооружения, относительно похожие на хижины, которые сделал у себя в селении я.
Правда, здесь они были больше и выше. Посередине большой вытоптанной площадки, которая обозначала здесь центральную площадь, возвышалась большая хижина, похожая на юрту. Очевидно, что это была ставка старшего вождя, ныне почившего.
Возле её входа, сидя, облокотившись на стену хижины, спали на посту два воина. Ещё двое дрыхли поодаль, под навесом одной из второстепенных построек, принадлежавших старшему вождю. Я ничуть не удивился увиденному, так как это было типичное поведение местных воинов.
Теперь осталось только узнать, к какой фракции принадлежали данные идиоты. Хотя нет, не идиоты, а могучие воины, не менее могучего вождя, которые своим храпом убивали всё живое вокруг.
Я дал знак своим сопровождающим, и мы подкрались к воинам, спящим в пристройке. Быстро схватив обоих и зажав им руки, ноги и рты, я спросил у одного из них.
– Ты чей? – и слегка приоткрыл ладонь.
– Махамамбуру, – ответил могучий воин и с силой укусил мою ладонь, неблагодарный. За что сразу получил удар в нос и, залившись кровью, замолк.
Немного подождав, я задал следующий вопрос.
– Махамамбуру где?
В силу своей моральной распущенности, я ожидал ответа в рифму, но, к сожалению, не дождался. Ну и ладно. Я молчал, негр тоже, и тут он захотел опять меня укусить за нежную ладонь.
Дав знак своему воину, я крепко зажал врагу рот, и воин перерезал ему горло. Дождавшись, пока убитый перестанет трепыхаться, я перешёл ко второму пленнику, который, наблюдая за всем происходящим, бешено вращал чёрными глазами, пытаясь понять, что происходит. И задал тот же вопрос.
– Где Махамамбуру?
Этот воин оказался более разумным и сразу ответил на мой вопрос, показав глазами на хижину. Я не жесток, я стал немного жёстким, поэтому только легонько ткнул его отравленным дротиком, с парализующим ядом. Дождавшись, чтобы яд проник ко всем органам и парализовал конечности и язык, я отпустил отважного стражника и пошёл к тем двум, что бессовестно дрыхли возле шатра.
Почувствовав мое приближение, они встрепенулись и попытались вскочить, но я не стал дожидаться их реакции и метнул, один за другим, два дротика со смертельным ядом, быстро прекратив их мучения, а потом зашёл в шатёр в сопровождении двух своих воинов, оставив остальных снаружи.
Внутри было неожиданно просторно, но темно, воздух насыщен испарениями и миазмами желудочных газов, что активно воспроизводил тучный негр, возлежавший на подобии перин, из шкур диких животных, в обнимку с местными красавицами, тоже подпускавшими газы, поддерживающими его в этом деле.
– Кажется, я не вовремя, – вслух проговорил я, морща нос не только от запаха кислых, грязных шкур и кишечных газов, но и из-за нестерпимого запаха пота, производимого их телами, не мывшимися, судя по запаху, не меньше месяца.
Как ни странно, но никто не проснулся, они только поддали газку, заставив опять мой нос скривиться в отвращении от несусветной вони. Я конечно, уже бывал в таких условиях, когда жил в казарме, учась в учебке, на курсе молодого бойца, но даже тогда там так не воняло так, как в этом, извините… "дворце".
Тогда наша рота молодых солдат, из восьмидесяти крепких организмов, замученных изысками военной кухни, периодически мучились животами. Потом, правда, мало-мальски привыкнув к «пище богов», в виде перловой каши, уже почти смогли адаптироваться, как следующее блюдо нас вновь подкосило.
Наш желудок категорически не желал принимать в себя супер-пупер блюдо армейской кухни, под чисто французским названием – «бигус». Сие блюдо готовилось из капусты, и особенно ядреным оно получалось из её квашеного варианта, дающего в желудке эффективное брожение (пиво тихо отдыхает, нервно куря в сторонке) и соответствующее газообразование, с тихим всхлипом, выходящее из нас и отравляющее и так не сильно приятный воздух казармы, перенасыщенный мои и потными портянками, напоминающими запах мокрой псины.
Кстати, эта квашенная капустка производилась в небольшом бассейне, обложенном плиткой, где уминалась с помощью пары кирзовых сапог, надетых на ноги какого-нибудь солдата, которому доверили столь высоко ответственное и непростое дело заготовки исключительно ценного продукта.
Сапоги были, в основном, чисто вымытые, хотя, это дело было целиком на совести солдата, направленного утаптывать капусту и никто его не проверял. Соответственно, продукт получался таким, каким было и отношение к нему. Слава Богу, никто не отравился. Грязь, она ведь не заразная, заразны люди, а грязь – нет!
Но это я отвлёкся, участники прошедшей оргии категорически не желали просыпаться, ставшие жертвами бессонной ночи после обильного ужина (надеюсь, обошлось без употребления человечины) и секса без перерыва.
Пришлось пощекотать пятки двум молоденьким девушкам, которые крепко спали, широко раскинув свои груди по бокам грудной клетки. Щекотал я их концом… нет, не того, о чём вы сразу подумали, а древком своего боевого копья, вызвав сначала хихиканье, а потом и выход из сна обеих.
Они сначала не поняли, что происходит, приняв меня за одного из воинов своего вождя, или кем он там был для них. Может, трубочистом или крокодилом Геной, мне было без разницы.
Напряглись они, когда я поменял тупой конец копья на острый. И начал тыкать в них лезвием. Одна из них собралась взвизгнуть, но я сурово покачал головой и приложил к своим губам медный хопеш, который своими размерами внушал уважение, и не только к себе, но и ко мне. Вот оно, золото фразы: "Размер имеет значение!", и против этого не попрёшь, ни в прямом, ни в переносном смысле.
Африканские женщины – не европейские, быстро понимают, что к чему, и не устраивают ненужных сцен. Каждая хочет жить, и жить хорошо и, по возможности, долго. Мгновенно оценив ситуацию и поняв, что не надо кричать, а лучше тихо исчезнуть, они поднялись с ложа и, покачивая грудями и сверкая блестящими от пота задами, направились в сторону входа, где были перехвачены моими воинами.
– Не так быстро, красавицы, не так быстро. Быстрота – хуже воровства, а мне нужны были свидетели, и лучше этих молодых негритянок никого и не было. Жалко, что никаких советников рядом не наблюдалось, и где они были, тоже вопрос.
Вопросов было много, и я хотел получить на них хоть какие – то адекватные ответы. Но Махамамбуру не желал просыпаться, несмотря на шум, производимый нами. Пришлось, убедившись, что больше в шатре никого не было, принимать кардинальные меры.
Я крепко взял его за обе ноги и стащил толстое тело с мягкого ложа. Такая фамильярность, с моей стороны, ему очень не понравилась, и он громко взвыл, а потом, не менее громко, пустил кишечные газы, начиная ругаться и спросонья не понимая, что к чему.
Но я быстро объяснил ему сложившуюся ситуацию, ударив кулаком в огромное пузо, и еле успел отпрыгнуть, чтобы не быть задетым остатками его вчерашнего ужина, которые он из себя выпустил. Дальше всё пошло, словно по маслу, по кокосовому.
– Ферштейн, майн либбе?
– Нихт?
– Найн?
Удар левой, в больное место толстопуза, и процесс продолжился. Конечно, он, к сожалению, был неплодотворным, но всё-таки, принёс мне хоть какую-то информацию.
Толстяк упорно не понимал, что он в моей власти, и кичился своим происхождением, на которое мне было глубоко наплевать. Так же, как на всех его предков и положение при дворе главного вождя. Их мелкое болото, с лягушками местного развода, меня только смешило и не интересовало, от слова, вообще. Но высокопарно рекламировать себя я не стал, представившись просто и со вкусом.
– Младший вождь народа "банда", Ваня.
Дальше беседа стала более содержательной. Всё-таки, молва обо мне уже распространилась повсюду, и она была не очень хорошей, в смысле, не допускала иных толкований, кроме одного.
На мои вопросы толстяк, сначала с вызовом, потом нехотя, а потом, уже не стесняясь меня, стал подробно отвечать. Вкратце, дело обстояло так.
Когда старший вождь скоропостижно скончался, переев чего-то, или кого-то, встал вопрос о передаче власти. Сыновей у него не оказалось. Всех братьев он благополучно уничтожил, кроме меня, убогого, которого давно благополучно сплавил в дальнюю деревню.
И наследовать его власть было некому, что устраивало разных претендентов у него в селении, но категорически не устраивало главного вождя, который и выразил своё неудовольствие, с помощью отряда воинов, во главе со своим младшим визирем Махамамбуру. Поручив тому захватить власть и уничтожить всех претендентов на неё, а дальше действовать по своему усмотрению.
В случае положительного решения проблемного вопроса, он пообещал ему место старшего вождя, с властью над всеми близлежащими территориями, со всеми селениями, расположенными на них.
Махамамбуру, прибыв с двумястами солдатами, быстро привёл всех к повиновению, потеряв всего десяток воинов убитыми и пятнадцать ранеными. Все претенденты на власть были жестоко казнены и съедены, дабы их мозги добавили мудрости младшему визирю, их жареные сердца улучшили его самочувствие, а их яйца… ну и так далее.
После захвата власти он стал наводить в селении порядок, сделав часть трудоспособного населения рабами. Стариков он выкинул в Илу, ну а дети и слабые женщины и так дрожали от страха. Закончив наводить порядок в главном селении, он взялся за удалённые деревни, ведь там тоже оставались трудоспособные рабы и воины, которые должны были пополнить его дружину.
У себя он оставил десяток воинов, остальных отослал по окрестным деревням. В мое селение он направил целых пятьдесят воинов. Услышав это, я только хмыкнул, учитывая, что в моей деревне оставалось больше ста пятидесяти хорошо обученных воинов. А Наобуму, которого я оставил там за старшего, лично пообещал, по возвращении засунуть часть его тела ему же куда-нибудь, если с моим селением что-то случится, за время моего отсутствия.
Спросив, почему я не встретил их воинов по пути, я получил ответ, что они поплыли на лодках, после чего я успокоился окончательно и больше по этому поводу не переживал. Так что, воины главного вождя, в своём большинстве, сейчас грабили окрестные деревни и вернуться должны были ещё не скоро.
Ну что ж, я их здесь и подожду. Связав толстяка, я вышел из шатра. К этому времени, мои воины либо убили, либо захватили в плен оставшихся врагов. Фактически, селение было захвачено. Но захватывать было некого, кроме семерых воинов и запуганного, до невозможности, населения. Все остальные уже до меня были угнаны в рабство или уничтожены. Лишь единицы успели сбежать.
Вскоре всех захваченных пленных привели ко мне, и я устроил перед ними устрашающее представление, в процессе которого разговаривал с духами и призывал богов себе в помощь. Так как мы очень легко захватили селение, все верили в мои сверхъестественные способности, а мой внешний вид и навыки только подкрепляли это. Из-за этого все пленённые воины безоговорочно поверили мне и просили сжалиться над ними. Моё оригинальное предложение перейти на мою сторону явно обрадовало их, но, увы, не всех.
У двух пленных я сразу заметил нехороший блеск в глазах. Дети природы, они не умели прятать свои эмоции, думая, что могут легко меня обмануть и воспользоваться моей наивностью. Но наивны были они, и я сделал вид, что поверил. А пока приказал вырыть зиндан и загнал их всех туда, чтобы не переживать попусту, и стал ожидать возвращающиеся отряды грабителей, расставив посты со всех сторон селения.
Долго ждать не пришлось, и через пару дней на востоке показалась первая колонна воинов, ведущих караван из пленных негров. Навстречу им я отправил тех самых подозрительных негров, с бегающими глазами, освободив их и вручив даже пару плохоньких копий.
Всё получилось так, как я и предполагал. Выскочив перед колонной, они стали размахивать руками и кричать, что селение захватил Ван, и тут же пали от стрел, выпущенных им в спину моими воинами.
Охранники колонны бросились на нас в атаку, и в результате боя были уничтожены почти полностью. Из двадцати их воинов выжило пять. Двух мне пришлось зарубить лично, хопешем, чтобы показать свою силу оставшимся пленными воинам, лежащим связанными в траве.
Следующая колонна была захвачена, когда уже вошла в селение, врасплох, из засады, и все вражеские воины быстро сложили оружие. Их было пятнадцать. Оставалось ещё три зондер-команды, насчитывающие, в общей сложности, девяносто воинов, не считая той, что поплыла в мою деревню.
Всё это время Махамамбуру постоянно плевался слюной и посылал на мою голову различные проклятия. В конце концов, он мне надоел своим нытьём и спесью.
Дождавшись очередной команды, я разгромил её, освободив всех пленных и перебив половину сопровождающего отряда. Поняв, что моих воинов может и не хватить, я отправил преданного мне быстроногого молодого воина в своё селение, чтобы он узнал обстановку и привёл ещё пятьдесят воинов, если они уже смогли отбить нападение.
Гонец убыл уже давно, а я решил провести показательную экзекуцию и вывел всех захваченных воинов в саванну, во главе с Махамамбуру. После чего предложил им разделить его участь, а кто выживет, то и свободу. Но никто не согласился. Все с недоверием смотрели на меня. Один из моих воинов, постоянно дежуривший у зиндана, рассказал мне, что пленные воины обсуждали между собой мою личность, рассказывая всякие небылицы.
Якобы, что у меня сила носорога, быстрота леопарда, ум как у ворона, и да, я ядовит и безжалостен, как кобра. «Ну, где-то, так оно и было», – без ложной скромности подумал я. Но на имидж надо постоянно работать. Вот я и старался соответствовать, бросив умирать в саванне парализованного Махамамбуру.
А чтобы не произошло нелепых случайностей, и враг не остался в живых, специально дождался, когда заинтересовавшиеся скоплением людей гиены подойдут к брошенному младшему визирю и попробуют его на вкус.
Дальнейшее я не стал смотреть. Я хоть и был сейчас негром, но ничто человеческое мне было не чуждо, я развернулся и увёл всех воинов из саванны, и своих, и чужих. На следующий день явился мой отряд, из пятидесяти воинов, с известием, что Наобум разгромил посланный против селения отряд, захватив половину воинов живыми.
Я только поприветствовал это известие, а то жарить человека как-то не в моём вкусе, тем более, такого преданного. Оставшиеся два отряда были окружены и сдались почти без боя. В итоге у меня скопилось сто пять пленных воинов и около 250 рабов. Часть из них я распустил по селениям, объявив свободными, приказав жить пока самим по себе, а потом я их заберу к себе в подданство. Часть увел с собой.
К главному вождю я отправил пятёрку раненых воинов, чтобы они донесли до него мои пожелания не связываться со мной, а то, мало ли что. Вдруг, суп невкусным окажется, и, поев, он больше не проснётся, или женщина, вечером бывшая красивой и податливой, ночью вдруг превратится в жёсткую и скользкую, как змея, и отравит его своим ядом, или ослепит, что было бы ещё хуже для него.
В общем, развлекался, как мог, но на полном серьёзе. Неизвестность, как говорится, пугает, а я был никому не известен, точнее, все знали, каким я был раньше, и совсем не знали, каким я стал сейчас… и это пугало.
Всем освобождённым рабам я предложил переехать в мое селение. Возражений не было. Да и какие могли быть возражения, когда накануне мои воины негласно довели до всех, что кто откажется, тот тут и останется. Один и без ничего. Желающих остаться не оказалось и, забрав всё найденное имущество, мы отправились домой, конвоируя пленных воинов, которые, лишившись своего оружия, превратились в обычных забитых негров.
